ЛИЧНЫЙ СЧЕТ 8 страница

выживание в этом темном лесу -- стойких бойцов, непривычно крохотных

призраков с железным стержнем внутри, бронзовыми яйцами, невыразимым

мужеством и полным отсутствием совести. Это на вид они маленькие, но дерутся

в полный рост, и пули их не меньше наших.

Ходят слухи, что многие из тех морпехов, что по своей воле становятся в

голову колонны, подсознательно желают умереть. Некоторые хотят почувствовать

себя героями, ну, а если ты весь выход прошел в голове, да еще и жив остался

-- ты и в самом деле герой. Некоторые ребята сами себе охренели до такой

степени, что им уже наплевать и на то, что они сами творят, и что с ними

вытворяют. Но Алиса ходит в голове, потому что балдеет от того, что он в

центре внимания. "Само собой, страшно, -- сказал он мне однажды, когда мы

выкурили где-то по тонне дури на каждого. -- Но я стараюсь этого не

показывать". Алисе нужны именно такие моменты, когда он имеет возможность

заглянуть туда, что он сам называет "по ту сторону".

Алиса замирает. Правая рука сжимается в кулак: "Внимание!"

Все органы чувств Алисы включаются на полную. Он выжидает. Невидимые

птицы мечутся с дерева на дерева. Алиса усмехается, прячет в ножны мачете,

поднимает на плечо гранатомет М79. "Блупер" похож на игрушечное охотничье

ружье -- такой он уморительно маленький.

Вековые деревья молчат, они -- как зеленый нефритовый храм с колоннами

из красного дерева по двести футов в высоту, со сросшимися корнями,

переплетенными ветками, с толстыми чешуйчатыми лианами, которые обвивают

непоколебимые стволы.

Адреналин ударяет в голову.

Алиса пожимает плечами, опускает гранатомет, поднимает вверх два

больших пальца -- его обычный знак "Чисто!". Он словно говорит нам: "Я крут

настолько, что даже ошибаюсь по делу".

Правая рука Ковбоя снова рассекает воздух, и мы, поправив навешанное на

нас снаряжение так, чтоб поменьше резало, двигаемся дальше, бурча себе под

нос и ругаясь. Наши мысли снова уплывают в эротические сны о торчащих сосках

Мэри-Джейн Гнилописьки и в Мечту о великом пореве дома, в черно-белое

любительское кино, в котором наши воспоминания несколько отличаются от того,

как всЈ было на самом деле, к ярким акварельным картинкам славного дня

вылета домой, дата которого обведена красным кружком на календаре любого

старика. Она у каждого своя, но смысл ее един для всех -- "Домой!".

Алиса снова останавливается. Его рука в перчатке дотягивается до

огромной желтой орхидеи и вырывает ее из сплетений лиан. Став по стойке

"смирно", Алиса вставляет жирный, сочный стебель в кожаную петлю на своем

жилете из шкуры бенгальского тигра. Спереди на жилете эти петли пришиты в

несколько рядов, и в них болтаются две дюжины гранат для М79.

Алисина синяя холщовая хозяйственная сумка болтается у него на плече.

Сумка вся испещрена картинками, автографами, похабными рисунками и

человечками -- по числу убитых солдат противника на личном счету Алисы.

На синей холщовой хозяйственной сумке -- уже начавшие выцветать черные

печатные буквы: "Кабаны Дельта 1/5 Мы торгуем смертью, и если я пойду и

долиною смертной тени, не убоюсь зла, ибо я сам есть зло", и совсем свежая

надпись "Не стрелять -- старик" с пририсованной картинкой: каска на паре

ботинок.

Продвигаясь по узкой тропе, Алиса мурлычет себе под нос: "Заходи --

будешь сыт и пьян... к Алисе в ресторан..."

Ковбой останавливается, поворачивается, срывает с головы заляпанный

перламутровый "стетсон".

-- Привал.

Зеленые морпехи из зеленой машины, рассаживаемся на обочине.

-- Надо бы вьетконговскую пряжку для ремня засувенирить. -- говорит

Донлон, наш радист. -- Серебристую такую, со звездой. Надо что-нибудь путное

домой привезти, а то гражданские там еще подумают, что я тут был крысой

штабной, все это время на машинке стучал. Я ведь, типа старик уже --

тридцать девять до подъема.

Я говорю:

-- Ты не старик еще. Вот я -- двадцать два до подъема, прикинь?

-- Тоже ерунда, -- говорит Скотомудила. -- Вот Алиса -- настоящий

старик.

Алиса хвастается:

-- Двенадцать дней в стране -- и подъем, девчонки, прикиньте. Я старик,

спору нет. Блин, такой старый, что нагнуться утром не могу, носки надеть.

Я фыркаю:

-- Это еще не совсем старик, Джангл Банни. Вот Док -- тот боку старик.

Девять дней до подъема. Так, Док? Ты ведь дни уже по пальцам считаешь?

Док Джей жует консервированные персики из банки.

-- Мне надо еще раз продлить.

Все замолкают. На этот раз Доку Джею остаться не разрешат. Док Джей уже

два года во Вьетнаме, и все это время лечит и лечит тяжЈлые ранения, обладая

лишь поверхностной медицинской подготовкой. Док Джей хочет спасти всех

раненых, даже тех, кто убит и похоронен много месяцев назад. Каждую ночь

мертвые морпехи зазывают его в свои могилы. Неделю назад наш ротный поднял

футбольный мяч, валявшийся на тропе. Мяч разорвал его на две части. Док Джей

попытался связать капитана обратно перевязочными пакетами, но не вышло. И

тогда он залился смехом, как малыш над мультиками у телевизора.

-- Я тоже продлю! -- заявляет салага, сдвигая итальянские темные очки

на лоб. -- А вы как?

-- Иди в жопу, салага, -- не поднимая головы, говорит ему Скотомудила.

Мудила уложил свой пулемет M60 на колени и натирает черную ванадиевую сталь

белой тряпицей. -- Ты в стране еще без году неделя, а уж говна соленей. Ты

еще даже не родился, салага. Не торопись, родной, сначала дней в стране

набери чуток, тогда я разрешу тебе рот открывать. Во-во, немного дней в

стране, ептать.

-- Ганг хо! -- говорю ему, скаля зубы.

Скотомудила отвечает: "Пошел ты, Джокер". Он начинает разбирать

пулемет.

Посылаю Мудиле воздушный поцелуй. Скотомудила -- та еще свинья, спору

нет, но в нем еще и силы со злобой немеренно, он... внушает некоторую

терпимость к своим выходкам.

-- Джокер думает, он себе образцовую программу составил, -- обращается

Мудила к салаге. -- После ротации в Мир в Голливуд собрался. Если я его

раньше не похерю. Будет этим, как там того мудака зовут... Пол Ньюман,

Јптать.

Скотомудила вытаскивает колоду. Карты давно затрепаны, засалены, на них

фотографии тихуанских блядей. Тихуанские бляди выразительно общаются с

ослами и здоровенными кобелями.

Скотомудила раздает по покерной сдаче себе и салаге.

Салага какое-то время медлит, но затем все же берет в руки карты.

Скотомудила расстегивает пряжки на рюкзаке и вытаскивает коричневую

пластмассовую коробку с набором покерных фишек -- красных, белых и голубых.

Звер достает из коробки стопку пластмассовых фишек и бросает их на палубу

перед салагой.

-- Откуда родом, засранец?

-- Из Техаса, сэр.

-- Сэр, ептать. Тут тебе не Пэррис-Айленд, да и командиром я хер когда

стану. Хрен там. Я теперь даже не заместитель командира отделения. Я теперь

рядовой -- самое популярное звание в морской пехоте. У меня больше операций,

больше убитых на счету, больше боевого стажа, чем у любого в этом взводе,

включая Ковбоя.

Скотомудила сплевывает, скребет черную щетину на подбородке.

-- Послал как-то одну крысу-полковника в главной лавке на Фридом-Хилле.

С сержантов сняли. Я же взводным сержантом был -- не хрен собачий. Но, как

говорится, халявы не будет. Прям как в Мире. Я в Куинсе как-то раз на

"Линкольне" покатался. Чудесная машина. Ну, судья и предложил мне на выбор

-- или Мудня, или тяготы и лишения в отеле с каменными стенами. Вот так я и

стал контрактником. Надо было мне в тюрягу сесть, салага. Там столько топать

не заставляют. -- Скотомудила ухмыляется. -- Так что не надо хрени этой,

сэр, сэр... Всю эту чушь уставную для крыс оставь -- вон, таких как Джокер.

Я ухмыляюсь.

-- Э, Мудила, я толстый, но жилистый...

Скотомудила отвечает:

-- Ну да, знаю, ты крутой -- зверям-печенюшкам головы только так

откусываешь.

Скотомудила поворачивается к Ковбою:

-- Одинокий Ковбой! Тут твою сестрицу в Мудню затащило. Вот она сидит,

славный морпех из зеленой машины.

Поворачивается обратно к салаге:

-- Наш главный тоже из Техаса, как и ты, гниденыш. Из Далласа. Он этот

"стетсон" носит, чтоб гуки видели, что перед ними не кто-то там, а настоящий

техасский шериф.

Ковбой продолжает жевать.

-- Играл бы ты в свой покер, Мудила.

Ковбой открывает набор B-3 -- баночку с печеньем, на котором картинки с

Джоном Уэйном, какао и ананасовым джемом. Вскрывает банку маленькой складной

открывалкой P-38, которую носит вместе с жетонами на шее.

-- Я два раза не повторяю.

Все замолкают.

-- Ага, зашибись, раскомандовался. И что ты сделаешь -- во Вьетнам

пошлешь? Отдыхай, Ковбой. Ты ведь не Джон Уэйн, ты только печенюшки ешь.

Скотомудила хмыкает. "Ставлю доллар". Бросает красную фишку. Кладет

карты картинкой вниз на палубу и продолжает натирать детали разобранного

пулемета белой тряпицей.

-- Не играй никогда в героя, салага. Вся слава служакам достается, а

солдатам -- смерть. Вон, был у нас добрый малый, Стропила. Один на один с

танком смахнуться решил. Или Бешеный Эрл -- тот начал в гуков из духового

ружья палить. Раньше у нас другой салага был -- в первый же день на выходе

прямо на Попрыгунью Бетти уселся. Уехал отсюда прямиком в преисподнюю. И еще

шесть добрых парней подорвал. Попал в категорию "убит", такая вот жопа,

маманя. Мне вон осколком нос пробило... -- Скотомудила наклоняется и

показывает салаге свой нос. -- А самое хреновое -- тот гниденыш мне пять

баксов должен был.

Алиса сплевывает.

-- Не надоело байки травить?

Скотомудила не обращает на Алису вниманья и продолжает:

-- Отвечаю за базар, салага. Сток, наш прежний главный, думал, что он

суперхряк. Тысячеярдовый взор заимел. Ржал всякий раз как мЈртвого морпеха

видел. Ну, дослуживал потом в буйной палате с мягкой обивкой. Он...

Алиса встаЈт на ноги.

-- Завязывай с этой миккимауснЈй, Мудила. Понял, да?

Скотомудила бормочет, не поднимая головы:

-- Бога благодари за серповидку [119].

Алиса чешет грудь:

-- Долой расизм в окопах, Мудила. Все будет ништяк, салага. Не парься.

-- Ясное дело, -- говорит Скотомудила. -- Бери пример с меня. Делай как

я. Они тебе сейчас наговорят, что я чудовище, а на самом деле я в этом

взводе единственный солдат, у которого вместо головы не жопа. В этом говеном

мире одни чудовища и живут вечно, а всех остальных убивают. Если человек

убивает ради удовольствия -- он садист. Если человек убивает ради денег --

он контрактник. А вот когда человек убивает ради и того, и другого -- он

морпех.

-- Так точно, сэр, -- говорит салага, бросая две фишки на кон.

-- Потрахаться б сейчас, -- говорю. -- А тут даже руки подходящей для

этого дела не найдешь.

Скотомудила стонет.

-- Здорово пошутил, Джокер. Так тонко, что я не понял.

Бросает две фишки, потом еще три.

-- Ставлю на три больше. Банкомет меняет две карты.

Салага отвечает:

-- Меняю три. Да не герой я. Просто хочу делать свое дело. Типа,

защищать свободу...

-- К херам твою свободу, -- говорит Скотомудила. Скотомудила начинает

собирать M60. Он целует каждую деталь, прежде чем вставить ее на место.

-- Промой шестеренки в своей бестолковке, салага. Думаешь, мы тут гуков

за свободу херим? Не обманывай себя, бойня тут. Смотри на мир шире, салага

-- тебе же лучше будет. Вот если мне скажут: "Давай, мы тебе яйца отстрелим,

а ты за это проси что хочешь", и попросят назвать только одно слово, я

скажу: "порево". Ты лучше пойми -- мы тут косоглазых косим. Они херят наших

братанов, а мы им -- большой кусок отката. А откат -- п...ц всему.

-- И на кой весь этот базар? -- спрашивает Донлон. -- Вьетнам может

меня убить, но переживать из-за всякой хрени не заставит. Я просто хочу

вернуться в Большую лавку в целости-сохранности. Ради собственного блага.

-- А что там хорошего? -- спрашиваю я. -- Что там, что здесь -- одна

херня. Дом твой там, где твой сержант -- верно, Ковбой?

Поворачиваюсь к Скотомудиле.

-- Ты с Ковбоя пример бери, салага. Он тебя уму-разуму научит.

-- Ага, -- говорит Донлон, вытягивая пачку сигарет из-под эластичной

ленты на каске. -- Ковбой к этой хрени всерьез относится.

Ковбой хмыкает.

-- Я просто делаю свое дело, брат, изо дня в день.

Он улыбается:

-- Знаешь, чем я в Мире занимался? По вечерам после школы мелочь

забирал из парковочных счетчиков. Деньги возил деньги на красном фургоне, у

меня еще такая голубая фуражка с серебряной эмблемой была. Я тогда такой

весь из себя был. А теперь мне кроме ранчо и пары-другой лошадок ничего не

надо...

Скотомудила говорит:

-- Ну так вот, есть такие бабы, что воняют страшно, и Вьетнам страшно

воняет, а потому -- вы... его и выбросить. Вместе со служаками, которые все

это придумали.

-- Слышу глас твой, -- отвечаю. -- Вижу, как ты рот открываешь. Но

перед служаками все мы прогибаемся...

-- Истину глаголешь, -- отзывается Алиса, который сидит дальше по

тропе. Смачно пришлепывает комара на щеке. -- Мы только на словах хороши.

Донлон со злостью смотрит на меня.

-- А сам-то ты кто? Махатма Ганди?

Донлон тычет в меня указательным пальцем.

-- Ты командир первой огневой группы, Джокер. И в силу этого --

заместитель командира отделения. Так что ты из таких же. Тебе нравится быть

выше других.

-- Чушь какая.

-- Нет, Джокер, про тебя -- это не чушь. Из всех уродов ты у меня самый

любимый.

-- Пошел... Ты...

-- Не ори, Джокер, -- говорит Ковбой. -- Тут в кустах чья-нибудь мама

может сидеть, а ты так грязно ругаешься. Не выноси сор из избы, о'кей?

-- Есть. Так точно, Ковбой, -- смотрю на Донлона. -- Если мне Ковбой

прикажет -- я козявки из носа у трупа вытащу и сожру. А вот чтобы гнить

живьЈм в Портсмуте -- на это у меня крутости не хватит. И я о том

ответственно заявляю. Но сам я не приказываю. Я...

-- Чушь собачья, -- говорит Донлон. -- Дерьмо ты со своим пацификом.

Вот нахрена ты его нацепил? Ты сейчас здесь, как и все, и не лучше нас.

-- Послушай, -- говорю я, стараясь не сорваться. -- Ладно, пускай Мудня

меня имеет, но половинки ей на радость раздвигать я не собираюсь.

Скотомудила меня обрывает:

-- Слабак ты, у тебя и волосья-то на яйцах не выросли.

У меня начинают подрагивать губы.

-- О'кей, Мудила, жрал бы ты орешки из моего дерьма. Не я сочинил весь

этот фарс, я всего лишь пытаюсь свою роль до конца доиграть. Не повезло вот,

приходится на сцене ходить во всем зеленом, но война должна продолжаться.

Если бы бог действительно хотел, чтоб я родился морпехом, я и был бы сейчас

с зеленой кожей, и висела бы она на мне свободно. Понял?

Никто не говорит ни слова.

-- Я всего лишь "собака", капрал я. Я никого не посылаю туда, где его

на куски разорвет. Я знаю, что гибнуть здесь -- бесполезная трата времени.

Поднимаюсь на ноги и делаю три шага к Скотомудиле.

-- Хочешь -- будь бравым воином, Мудила. Приказы отдавай, -- делаю еще

один шаг. -- А я не собираюсь!

Никто не говорит ни слова.

Наконец салага тихо произносит: "Ставлю доллар".

Скотомудила глядит на меня, затем начинает бросать фишки на кон, одну

за другой.

-- Отвечаю... Повышаю... -- Считает в уме, считает. -- На пять баксов.

Салага прикидывает.

-- Отвечаю.

-- Господи Исусе! -- Скотомудила с силой шлепает картами, так, что они

гнутся. -- Номер десять! У меня нет ни хрена.

Салага говорит: "Три валета". Помахав картами, сгребает фишки с кона.

-- Ну, Мудила, -- говорит со смехом Донлон, -- как он тебя сделал!

Алиса подхватывает:

-- Запугал ты салагу своим блефом, запугал.

Я говорю:

-- Повезет в любви, повезет в любви -- так оно, Мудила?

Мудила пытается сохранить лицо.

-- Да не мог я пасовать! У меня на кону больше четырех баксов было. Я

думал -- салага спасует. Обычно-то меня боятся...

Донлон снова смеется.

-- Кондиционная у тебя программа, салага. Как зовут-то тебя?

-- Паркер, -- отвечает с улыбкой салага. -- Фамилия Паркер. Зовут

Генри. Можно Хэнк.

Салага считает фишки.

-- Скотомудила, с тебя девять с половиной баксов.

Скотомудила крякает.

Я не сажусь на место, говорю:

-- Повезет в любви, повезет в любви -- так оно, Мудила?

-- Джокер, мать твою, тебя кто спрашивает? С приколами своими -- ну

служака вылитый.

-- Вот как? Ну ладно, вот скоро стану я рядовым гражданским первого

класса, а ты будешь сранни-ганни, я тебя пивком угощу, а потом пошлю куда

положено.

Я присаживаюсь.

Ковбой ухмыляется:

-- Можешь и меня угостить, Джокер. Только подождать придется, пока мне

двадцать один год не стукнет.

Кто-то очень громко ржет дальше по тропе. Я говорю:

-- Эй, вы там, отставить шум! В этом взводе шуметь только мне положено.

Младший капрал Статтен, командир первой огневой группы, показывает мне

средний палец. Затем поворачивается к тому, кто смеялся -- худосочному

деревенщине Харрису, -- и говорит:

-- Заткнись нахрен, Харрис.

Скотомудила добавляет:

-- Ага, Харрис, слушайся генерала Джокера.

Я говорю:

-- Я готов заняться твоим воспитанием, сраная ты обезьяна...

-- Ну, так хапни обезьяньего дерьма и подавись, крыса, -- Скотомудила

сплевывает. -- Слабак ты, чтобы...

И тут меня словно подбрасывает на ноги, в руке -- К-бар. На губах кипит

слюна, и я держу здоровенный нож в паре дюймов от лица Скотомудилы. Я

оскаливаюсь, как зверь.

-- Ну, давай, сукин сын, сейчас я тебе глаза вырежу...

Скотомудила глядит на меня, на клинок К-бара, на Ковбоя. Тянется рукой

к своему M60.

Ковбой продолжает жевать.

-- Прибери-ка свинорез, Джокер. Ты знаешь, как я к этой херне отношусь.

Расставь задницу с башкой по местам или...

-- Нет, Ковбой. Хрен там. Он меня уже...

Ковбой поправляет очки.

-- Я на роль командира отделения в этой ссаной войне не напрашивался...

Но я тебе хребет обломаю, раз ты в такую игру решил...

Донлон присвистывает.

-- У Ковбоя...

Ковбой обрывает:

-- Донлон, заткнись.

Меня немного отпускает, и я вкладываю К-бар обратно в кожаные ножны.

-- Ладно, ладно, у меня, кажись, от всего этого топанья словесный понос

разыгрался.

Ковбой пожимает плечами.

-- Все ништяк, Джокер.

Ковбой поднимается.

-- Ну, девчонки, хорош хавать. Давайте-ка по коням. Выдвигаемся.

-- Выдвигаемся, -- передается назад по тропе.

Влезаю обратно в сбрую.

-- Слышь, Скотомудила, я тебя на деле-то херить и не думал. У меня

этот, как там, рефлекс убийства взыграл. Помоги-ка с ранцем...

Скотомудила пожимает плечами и помогает мне влезть во вьетконговский

рюкзак. Потом я помогаю ему надеть полевой ранец. Говорю ему:

-- Ты мне купить сайгонский чай [120]?

Мудила скалится. Посылаю ему воздушный поцелуй.

-- Не волнуйся, малпех, я много сильно тебя любить.

Мудила сплевывает.

Ковбой машет рукой, и Алиса становится в голове колонны.

Я говорю:

-- Ни пуха, Джангл Банни.

Алиса показывает мне средний палец. Затем поднимает вверх кулак правой

руки и встряхивает им. На синей холщовой хозяйственной сумке, перекинутой у

Алисы через плечо -- предупреждение: "Если прочитал -- слишком близко

стоишь".

Ковбой машет рукой, и отделение выдвигается.

Снаряжение -- как мешок с камнями, еще тяжелее, чем раньше.

Скотомудила говорит салаге Паркеру:

-- Не иди так близко за мной, салага. На мину наступишь -- меня

разорвЈт, а мне это ни к чему.

Паркер отходит подальше.

Как у меня заведено, отдаю честь Скотомудиле, чтобы снайперы, которые

могут тут обретаться, решили, будто он офицер, и пристрелили его, а не меня.

С тех пор как я нарисовал сверху на каске красное мишенное яблочко, я стал

немного всего шугаться.

Скотомудила отвечает на мое приветствие, сплевывает и улыбается.

-- Ну, ты и комик, сукин ты сын. Конкретный клоун.

-- Сочувствую, -- отвечаю я.

* * *

Топаем дальше на поиски того, чего найти нам совсем не хочется. И когда

от усталости начинает ломить кости так, что обрывается связь между телом и

рассудком, мы топаем еще быстрее, как зеленые призраки в сумрачной полутьме.

Почти неслышное "щелк" вдруг доносится откуда-то и отовсюду сразу.

Птица устраивает истерику. Еще одна заливается над головой. И огромная

масса птиц перемещается в гуще листы.

Алиса замирает и прислушивается. Он поднимает правую руку и сжимает ее

в кулак.

"Внимание!"

Я бросаюсь на землю. Все мое тело изнемогает от тысячи природных мук,

наследья плоти, когда каждая жилка каждого мускула умоляет не шевелиться, но

ты решаешься и превозмогаешь эти возражения силой воли, которая сильнее

мускулов, и насильно заставляешь тело сделать еще один шаг, потом еще шаг,

еще всего один лишь шаг...

Ковбой оценивает ситуацию. Потом командует:

-- Ложись!

Дрожащие тени валятся на палубу по мере того, как приказ Ковбоя эхом

передается от одного к другому назад по тропе.

Я говорю Ковбою:

-- Брат, я так надеялся, что меня сейчас снайпер щелкнет, чтоб хоть

какая-то польза от моего падания была. Я, типа, думаю, это кино мне не

понравится...

Ковбой внимательно наблюдает за Алисой.

-- Джокер, хватит чушь пороть.

Стоя на коленях, Алиса изучает тропу на несколько ярдов впереди себя,

где ещЈ можно что-то разглядеть. Дальше тропу заглатывают гладкие,

темно-зеленые тропические растения. Алиса внимательно и очень медленно

осматривает кроны деревьев. "Что-то здесь не так, брат".

-- Точно так, Ковбой. У меня все мандавохи разорались: "Все за борт!

Все за борт!"

Ковбой не отвечает, не отрывая глаз от Алисы.

-- Нам надо вперед, Темень.

Джунгли молчат, слышно лишь поскрипывание крышки -- кто-то фляжку

открывает.

-- Прибежал, сиди и жди. Прибежал, сиди и жди. -- Алиса смахивает с

бровей пот. -- Вот чего я больше всего хочу, так это вернуться на высоту и

выкурить с тонну дури. В смысле -- ты уверен, что здесь безопасно? Я...

Подожди!... Что-то было.

Тишина.

-- Птица? -- говорит Ковбой. -- Или ветка упала. Или...

Алиса покачивает головой.

-- Может, так... Может... А может -- затвор передернули.

Голос Ковбоя становится суров:

-- Маньяк ты, Темень. Тут гуков нету. И еще километров четыре-пять не

будет. Мы должны идти вперед, а то гуки успеют засаду выставить. Ты же

знаешь...

Донлон подползает к Ковбою, не отрывая трубки от уха.

-- Одинокий Ковбой, Дед запрашивает отчет о нашей дислокации.

-- Двигай вперед, Темень. Я не шучу.

Алиса закатывает глаза.

-- Ну, ноги, давайте в путь.

Алиса делает шаг, останавливается.

-- Весело, как никогда...

Говорю своим фирменным голосом Джона Уэйна:

-- После Вьетнама о войне будут плохо думать.

Папа Д. А., который идет замыкающим Чарли, отзывается:

-- Эй, Мистер Вьетнамская война, мы тут участок под ферму забьем?

Ковбой обрывает:

-- Заткнуться всем на хрен.

Алиса мнется, что-то бормочет, делает еще один шаг вперед.

-- Ковбой, старина, может, старые солдаты и не умирают, но молодые --

наверняка. Непросто изображать из себя черного Эррола Флинна, понимаешь? Я

вот точно решил -- если мне за весь этот маразм, которым я тут занимаюсь, не

дадут Почетную медаль Конгресса, я Мистеру Эл-Би-Джею пошлю фотографию своей

черной сраки, восемь на десять, а на обороте напишу, каково...

Алиса, наш головной, трогается в путь. Он расслабленной походкой

выходит на маленькую полянку.

-- Я что имею в виду...

Бах.

От выстрела из снайперского карабина Алиса подпрыгивает и застывает,

вытянувшись в струнку, как по стойке смирно. Его рот открывается. Он

оборачивается, чтобы что-то сказать. В глазах -- безмолвный крик.

Алиса падает.

-- Ложись!

Бросаюсь на землю -- вот сейчас...

-- О-о-о, не...

Лицом -- в черную землю. На земле -- мертвые листья.

-- Алиса!

-- Что за...?

Мокро как. Локти оцарапал.

-- Темень!

Глаза глядят, глядят... Не видят ничего.

-- О-о-о... Б-л-л-л...

Ждем. Ждем.

-- Э, как ты...

Тишина.

Мне становится страшно.

-- Алиса!

Алиса не шевелится, и я поджимаю коленки, стараюсь сделаться

маленьким-маленьким, и у меня такое ощущение, что вся задница выворотилась

наизнанку, и я думаю о том, как было бы здорово, если б капеллан Чарли

выучил меня всяким волшебным штукам, и я бы тогда залез в собственную жопу и

спрятался, и я думаю: "Хорошо, что его, а не меня".

-- Алиса!

Алиса, наш головной, ранен. Его огромные черные руки впились в правое

бедро. Вокруг по палубе рассыпалась дюжина гуковских ног.

Кровь.

-- Внимание по сторонам!

-- Черт! -- говорит Ковбой. Сдвигает "стетсон" на затылок и поправляет

очки указательным пальцем. -- Санитара!

Команда эхом проносится по тропе.

Док Джей взбирается в гору на четвереньках, как медведь, которому надо

поспешать.

Ковбой машет рукой: "Давай сюда, Док".

Донлон хватается за щиколотку Ковбоя, тычет Ковбою трубку радиостанции.

-- Полковник Трэвис у трубы.

-- Пошел ты, Том. Занят я.

Ковбой и Док Джей ползут вперед.

Донлон говорит в трубку:

-- Г-м, Внезапная смерть-6, Внезапная смерть-6, я Штык-Малыш. Как

слышно? Прием.

Ковбой приостанавливается, бросает назад:

-- Ганшипов. И медэвак.

Донлон говорит в трубку, вызывает Деда. Помехи. Трубка подвешена на

проволочном крючке, который зацеплен за ремешок каски Донлона. Донлон

нараспев произносит слова, будто читает заученную молитву. Донлон перестает

говорить, прислушивается к сверчкам в трубке и кричит:

-- Дед говорит: "Только вы в состоянии спасти лес от пожара".

Ковбой оборачивается.

-- Что? Что ещЈ за хрень?

Радиостанция потрескивает. Помехи.

-- Гм... Прошу повторить, прошу повторить. Прием.

Помехи. Донлон вслушивается, кивая головой.

-- Вас понял. Оставайтесь на связи, сейчас...

Донлон орет:

-- Дед одно и то же говорит: "Только вы в состоянии спасти лес от

пожара..."

Ковбой отползает обратно к нам.

-- Донлон, если ты, пацан, со мной тут шутки шутишь...

Донлон пожимает плечами.

-- Честное скаутское.

Я говорю:

-- Ковбой, ты абсолютно уверен, что полковник на нашей стороне?

Скотомудила сплевывает.

-- Именно так! Служака-служакой, так ведь?

Донлон покачивает головой:

-- Халявы не будет. Дед наш точно динки-дау, чокнутый.

Я фыркаю:

-- Да был бы и нормальный -- какая разница?

Ковбой говорит:

-- Передай этому служаке, мать его так, что мне нужен вертолет для...

Бах.

Пуля попадает в радиостанцию Донлона. Удар опрокидывает Донлона на

спину. Донлон барахтается, как опрокинутая на спину черепаха.

Подползаю на четвереньках. Хватаю Донлона за ремень и оттаскиваю его за

валун.

Донлон жадно хватает ртом воздух.

-- Боку спасибо, брат...

Ковбой и Док Джей спорят. Ковбой говорит:

-- Алиса как на ладони. Нам к нему не добраться.

Салага говорит: "Там всего один солдат противника?"

-- Заткни хлебало. -- Скотомудила устанавливает на гнилое бревно

пулемет и поправляет золотистую ленту над банкой из-под сухпая, которую он

прицепил к пулемету, чтобы патроны подавались ровно.

Поиск по сайту: