ПОСЛЕ ПОСЛЕДНЕЙ МИРОВОЙ СВЕРХДЕРЖАВЫ

В конце концов мировой политике непременно станет все больше несвойственна концентрация власти в руках одного государства. Следовательно, США не только первая и един­ственная сверхдержава в поистине глобальном масштабе, но, вероятнее всего, и последняя.

Это связано не только с тем, что государства-нации по­степенно становятся все более проницаемыми друг для дру­га, но и с тем, что знания как сила становятся все более рас­пространенными, все более общими и все менее связанными государственными границами. Вероятнее всего, что эконо­мическая мощь также станет более распределенной. Мало­вероятно, чтобы в ближайшие годы какое-либо государство достигло 30-процентного уровня мирового валового внут­реннего продукта, который США имели на протяжении большей части нынешнего столетия, не говоря уже о 50%, которых они достигли в 1945 году. Некоторые расчеты по­казывают, что к концу нашего десятилетия США все равно будут располагать почти 20% мирового ВВП и эта цифра, возможно, упадет до 10—15% к 2020 году, когда другие государства — Европа[42][42], Китай, Япония — увеличат соот­ветственно свои доли примерно до уровня США. Но ми­ровое экономическое господство одной экономической единицы, по типу достигнутого в этом веке США, малове­роятно, и это явно имеет чреватое серьезными последстви­ями военное и политическое значение.

Кроме того, весьма многонациональный состав и особен­ный характер американского общества позволили США распространить свою гегемонию так, чтобы она не казалась гегемонией исключительно одной нации. Например, попыт­ка Китая добиться первенства в мире неизбежно будет рас­сматриваться другими странами как попытка навязать геге­монию одной нации. Проще говоря, любой может стать американцем, китайцем же может быть только китаец, что является дополнительным и существенным барьером на пути мирового господства, по существу, одной нации.

Следовательно, когда превосходство США начнет уменьшаться, маловероятно, что какое-либо государство сможет добиться того мирового превосходства, которое в настоящее время имеют США. Таким образом, ключевой вопрос на будущее звучит так: "Что США завещают миру в качестве прочного наследия их превосходства?"

Ответ на данный вопрос частично зависит от того, как долго США будут сохранять свое первенство и насколько энергично они будут формировать основы партнерства клю­чевых государств, которые со временем могут быть более официально наделены законным статусом. В сущности, период наличия исторической возможности для конструк­тивной эксплуатации Соединенными Штатами своего ста­туса мировой державы может оказаться относительно не­продолжительным по внутренним и внешним причинам. Подлинно популистская демократия никогда ранее не дос­тигала мирового превосходства. Погоня за властью и осо­бенно экономические затраты и человеческие жертвы, ко­торых зачастую требует реализация этой власти, как правило, несовместимы с демократическими устремления­ми. Демократизация препятствует имперской мобилизации. В самом деле, имеющими важное значение в смысле неопределенности в отношении будущего вполне могут ока­заться вопросы: могут ли США стать первой сверхдержа­вой, не способной или не желающей сохранить свою власть? Могут ли они стать слабой мировой державой? Опросы общественного мнения показывают, что только малая часть (13%) американцев выступает за то, что "как единственная оставшаяся сверхдержава США должны оста­ваться единственным мировым лидером в решении между­народных проблем". Подавляющее большинство (74%) предпочитает, "чтобы США в равной мере ^другими госу­дарствами решали международные проблемы"[43][43].

По мере того как США все больше становятся обще­ством, объединяющим многие культуры, они могут также столкнуться с тем, что все труднее добиться консенсуса по внешнеполитическим вопросам, кроме случаев действи­тельно большой и широко понимаемой внешней угрозы. Такой консенсус был широко распространен на протяже­нии всей второй мировой войны и даже в годы холодной войны. Однако он базировался не только на широко разде­ляемых демократических ценностях, которые, как считала общественность, были под угрозой, но и на культурной и этнической близости с жертвами враждебных тоталитарных режимов, главным образом европейцами.

В отсутствие сопоставимого с этим вызова извне для американского общества может оказаться более трудным делом достижение согласия по внешнеполитическим дей­ствиям, которые нельзя будет напрямую связать с основны­ми убеждениями и широко распространенными культурно-этническими симпатиями, но которые потребуют постоян­ного и иногда дорогостоящего имперского вмешательства. Если хотите, два очень различных мнения о значении исто­рической победы США в холодной войне, вероятно, могут оказаться наиболее привлекательными: с одной стороны, мнение, что окончание холодной войны оправдывает значи­тельное уменьшение масштабов вмешательства США в дела в мире, невзирая на последствия такого шага для репутации США; по другую сторону'находится понимание, что наста­ло время подлинного международного многостороннего сотрудничества, ради которого США должны поступиться даже частью своей верховной власти. Обе крайние точки зрения имеют своих сторонников.

Вообще говоря, культурные изменения в США также могут оказаться неблагоприятными для постоянного приме­нения действительно имперской власти за рубежом. Это требует высокой степени доктринальной мотивировки, со­ответствующих умонастроений и удовлетворения патриоти­ческих чувств. Однако доминирующая в стране культура больше тяготеет к массовым развлечениям, в которых гос­подствуют гедонистские мотивы и темы ухода от соци­альных проблем. Суммарный эффект этого делает все более трудной задачу создания необходимого политического кон­сенсуса в поддержку непрерывного и иногда дорогостояще­го лидирующего положения США в мире. Средства массо­вой информации играли в этом отношении особенно важную роль, формируя у людей сильное отвращение к любому избирательному применению силы, которое влечет за собой даже незначительные потери.

К тому же и США, и странам Западной Европы оказа­лось трудно совладать с культурными последствиями соци­ального гедонизма и резким падением в обществе централь­ной роли ценностей, основанных на религиозных чувствах. (В этом отношении поражают кратко изложенные в главе 1 параллели, относящиеся к упадку империй.) Возникший в результате кризис культуры осложнялся распространением наркотиков и, особенно в США, его связью с расовыми проблемами. И наконец, темпы экономического роста уже не могут больше удовлетворять растущие материальные потребности, которые стимулируются культурой, на первое место ставящей потребление. Не будет преувеличением ут­верждение, что в наиболее сознательных кругах западного общества начинает ощущаться чувство исторической тре­воги и, возможно, даже пессимизма.

Почти полвека назад известный историк Ганс Кон, быв­ший свидетелем трагического опыта двух мировых войн и истощающих последствий вызова тоталитаризма, опасался, что Запад может "устать и выдохнуться". В сущности, он опасался, что

"человек XX века стал менее уверенным в себе, чем его предшественник, живший в XIX веке. Он на собствен­ном опыте столкнулся с темными силами истории. То, что казалось ушедшим в прошлое, вернулось: фанатич­ная вера, непогрешимые вожди, рабство и массовые убийства, уничтожение целых народов, безжалостность и варварство"[44][44].

Эта неуверенность усиливается получившим широкое распространение разочарованием последствиями оконча­ния холодной войны. Вместо "нового мирового порядка", построенного на консенсусе и гармоний, "явления, кото­рые, казалось бы, принадлежали прошлому", внезапно ста­ли будущим. Хотя этнонациональные конфликты больше, возможно, и не угрожают мировой войной, они стали угро­зой миру в важных районах земного шара. Таким образом, еще на какое-то время война, по-видимому, так и не станет устаревшим понятием. Вследствие того что для более обес­печенных стран сдерживающим фактором являются их бо­лее развитые технологические возможности саморазрушения, а также их собственные интересы, война может стать роскошью, доступной лишь бедным народам этого мира. В ближайшем будущем обедневшие две трети человечества не смогут руководствоваться в своих поступках ограничения­ми, которыми руководствуются привилегированные.

Следует также отметить, что до сих пор в ходе междуна­родных конфликтов и террористических действий оружие массового поражения в основном не применялось. Как дол­го может сохраняться это самоограничение, невозможно предсказать, однако растущая доступность средств, способ­ных привести к массовым жертвам в результате применения ядерного или бактериологического оружия, не только для государств, но и для организованных группировок также неизбежно увеличивает вероятность их применения.

Короче говоря, перед Америкой как ведущей державой мира открыта лишь узкая историческая возможность. Ны­нешний момент относительного международного мира мо­жет оказаться краткосрочным. Эта перспектива подчерки­вает острую необходимость активного вмешательства Америки в дела мира с уделением особого внимания укреп­лению международной геополитической стабильности, ко­торая способна возродить на Западе чувство исторического оптимизма. Исторический оптимизм требует демонстрации возможностей одновременно заниматься и внутренними социальными, и внешними геополитическими проблемами.

Тем не менее возрождение западного оптимизма и универ­сальность западных ценностей зависят не только от Америки и Европы. Япония и Индия являются примерами того, что понятия прав человека и центральное значение демократи­ческого эксперимента действительны и в азиатских странах, как развитых, так и до сих пор развивающихся. Дальнейший успех в демократическом строительстве Японии и Индии, таким образом, также имеет огромное значение для сохране­ния большей уверенности в отношении политического буду­щего земного шара. Действительно, опыт этих двух стран, а также опыт Южной Кореи и Тайваня дают основания пред­полагать, что сохранение темпов экономического роста Ки­тая приведет при наличии давления извне в пользу необходи­мости перемен и вследствие большей причастности к делам международного сообщества, возможно, к постепенной де­мократизации китайского строя.

Решение этих проблем является и бременем Америки, и ее уникальной обязанностью. С учетом реальности американской демократии эффективные действия неизбежно потре­буют понимания общественностью важной роли американс­кого государства в формировании все более широкой систе­мы стабильного геополитического сотрудничества, которая будет одновременно предотвращать возможность глобальной анархии и успешно препятствовать возникновению новой угрозы со стороны какой-либо из стран. Эти две цели — пре­дотвращение анархии и появления державы-соперницы — неотделимы от определения более долгосрочной цели гло­бального деятельности Америки: создания прочной сети меж­дународного геополитического сотрудничества.

К сожалению, до сегодняшнего дня усилия, направлен­ные на то, чтобы четко сформулировать новую центральную и глобальную цель Соединенных Штатов после окончания холодной войны, были однобокими. Не удалось увязать потребность улучшения жизни людей с необходимостью сохранения центрального положения Америки в мировых делах. Можно выделить несколько таких попыток, предпри­нятых в последнее время. В первые два года пребывания у власти администрации Клинтона в выступлениях в поддер­жку "позитивного принципа многосторонних отношений" недостаточно принималось во внимание реальное положе­ние в области расстановки сил. Позднее в качестве альтер­нативы основное внимание стало уделяться мнению, что Америка должна сосредоточить свои усилия на "распрост­ранении демократической системы" во всем мире, при этом уделялось недостаточно внимания тому, что для Америки по-прежнему большое значение имеет сохранение стабиль­ности в мире и даже развитие практически целесообразных отношений с некоторыми странами (к сожалению, "неде­мократическими"), например с Китаем.

В качестве главной приоритетной задачи США призывы более узкого характера были еще менее удовлетворительными, например призыв к сосредоточению усилий на устра­нении существующей несправедливости в распределении доходов в мире, к формированию особых "зрелых стратеги­ческих партнерских отношений" с Россией или сдержива­нию распространения оружия. Другие альтернативы, а именно: Америка должна сконцентрировать свои усилия на защите окружающей среды или, в более узком плане, на борьбе с локальными войнами, также не учитывали основ­ных реальностей, связанных со статусом мировой державы. В результате ни одна из указанных выше формулировок не отражала в полной мере необходимости создания минимальной геополитической стабильности в мире как основы для одновременного обеспечения более длительного суще­ствования гегемонии США и эффективного предотвращения международной анархии.

Короче говоря, цель политики США должна без каких-либо оправданий состоять из двух частей: необходимости закрепить собственное господствующее положение, по крайней мере на период существования одного поколения, но предпочтительно на еще больший период времени, и необходимости создать геополитическую структуру, кото­рая будет способна смягчать неизбежные потрясения и напряженность, вызванные социально-политическими пе­ременами, в то же время формируя геополитическую серд­цевину взаимной ответственности за управление миром без войн. Продолжительная стадия постепенного расширения сотрудничества с ведущими евразийскими партнерами, сти­мулируемого и регулируемого Америкой, может также спо­собствовать подготовке предварительных условий для усо­вершенствования существующих v все более устаревающих структур ООН. Тогда при очередном распределении обязан­ностей и привилегий можно будет учесть новые реалии рас­становки сил в мире, столь изменившиеся с 1945 года.

Эта деятельность обеспечит и дополнительное истори­ческое преимущество использования в своих интересах вновь созданной сети международных связей, которая за­метно развивается вне рамок более традиционной системы национальных государств. Эта сеть, сотканная многонаци­ональными корпорациями, неправительственными органи­зациями (многие из которых являются транснациональны­ми по характеру) и научными сообществами и получившая еще большее развитие благодаря системе Интернет, уже создает неофициальную мировую систему, в своей основе благоприятную для более упорядоченного и всеохватываю­щего сотрудничества в глобальных масштабах.

В течение нескольких ближайших десятилетий может быть создана реально функционирующая система глобаль­ного сотрудничества, построенная с учетом геополитичес­кой реальности, которая постепенно возьмет на себя роль международного "регента", способного нести груз ответ­ственности за стабильность и мир во всем мире. Геострате­гический успех, достигнутый в этом деле, надлежащим об­разом узаконит роль Америки как первой, единственной и последней истинно мировой сверхдержавы.

ЗБИГНЕВ БЖЕЗИНСКИЙ

Великая шахматная доска

(Господство Америки и его геостратегические императивы)

[1][1] В результате развязанной Соединенными Штатами испано-американской войны 1898 года они захватили Филиппины, Пуэр­то-Рико, Гуам и превратили Кубу фактически в свою колонию. — Прим. ред.

[2][2] Donald Puchala. The History of the Future of International Relations // Ethics and International Affairce. — 1994. — No 8. — P. 183.

[3][3] Англо-китайская "опиумная" война происходила в 1840— 1842 годах. — Прим. ред.

[4][4] John Ikenberry. Creating Liberal Order: The Origins and Persistence of the Postwar Western Settlement. — Philadelphia: University of Pennsylvania. — 1995.

[5][5] Samuel P. Hantington. Who International Primacy Matters // International Security. — Spring 1993. — P. 83.

[6][6] Roy Denman. Missed Chances. — London: Cassel, 1996.

[7][7] См. Robert Skidelsky. Great Britain and the New Europe // From the Athlantic to the Urals / Ed. David P. Calleo and Philip H. Gordon. — Arlington, 1992. — P. 145.

[8][8] Богатуров А. и Кременюк В. Современные отношения и перспективы взаимодействия между Россией и Соединенными Штатами Америки // Независимая газета. — 1996. — 28 июня. (Оба автора являются ведущими учеными, работающими в Институте США и Канады.)

[9][9] В советской литературе это событие известно под названием Карибского кризиса. — Прим. ред.

[10][10] Например, в процентном отношении к общему бюджету на долю Германии приходится 28,5% бюджета Европейского Союза, 22,8% бюджета НАТО, 8,93% бюджета ООН; кроме того, Герма­ния является крупнейшим акционером Мирового банка и ЕБРР (Европейского банка реконструкции и развития).

[11][11] Цит. по Le Nouvel Observateur. — 1996. — Aug. 12.

[12][12] Mitteleuropa — Центральная Европа (нем.). — Прим. пер.

[13][13] См. History of Europe, from the Pyrenean Peace to the Death of Louis XIV.

[14][14] Бегство от действительности через получение эгоистическо­го удовольствия и наслаждения. — Прим. пер.

[15][15] Politiken Sondag. — 1996. — Aug. 2.

[16][16] Примечательно, что и в Финляндии, и в Швеции влиятельные деятели стали обсуждать возможность сотрудничества с НАТО. В мае 1996 года командующий финскими вооруженными силами, по сообщениям шведских СМИ, поднял вопрос о возможности оп­ределенного базирования НАТО на норвежской земле, а в августе 1996 года Комитет по обороне шведского парламента совершил действие, симптоматичное для постепенного дрейфа к более тес­ному сотрудничеству с НАТО в сфере безопасности, выдвинув ре­комендацию о присоединении Швеции к Западноевропейской группе по вооружениям (ЗЕГВ), к которой принадлежат только члены НАТО.

[17][17] Our Security Predicament // Foreign Policy. — 1992. — No 88. — P. 60.

[18][18] Проханов А. Трагедия централизма // Литературная Россия. — 1990. — Янв. — С. 4—5.

[19][19] Российская газета. — 1992. — 12 янв.

[20][20] Богатуров А. и Кремешок В. Американцы сами никогда не остановятся // Независимая газета. — 19%. — 28 июня.

[21][21] Например, даже главный советник Ельцина Дмитрий Рюри­ков, которого процитировал "Интерфакс" (20 ноября 1996 г.), считает Украину "временным феноменом", а московская "Общая газета" (10 декабря 1996 г.) сообщила, что "в обозримом будущем события в восточной части Украины могут поставить перед Россией весьма трудную задачу. Массовые проявления недоволь­ства... будут сопровождаться призывами или даже требованиями, чтобы Россия забрала себе этот регион. Довольно многие в Мос­кве будут готовы поддержать такие планы". Озабоченность стран Запада намерениями России явно не стала меньше из-за притяза­ний России на Крым и Севастополь и таких провокационных действий, как преднамеренное включение в конце 1996 года Се­вастополя в ежевечерние телевизионные метеосводки для россий­ских городов.

[22][22] Trybetzkoy. The Legacy of Genghis Khan // Cross Currents. — 1990. — No 9. — P. 68.

[23][23] Interview with L'Espresso (Rome). — 1994. — July 15.

[24][24] Богатуров А. Современные отношения и перспективы взаи­модействия России и Соединенных Штатов // Независимая газе­та. — 996. — 28 июня.

[25][25] В начале 1996 года генерал Александр Лебедь опубликовал замечательную статью "Исчезающая империя, или Возрождение России" (Сегодня. — 1996. — 26 апр.), для доказательства пра­вильности которой потребовалось много времени.

[26][26] Так в оригинале. — Прим. пер.

[27][27] Завтра. — 1996. — № 28.

[28][28] Чего хочет Россия в Закавказье и Средней Азии // Незави­симая газета. — 1995. — 24 янв.

[29][29] Official Document Anticipates Disorder During the Post-Deng Period // Cheng Ming (Hong Kong). - 1995. — Febr. 1. Журнал дает краткое содержание двух аналитических исследова­ний, подготовленных партийным руководством и касающихся различных форм возможных волнений. Западный прогноз на ту же тему приведен в статье: Richard Baum. China After Deng: Ten Scenarios in Search of Reality // China Quarterly. — 1996. — March.

[30][30] В довольно оптимистичном докладе, озаглавленном "Эко­номика Китая в преддверии XXI века" ("Zou xiang 21 shi ji de Zhongguo jinji"), опубликованном в 1996 году Китайским инсти­тутом количественных экономических и технологических иссле­дований, было подсчитано, что в 2010 году доход на душу населе­ния в Китае составит приблизительно 735 долл., или будет примерно на 30 долл. выше, чем цифра, установленная Всемир­ным банком для стран с низким уровнем доходов.

[31][31] По сообщению "Yazhou Zhoukan" (Asiaweek) (1994. — Sept. 25), совокупные активы 500 ведущих компаний Юго-Восточной Азии, владельцами которых являются китайцы, составили около 540 млрд. долл. По другим оценкам, они еще значительнее: по сообщению "International Economy" (1996. — Nov. — Dec.), еже­годный доход 50 млн. китайцев, живущих за рубежом, примерно составлял указанную выше цифру и, таким образом, по грубым расчетам, был равен валовому внутреннему продукту самого Китая. Утверждалось, что проживающие за границей китайцы контролируют около 90% экономики Индонезии, 75% экономики Таиланда, 50—60% малайзийской экономики, а также полностью контролируют экономику Тайваня, Гонконга и Сингапура. Озабоченность таким положением дел даже заставила бывшего посла Индонезии в Японии публично предупредить об "экономи­ческой интервенции Китая в регионе", результатом которой может стать не только извлечение пользы из такого китайского присутствия, но и создание поддерживаемых Китаем "марионе­точных правительств" (Saydiman Suryohadiprojo. How to Deal with China and Taiwan // Asahi Shimbun (Tokyo). — 1996. — 23 Sept.)

[32][32] "В этой связи симптоматичным был опубликованный в Банг­коке в англоязычной ежедневной газете "The Nation" (1997. — March 31) отчет о визите в Пекин тайского премьер-министра Ча-валита Ёнгчайюдха (Chavalit Yongchaiyudh). Цель визита была оп­ределена как создание прочного стратегического союза с Боль­шим Китаем. Сообщалось, что руководство Таиланда "признало Китай сверхдержавой, обладающей влиянием в мире", и что оно изъявило желание сыграть роль "моста между Китаем и АСЕАН". Сингапур пошел еще дальше, подчеркивая свою общность с Ки­таем.

[33][33] Song Yimin. A Discussion of the Division and Grouping of Forces in the World After the End of the Cold War // International Studies. — 1996. — No 6—8. — P. 10 (Китайский институт меж­дународных исследований). О том, что эта оценка Америки отра­жает мнение высшего руководства Китая, свидетельствует тот факт, что более сжатый вариант анализа появился в выпускаемом массовым тиражом печатном органе Коммунистической партии Китая "Жэньминь жибао" от 29 апреля 1996 г.

[34][34] Тщательное изучение якобы существующего у США намере­ния создать подобную антикитайскую азиатскую систему содер­жится в работе Ван Чуньина (Wang Chunyin. Looking Ahead to Asia — Pacific Security in the Early Twenty —first Century // World Outlook. — 1996. — Febr.).

Другой китайский аналитик утверждает, что американо-япон­ский договор о безопасности был видоизменен и превратился из "оборонительного щита" в "острие атаки" против Китая (Yang Baijiang. Implications of Japan — US. Security Declaration Outlined // Contemporary International Relations. — 1996. — June 20). 31 января 1997 г. авторитетный ежедневный печатный орган Ком­мунистической партии Китая "Жэньминь жибао" опубликовал статью под названием "Укрепление военного альянса не соответ­ствует духу времени", в которой пересмотр масштабов америка­но-японского военного сотрудничества был осужден как "опас­ный шаг".

[35][35] "The Japan Digest" (25 февраля 1997 г.) сообщила, что, со­гласно проведенному правительством опросу общественного мне­ния, только 36% японцев дружелюбно относятся к Южной Корее.

[36][36] Например, Комиссия Хигути, консультативный совет при премьер-министре, который наметил "три столпа японской поли­тики безопасности" в докладе, опубликованном летом 1994 года, подчеркнула первостепенность американо-японских связей в об­ласти безопасности, но также выступила и в защиту азиатского многостороннего диалога по безопасности; доклад Комиссии Одзавы 1994 года "Программа для Новой Японии", напечатанный в мае 1995 года в "Иомиури симбун"; план "Всеобъемлющая поли­тика безопасности", отстаивающий среди прочих вопросов ис­пользование японских военнослужащих в миротворческих опера­циях за границей; доклад японской ассоциации управляющих ("кейдзай доюкаи"), подготовленный в апреле 1996 года при со­действии мозгового треста Фудзи банка, требующий большей симметрии в американо-японской системе обороны; доклад, озаг­лавленный "Возможности и роль системы безопасности в Азиатско-Тихоокеанском регионе", представленный премьер-министру в июне 1996 года Японским форумом по международным делам, а также многочисленные книги и статьи, опубликованные за после­дние несколько лет, часто гораздо более полемичные и крайние в своих рекомендациях и наиболее часто цитируемые западными средствами массовой информации, чем вышеперечисленные ос­новные доклады. Например, в 1996 году книга, выпущенная одним японским генералом, вызвала широкие комментарии в прессе, когда он осмелился сделать предположение, что при некоторых обстоятельствах Соединенные Штаты, вероятно, не смогут защи­тить Японию, и, следовательно, Япония должна повышать свою обороноспособность (см. Ясухиро Морино. Будущее поколение обосновывает силы самообороны (и комментарии в "Мифах о том, как Соединенные Штаты придут к нам на помощь") // Санкей симбун. — 1996. — 14 марта).

[37][37] Некоторых японских консерваторов прельщает понятие осо­бых японо-тайваньских связей, и в 1996 году для достижения этой цели была создана "Японо-тайваньская ассоциация парламента­риев". Реакция Китая, как и ожидалось, была враждебной.

[38][38] Во время встречи в 1996 году с высшими представителями национальной безопасности и обороны Китая я установил (ис­пользуя время от времени намеренно туманные формулировки) следующие области взаимных стратегических интересов в каче­стве основы для такого диалога: 1) мирная Юго-Восточная Азия; 2) неприменение силы в решении вопросов, связанных с прибреж­ной зоной; 3) мирное воссоединение Китая; 4) стабильность в Корее; 5) независимость Средней Азии; 6) равновесие между Индией и Пакистаном; 7) экономически динамичная и междуна­родно кроткая Япония; 8) стабильная, но не очень сильная Рос­сия.

[39][39] Убедительный довод в пользу этой инициативы, указываю­щий на взаимные экономические выгоды, приведен Куртом Тон-гом в его публикации Revolutionizing America's Japan Policy // Foreign Policy. — Winter 1996/97.

[40][40] Ряд конструктивных предложений для достижения этой цели был выдвинут на конференции по проблемам Америки и Европы, проведенной в феврале 1997 года в Брюсселе Центром по между­народным и стратегическим вопросам. Эти предложения включа­ют широкий спектр инициатив, начиная от совместных усилий, направленных на проведение структурной реформы, предназна­ченной для сокращения государственных дефицитов, до создания расширенной европейской оборонно-промышленной базы, кото­рая могла бы укрепить трансатлантическое сотрудничество в об­ласти обороны и повысить роль Европы в НАТО. Полезный спи­сок подобных и других инициатив, направленных на повышение роли Европы, содержится в издании: David С. Gompert and F. Stephen Larrabee, eds. — America and Europe: A Partnership for a New Era. — Santa Monica: RAND, 1997.

[41][41] Здесь уместно процитировать мудрый совет, данный моим коллегой по Центру международных стратегических исследова­ний Энтони Г. Кордесманом в его работе "The American Threat to the United States" (Febraary, 1997), представленной в виде выступ­ления в армейском военном колледже, который предостерегал США против склонности изображать в устрашающем виде про­блемы и даже народы. По его словам, "Иран, Ирак и Ливия пред­ставляют собой случаи, когда США создали из них врагов, не разработав при этом какого-либо приемлемого среднесрочного или долгосрочного эндшпиля для своей стратегии. Американские стратеги не могут рассчитывать на полную изоляцию этих стран, и не имеет смысла относиться к ним так, как если бы они были одинаковыми "государствами-мошенниками" или "государства­ми-террористами"... США существуют в морально сером мире, и им не удастся добиться успеха, разделяя его на черное и белое".

[42][42] Так в оригинале. — Прим. пер.

[43][43] An Emerging Consensus — A Study of American Public Attitudes on America's Role in the World. — College Park: Center for International and Security Studies at the University of Maryland, 1996. Заслуживает внимания, хотя это и не согласуется с выше­сказанным, что исследования, проведенные указанным выше цен­тром в начале 1997 года (под руководством ведущего исследовате­ля Стивена Калла), также показали, что значительное большинство американцев поддерживают расширение НАТО: 62% — за (из них 27% — безоговорочно за) и только 29% — против (из них 14% — безоговорочно против).

[44][44] Наш Kohn. The Twentieth Century. — New York, 1949. — P. 53.

Поиск по сайту: