ЛИЧНЫЙ СЧЕТ 4 страница

бутылку "тигриной мочи" -- вьетнамского пива. "Точно, не херня. В самом деле

-- Джокер и салага. Лай дай, братаны, давай сюда, добро пожаловать к столу,

будьте как дома".

Мы со Стропилой усаживаемся на землю, и Ковбой швыряет нам на колени

охапки вьетнамских пиастров. Я удивлЈнно смеюсь. Подбираю красочные бумажки,

большие бумажки, с большими числами. Ковбой сует нам в руки бутылки

"тигриной мочи".

-- Э, Шкипер! -- говорит Ковбой. -- Ты бы мне спагетти с фрикадельками

засувенирил, а? Каждый раз достается свинина с мудаками -- "завтрак

чемпионов". Ненавижу эту гребаную ветчину с лимской фасолью.

Маленький морпех вскрывает коробку с сухпаем, вытаскивает картонную

упаковку, бросает ее Ковбою.

Ковбой ловит упаковку, щурит близорукие глаза на надпись. "Номер один.

Спасибо, Шкипер".

Бешеный Эрл швыряет мне на колени еще одну кипу пиастров.

У каждого в отделении -- куча денег.

-- Ну, наконец-то получили заработанное, -- говорит Бешеный Эрл [88].

-- Джентльмены, вы понимаете, о чем я? Мы пахали, как черти, и вот за наш

наемный труд огребли это богатство. У нас тут миллион пиастров, джентльмены.

А это боку пиастров.

Я спрашиваю: "Сэр, откуда эти деньги..."

Мистер Недолет пожимает плечами. "Какие деньги? Не вижу никаких денег".

Он снимает каску. Сзади на ней написано: "Убей коммуняку в подарок Христу".

Мистер Недолет закуривает сигарету. "Тут с полмиллиона пиастров. Где-то по

тысяче долларов на человека в американских деньгах".

Ковбой говорит: "Напиши про нашего лейтенанта -- вот настоящий Джон

Уэйн". Ковбой щиплет Мистера Недолета за руку. "Мистер Недолет -- мустанг

[89]. Когда Мудня решила сделать его лейтенантом, он был всего-то капралом,

такой же "собакой", что и мы все. Не гляди, что маленький, он охренеть какой

крутой". Ковбой закидывает голову назад и делает долгий глоток "тигриной

мочи". Продолжает: "Мы брали вокзал. Там тот сейф и нашли. Подорвали куском

C-4 [90]. Гуки по нам палили из автоматов, из B-40, даже из миномета

долбили, мать его так. Лейтенант себе шесть человек записал. Шесть! Он этих

косоглазых херил, как прирожденный душегуб".

-- Там СВА, -- говорит Бешеный Эрл. -- Много-много.

-- Так точно, -- говорит Ковбой. -- И крутые они, как

сержанты-инструктора, только узкоглазые. Вот у них-то мотивации хватает.

Бешеный Эрл ухватывает бутылку за горлышко и разбивает о поваленную

статую толстого, улыбающегося, лысого гука.

-- Это не война, это вереница бунтов, не успел один закончиться, как

другой уже начинается. Скажем, мы их грохнули. Не успели убраться, а они уже

подкрались сзади и палят нам в зад. Я знал одного парня из первого первого,

так он пристрелил гука, привязал к нему ранцевый заряд и разнес его на

маленькие невидимые кусочки, потому что просто так в гуков стрелять -- зря

время терять: они снова оживают. Но эти гуки настолько достают, что

начинаешь палить хоть во что-нибудь, во все вокруг. Братаны, половина на

моем счету -- мирные жители, а другая половина -- буйволы. -- Эрл делает

паузу, отрыгивает, растягивая отрыжку до бесконечности. -- Жаль, вы

Скотомудилу не видели, когда он этих арвинов мочил. Не успели мы в говно

залезть, а эти арвины уже начали ди-ди мау в тыл, и тогда Скотомудила только

сплюнул и всех грохнул.

-- Эх, скучно мне без Спотыкашки Стьюи, -- говорит Алиса, чернокожий

гигант. Он объясняет мне и Стропиле:

-- Спотыкашка Стьюи был у нас главным до суперхряка Стока. Спотыкашка

Стьюи был реально нервный, понял? Очень нервный. Объясняю -- он нерв-ный

был. Этот чувак расслаблялся только когда ручные гранаты бросал. Постоянно

все вокруг гранатами усеивал. Потом начал держаться за них вплоть до

последней секунды. Ну и вот, однажды Спотыкашка Стьюи вытащил кольцо и

больше ничего делать не стал, просто уставился и смотрел, смотрел и смотрел

на зеленое яйцо в руке...

Бешеный Эрл кивает головой, отрыгивает пивом.

-- Когда Спотыкашка Стьюи подорвался, я еще салагой был. После него

суперхряк Сток командовать отделением начал. Сток назначил меня заместителем

командира отделения. Он понимал, что я ничего не знаю, и все такое прочее,

но он сказал, что я ему понравился. -- Бешеный Эрл делает глоток из

очередной бутылки. -- Э, Ковбой, где твой конь? Резче! Тут мои мандавохи

родео затевают!

Радист Донлон говорит: "Подольше бы тут посидеть. Эти уличные бои --

достойная служба. Мы их тут хоть увидеть можем. Нас и огнем прикрывают, и

снабжение есть, можно даже места найти, где не надо окоп копать, чтоб

поспать. Никаких тебе рисовых полей, где в косоглазом дерьме купаешься.

Никаких тебе траншейных стоп. Ноги не гниют. И пиявки с деревьев не

сыпятся".

Бешеный Эрл подбрасывает пивную бутылку в воздух, она описывает дугу и

разбивается вдребезги о разрушенную стену.

-- Так точно. Но мы вот разносим все эти святилища и храмы, и у гуков

появляется куча мест, чтобы спрятаться, и нам приходится их оттуда

выковыривать.

Пиво кружит головы. Эрл запускает длинную и обстоятельную байку о том,

что племена местных горцев -- это вьетконговские пещерные жители. "Мы

заявили, что забомбим их обратно в Каменный век [91], и это правда".

Ковбой высказывает предположение, что на самом деле эти горцы --

вьетконговские индейцы, и секрет победы в этой войне в том, что каждый хряк

должен получить по коню. Тогда Виктору Чарли придется топать, а морпехи

будут скакать.

Бешеный Эрл обвивает рукой плечи человека, сидящего рядом с ним. На

человеке тропическая шляпа, сдвинутая на лицо, бутылка пива в руке, пачка

денег на коленях. "Это мой братан, -- говорит Бешеный Эрл, поднимая шляпу с

лица человека. -- Это в честь него праздник. Он почетный гость. День

рожденья у него, понял?".

Стропила глядит на меня с раскрытым ртом. "Сарж..."

-- Не называй меня "саржем".

Человек рядом с Бешеным Эрлом -- покойник, северовьетнамский капрал,

юный азиат с тонкими чертами лица. На вид ему лет семнадцать, волосы угольно

черные, коротко стриженные.

Бешеный Эрл обнимает капрала Северовьетнамской армии. Скалится. "Я его

спать уложил". Бешеный Эрл подносит палец к губам и шепчет: "Ш-ш-ш-ш. Он

сейчас отдыхает".

Прежде чем Стропила успевает задать вопрос, на дороге появляются

бегущие Скотомудила и еще один морпех, которые тащат большой картонный ящик,

уцепившись с двух сторон. Они перебрасывают ящик и залезают вовнутрь. Кидают

каждому из нас по полиэтиленовому мешку. "Припасы принесли! Припасы

принесли! Получай свежайшее доброНалетай!"

Ковбой подхватывает мешок и рывком его раскрывает. "Дальний [92]

сухпай. Образцово!"

Я беру свой мешок и показываю его Стропиле. "Эта хавка -- номер один,

Строп. Армейские эту хрень на выходах едят. Добавляешь воды, и получается

настоящая еда".

Лейтенант Недолет говорит: "Ну, Мудила, и где ты эту хавку

засувенирил?"

Скотомудила сплевывает. Улыбается, обнажая гнилые зубы.

-- Украл.

-- Значит, украл, сэр.

-- Ага, украл... сэр.

-- Это мародерством называется. За это расстреливают.

-- Я у армейских украл... Сэр.

-- Образцово. Обязанности морпеха включают в себя вздрачивание братских

видов войск. Продолжай в том же духе.

Ковбой щиплет за руку морпеха, который помогал Скотомудиле тащить

картонную коробку. "Это С.А.М. Камень. Ты его прославь. Он на шее свой

камень таскает, чтобы динки, когда его грохнут, знали, кто он такой".

С.А.М. Камень ухмыляется. "Алкоголик ты херов. Хватит уже про мой

камень всем рассказывать". Тянет за сыромятный шнурок и показывает нам свой

камень, кусок кварцевого хрусталя в оправе из латуни.

Скотомудила прислоняет свой пулемет M60 к стене и усаживается, скрестив

ноги. "Ох, чуть до письки не добрался".

С.А.М. Камень говорит: "Так точно. Мудила за этой гуковской девчушкой с

елдой наружу гонялся..."

Лейтенант Недолет вытаскивает из ножен К-бар и отрезает кусок

пластичной взрывчатки C-4, которую он выковырял из мины "Клеймор". Он кладет

кусок C-4 в печурку, которую сделал сам, наделав дырок для прохода воздуха в

пустой консервной банке из-под сухого пайка. Чиркает спичкой и поджигает

С-4. Наполняет вторую банку водой из фляжки и ставит банку с водой на

голубое пламя. "Мудила, я на прошлой неделе что тебе говорил?".

Реактивный F-4 "Фантом" с ревом проносится над нами и опустошает

несколько бомболюков с ракетами над Цитаделью. Взрывы сотрясают палубу.

С.А.М. Камень рассказывает, поглядывая на Скотомудилу: "Там сущий

ребенок был, сэр. Лет тринадцать-четырнадцать".

Скотомудила ухмыляется, сплевывает. "Раз до течки доросла, значит и до

порева".

Мистер Недолет глядит на Скотомудилу, но ничего не говорит. Он достает

белую пластмассовую ложку из кармана рубашки и опускает ее в банку с кипящей

водой. Затем вытаскивает из набедренного кармана пакет из фольги с

какао-порошком, разрывает, высыпает коричневый порошок в банку с кипятком.

Берется за белую пластмассовую ложку и начинает медленно помешивать горячий

шоколад. "СкотомудилаСлышишь меня? С тобой разговариваю".

Скотомудила свирепо глядит на лейтенанта. Потом отвечает: "Да я так,

подурачился, лейтенант".

Мистер Недолет помешивает горячий шоколад.

Я говорю: "Скотомудила, а с чего ты решил, что такой крутой?"

Скотомудила с удивлением глядит на меня. "Слышь, урод, ты меня не

трогай. Ты не хряк. Ботинком в морду захотел? А? Биться хочешь?"

Я беру в руки свою M16.

Скотомудила тянется за своим M60.

Ковбой говорит: "Слушай, вот чего я терпеть не могу, так это зверства.

Хочешь Мудилу долбануть? -- Образцовое желание. Мудилу всЈ равно никто не

любит. Да он и сам себе противен. Но тебе реальная пушка нужна, не эта

игрушка, M16. Маттел -- это стильно [93] ". Ковбой отцепляет осколочную

гранату от бронежилета и бросает ее мне. "Держи, вот этим давай".

Ловлю ручную гранату. Несколько раз подбрасываю ее в воздух, ловлю, не

отводя взгляда от Скотомудилы.

-- Не, я вот надыбаю себе M60, и тогда с этим уродом будет у нас

дуэль...

-- Кончай, Джокер, -- прерывает меня Мистер Недолет. -- Слушай сюда,

Скотомудила. Еще хоть раз к малолетке пристанешь -- я спрячу свою маленькую

серебряную шпалу в карман, и тогда уж мы с тобой смахнемся.

Скотомудила фыркает, сплевывает, берет бутылку "тигровой мочи". Он

запускает зуб под металлическую крышку и с силой дергает бутылкой. Крышка с

хлопком слетает. Он делает глоток, потом глядит на меня. Бормочет: "Крыса

гребаная..." Делает еще пару глотков и очень громко говорит: "Ковбой,

помнишь, мы устроили засаду углом у Кхесани и грохнули стрелковое отделение

СВА? Помнишь ту маленькую гуковскую сучку, проводницу ихнюю? Она намного

младше была, чем та, что я сегодня видел. -- Делает еще глоток. -- Мне и ту

трахнуть не удалось. Но там-то нормально. Нормально. Я ее гребаное лицо

выстрелом разнес. -- Скотомудила отрыгивает. Он смотрит на меня и

самодовольно ухмыляется. -- Так точно, крыса. Я ее гребаное лицо выстрелом

разнес".

Алиса показывает мне костяное ожерелье и пытается убедить меня, что это

волшебные вудуистские кости из Нью-Орлеана, но я вижу в них просто

высушенные куриные косточки.

-- Что ж мы за... скоты такие, -- говорю я.

Пару минут спустя Бешеный Эрл говорит: "Хряки не скоты. Мы просто

делаем свое дело. В нас то стреляют и мажут, то стреляют и попадают. Гуки

тоже хряки, как и мы. Они воюют, как и мы. У них есть свои крысы-служаки,

которые правят их страной, и у нас есть крысы-служаки, которые правят нашей.

Но, по крайней мере, гуки -- это хряки, как и мы. Вьетконг -- другое дело.

Ви-Си -- это такие иссушенные старые мамасаны с ржавыми карабинами. А с СВА

мы дружим. Мы друг друга убиваем, это само собой, но мы друзья. Мы круты. --

Бешеный Эрл швыряет пустую пивную бутылку на палубу и берется за свое

духовое ружье "Ред райдер" [94]. Он стреляет из него в бутылку, и пулька

отлетает от бутылки со слабым "пинг!". -- Мне эти коммуняки нравятся,

серьезно говорю. Хряк хряка завсегда поймет. В замечательное время живем,

братаны. Мы веселые зеленые гиганты, мы бродим по земле с оружием в руках.

Нам никогда уже не доведется повстречать людей лучше, чем те, кого мы здесь

сегодня похерили. После ротации в Мир нам будет не хватать людей, в которых

стоит пострелять. Надо создать правительство, которое работало бы на хряков.

Хряки смогут привести этот мир в порядок. Я ни разу еще не встречал хряка,

который не пришелся бы мне по душе, кроме Мудилы".

Я говорю: "Хрен когда. Смысла нет. Давайте лучше спасать Вьетнам от

местного народа. Нас они, несомненно, любят. Знают, что если не будут

любить, мы их убьем. Возьмешь их за яйца -- сердца и умы подтянутся".

Донлон говорит: "Ну, теперь мы богатые, пива у нас боку и хавки боку.

Боба Хоупа [95] ещЈ б сюда".

Я поднимаюсь. Пиво ударило мне в голову. "Сейчас Боба Хоупа покажу".

Делаю паузу. Ощупываю лицо. "О, блин, нос у меня маловат". Редкие смешки.

В сотне ярдов от нас тяжелый пулемет выпускает длинную очередь. В ответ

слышна нестройная пальба из автоматов.

Начинаю вечер пародии.

-- Друзья, меня зовут Боб Хоуп. Уверен, вы все помните, кто я такой. Я

с Бингом Кросби [96] в нескольких фильмах снялся. А во Вьетнам приехал вас

развлечь. Там, дома, о вас не настолько заботятся, чтобы вернуть в Мир, чтоб

вас не похерили, но все-таки о вас там не забыли и шлют сюда юмористов,

чтобы вы, по крайней мере, могли помереть с улыбкой. В общем, слыхали

анекдот про ветерана из Вьетнама? Приехал он домой и говорит: "Смотри, мама,

а ведь без рук!"

Отделение смеется. Потом просят: "Джона Уэйна давай!"

Начинаю рассказывать отделению анекдот своим фирменным голосом Джона

Уэйна:

-- Остановите, если уже слышали. Жил да был морпех, весь на стальных

пружинах, полуробот, -- дико звучит, но правда -- и каждое движение его было

из боли, как из камня. Его каменная задница вся была побита и переломана. Но

он только смеялся и говорил: "Меня и раньше били и ломали". И, естественно,

было у него медвежье сердце. Доктора поставили диагноз -- а сердце его

продолжало биться несколько недель спустя. Сердце его весило полфунта. Его

сердце перекачивало семьсот тысяч галлонов теплой крови через сто тысяч миль

вен, и работало оно усердно -- так усердно, что за двенадцать часов

нарабатывало столько, что хватило бы шестидесятипятитонный вагон на фут от

палубы поднять -- так он говорил. Мир не даст пропасть зазря медвежьему

сердцу -- так он говорил. Его чистую голубую пижаму многие награды украшали.

Он был живой исторической легендой, которая в мастерскую зашла, чтоб

подремонтироваться. Он не унывал и здорово держался. И вот однажды ночью в

Японии жизнь его ушла из тела. И была она черна -- как вопросительный знак.

Если вы можете сохранять голову на плечах, когда все вокруг теряют головы --

возможно, вы неверно оценили ситуацию. Остановите, если уже слышали...

Никто не отвечает.

-- Эта война все мое чувство юмора загубила, -- говорю я. Присаживаюсь

на корточки.

Ковбой кивает. "Именно так. Я уже просто дни считаю, просто считаю дни.

Сто дней до подъема, и я окажусь на большой серебристой Птице Свободы,

полечу в Мир, в свой квартал, в штат одинокой звезды, обратно в Большую

лавку. Я буду весь в медалях. И буду цел и невредим! Ведь если ранят, то

отправляют в Японию. Тебя отвозят в Японию, там кто-нибудь цепляет

увольнение по медицинским показаниям к тому, что от тебя осталось, и вся

такая прочая хрень".

-- Лучше уж пускай меня похерят, -- отвечаю я. -- Берите калек на

работу -- на них смотреть прикольно.

Ковбой ухмыляется.

С.А.М. Камень говорит: "Мне мама часто пишет о том, какой храбрый

мальчик ее С.А.М. Камень. С.А.М. Камень -- не мальчик, он личность. -- Он

отпивает пива. -- Я знаю, что я личность, потому что знаю, что Санты Клауса

нет. И этого долбаного рождественского кролика нет. Знаете что? Там, в Мире,

мы думали, что будущее всегда лежит себе спокойно и надежно где-то в

маленькой золотой коробочке. Ну, а я буду жить вечно. Ведь я -- С.А.М.

Камень".

Бешеный Эрл хрюкает. "Слышь, Шкипер, может, в твой дробовик травы

напихаем, да попыхаем через ствол?"

Мистер Недолет отрицательно мотает головой. "Не может, Бешеный. Мы

выдвигаемся очень скош".

Донлон разговаривает по радио. "Сэр, начальник запрашивает командира".

Донлон передает трубку Мистеру Недолету. Лейтенант говорит с

Дельта-шестым, командиром роты "Дельта" первого батальона пятого полка.

-- Номер десять. Только-только начали всякого добра набирать, --

говорит Бешеный Эрл. -- Только-только чуток халявы отломилось...

Лейтенант Недолет поднимается и начинает надевать на себя снаряжение.

-- Выдвигаемся, богатеи. По коням. Бешеный, поднимай своих.

-- Выдвигаемся. Выдвигаемся.

Мы все встаем, лишь капрал СВА остается сидеть, с бутылкой пива в руке,

кучкой денег на коленях, с губами, раздвинутыми в улыбке смерти.

Алиса подходит к нему с мачете в одной руке и синей холщовой

хозяйственной сумкой в другой. Он нагибается и двумя ударами мачете отрубает

ступни капрала. Он поднимает каждую ступню за большой палец и опускает в

синюю хозяйственную сумку. "Этот гук крутой чувак был. Номер один! Много

волшебной силы!"

Хряки распихивают пивные бутылки, пиастры, дальние сухпаи и

награбленные сувениры по оттопыренным карманам, по полевым табельным ранцам

морской пехоты, по табельным ранцам СВА, которые они засувенирили у

похеренных хряков противника. Хряки берут в руки оружие.

В путь. В путь. Я иду за Ковбоем. Стропила идет за мной.

Я говорю: "Ну, думаю, в этой Цитадели говно будет неслабое. Но бывает и

похуже. В смысле, по крайней мере, это не Пэррис-Айленд".

Ковбой ухмыляется.

-- Именно так.

* * *

В поле зрения появляются величественные стены Цитадели. Крепость

зигзагами опоясывают валы высотой тридцать футов и восемь футов толщиной,

она окружена рвом и похожа на древний замок из волшебной сказки с драконами,

охраняющими сокровища, рыцарями на белых скакунах и принцессами, взывающими

о помощи. Замок стоит как черная скала на фоне холодного серого неба, а в

его мрачных башнях поселились живые призраки.

По сути, Цитадель -- это маленький город, окруженный стенами, который

возвели французские инженеры для защиты резиденции Гиа Лонга, императора

аннамской империи. В те времена, когда Хюэ был еще имперской столицей,

Цитадель защищала императора с императорским семейством и древние сокровища

Запретного города от пиратов, которые совершали набеги с Южно-Китайского

моря.

А сейчас уже мы -- здоровенные белые американцы в стальных касках и

тяжелых бронежилетах, вооруженные волшебным оружием -- осаждаем этот замок,

но уже в иное, наше время. Первый пятого далеко уже не тот батальон, что

когда-то первым десантировался на плацдарм на Гуадалканале.

С неба падают сверкающие железные птицы и гадят повсюду, рассыпая

стальные яйца. Реактивные истребители F-4, "Фантомы", гадят напалмом,

фугасками и "Вилли Питерами" -- зажигательными бомбами, начиненными белым

фосфором [97]. Бомбардировки -- наши литературные приемы, мы слагаем слова

нашей истории из разбитых камней.

Розы из черного дыма расцветают внутри Цитадели.

Мы шлепаем по-индейски, след в след, по обеим сторонам дороги, соблюдая

дистанцию в двадцать ярдов. По колоннам разносятся удары и щелчки,

сопровождающие движения затворных рам и затворов, досылающих патроны в

патронники. Щелкают предохранители. Переводчики огня большими пальцами

передвигаются в положение для стрельбы очередями. Вот они, морпехи,

вооруженные винтовками М14 с примкнутыми штыками.

Пулеметы начинают печатать нашу историю. Сначала наши пулеметы, потом

чужие. Снайперы отвечают беспорядочными одиночными выстрелами,

пристреливаясь к нам.

Война -- это фонотека звуковых эффектов. Наши уши указывают ногам, куда

им бежать.

Пуля с хрустом вгрызается в стену.

Кто-то запевает:

-- Эм-И-Ка... Ка и И. Эм-А-У и Эс.

Теперь уже пулеметы обмениваются ровными огненными фразами, как старые

приятели за беседой. Взрывы, то глухие, то резкие, нарушают ритм очередей.

Снайперы целятся в нас. Каждый выстрел превращается в слово, вылетающее

из уст Смерти. Смерть обращается к нам. Смерть хочет рассказать нам смешной

секрет. Мы вправе ее не любить, но она нас любит. Виктор Чарли крут, но он

никогда не врет. Оружие говорит правду. Оружие никогда не говорит: "Прими за

шутку". Война отвратительна, ибо истина бывает безобразной, а война говорит

все как есть.

Я громко произношу: "Бог! Мы с тобою заодно, понял?"

Я направляю курьерской почтой указания в свою личную зону тактической

ответственности, которая простирается до рубежей моей кожи. Дорогие ступни,

ступайте осторожно, как по тюльпанному полю. Яйца, болтайтесь, где положено.

Ноги, не джонуэйнствуйте. Мое тело пригодно для выполнения своих

обязанностей. Я и впредь намереваюсь содержать свое тело в том отличном

состоянии, в каком мне его выдали.

Нарушая тишину, охватившую сердца, мы обращаемся к своему оружию,

оружию оборотней, и наше оружие отвечает нам.

Ковбой прислушивается к моему бормотанию:

-- Джон Уэйн? А Джокер прав! Все понарошку. Это просто кино с Джоном

Уэйном. Джокер может быть Полом Ньюманом [98]. Я буду лошадь.

-- Ага.

Бешеный Эрл подхватывает: "Можно, я буду Гебби Хейс? [99] "

-- С.А.М. Камень будет камнем, -- говорит радист Донлон.

Алиса отзывается:

-- Я буду Энн-Маргрет [100].

-- Скотомудила может бешеного буйвола сыграть, -- говорит Статтен,

главный третьей огневой группы.

Стены содрогаются от волчьего хохота.

-- А кто будет индейцев играть?

Маленький злобный народец тут же заявляется на кинопробы -- справа от

нас пулеметная очередь вгрызается в стену.

Лейтенант Недолет жестом собирает командиров отделений -- поднимает

вверх правую руку и крутит ею. Три командира отделений, включая Бешеного

Эрла, бегом устремляются к нему. Он что-то говорит им, указывает на стену.

Командиры бегут обратно к своим отделениям, чтобы довести информацию до

командиров огневых групп.

Лейтенант Недолет свистит в свисток, и мы все бежим вперед, летим, как

толстозадые птицы. Так не хочется этого делать. Нам всем страшно. Но

отстанешь -- окажешься один. Твои друзья куда-то идут, и ты должен идти с

ними. Ты больше не личность. Тебе больше не надо быть самим собой. Ты часть

атакующей массы, всего одна зеленая единица в цепи зеленых единиц, и ты

бежишь к бреши в стене Цитадели, через громкий шум и разрывы металла,

бежишь, бежишь, бежишь... и не оборачиваешься.

Мы, как оборотни с оружием, бежим, задыхаясь на ходу. Мы бежим так,

будто нам не терпится нырнуть во тьму, которая уже разверзлась, чтобы нас

поглотить. Что-то оборвалось, и пути назад уже нет. Мы перебегаем через

разрушенную стену. Мы бежим быстро и не намерены останавливаться. Ничто не в

силах нас остановить.

Воздух разрывается.

Палуба плывет под ногами. Ноги вязнут в асфальте, как в пляжном песке.

Зеленые трассеры рассекают небо.

Пули бьют по улице. Пули кудахтают, как выводок вспархивающих

куропаток. И -- искры. Ощущаешь силу удара, с которым пули бьют в кирпичи.

Каменная крошка жалит лицо.

Другие люди говорят тебе, что делать.

Не стоять, не стоять, не стоять. Если прекратишь движение, если

остановишься, то сердце твое перестанет биться. Твои ноги как механизмы,

которые заводят тебя как игрушку. Если ноги перестанут двигаться, завод

твоей тугой пружины кончится, и ты свалишься безжизненным мешком.

Кажется, ты в силах и всю Землю кругом обежать. Асфальт превращается в

батут, и ты становишься быстр и ловок, как зеленый камышовый кот.

Звуки. Рвется картон. Машины сталкиваются лоб в лоб. Поезда сходят с

рельсов. Стены обрушиваются в море.

Над головой роятся металлические шершни.

Картинки: черные зрачки автоматов, холодные зрачки автоматов. Картинки

мигают и расплываются, стена, крохотные человечки, разбитые камни.

Не стоять, не стоять, не стоять...

Ноги несут тебя вверх... Вверх... Через обломки стены... Вверх...

Вверх... Тебе уже это нравится... Лезешь наверх, ты больше не человек, ты

зверь, ты чувствуешь себя Богом... Ты воешь: Умри! Умри! Умрите все, уроды!

Умри! Умри! Умри!

Шершни роем набрасываются на тебя -- ты от них отмахиваешься.

Ботинки скрипят по истолченным камням. Снаряжение шлепает, клацает,

бренчит. Слышна чья-то ругань.

-- У, черт!

Не стоять.

Бойскаутская рубашка просолилась от пота. Соленый пот заползает в глаза

и на губы. Указательный палец правой руки лежит на спусковом крючке M16. Вот

он я, говоришь сам себе, вот он я, с винтовкой, набитой патронами. Сколько

патронов осталось в магазине? Сколько дней до ротации домой? Что же так

много всего на мне понавешано? Где же они? И где же мои ноги?

Лицо. Лицо перемещается. Твое оружие наводится на него. Автоматическая

винтовка M16 содрогается. Лицо исчезает.

Не стоять.

И вдруг ты чувствуешь, что ноги больше не касаются земли, и спрашиваешь

себя, что с тобой происходит. Твое тело расслабляется, потом застывает. Ты

слышишь звук человеческого тела, которое лопается, мерзкий звук, который

издает человеческое тело, разрываемое металлом, летящим с огромной

скоростью. Мигание картинок перед глазами замедляется, как на бракованной

катушке в немом кино. Оружие уплывает из рук, и вдруг ты оказываешься один.

И ты плывешь. Вверх. Вверх. Тебя вздымает стена из звуков. Картинки мигают

быстрее и быстрее, и вдруг пленка рвется, и стена из звуков обрушивается на

тебя -- всепоглощающий, ужасающий грохот. Палуба, на которую ты падаешь --

огромна. Ты сливаешься с землей. Твой бронежилет почти полностью смягчает

удар. Твоя каска слетает с головы и вертится волчком. Ты лежишь на спине,

раздавленный этим грохотом. Ты думаешь: "Я что, уже в раю?"

-- Санитара! -- доносится издалека чей-то голос. -- Санитара!

* * *

Ты лежишь на спине. Повсюду танцуют ботинки, все вокруг топча и круша.

С неба валятся земляные глыбы и обломки камней, они залетают в рот, в глаза.

Ты выплевываешь каменную крошку. Поднимаешь одну из рук. Ты стараешься

сказать топочущим ботинкам: "Э, не наступите на меня".

Твои ладони горят. Твои ноги переломаны. Одной из рук ты ощупываешь

себя, лицо, бедра, проверяешь, нет ли теплых, мокрых дырок в раздолбаном

животе.

Твоя реакция на собственную смерть -- не более чем чрезвычайно

повышенное любопытство.

Рука прижимает тебя к земле. Тебе интересно, стоит ли попытаться что-то

сделать по поводу переломанных ног. Ты думаешь о том, что, вероятно, у тебя

нет никаких ног. На тебя обрушиваются тонны океанской воды, темной,

холодной, населенной чудовищами. Руки тебя держат. Ты борешься. Ты

выбрасываешь руки. Чьи-то сильные руки ощупывают твое тело в поисках

повреждений.

Поиск по сайту: