МНОГОСТОРОННЕЕ СОПЕРНИЧЕСТВО

То, что традиционно считалось "Европейскими Балкана­ми", было связано с прямым противоборством трех импе­рий: Оттоманской, Австро-Венгерской и Российской. Кро­ме того, в этой борьбе было еще три косвенных участника, обеспокоенных тем, что их европейские интересы будут ущемлены в случае успеха одного из конкретных протаго­нистов: Германия опасалась российской мощи, Франция противостояла Австро-Венгрии, а Великобритания предпо­читала скорее видеть ослабление Оттоманской империи в вопросе контроля над Дарданеллами, чем участие какого бы то ни было из остальных соперников в контроле над Балка­нами. В XIX столетии эти державы оказались в состоянии сдержать конфликты на Балканах без ущерба для интересов остальных конкурентов, но в 1914 году это оказалось им не по силам, при этом последствия оказались разрушительны­ми для всех.

Нынешнее соперничество за "Евразийские Балканы" также прямо увязывает три соседних государства: Россию, Турцию и Иран, хотя одним из основных действующих лиц может в конечном счете стать и Китай. В это соперниче­ство, хотя и более отдаленно, вовлечены Украина, Пакис­тан, Индия и далеко расположенная Америка. Каждым из трех основных и явно связанных с этим вопросом соперни­ков движет не только перспектива получения геополитичес­ких и экономических преимуществ, но и сильные истори­ческие мотивы. Каждый из них в свое время доминировал в регионе в вопросах политики или культуры. Все они смот­рят друг на друга с подозрением. Хотя открытые вооружен­ные действия между ними маловероятны, кумулятивный эффект их противостояния может усугубить хаос, сложив­шийся в регионе.

Что касается России, то ее враждебное отношение к Турции- граничит с навязчивой идеей. Российская пресса изображает турок как стремящихся к контролю над регио­ном, как провокаторов локального сопротивления России (что отчасти подтверждается событиями в Чечне) и как уг­розу общей безопасности России до степени, которая в общем и целом никак не соответствует фактическим воз­можностям Турции. Турки отвечают тем же, изображая себя освободителями своих братьев от долгого российского гне­та. Турки и иранцы (персы) тоже исторически противостоят друг другу в данном регионе, и в последние годы это проти­востояние возродилось в обстановке, когда Турция выступа­ет как современный и извечный противник иранской кон­цепции исламского общества.

Хотя о каждом из соперников можно сказать, что он стремится заполучить сферу влияния, тем не менее амбиции Москвы гораздо более широки, учитывая относительно све­жие воспоминания об имперском контроле, проживание в регионе нескольких миллионов русских и устремления Кремля вернуть России статус одной из крупных держав глобального масштаба. Внешнеполитические заявления Москвы явно свидетельствуют о том, что она рассматривает все пространство бывшего Советского Союза как простран­ство своих особых геостратегических интересов, на кото­ром всякое политическое — и даже экономическое — вли­яние извне недопустимо.

В отличие от этого, устремления Турции к регионально­му влиянию пусть и несут в себе определенные остатки имперского чувства отдаленного прошлого (Оттоманская империя достигла апогея своего развития в 1590 г., завоевав Кавказ и Азербайджан, хотя в ее состав и не входила Сред­няя Азия), но у Турции более глубокие корни для родства с тюркским населением данного региона с этнолингвистичес­кой точки зрения (см. карту XVIII). Обладай Турция гораз­до более ограниченной политической и военной мощью, какая бы то ни было сфера ее исключительного политичес­кого влияния оказалась бы просто недостижимой. Наобо­рот, Турция видит в себе потенциального лидера расплыв­чатого сообщества стран, говорящих на тюркских языках, играя для этого на своем привлекательном и относительно современном уровне развития, языковом родстве, собственных экономических возможностях, позволяющих стать наи­более влиятельной силой в процессе формирования наций происходящем в данном регионе

Карта XVIII

Устремления Ирана пока что менее определенны, но в перспективе они могут оказаться не менее угрожающими амбициям России. Государство Ахеменидов - огромные владения персов - появилось в еще более ранней истории На вершине своего развития (примерно 500 г. до н э) оно охватывало территории трех нынешних кавказских го­сударств -Туркменистана, Узбекистана, Таджикистана[26][26], а также Афганистана, Турции, Ирака, Сирии, Ливана и Израиля. Хотя сегодняшние геополитические устремления Ирана более узки, чем у Турции, и направлены главным образом на Азербайджан и Афганистан, тем не менее му­рманское население региона — даже и в самой России — является объектом религиозных интересов Ирана. Действи­тельно возрождение ислама в Средней Азии стало органи­ческой составной частью устремлений нынешних правите­лей Ирана.

Противоположный характер интересов России, Турции и Ирана отображен на карте XIX: в случае с Россией ее геополитический нажим показан двумя стрелками, направ­ленными строго на юг — на Азербайджан и Казахстан; в случае с Турцией — одной стрелкой, направленной на Сред­нюю Азию через Азербайджан и Каспийское море; в случае с Ираном — двумя стрелками, направленными на север — на Азербайджан и на северо-восток — на Туркменистан, Афганистан и Таджикистан. Эти стрелки не просто пересе­каются, они могут и столкнуться друг с другом.

На нынешнем этапе роль Китая более ограниченна, а ее цели менее очевидны. Само собой разумеется, что Китай предпочитает иметь перед собой на западе несколько отно­сительно независимых государств, а не Российскую импе­рию. Новые государства служат, как минимум, буфером, но в то же время Китай обеспокоен тем обстоятельством, что его собственные тюркские меньшинства в провинции Синь-цзян могут увидеть в новых среднеазиатских государствах привлекательный для себя пример, и, исходя из этих сооб­ражений, Китай стремится получить от Казахстана гаран­тии в том, что активность заграничных меньшинств будет подавляться. В конце концов, энергоресурсы рассматрива­емого региона должны войти в круг особых интересов Пе­кина, и получение прямого доступа к ним — без какого бы то ни было контроля со стороны Москвы — должно стать основной целью Китая. Таким образом, общие геополити­ческие интересы Китая имеют тенденцию войти в столкно­вение со стремлением России к доминирующей роли и яв­ляются дополняющими к устремлениям Турции и Ирана.

Что касается Украины, то для нее основными проблема­ми являются будущий характер СНГ и получение более сво­бодного доступа к энергоисточникам, что ослабило бы зави­симость Украины от России. Поэтому развитие более тесных связей с Азербайджаном, Туркменистаном и Узбе­кистаном приобрело для Киева важное значение, а поддер­жка более независимо настроенных государств является для Украины дополнением к ее усилиям упрочить собственную независимость от Москвы. В соответствии с этим Украина поддержала усилия Грузии, направленные на то, чтобы азербайджанская нефть транспортировалась на Запад по ее тер­ритории. Кроме того, Украина вступила в сотрудничество с Турцией, чтобы ослабить влияние России на Черном море, и поддержала ее усилия направить потоки нефти из Сред­ней Азии на турецкие терминалы.

Карта XIX

Вовлечение Пакистана и Индии представляется пока что более отдаленным, но ни одна из этих стран не остается безразличной к тому, что может произойти на "Евразийс­ких Балканах". Пакистан в первую очередь заинтересован в том, чтобы геостратегически укрепиться, оказывая полити­ческое влияние на Афганистан (предотвратив тем самым влияние на Афганистан и Таджикистан со стороны Ирана), и в конце концов извлечь выгоду от строительства какого-либо трубопровода, связывающего Среднюю Азию с Ара­вийским морем. Индия, в ответ на устремления Пакистана и, возможно, обеспокоенная перспективой гегемонии Ки­тая в регионе, относится к влиянию Ирана в Афганистане и расширенному присутствию России на пространстве быв­шего СССР более благосклонно.

Хотя Соединенные Штаты расположены далеко, их роль со ставкой на сохранение геополитического плюрализма в постсоветской Евразии просматривается на общем фоне как постоянно возрастающая по значимости в качестве кос­венного действующего лица, явно заинтересованного не только в разработке ресурсов региона, но и в предотвраще­нии того, чтобы только Россия доминировала на геополити­ческом пространстве региона. Действуя таким образом, Америка не только преследует масштабные стратегические цели в Евразии, но и демонстрирует свои растущие эконо­мические интересы, а также интересы Европы и Дальнего Востока в получении неограниченного доступа к этому до сих пор закрытому району.

Таким образом, на карту в этой головоломке поставлены геополитическое могущество, доступ к потенциально ог­ромным богатствам, достижение национальных и/или рели­гиозных целей и безопасность. Тем не менее первоочеред­ным объектом противоборства является получение доступа в регион. До распада Советского Союза доступ в него был монополией Москвы. Все транспортировки по железной до­роге, газо- и нефтепроводам и даже перелеты по воздуху осу­ществлялись через центр. Российские геополитики пред­почли бы оставить все по-прежнему, поскольку они понимают, что тот, кто будет доминировать в вопросе дос­тупа к данному региону, скорее всего и окажется в выигры­ше в геополитическом и экономическом плане.

Именно эти соображения сделали таким важным для будущего бассейна Каспийского моря и Средней Азии воп­рос о прокладке трубопровода. Если основные трубопрово­ды в регион будут по-прежнему проходить по территории России к российским терминалам в Новороссийске на Чер­ном море, то политические последствия этого дадут о себе знать без какой бы то ни было открытой демонстрации силы со стороны России. Регион останется в политической зави­симости, а Москва при этом будет занимать сильные пози­ции, решая, как делить новые богатства региона. И наобо­рот, если еще один трубопровод проляжет через Каспийское море к Азербайджану и далее к Средиземному морю через Турцию, а другой протянется через Афганистан к Аравийскому морю, то не будет никакого единовластия в вопросе доступа к региону (см. карту XX).

Карта XX

Беспокоит то, что в российской политической элите есть люди, которые действуют так, будто они предпочитают, чтобы ресурсы региона вообще не разрабатывались, если Россия не в состоянии всецело контролировать туда доступ. Пусть богатства останутся неразработанными, если альтер­нативой является то, что иностранные инвестиции приведут к более непосредственному удовлетворению экономичес­ких, а следовательно, и политических интересов других государств. Такой частнособственнический подход имеет корни в истории, и требуются время и нажим извне, чтобы он изменился.

Захват Кавказа и Средней Азии царской Россией проис­ходил на протяжении примерно трех столетий, а его недав­ний конец оказался стремительным и внезапным. По мере того как существование Оттоманской империи клонилось к закату, Российская империя расширялась на юг, в сторону Персии, вдоль берегов Каспийского моря. В 1556 году она поглотила Астраханское ханство и к 1607 году достигла Персии. В результате войны 1774—1784 годов был захвачен Крым, затем в 1801 году Грузинское царство, а во второй половине XIX века Россия подавила племена по обе сторо­ны Кавказского хребта (только чеченцы сопротивлялись с поразительным упорством), завершив к 1878 году захват Армении.

Захват Средней Азии заключался не столько в том, что­бы взять верх над соперничающей империей, сколько в том, чтобы покорить весьма изолированные и полупервобытные феодальные ханства и эмираты, способные оказать лишь спорадическое и локальное сопротивление. Узбекистан и Казахстан были захвачены после нескольких военных экс­педиций, проведенных в период с 1801 по 1881 год, Туркме­нистан же покорили и присоединили в результате кампа­нии, длившейся с 1873 по 1886 год. Тем не менее к 1850 году захват основной части Средней Азии был завершен, хотя эпизодические локальные вспышки сопротивления имели место даже в советскую эпоху.

Распад Советского Союза породил поразительный исто­рический обратный ход вещей. Всего за несколько недель азиатская составляющая территории России неожиданно сократилась примерно на 20%, а численность населения азиатской части, подвластной России, упала с 75 млн. до примерно 30 млн. человек. Кроме того, еще 18 млн. чело­век, постоянно проживающих на Кавказе, также оказались отрезанными от России. Такой поворот событий означал еще более болезненное осознание политической элитой России того, что экономический потенциал этих районов становится объектом интересов иностранных государств с их финансовыми возможностями для инвестиций, разрабо­ток и использования ресурсов, которые до совсем недавнего времени были доступны только России.

И все же Россия стоит перед дилеммой: она слишком слаба политически, чтобы полностью закрыть регион для внешних сия, и слишком бедна, чтобы разрабатывать дан­ные области исключительно собственными силами. Более того, здравомыслящие российские лидеры осознают, что происходящий в настоящее время в новых государствах демографический процесс означает, что их неудача в вопро­се поддержания экономического роста в конце концов при­ведет к взрывоопасной ситуации на всем протяжении юж­ных границ России. Афганистан и Чечня могут найти свое повторение вдоль всей границы от Черного моря до Монго­лии, особенно если учесть возрождение национализма и исламизма среди некогда порабощенных народов.

Отсюда следует, что Россия должна каким-то образом приспособиться к постимперской реальности, если она стремится сдержать турецкое и иранское присутствие, вос­препятствовать тяготению новых государств к своим основ­ным соперникам, не допустить возникновения какого бы то ни было действительно независимого сотрудничества в Средней Азии и ограничить геополитическое влияние Аме­рики на столицы новых суверенных государств. Таким об­разом, вопрос больше не сводится к возрождению империи — что было бы слишком накладно и вызвало бы ожесточенное сопротивление, — наоборот, он предполагает создание но­вой системы взаимоотношений, которая бы сдерживала новые государства и позволила России сохранить домини­рующие геополитические и экономические позиции.

В качестве средства решения этой задачи выбор пал на СНГ, хотя в некоторых случаях использование Россией вооруженных сил и умелое применение политики "разделяй и властвуй" также послужили интересам Кремля. Москва использовала свою систему рычагов, чтобы добиться от новых государств максимального соответствия ее представ­лениям о растущей интеграции "содружества", и приложи­ла усилия для создания управляемой из центра системы контроля за внешними границами СНГ, чтобы упрочить интеграцию в военной области в рамках общей внешней политики и еще больше расширить существующую (перво­начально советскую) сеть трубопроводов во избежание про­кладки каких-либо новых, идущих в обход России. Страте­гические анализы России явно свидетельствуют о том, что Москва рассматривает данный район 1$ак свое особое гео­политическое пространство, хотя оно уже не является со­ставной частью ее империи.

Ключом к разгадке геополитических устремлений Рос­сии является та настойчивость, с которой Кремль стремил­ся сохранить военное присутствие на территории новых государств. Ловко разыграв карту с сепаратистским движе­нием в Абхазии, Москва получила права на создание баз в Грузии, узаконила свое военное присутствие на землях Армении, играя на ее необходимости искать поддержки в войне с Азербайджаном, и оказала политическое и финан­совое давление на Казахстан, чтобы добиться его согласия на создание там российских баз; кроме того, гражданская война в Таджикистане позволила обеспечить постоянное присутствие войск бывшей Советской Армии на его терри­тории.

Определяя свой политический курс, Москва переключи­лась на явное ожидание того, что ее постимперская система взаимоотношений со Средней Азией постепенно выхолос­тит суть суверенности обособленных и слабых государств и что это поставит их в зависимость от командного центра "интегрированного" СНГ. Чтобы достичь этой цели, Россия отговаривает новые государства от создания собственных вооруженных сил, от возрождения их родных языков, от развития тесных связей с внешним миром и от прокладки новых трубопроводов напрямую к терминалам на берегах Аравийского и Средиземного морей. Окажись эта политика успешной, Россия смогла бы доминировать в вопросе их внешних связей и имела бы решающий голос при распреде­лении доходов.

Следуя этому курсу, российские политики часто ссыла­ются, как это показано в главе 4, на пример с Европейским Союзом. На самом деле, однако, российская политика по отношению к среднеазиатским государствам и Кавказу го­раздо более напоминает ситуацию с сообществом франко-говорящих стран Африки, где французские воинские контингенты и денежные субсидии определяют политическую жизнь и политический курс говорящих на французском язы­ке постколониальных африканских государств.

Если восстановление Россией максимально возможного политического и экономического влияния в регионе являет­ся всеобщей целью, а укрепление СНГ — это основной спо­соб достичь ее, то первоочередными геополитическими объектами Москвы для политического подчинения пред­ставляются Азербайджан и Казахстан. Чтобы политическое контрнаступление России оказалось успешным, Москва должна не только наглухо закрыть доступ в регион, но и преодолеть его географические барьеры.

Азербайджан для России должен стать приоритетной целью. Его подчинение помогло бы отрезать Среднюю Азию от Запада, особенно от Турции, что еще более усилило бы мощь российских рычагов для воздействия на непокорных Узбекистан и Туркменистан. В этом плане тактическое со­трудничество с Ираном в таких противоречивых вопросах, как распределение концессий на бурение скважин на дне Каспийского меря, служит достижению важной цели: выну­дить Баку отвечать желаниям Москвы. Подобострастие Азербайджана также способствовало бы упрочению доми­нирующих позиций России в Грузии и Армении.

Казахстан тоже представляет собой привлекательную первоочередную цель, поскольку его этническая уязвимость не позволяет его правительству превалировать в открытой конфронтации с Москвой. Москва может также сыграть на опасениях Казахстана в связи с растущим динамизмом Китая} равно как и на вероятности усиления недовольства Казахстана расширением масштабов китаизации населения соседней с Казахстаном китайской провинции Синьцзян. Постепенное подчинение Казахстана привело бы в ре­зультате к геополитической возможности почти автомати­ческого вовлечения Кыргызстана и Таджикистана в сферу контроля Москвы, что сделало бы Узбекистан и Туркмени­стан уязвимыми для более откровенного российского давле­ния.

Однако стратегия России противоречит устремлениям почти всех государств, расположенных на "Евразийских Балканах". Их новая политическая элита добровольно не откажется от власти и привилегий, которые они получили благодаря независимости. По мере того как местные рус­ские освобождают свои прежде привилегированные посты, вновь образовавшаяся элита быстро начинает проявлять законный интерес к суверенитету — динамичному и соци­ально заразительному процессу. Кроме того, некогда поли­тически пассивное население становится более национали­стичным и (за исключением Грузии и Армении) более глубоко осознающим свою исламскую принадлежность.

Что касается внешней политики, то и Грузия, и Армения (несмотря на зависимость последней от российской поддер­жки в борьбе с Азербайджаном) хотели бы постепенно больше ассоциироваться с Европой. Богатые ресурсами среднеазиатские государства, а наряду с ними и Азербайд­жан хотели бы до максимума расширить экономическое присутствие на своих землях американского, европейского, японского и с недавних пор корейского капиталов, надеясь с их помощью значительно ускорить свое собственное эко­номическое развитие и укрепить независимость. В этом отношении они приветствуют возрастание роли Турции и Ирана, видя в них противовес мощи России и мостик на Юг, в огромный исламский мир.

Так, Азербайджан, поощряемый Турцией и Америкой, не только отказал России в предложении о создании на его территории военных баз, но и открыто проигнорировал предложение России о прокладке единого нефтепровода к российскому порту на Черном море, выторговав при этом вариант с двойным решением, предусматривающий про­кладку второго трубопровода — в Турцию через террито­рию Грузии. (От строительства трубопровода на юг через Иран, финансировать которое должна была американская компания, вынуждены были отказаться, учитывая финансо­вое эмбарго США на все сделки с Ираном.) В 1995 году под громкие звуки фанфар открыли новую железнодорожную линию, связавшую Туркменистан и Иран, что позволило Европе торговать со Средней Азией, пользуясь железнодо­рожным транспортом в обход территории России. При этом имели место проявления символического драматизма в свя­зи с возрождением древнего "шелкового пути" в условиях, когда Россия оказалась уже не в силах и дальше отгоражи­вать Европу от Азии.

Узбекистан тоже становится все более твердым в своей оппозиции усилиям России в сторону "интеграции". В авгу­сте 1996 года его министр иностранных дел однозначно заявил, что "Узбекистан против создания наднациональных институтов СНГ, которые могут использоваться в качестве средств централизованного управления". Эта явно национа­листическая позиция сразу же вызвала резкие высказывания в российской прессе в адрес Узбекистана с его

"подчеркнуто прозападной ориентацией экономики, резкими выступлениями против интеграционных согла­шений в рамках СНГ, решительным отказом присоеди­ниться даже к Таможенному союзу и методичной анти­русской националистической политикой (закрываются даже детские сады, в которых используется русский язык)... Для Соединенных Штатов, которые в Азиатском регионе следуют политическому курсу на ослабление России, такая позиция весьма привлекательна"[27][27].

Даже Казахстан в ответ на давление России приветство­вал прокладку дополнительного трубопровода в обход Рос­сии для транспортировки своих собственных потоков природных ресурсов. Умирсерик Касенов, советник президента Казахстана, заявил:

"Это факт, что поиски Казахстаном альтернативных трубопроводов были вызваны действиями самой России, такими как ограничение поставок казахстанской нефти в Новороссийск и тюменской нефти на Павлодарский нефтеперерабатывающий завод. Усилия Туркменистана по строительству газопровода в Иран вызваны отчасти; тем, что страны СНГ платят лишь 60% от мировых цен или не платят вообще[28][28].

Туркменистан, исхода во многом из тех же соображений, активно изучал вопрос строительства нового трубопровода к берегам Аравийского моря через Афганистан и Пакистан в дополнение к энергичной прокладке новых железнодо­рожных линий, которые связали бы его на севере с Казах­станом и Узбекистаном и на юге с Ираном и Афганистаном. Весьма предварительные переговоры велись также между Казахстаном, Китаем и Японией по поводу амбициозного проекта прокладки трубопровода, который протянулся бы от Средней Азии к берегам Южно-Китайского моря (см. карту XX). При наличии долгосрочных инвестиционных обязательств в отношении нефтегазовой отрасли, достигаю­щих в Азербайджане примерно 13 млрд. долл., а в Казахста­не значительно превышающих 20 млрд. долл. (цифры 1996 г.), экономическая и политическая изоляция данного региона явно устраняется в обстановке глобального экономического давления и ограниченных финансовых возможностей Рос­сии.

Опасения, связанные с Россией, подталкивали средне­азиатские государства к более тесному региональному со­трудничеству. Бездействовавший поначалу Среднеазиатс­кий экономический союз, созданный в январе 1993 года, постепенно стал деятельным. Даже президент Казахстана Нурсултан Назарбаев, сначала явный приверженец создания "Евразийского союза", со временем перешел в лагерь сто­ронников идеи более тесного кооперирования в Средней Азии, более согласованного военного сотрудничества меж­ду государствами региона, поддержки Азербайджана в вопросе транспортировки каспийской и казахстанской нефти через территорию Турции и совместной оппозиции усилиям России и Ирана, направленным на то, чтобы предотвратить секторное деление континентального шельфа Каспийского моря и природных запасов между прибрежными государ­ствами.

Учитывая тот факт, что режимы в данном регионе склон­ны к сильному авторитаризму, возможно, еще большее зна­чение приобрела проблема личного примирения между ос­новными лидерами. Общеизвестно, что президенты Казах­стана, Узбекистана и Туркменистана не питали особо теп­лых чувств друг к другу (о чем они высокомерно и откровен­но говорили иностранным визитерам) и что личный антаго­низм изначально был на руку Кремлю, чтобы сталкивать их друг с другом. К середине 90-х годов все трое осознали, что более тесное сотрудничество между ними необходимо для сохранения их собственного суверенитета, и ударились в широкую демонстрацию своих якобы тесных связей, под­черкивая, что отныне они будут координировать свои внеш­неполитические курсы.

Но еще более важным моментом все же явилось возник­новение внутри СНГ неофициальной коалиции во главе с Украиной и Узбекистаном, увлеченной идеей "кооператив­ного", а не "интегрированного" содружества. В этих целях Украина подписала с Узбекистаном, Туркменией и Грузией соглашение о военном сотрудничестве, а в сентябре 1996 года министры иностранных дел Украины и Узбекистана даже участвовали в высшей степени символической акции — опуб­ликовании декларации, требующей, чтобы с этого момента и впредь совещания на высшем уровне представителей стран — членов СНГ проходили не под председательством президента России, а возглавлялись в соответствии с систе­мой ротации лиц на этом посту.

Пример Украины и Узбекистана повлиял даже на лиде­ров, которые более почтительно относились к центристс­ким устремлениям Москвы. Кремль, должно быть, особен­но встревожился, когда услышал, как казахстанский лидер Нурсултан Назарбаев и грузинский Эдуард Шеварднадзе в сентябре 1996 года заявили, что их республики покинули бы СНГ, "если их независимость была бы поставлена под угрозу". В качестве противодействия СНГ государства Сред­ней Азии и Азербайджан повысили уровень своей деятель­ности в Организации экономического сотрудничества — все еще относительно вольной ассоциации региональных исламских государств, включающей Турцию, Иран и Паки­стан и посвятившей свою работу расширению финансовых, экономических и транспортных связей среди своих членов. Москва публично выступила с критикой этих инициатив, расценив их, и совершенно справедливо, как подрывающие суть членства государств в СНГ.

В аналогичном русле постепенно укреплялись и расши­рялись связи с Турцией и в меньшей степени с Ираном. Тюркоязычные страны с радостью восприняли предложение Турции о предоставлении военной подготовки новому на­циональному офицерскому корпусу и приеме на обучение около 10 тыс. студентов. Четвертая встреча в верхах пред­ставителей тюркоязычных государств, проходившая в Таш­кенте в октябре 1996 года и подготовленная при содействии Турции, в значительной мере сконцентрировала свое вни­мание на вопросе о расширении транспортных связей, тор­говли, а также на выработке общих стандартов образования, равно как и более тесном культурном сотрудничестве с Турцией. И Турция, и Иран проявили особую активность в плане предоставления новым государствам помощи с их телевизионными программами, оказывая таким образом непосредственное влияние на широкую аудиторию.

Церемония в столице Казахстана г. Алмааты в декабре 1996 года оказалась особенно символичной для идентифи­кации Турции с независимостью государств региона. По случаю 5-й годовщины независимости Казахстана на цере­монии открытия позолоченной 28-метровой колонны, увен­чанной фигурой легендарного казахского/тюркского воина верхом на похожем на грифона существе, рядом с президен­том Назарбаевым стоял турецкий президент Сулейман Демирель. На праздновании представители Казахстана пре­возносили Турцию за то, что "она находилась рядом с Казахстаном на каждом этапе его развития как независимо­го государства", на что Турция ответила предоставлением Казахстану кредитной линии в размере 300 млн. долл. по­мимо имеющихся частных турецких капиталовложений в сумме около 1,2 млрд. долл.

И хотя ни Турция, ни Иран не в состоянии лишить Рос­сию регионального влияния, подобными действиями Турция и (в меньшей степени) Иран поддерживают готовность и возможности новых государств сопротивляться реинтеграции с их северным соседом и бывшим хозяином. И это, безусловно, помогает сохранять геополитическое будущее региона открытым.

Поиск по сайту: