ЛИЧНЫЙ СЧЕТ 1 страница

* * *

Я видел лучшие умы моего поколенья -- безумьем убиты, истощены

истеричны и голы...

Аллен Гинсберг, "Вой"

* * *

Псих -- это человек, который только что осознал, что творится вокруг.

Уильям С. Берроус

* * *

Тэт [36]: год Обезьяны.

Последний день перед встречей нового, 1968 года по вьетнамскому лунному

календарю мы со Стропилой проводим у лавки на Фридом-Хилл возле Дананга. Мне

приказано написать тематическую статью о центре отдыха на Фридом-Хилл на

высоте 327 для журнала "Лэзернек". Я -- военный корреспондент при 1-й

дивизии морской пехоты. Моя работа заключается в том, чтобы писать бодрые

новостные бюллетени, которые раздаются высокооплачиваемым гражданским

корреспондентам, которые ютятся со своими служанками евроазиатского

происхождения в больших отелях Дананга. Те десять корреспондентов, что

работают в информбюро 1-й дивизии, с неохотой выполняют свои обязанности по

созданию пиара войне вообще и корпусу морской пехоты в частности. Сегодня

утром мой начальник решил, что статью, которая может реально вдохновить

войска на великие свершения, можно написать о высоте 327, а фишка должна

быть в том, что высота 327 была первой точкой, где надолго обосновались

американские войска. Майор Линч считает, что я заслужил немного халявы перед

возвращением в фубайское [37] информбюро. Последние три операции вымотали

меня до усрачки; в поле корреспондент -- такой же стрелок, как и все.

Стропила прицепился ко мне и таскается за мной как ребенок. Стропила --

военный фотокорреспондент. Он думает, что я реально крутой боевой морпех.

Мы направляемся в кинотеатр, который больше похож на склад, и любуемся

там на Джона Уэйна в "Зеленых беретах" [38], этой голливудской мыльной

опере о любви к оружию. Сидим в самых первых рядах, рядом с группой хряков.

Хряки развалились поперек кресел, задрав грязные тропические ботинки на

кресла перед ними. Они все бородатые, немытые, одеты не по форме. Все

поджарые и злобные -- так обычно выглядят люди, вернувшиеся живыми после

долгих топаний через джунгли, "буниз", зеленую мандятину.

Я укладываю ноги на ряд кресел перед собой, и мы смотрим, как Джон Уэйн

ведет за собой зеленоберетчиков. Джон Уэйн просто прекрасен в облике

солдата, он чисто выбрит, одет в щегольскую тропическую форму в тропическом

камуфляже, сшитую точно по фигуре.

Ботинки на его ногах блестят как черное стекло. Вдохновленные Джоном

Уэйном, чудо-воины с небес [39] вступают в рукопашную со всеми Викторами

Чарли [40] в Юго-восточной Азии. Он рявкает, отдавая приказ актеру-азиату,

который играл Мистера Сулу в "Звездном пути" [41]. Мистер Сулу, который

здесь играет арвинского [42] офицера, зачитывает свою реплику, исполненный

величайшей убежденности в сказанном: "Сначала убейте... всех вонючих

конговцев... а потом поедете домой". Морпехи-зрители взрываются ревом и

хохотом. Это дико смешное кино, такого мы давно уже не видели.

Позднее, в самом конце фильма, Джон Уэйн уходит в закат с отважным

мальчонкой-сиротой. Хряки смеются, свистят и предупреждают, что сейчас

уписаются. Солнце садится в Южно-Китайское море, и это делает конец фильма

столь же похожим на правду, как и все остальное.

Большинство летунов в зале -- чисто выбритые штабные крысы, которые

никогда не ходят на операции. На крысах отполированные ботинки,

накрахмаленная форма и авиаторские темные очки. Крысы уставились на хряков

так, будто перед ними Ангелы Ада, забредшие на балет.

Экран тускнеет, включается верхнее освещение, и одна из крыс говорит:

"Хряки гребаные... скоты, и ничего боле..."

Хряки оборачиваются. Один из хряков поднимается. Направляется к ряду,

где расселись крысы.

Крысы смеются, пихают друг друга, передразнивают хряка, изображая,

какое сердитое у него лицо. И вдруг замолкают. Они не могут отвести глаз от

этого лица, на котором появляется улыбка. Хряк улыбается, будто ему известен

какой-то жуткий секрет.

Аэродромные крысы не спрашивают у хряка, почему он так улыбается. Они

понимают, что лучше им этого не знать.

Еще один хряк вскакивает, хлопает улыбающегося хряка по руке и говорит:

"Да на хер, Мудила. Ерунда. Этих мудаков нам херить ни к чему".

Улыбающийся морпех делает шаг вперед, но тот, что поменьше, преграждает

ему путь.

Крысы решают воспользоваться этой задержкой в продвижении улыбающегося

хряка. Они пятятся спиной вперед по проходу до самой двери и там, запинаясь,

вываливаются на солнечный свет.

Я говорю:

-- Ну не херня? А говорят, хряки все сплошь убийцы. По мне, так вы,

девчонки, на убийц и не похожи.

Улыбающийся хряк уже не улыбается. Он говорит:

-- Так-так-так, сукин сын...

-- Не лезь, Мудила, -- говорил маленький морпех. -- Я этого засранца

знаю.

Мы с Ковбоем бросаемся друг на друга, боремся, пихаемся и колотим друг

друга по спинам.

-- Старый ты козел. Как ты? Что нового? Кого успел поиметь? Только твою

сестренку. Ну, лучше уж сестренку, чем маманю, хоть у меня и маманя ничего.

-- Слушай, Джокер, а я уж размечтался, что больше с тобой, говнюком, не

встречусь. Я уж так надеялся, что призрак комендор-сержанта Герхайма из

Пэррис-Айленда никогда тебя не выпустит, что уж он-то обеспечит тебе

мотивацию.

Я смеюсь:

-- Ковбой, засранец этакий. А выглядишь ты сурово. Вот не знал бы, что

ты крыса прирожденная -- испугался бы.

Ковбой фыркает.

-- Знакомься, это Скотомудила. Вот он -- суровый малый.

Здоровенный морпех ковыряет пальцем в носу.

-- Проверять не рекомендую, ептать.

Лента с пулеметными патронами крест-накрест перехватывает его грудь,

поэтому выглядит он как самый настоящий здоровенный мексиканский бандит.

Я говорю:

-- А это Стропила. Он не ходячая фотолавка. Он фотограф.

-- Ты фотограф, да?

Мотаю головой.

-- Я -- военный корреспондент.

Скотомудила оскаливается, обнажая гнилые клыки.

-- И много войны повидал?

-- Хорош трындеть, урод. Мой откат -- п...ц всему. У меня в два раза

больше операций, чем у любого хряка в I корпусе [43]. Сюда я так,

потащиться заехал. А контора моя в Фубае.

-- Правда? -- Ковбой толкает меня кулаков в грудь. -- Это наш район.

Первый Пятого [44]. Рота "Дельта" [45] -- самая крутая, самая ладная, самая

нахальная. Мы сегодня утром сюда на попутках добрались. Заслужили чуток

халявы, потому что наше отделение похерило боку Викторов Чарли. Мы ведь

душегубы и сердцееды. Ты там спроси только, где отделение "Кабаны-Деруны" из

первого взвода. Мы из людей сита делаем, брат, и дырки свинцом затыкаем.

Я ухмыляюсь.

-- Сержант Герхайм мог бы гордиться, если б это услышал.

-- Да, -- отвечает Ковбой, кивая головой. -- Да, согласен.

Смотрит куда-то в сторону.

-- Терпеть этот Вьетнам не могу. У них тут даже лошадей нет. Охренеть

можно -- на весь Вьетнам ни одной лошади.

Ковбой разворачивается и знакомит нас с мужиками из своего отделения:

Алиса, чернокожий, такой же здоровяк, как и Скотомудила, Донлон -- радист,

младший капрал Статтен -- главный в третьей огневой группе, Док Джей --

флотский санитар [46], С.А.М. Камень; и командир отделения "Кабаны-Деруны"

Бешеный Эрл.

У Бешеного Эрла на плече висит кольтовская автоматическая винтовка M16,

но в руках ещЈ и духовое ружье "Ред райдер". Он тощий, будто из концлагеря

сбежал, а все лицо его состоит из длинного острого носяры и пары запавших

щек по сторонам. Глаза увеличены толстыми стеклами, и одна дужка дымчатых

очков, какие выдают в морской пехоте, прикручена проволокой, намотать

которой можно было бы и поменьше. "По коням", -- говорит он, и хряки

начинают собирать свои вещи, винтовки M16, гранатометы M79 и захваченные у

врага АК-47, рюкзаки, бронежилеты и каски. Скотомудила поднимает пулемет M60

и упирает приклад в бедро, направив черный ствол вверх под углом в сорок

пять градусов. Скотомудила крякает. Бешеный Эрл поворачивается к Ковбою и

говорит:

-- Надо б нам поторапливаться, братан. Мистер Недолет нам сердца

повышибает, если опоздаем.

Ковбой собирает свой скарб. "Так точно, Эрл. Но ты с Джокером сначала

переговори. Мы на острове вместе были. Он про тебя такого распишет --

знаменитым станешь".

Бешеный Эрл глядит на меня. Лицо его не выражает ничего.

-- Именно так. Меня Бешеный Эрл зовут. Гуки [47] меня страшно любят,

пока я их не грохну. Потом уже не любят.

Я ухмыляюсь.

-- Именно так.

Бешеный Эрл ухмыляется, выставляет вверх большие пальцы, говорит:

"Выдвигаемся, Ковбой" и выводит отделение из кинотеатра.

Ковбой пихает меня в плечо.

-- Вот это, братан, мой бесстрашный командир. А я -- командир первой

огневой группы. Скоро командиром отделения стану. Жду вот только, когда Эрла

похерят. Или он просто спятит на хер. Сам-то Эрл именно так главным стал. До

него у нас главным старина Сток был. Просто суперхряк. Свихнулся напрочь.

Ничего, совсем скоро и мой черед придет.

-- Ну, Ковбой, ты там не расслабляйся. Не забывай, какой ты дурень. Ты

же сам о себе позаботиться, и то не можешь. Помнишь, как легко я тебя

завалил, когда сержант Герхайм заставил меня снайпера изображать? Я вот как

думаю: надо бы Мудне твою маманю сюда на самолете доставить, чтобы она с

тобою вместе по джунглям шастала.

Ковбой делает несколько шагов к двери, оборачивается, машет рукой,

улыбается.

Показываю ему средний палец.

* * *

Когда Ковбой уходит за своим отделением, мы с Стропилой смотрим

мультики про розовую пантеру. Потом берем свои винтовки и отправляемся в

лавку, которая по виду ничем не отличается от обычного склада. Покупаем там

всякую недорогую хавку.

Стоим в очереди, чтобы расплатиться за хавку военными платежными чеками

[48]. Стропила мнется, придумывает, как бы получше сказать.

-- Джокер, я хочу... Куда-нибудь. Я на операцию хочу. Я в стране уже

почти три месяца. Три месяца. А чем занимаюсь? Только рукопожатия щелкаю на

наградных церемониях. Номер десять, хуже некуда. Мне надоело уже.

Какая-нибудь школьница -- и та бы справилась.

Он протягивает чеки миловидной кассирше-вьетнамке.

Когда мы выходим за дверь, юный вьетконговец-стажер принуждает меня

капитулировать и разрешить ему почистить мне ботинки, а тем временем его

старшая сестренка демонстрирует свою грудь Стропиле.

-- Не гоношись, Строп, тебе же лучше будет. Успеешь ещЈ и на операцию.

-- Ну, Джокер, помоги, а? Как я смогу географии учить, если мира не

видел? Забери меня с собой в Фубай. Договорились?

-- Ага, а там тебя похерят на первой же операции, и я же буду виноват.

Вернусь в Мир, а там твоя маманя меня отыщет. Она ж меня до усрачки

отмудохает. Никак нет, Строп. А я ведь не сержант, я всего лишь капрал. И

ответственности за твою тощую задницу не несу.

-- А вот и несешь. Я же только младший капрал.

* * *

Мы с Стропилой заходим в контору ОбъединЈнной службы организации досуга

войск [49] и обмениваемся скользкими шуточками с девчонками из Красного

креста, которые в ответ хлопают широко раскрытыми глазами и угощают нас

круглыми пончиками [50]. Мы спрашиваем девчонок из Красного креста, не

думают ли они, что этими пончиками мы должны удовлетворять свои плотские

желания, а они отвечают, что больше дырки от пончика мы ничего не

заслуживаем.

В конторе лежат кучи и кучи писем, которые пишут нам дети из Мира.

* * *

Дорогие Солдаты в боевой готовности:

Мы узнали, что во Вьетнаме все самые смелые, живые или мертвые. Мы все

стараемся помочь вам вернуться домой в свои дома. Мы покупаем облигации. Мы

помогаем Красному кресту помогать солдатам. Мы поможем вам и вашим союзникам

прийти обратно. Если можно, мы пошлем вам подарки.

С приветом из вашей страны,

Чери

* * *

Дорогой боевой товарищ:

Мне восемь лет. У меня есть брат. У меня есть сестра. Там, наверно,

грустно.

Искренне Ваш,

Джефф

* * *

Дорогой американец:

Мне хотелось бы поговорить с тобой по-настоящему, а не через открытку.

У нас есть собака, она такая четкая. Она черная, с длинными волосами. Меня

зовут Лори. Я всегда буду упоминать о тебе в своих молитвах. Скажи всем, что

я люблю их всех, и тебя тоже. Ну, пока.

Твой друг Лори

* * *

Стропила читает эти письма вслух. Он ещЈ способен умиляться.

А по мне эти письма -- что туфли для покойников, которые ходить уже не

могут.

* * *

Когда начинает темнеть, мы с Стропилой добираемся на попутках до

хибары, отведенной для информбюро в расположении штаба 1-й дивизии морской

пехоты.

Стропила пишет письмо матери.

Достаю черный маркер и ставлю жирный крест на числе 59 на крутом бедре

голой женщины, которую я нарисовал в натуральную величину на фанерной

перегородке позади своих нар. На моем бронежилете, на задней стороне --

уменьшенная копия той же самой женщины.

Практически у каждого морпеха во Вьетнаме есть свой стариковский

календарь его срока службы -- обычных 365 дней и еще двадцать как бесплатное

приложение за то, что он морпех. Некоторые рисуют их маркерами на

бронежилетах. Некоторые украшают ими каски. Некоторые накалывают. Есть и

трафаретные картинки Снупи, на которых его собачье тело разделано на части

бледно-голубыми чернилами, или каска с парой ботинок -- "Старик". Рисунки

бывают разные, но самый популярный -- полуженщина-полудевочка с большим

бюстом, которая раскроена на кусочки, как сборная картинка-головоломка.

Каждый день очередная деталь ее соблазнительного анатомического устройства

затушевывается, а та, что между ног, естественно, остается на последние

несколько дней в стране.

Сидя на шконке, я печатаю на машинке свой отчет о высоте 327, этом

оазисе для военнослужащих, о том, как всем нам, добропорядочным юным

гражданам Америки, гарантируются здесь ежедневные рационы хавки, и о том,

как те из нас, кому повезет посетить тылы, смогут посмотреть, как Мистер

Джон Уэйн с помощью каратэ забивает Викторов Чарли до смерти в цветных

мультиках про войну в каком-то другом Вьетнаме.

Статья, которую я пишу на самом деле -- шедевр. Требуется настоящий

талант, чтобы убедить людей в том, что война -- это прекрасное приключение.

Поезжай один, приезжайте все в экзотический Вьетнам, жемчужину Юго-Восточной

Азии, здесь вы познакомитесь с интересными людьми, наследниками древней

культуры, которые пробудят в вас интерес к жизни... а ещЈ вы сможете их

убить. Стань первым парнем из своего района, кто откроет официальный счет

убитым врагам.

Валюсь в койку. Пытаюсь уснуть.

Заходящее солнце заливает оранжевым светом рисовые поля за проволочным

заграждением.

Полночь. Где-то под нами, в деревне Догпэтч [51], гуки запускают

фейерверки, отмечая вьетнамский Новый год. Мы с Стропилой забрались на

жестяную крышу нашей хибары, откуда лучше видны салюты посерьезнее,

освещающие аэродром Дананга. 122-миллиметровые ракеты падают с темного неба.

Я вскрываю банку "B-3" [52], и мы едим джонуэйновские печенюшки [53],

макая их в ананасный джем.

Не прекращая жевать, Стропила говорит:

-- Я думал, должно быть перемирие, ведь Тэт у них -- великий праздник.

Пожимаю плечами.

-- Ну, наверное, лишь из-за того, что сегодня праздник, трудно

отказаться от удовольствия пострелять по тем, кого уже давно пытаешься

пристрелить.

И вдруг "у-у-у-ш-ш-ш..."

Это по нам.

Я спрыгиваю с крыши.

Стропила, раскрыв от изумления рот, вскакивает на ноги. Он смотрит на

меня сверху вниз как на сумасшедшего.

-- Что...

Мина разрывается на палубе в пятидесяти ярдах от нас.

Стропила слетает с крыши.

Рывком поднимаю Стропилу на ноги. Пихаю его. Он валится в блиндаж из

мешков с песком.

Повсюду вокруг холма оранжевые пулеметные трассеры взлетают к небу.

Летят в противника мины. Бьет артиллерия. В нас летят ракеты. Осветительные

заряды вспыхивают над рисовыми полями. Ракеты блестят, плавно скользя вниз

на миниатюрных парашютах.

Пару секунд прислушиваюсь, потом хватаю за шкирку Стропилу и втягиваю

его в хибару.

-- Хватай оружие.

Беру свою M16. Щелкаю магазином. Кидаю набитый магазинами подсумок

Стропиле.

-- Вставляй магазин, и патрон -- в патронник. Заряжай.

-- Но ведь так не положено.

-- Делай что говорят.

За дверью штабные из окружающих хибар несутся, запинаясь, в стрелковые

ячейки на рубеже обороны. Они в одном исподнем, ежатся в мокрых окопах.

Напряженно вглядываются в темноту за проволокой.

Там, внизу, на аэродроме Дананга, ракеты Виктора Чарли ливнем бьют по

бетонным конюшням, где крыло авиации морской пехоты держит свои штурмовики

F-4 "Фантом". Ракеты мерцают как фотовспышки. Затем вспышки лопаются. И

раздаЈтся барабанный бой.

* * *

Информбюро на высоте напоминает карнавал, на который все пришли в

зеленых костюмах -- много-много человек. Служаки так и хотят показать себя

бесстрашными командирами. Новички готовы обмочиться от страха. Говорят все

сразу. Все ходят взад-вперед и смотрят туда-сюда, ходят и смотрят.

Большинство из этих ребят в говне еще ни разу не были. Зверство не волнует

их так, как волнует оно меня, потому что так, как я, они им еще не

прониклись. Им страшно. С ними смерть еще не побраталась. Потому они и не

знают, о чем говорить. Они не знают, что им надо делать.

Входит наш начальник майор Линч и приводит всех в кондицию. Он

сообщает, что Виктор Чарли воспользовался праздником Тэт и начал наступление

по всему Вьетнаму.

Нападению подверглись все основные объекты во Вьетнаме, имеющие военное

значение.

В Сайгоне посольство Соединенных Штатов захвачено отрядами смертников

[54]. Кхесань тоже вот-вот захватят, как Дьенбьенфу [55]. Термин

"укрепленный район" отныне потерял всякое значение. Всего в пятидесяти ярдах

от нас на высоте, возле генеральских апартаментов, отделение вьетконговских

сапЈров разнесло ранцевыми зарядами центр связи. Наш "побежденный" противник

взбрыкнул поразительно мощно.

Все начинают говорить одновременно.

Майор Линч спокоен. Он стоит в центре этого бедлама и пытается отдавать

нам приказания. Никто не слушает. Он заставляет нас себя услышать. Его слова

вылетают отрывисто, как пули из пулемета.

-- Задернуть молнии на бронежилетах. Ты, морпех, каску надень.

Примкните магазины, но не досылайте патрон в патронник. Всем приказываю

заткнуться на хер. Джокер!

-- Ай-ай, сэр.

За спиной майора Линча флаг Корпуса морской пехоты -- кроваво-красный,

с орлом, земным шаром и золотым якорем, на нем надписи: U.S.M.C. и Semper

Fidelis. Майор стучит пальцем мне по груди.

-- Джокер, я приказываю снять этот чертов значок. Ну, как это будет

выглядеть? -- тебя убьют, а у тебя пацифик на груди.

-- Ай-ай, сэр!

-- Двигай в Фубай. У капитана Января сейчас каждый на счету.

Стропила делает шаг вперед.

-- Сэр? Можно мне поехать с Джокером?

-- Что? Громче говори.

-- Я Комптон, сэр. Младший капрал Комптон. Я из фото. Хочу в говне

побывать.

-- Разрешаю. И -- добро пожаловать на борт.

Майор отворачивается, начинает орать на новичков.

Я говорю:

-- Сэр, я думаю, что не...

Майор Линч раздраженно оборачивается ко мне.

-- Ты еще здесь? Исчез, Джокер, и порезче. И салагу забирай. Отвечаешь

за него.

Майор отворачивается и начинает рявкать, отдавая приказы по организации

обороны информбюро 1-й дивизии морской пехоты.

На аэродроме Дананга царит хаос, вражеские ракеты похерили кучу хибар,

морпехов и "Фантомов". Обращаюсь к крысе в очках с толстыми стеклами. Крыса

читает сборник комиксов. Используя свой голос как командное средство, довожу

до этой крысы, что я офицер и имею личное поручение от командующего корпуса

морской пехоты. Мы со Стропилой занимаем приоритетное место в очереди, и

потому вынуждены ждать всего девять часов, пока вместе с сотней служак из

морской пехоты не запихиваемся во чрево транспортника C-130 "Геркулес", как

в пещеру.

В тысячах футов под нами Вьетнам выглядит как узкая полоска драконьего

дерьма, которую бог усыпал игрушечными танками, самолетами и множеством

деревьев, мух и морских пехотинцев.

Мы заходим на посадку на военную базу Фубай. Стропила прижимает к себе

три черных "Никона", как железных младенцев.

Я смеюсь: "Когда хряки увидят, что знаменитый Стропила наконец-то

прибыл, они сразу поймут, что войне конец".

Стропила ухмыляется.

* * *

Стропила получил свое прозвище в ту ночь, когда свалился со стропил в

клубе "Тандербэрд" (это лавка для солдат в районе штаба 1-й дивизии морской

пехоты). Для развлечения зрителей, которые набили зал до отказа, привезли

юмориста из Австралии и двух толстых теток из Кореи, исполнительниц танца

живота. Стропила был упившись в доску, но удержать его я не смог, потому что

и сам был не лучше. Места нам достались сзади, возле дверей, и Стропила

решил, что единственная возможность рассмотреть полуголых танцовщиц получше

-- залезть на стропила и повиснуть там над зеленой массой морпехов.

Генерал Моторс со своим штабом тоже заглянул, чтобы посмотреть на

представление. Время от времени такое случалось -- генерал Моторс не любил

отрываться от своих морпехов.

Стропила просвистел со стропил как зеленая бомба, разнес вдребезги

генеральский столик, залил всех пивом, раскидал все сушки и генерала вместе

с четырьмя офицерами его штаба так, что они шлепнулись на свои

высокопоставленные задницы.

Сотни рядовых и сержантов решили, что Стропила -- минометный снаряд

неизвестного образца, и превратились в плотную кучу зеленых тряпок. Затем из

кучи начали высовываться отдельные головы.

Офицеры штаба схватили Стропилу, рывком привели его в вертикальное

положение и начали вопить, вызывая вэпэшников [56].

Генерал Моторс поднял руку. На зал опустилась тишина. В отличие от

многих других генералов морской пехоты, генерал Моторс действительно

выглядел как генерал морской пехоты, с серыми глазами оттенка оружейного

металла, с лицом грубым, но выразительным. В общем, с лицом кроманьонского

святого. Его тропическое обмундирование было накрахмалено, стрелки остры как

бритвы, рукава рубашки аккуратно закатаны.

Стропила уставился на генерала, улыбаясь как дурак набитый. Его шатнуло

в сторону. Он попытался было сделать шаг, но выяснил, что ходить не в

состоянии. Ему и стоять-то на месте было нелегко.

Генерал Моторс приказал убрать остатки разбитого стола. Затем предложил

Стропиле свой собственный стул.

Стропила постоял, посмотрел на генерала, потом на офицеров штаба,

которые все еще не могли прийти в себя от возмущения, потом на меня, и снова

на генерала.

Улыбнулся и свалился на складной металлический стул.

Генерал кивнул и присел на пол рядом со Стропилой. Жестом приказал

офицерам штаба усесться на пол рядом с собой (что они и сделали, по-прежнему

в состоянии крайнего недовольства).

Следующим жестом генерал приказал артистам продолжать представление.

Юморист из Австралии и потные танцовщицы продолжали стоять в

замешательстве.

Стропила встал.

Покачался немного и, обмякнув, свалился на палубу рядом с генералом.

Обвил ему плечи рукой. Генерал Моторс смотрел на него, не выражая никаких

эмоций. Стропила сказал: "Слушай, брат, а я летать умею. Видал, как я

летал?" Сделал паузу. "Ты думаешь... пьян ли я? Типа, в доску я пьян или в

доску я пьян?" Осмотрелся. "Джокер? А где Джокер?" Но я все еще пробирался к

нему, запинаясь о разгневанных крыс. "Джокер -- мой брат, сэр. Мы, рядовой и

сержантский -- сплоченный состав, понял? Неоспоримо. А вон тех сексуальных

баб я люблю. Вас понял, прием..." И, с серьезным лицом: "А кто проведет меня

через заграждение? Сэр? Где Джокер?" Он осмотрелся, но меня не увидел.

"Я же там запутаюсь. Или подорвусь. Сэр? СЭР! Я на мину наступлю. Мне

бы брата отыскать, сэр. Я не хочу снова в колючке путаться. Джокер!"

Генерал Моторс посмотрел на Стропилу и улыбнулся.

-- Спокойно, сынок. Морские пехотинцы никогда не бросают раненых.

Стропила посмотрел на генерала с выражением, с каким пьяницы глядят на

людей, изрекающих нечто такое, что находится выше их понимания. Потом

улыбнулся. Кивнул головой.

-- Ай-ай, сэр.

Юморист из Австралии и мясистые исполнительницы танцев живота

возобновили действо, которое заключалось в основном в том, что юморист

отпускал плотские шуточки каждый раз, когда большая нежная грудь у

какой-нибудь из танцовщиц вываливалась из ее крохотного золотого костюма.

Действо имело сокрушительный успех у зрителей.

К концу представления Стропила мог удерживаться на ногах только в

присутствии стенки, на которую мог бы опереться. Генерал Моторс взял руку

Стропилы, положил ее себе на плечи и вывел Стропилу из солдатского клуба.

Оставив офицеров штаба позади, он помог Стропиле проковылять вниз по холму,

по узкой тропе, проложенной через проволочные путанки и спирали.

Покидая клуб "Тандербэрд", рядовой и сержантский состав наблюдал за

этим маленьким представлением, кивая головами и заключая: "Достойно. Номер

один" [57].

И добавляли: "Именно так".

* * *

C-130 "Геркулес" крутит пропеллерами, выруливая на стоянку. Тяжелая

транспортная дверь обрушивается на полосу. Мы с Стропилой выпрыгиваем вместе

с остальными попутчиками.

На левую сторону аэродрома согнали в кучу три поврежденных C-130. С

правой стороны -- каркас еще одного С-130 с выпущенными наружу

внутренностями, обугленный, еще дымящийся. Люди в космических костюмах из

фольги прыскают на разорванный металл белой пеной.

Мы со Стропилой шлепаем с поля и топаем по заново раскисшей грунтовке

до рубежа обороны военной базы Фубай, что расположена где-то в миле от

аэродрома и тридцати четырех милях от ДМЗ [58].

Фубай -- это большая раскисшая лужа, разбитая на сектора идеально

ровными рядами щитовых хибар. Самое крупное строение в Фубае -- штаб 3-й

дивизии морской пехоты. Это большое деревянное здание возвышается здесь

символом нашей мощи и храмом для тех, кто влюблен в эту мощь.

Мы останавливаемся у блиндажа охраны. Здоровый дубина-вэпэшник

приказывает нам разрядить оружие. С щелчком выбрасываю магазин из своей M16.

Стропила выполняет то же самое. Я пристально смотрю на дубину-вэпэшника,

чтобы показать ему, что намерен играть по своим правилам. Он черкает на

дощечке огрызком желтого карандаша.

Неожиданно вэпэшник толкает Стропилу в грудь своей каштановой

деревянной палкой.

-- Салага?

Стропила кивает.

-- В наряд пойдешь. Будешь для моих блиндажей мешки песком заполнять.

Вэпэшник указывает согнутым пальцем на блиндаж охраны посередине

дороги. Из блиндажа выгрызен здоровый кусок. Минометный снаряд пробил один

ряд мешков и раскромсал другой, из которого высыпался песок.

Я говорю: "Он со мной".

С презрительной ухмылкой сержант напрягается под своим новехоньким,

чистым полевым обмундированием штатовского образца. На белом чехле его каски

красным выведено "Военная Полиция", ремень белый с золотой пряжкой, на

которой орел, земной шар и якорь, ярко блистает новенький пистолет сорок

пятого калибра, как и черные штатовские ботинки, начищенные до блеска.

Поиск по сайту: