Bellacullen

Черт побери, подумала она, широко открывая рот. И что это значит? Почему он использовал именно это имя?

Почему бы тебе не поразмышлять над этим, хитро прошептал ее внутренний голос.

Она бросила беглый взгляд в сторону Эдварда. Он не шевелился. Маленькие цифры на ноутбуке показывали 5:23 - рассвет не за горами и оставалось совершенно мало времени.

Белла понятия не имела, что ищет, но внезапно она стала отчаянно нуждаться хоть в самой крошечной подсказке, которую могла бы найти.

На рабочем столе были две папки. Они назывались Хорошее и Плохое. Она резко прыснула и прикрыла рот рукой, удивленно посмотрев на Эдварда.

Это было так привычно - он безжалостно разделял все в своей жизни. На черное и белое.

И так привычно для нее, что она вначале открыла папку под названием Плохое.

Она нажала на нее, задаваясь вопросом, что может там найти.

Открыв ее, она тут же пожалела, что сделала это. От ужаса у нее сперло дыхание в груди.

Это было визуальное нападение, энциклопедия войны и боли, одиночества и разрушения. У каждого файла был порядковый номер - Эдвард всегда с безукоризненной организацией подходил к своим работам, как ни к чему другому в этой жизни.

Белла не могла узнать страны, лишь песок, грязь, чистое нетронутое лазурное небо, пылаюшие адской краснотой небеса.

Вспышки огня. Розовато-красная кровь. Белые кости, порванная плоть.

Женщины в покрытых пылью национальных одеждах с залитыми слезами лицами, умоляющие, хватающиеся руками за раздавленные тела, бывшие когда-то их любимыми мужьями или сыновьями. Конечности, согнутые под неестественным, отвратительным углом.

Ракета в момент удара, ровняющая деревню с землей, профиль малыша на переднем плане, его удивленные глаза, сияющие при взрыве, как будто он смотрит на фейерверк.

Белла резко выдохнула, прокрутив мышкой вниз, уменьшая каждое изображение - она была не в силах смотреть на это в полном объеме.

Солдаты казались сгорбленными под тяжестью их мятой, покрытой песком одежды и оружия, но в их глазах сияло истинное бремя, которое им приходилось нести.

Следующий снимок со скошенной наполовину проекцией был наполнен грязью и скалами, и Белла мгновенно признала руку Эдварда, измазанной кровью. Как будто он решил запечатлеть момент, поднимая руку от бока.

Один фрагмент заставил Беллу замереть на месте. На снимке полз солдат, и с его лица сочилась кровь в гравий между его руками. Фотография была преисполнена тщетностью борьбы. У этого человека, должно быть, не осталось сил в руках и коленях, но то хрупкое достоинство, с которым он продолжал пробовать, отразился в снимке и почти заставил ее плакать.

То, что он полз вперед, не обращая внимания на свою уязвимость, захватило ее дух. Она хотела перенести бремя с плеч этого человека, освободить его, уложить на перину и смыть с него кровь.

Она коснулась щеки и поняла, что на ее пальцах сверкают слезы.

Белла закрыла папку, не в силах больше смотреть ее, и наклонилась, чтобы краешком платья вытереть слезы с ее щек, пока ужасные картинки мелькали перед ее глазами. Она понятия не имела, как Эдвард мог погрузиться в это столько раз, как он мог подвергать себя такому насилию в течение столького времени.

Стресс наверняка был неимоверным. Он заставил себя искать худшие переживания человечества и фотографировать их. Она была удивлена, что у него вообще осталась способность чувствовать. Более слабого человека это бы сломило.

Как он мог? Как он мог удерживать видимость спокойствия?

Она медленно выровняла дыхание и подняла голову, посмотрев на папку Хорошее. Если он решил, что эти фотографии не самые лучшие, то она могла лишь представлять, что хранится здесь. Должно быть это работы, которые превышают остальные во всем.

То, что она уже видела, было поэзией в несговорчивом сочетании близости и отстраненности. Насколько эмоционально содержание этой папки? Наверное, это самые разоблачающие фотографии. Часть его.

Может, это работа, которая получила премию, но способная лишить ее сна.

Хотела ли она смотреть на нее?

Она дважды щелкнула по папке, чтобы не передумать, и развернулась, проверяя Эдварда.

И остолбенела. Он сидел, прислонившись к спинке кровати, положив предплечья на вытянутые вперед колени, наблюдая за нею напряженным взглядом зеленых как малахит глаз. Одеяла были сдернуты к его ногам.

Она открыла рот, чтобы заговорить, но он с напряженным телом поднял руку, повелительно позвав ее.

- Пожалуйста, не смотри туда, - хрипло сказал Эдвард. - Пожалуйста. Иди сюда. Даже не оглядывайся.

- Я больше не буду смотреть, - ответила Белла, и горло у нее сжалось от стыда и смущения, когда она немного повернулась, чтобы закрыть ноутбук.

Повернувшись, она непонимающим взглядом посмотрела на снимки. И его расстроенный стон с трудом отразился в ее сознании.

На всех фотографиях была она.

Белла всегда знала, что он фотографировал ее, но она не знала, что он снимал ее жизнь с тех пор, как взял в руки камеру.

И он сохранил их.

Он редко когда мог заставить ее позировать ему. Она всегда отмахивалась от него, думая, что он несерьезен. А результатом стала коллекция резких снимков ее профиля и оглядывания через плечо, лишь изредка в кадр попадало полностью ее лицо. Была запечатлена целая антология, когда он дразнил ее камерой, делая снимки, пока она смеялась, закатывала глаза, хмурилась или отталкивала его.

Он просмотрел все старые, низкого качества полароидные снимки, некоторые покоричневели и смялись, у некоторых были загнутые уголки - вероятно, он вытащил их из старых коробок из-под обуви.

Белла медленно прокручивала их вниз, в недоверии прижав руку ко рту, чтобы заглушить вырывавшийся из нее всхлип, а ритм сердца раздавался в ее ушах.

Ее лицо в повторении сотни раз: разъяренное, радостное, задумчивое.

На некоторых снимках она была удивлена тем, как он выбирает фон - на каждом была болезненная печаль; ее неулыбчивые губы выдыхали воздух или наоборот ловили его.

На них ее взгляд всегда показывал ее истинные чувства до того, как она успела бы скрыть их. Возможно, поэтому он так часто стремился застать ее врасплох.

На его снимках она каким-то непостижимым образом всегда была красивой. Он обладал врожденным талантом с самого детства, умея делать предметы прекрасными.

Он фотографировал ее в каждом возможном углу. Иногда был виден Эммет, его величественное и безошибочное очертание на заднем плане. Еще был Карлайл: на одной из фотографий он ясно давал понять Эдварду остановиться, когда Белла нырнула из-под его руки.

Еще от одного снимка, на котором ей было около шестнадцати, и она держала плетеную корзину с одеждой, снимая с веревки белые простыни на фоне темно-фиолетовой тучи, у Беллы перехватило дух от этой композиции и от того, каким он запечатлел этот момент. Простыни вот-вот да начнут развеваться по ветру, а длинная острая трава вот-вот да начнет им вторить.

Слезы скатились с ее шеи, пока она бездумно коснулась экрана, проводя пальцами по лицу Эсми, по ее округлым щечкам, ее яркой коже. Она мечтала перенестись в тот момент, чтобы поставить корзину на землю, обнять ее и сказать то, хотела.

На более ранних фотографиях она была в причудливой одежде и с ужасной прической, подчеркивающей ее неуверенное лицо. С возрастом она осталась прежней, правда больше не будучи застенчивой, медленно обрела формы, а румянец исчез с ее по-детски округлых щек. Теперь ее щеки были впалыми под тонкими скулами, покрытые кожей, похожей на цветок магнолии.

С того времени было много фотографий и всеведущий вуайеристский взгляд Эдварда-подростка жег ее по ту стороны камеры. Она чувствовала, как вспыхнули ее щеки, когда она пробежалась мимо бесконечной серии изгибов, губ, ресниц, талии и жесткого денима.

Всевозможные виды освещения золотили черты ее лица. Солнце появлялось в каждой точке неба, и ее веснушки ярко отсвечивали от линзы, отчего ее глаза делались больше золотистого цвета, чем карего.

Небеса были сотканы из листьев, облаков, тумана и темноты. Эти четыре времени года были фоном к той игре, что стала ее жизнью: синий, красный, белый и зеленый.

Она, спящая и разбуженная, затененная черно-белыми тонами или яркими цветами. Сотни оттенков серого. Иногда он сознательно передерживал пленку, и она казалась белой как призрак и эфемерной.

Белла задрожала, крутя мышкой вниз, не в силах смотреть на столько вариаций своего собственного лица. Она уставилась на себя, больше не смея узнавать в нем себя.

Ее глаза… снова и снова… поочередно пылающие то любовью, то ненавистью. Смеющаяся и плачущая. Следующая за ним или отворачивающаяся.

Без сомнения, это была самое прекрасное и пугающее чувство, что она испытывала за всю свою жизнь, и, резко отодвинувшись от стола и, покачиваясь, встав, она понятия не имела, что теперь делать. Следовать за ним или отвернуться. Она встала, опираясь на стул в качестве поддержки.

- Вот ты все и увидела, - пробормотал он, прижимая ладони к глазами.

- Я не понимаю, - услышал он ее шепот. - Что это значит?

Эдвард запустил руку в ящик прикроватного столика и достал пакет с мятными конфетами, чтобы отрезвить себя резким горьким вкусом. Он перекатил одну на языке, не смотря на Беллу. Он уставился на ноготь на своем пальце, подтягивая колени к груди, пока спинка кровати не заскрипела в протесте

- Это значит то, что ты хочешь, - прямо сказал он с сияющими зеленой кислотой глазами.

Оборонительное нападение исходило от него. Он замкнулся в себе и смотрел на свои руки суженными глазами с виднеющимся в них цинизмом.

- Но что они значат для тебя? Что я значу для тебя? Эдвард, пожалуйста, - нежно взмолилась Белла. Она оперлась коленом о кровать и подползла к нему, не обращая внимания на мешающее ей платье. Если бы не слезы на ее щеках, этот жест казался бы сексуальным.

Она встала перед ним на колени, прижимаясь к его ногам, приперев его к стене, дрожа и задыхаясь.

- Разве мы не можем обсудить это в другое время? - спросил он, пытаясь сделать так, чтобы этот вопрос прозвучал обыденно, и снова отвел взгляд, громко хрустя конфетой и прикидываясь безразличным, хотя внутри паниковал.

Пожалуйста, сотовый телефон, звонок, хоть что угодно, спасите меня, отчаянно подумал он. Роуз, постучи в дверь. Роуз, начни рожать. Пожалуйста, прямо сейчас же начни рожать, ради чертова Христа. Я не смогу вести этот разговор.

- У меня похмелье. - Эдвард глубоко выдохнул.

Немедленно ее ослепил чистый гнев, и она хлопнула ладонями по спинке кровати, по обеим сторонам от его лица, заставляя его почти неощутимо вздрогнуть. Белла знала, что правды будет не так легко добиться. Нелегко от Эдварда чего-либо добиться. Она просила, а теперь потребует.

- Мы сейчас же поговорим об этом. Мы не покинем эту комнату, пока не поймем друг друга. - Она невольно повторила то, что ранее говаривал ей он, когда они направлялись на пляж.

- Ты помнишь, что сказал мне вчера вечером? - Дрожь в руках выдала ее, пока она продолжала держать его в заложниках.

Он саркастично ухмыльнулся, и она рассвирепела от расстройства, обвившегося вокруг нее как змея.

Он посмотрел на нее понимающим, приводящим в бешенство взглядом, и наклонил лицо, чтобы заглянуть в ее суженные глаза, более черные, чем карие.

- Ты раздражена, что я больше не стану тебя целовать? - Он умышленно выдохнул жаркий мятный воздух на ее губы. - Ты же знаешь, что можешь прямо сейчас же лишить нас этого страдания.

Он прислонился своим лбом к ее, подслушивая ее мысли, почти соприкасаясь губами с ее. Ее мысли вились настолько хаотично, что он был вынужден отстраниться от нее, не в силах услышать.

Его зрачки опасно потемнели от недовольства, понимая, что его попытки отвлечь ее потерпели неудачу. Он попробовал еще раз.

- Должен сказать, на этот раз приятно видеть тебя рассерженной, а не кричащей на меня, - безжалостно бросил он ей. - Это немного сексуальнее, чем вечные слезы.

Ее лицо дрогнуло, и на долю секунды она ощутила неуверенность, смущение. Но быстро оправилась и моргнула, продолжая вести свою битву.

- Эдвард, вчера вечером ты сказал, что можешь слышать только мои мысли, - ее голос прорвался сквозь него.

Он посмотрел на нее так, будто она ударила его. - Что? - Не этого он ожидал. Эдвард отчаянно попытался пробежаться по своим воспоминаниям о прошлой ночи, ничего не припоминая.

На самом деле, все произошедшее после в его спальне не запечатлелось в его сознании.

- Эдвард. - Белла медленно, но сознательно обернула ладошку вокруг его пульсирующей шеи, чтобы остановить его, когда он отвернулся.

Поиск по сайту: