О том, как Рейнеке и Гримбарт продолжали свой путь к королевскому дворцу и как по дороге им встретился святой монастырь

Закончил исповедь Рейнеке-лис,

И ко двору они подались.

Шли они полем, равниною шли

И монастырь увидали вдали.

В обители сестры-монахини жили,

Богобоязненно богу служили,

Небесную прославляли царицу

И разводили домашнюю птицу.

У сестер, искупавших наши грехи,

Водились куры и петухи,

Замечательные каплуны и пулярки,

Телом жирны, перьями ярки,

Уток имели они и гусей.

Птицы не ждали незваных гостей,

Не опасаясь коварства и низости,

От стен монастырских гуляли поблизости.

(Рейнеке здесь иногда бывал -

Брюхо курятиной набивал!)

Рейнеке, место это узнав,

Вспомнил пору былых забав

И, постепенно впадая в тоску,

Голосом тихим сказал барсуку:

"Нельзя обходить это место святое!"

(Сильно урчит его брюхо пустое.)

Подходят, видят - идет петух.

У Рейнеке перехватило дух.

У Рейнеке закатились глазки.

Петух и впрямь как будто из сказки:

Молоденький, жирненький, сочен, свеж,

Если даже не хочешь - съешь!

Рейнеке - мерзостная душонка -

Хищными лапами хвать петушонка!

Только перья на воздух взлетели.

Барсук закричал: "Вы в своем уме ли?

Вы только что поклялись небесами!

Что с вами будет! Подумайте сами!

Не успев исповедаться - воровать?!

Теперь вам, смотрите, несдобровать!"

Рейнеке-лис про себя усмехнулся:

"Должно быть, воистину я рехнулся,

Я на мгновенье лишился ума,

О чем сожалею весьма и весьма.

Что же это со мной творится?

Нет! Это больше не повторится!

Помолитесь за меня милосердному богу!"

И снова пошли они в путь-дорогу.

Вот обогнули они монастырь,

Перед глазами такая ширь,

Такая даль впереди разворачивается,

Но Рейнеке все назад оборачивается,

Не в силах он взгляда от кур отвести,

И ничто не может его спасти.

Ему бы снова схватить петушонка!

Что за препакостная душонка!

Башку ему оторви от тела -

Башка бы сама к петушку полетела!

Ну, как отвадить его от кур,

Когда они лакомы чересчур?!

Гримбарт разгневался до невозможности:

"Я не говорю уж об осторожности

И о простейшей боязни суда.

Но есть ли у вас хоть остатки стыда?

В кого вы снова глазами стреляете?

Да вы же господа оскорбляете,

Святую молитву мою прервав

И право на жалость к себе потеряв!"

Рейнеке вымолвил в озлоблении:

"Это же сущее оскорбление!

Цели нет у меня дурной:

Молюсь я за души задушенных мной.

Я про себя "Отче наш" читаю

И заодно про себя считаю,

Сколько же в каждом из монастырей

Я петухов загубил и курей?

Ранит сердце мое, клянусь,

Каждый съеденный мною гусь!

Чтобы я белого света не взвидел!

За что я монахинь святых обидел,

Этих чистейших Христовых невест,

Их кур поглощая в один присест?!"

Гримбарт молчал, нелюдим и хмур,

А Рейнеке так и глядел на кур,

Нанося барсуку большую обиду,

Пока монастырь не скрылся из виду.

Но, впрочем, идти осталось не много.

Лиса охватывает тревога:

Вот он, вдали, королевский дворец,

Где, может быть, лису придет конец.

И Рейнеке, чуя опасность нюхом,

Упал в чрезвычайной тргвоге духом.

Поиск по сайту: