Мне очень, очень жаль, что твоему сердцу сейчас очень больно. Мне ненавистна мысль, что никто не выйдет из сложившегося положения невредимым

В этот момент она жалела, что он не слушал.

На короткое мгновение они соприкоснулись висками, после чего он отступил, чтобы взглянуть на нее. Он медленно обернул руку вокруг ее талии, с силой схватившись ладонью за ее плоть, чтобы скрыть еле видимую дрожь в пальцах.

Она прикасалась к нему. Прикасалась с таким желанием, прикасалась как будто впервые.

Ощущение это было столь чуждо ему, столь восхитительно, что в груди у него заныло. Находиться в ее руках казалось ему выдохом после долго сдерживаемого вдоха, и он почувствовал, что чуть сдается, увидев отблеск в ее глазах, когда она в удивлении посмотрела на него. Теперь, когда она выбрала его, однажды доверившись полностью, она станет прикасаться к нему чаще. Этой мысли стало достаточно, чтобы пейзаж горя стал чуть терпимее, и он возблагодарил ее.

Он сосредоточился на крошечной веснушке над ее бровью, обуздывая желание подслушать ее. Этим навыком он не обладал полностью, но понял, что ее неприступность лишила ее тонких очертаний, знакомой интонации сознания. Факт, что она подошла к нему, прикоснулась, позволил ему обнимать ее вот так, медленно сжигая в желании немедленно услышать.

Для Беллы его плоть была чем-то более неопределённо захватывающим, и в ответ по ее рукам пробежали мурашки.

Сначала, единственное, что она ощутила, - это сильный глухой стук его сердца в ее ладонях, пока она прижималась к нему и чувствовала руки вокруг своей талии, а он успокаивающе мурлыкал, согревая ее своей сильной и теплой ладонью.

Он подумал, что она ждет от него утешения, - поняла она, проводя рукой по горячему шероховатому шелку его шеи. Как типично для него, что он ждет ее потребности.

Он поднял другую руку, чтобы прижать ее к себе ближе, и, когда он поспешно приподнял одежду, она ощутила, что его кожа до сих пор была влажной. Он пах свежестью, влажным хлопком и, когда он прижался сильнее к ней, отвлеклась настолько, что почти пропустила это.

Она услышала, как с жутким скрипом открылась дверь позади них, и, хотя руками Эдвард обнимал ее еще теснее, почувствовала что-то новое. Какое-то мерцание. Она вцепилась в него, встав на цыпочки, и, когда он отвел взгляд, прижалась лицом к ямке на его шее.

Как рябь, возникающая на озере после брошенного камня, странное эхо услышала она в своей голове на стертом утесе пробуждения и сна, действительности и фантазии. Просто картинки, легкие очертания. Возможно, ее лихорадочное воображение объединилось с подсознанием, но тем не менее, как кадры из кинофильма, она увидела и почувствовала Карлайла… странное темное осуждение, необходимость защитить его, пообещать. Карлайл, теряющий свою половинку, нуждающийся в сочувствии, ужас, каким он мог бы предстать. Безжизненным.

Прежде чем она успела разглядеть отдельные фрагменты, они рассеялись как дым. Карлайл стоял рядом с ними.

- Все в порядке, дети, - тихо сказал он, и, выглянув из-за плеча Эдварда, она увидела, как он плакал. И он никак не переставал, да и, наверное, никогда не остановится.

- Она счастлива. Ей спокойно, от того, что все мы рядом. – Карлайл выдавил улыбку и попытался расправить плечи. Он подошел к ним близко-близко, обернув руку вокруг каждого и поцеловав их в лоб: сначала Беллу, потом Эдварда. Волна горя была оглушительной, и Белла опустила руку с затылка Эдварда. Она посмотрела на него, обменивающимся с Карлайлом поверх ее головы взглядами с такой беззвучной печалью, что ей показалось, будто она только что нарушила границу.

- Ну-ка, - наконец сказал Карлайл, отпустив обоих. – Пойдемте, поздороваемся.

Они последовали за ним до конца коридора, и слово, оставшееся за ним, застыло в воздухе, а после растворилось.

Эмметт поднялся с края кровати, когда они вступили в мягкий зеленый свет, где Роуз успокаивающе поглаживала его по спине. Он повернулся к ним, и они увидели соленые дорожки на его щеках. Не отводя руки от Эсми, он стоял, склонившись над нею, не желая оставлять ее. Роуз силилась улыбнуться, несмотря на свои красные глаза и мокрые ресницы, и они оба в унисон выдавили дрожащий вздох.

- Хотите, мы выйдем? – охрипшим голосом спросил у Эдварда Эмметт, но тот покачал головой и положил на предплечье брата руку.

Они поменялись местами: Эмметт и Роуз отошли в сторону, встав возле открытого окна, вдыхая ароматный бриз вместе со сладковатым запахом отдаляющегося дождя. Солнце должно было быть прямо над ними, но в небе, поглощенном облаками, не было ни намека на свет.

Роуз, как могла, обвила руками Эмметта, разместив между ними малыша. Ее самая желанная мечта никогда не осуществится. Она повернулась к окну, голубые глаза наполнились слезами, которыми она наконец-то разрешила себе пропитать рукав Эмметта.

Эдвард медленно сел на кровать и чуть повернул голову, пока Белла не поняла, чего он хочет. Она отстранилась от стены, еле передвигая ногами, и встала возле него. Без слов он обернул руку вокруг ее бедер.

Эсми лежала будто сломанная, безжизненная кукла, но как и всегда была красива, потому что все любили ее. Каждый вдох, что она делала, был наполнен храбростью, и, хотя глаза ее были закрыты, Эдвард осознал: она словно маленький ребенок, притворяющийся спящим. У него не возникло ни единого сомнения, что она еще с ними, и он прижал Беллу к себе еще крепче.

Эдвард поднял руку, с нежностью поглаживая изможденную щеку Эсми, скользя пальцами так трепетно, как скользила она, когда он родился.

Он не видел ее запавшие щеки или бледность кожи. Ее истинное изображение, ее бессмертное очарование запечатлелось в чертах ее лица как фотонегатив.

- Ма, у нас с Беллой хорошие новости. – Он погладил руки Эсми, не видя прозрачные вены, вырисованные на коже, будто чернилами. Он видел лишь ту же самую уверенную, прохладную руку, что прижималась к его лбу, когда тысячу ночей назад он лежал больным в своей постели.

Белла мысленно умирала.

- Мам, мы с Беллой обрели друг друга. – Эдвард услышал нотки гордости в своем голосе от того, как правдиво он звучал, и заговорил шепотом, сжав Беллу еще раз. – Ты была права. Она вернулась ко мне.

В комнате стало очень тихо, все посмотрели на Эсми. Тишина дрожала как натянутая струна.

Инстинктивно все затаили дыхание, стараясь услышать ее, и, когда наконец она издала еле слышный вздох, Эдвард осознал, что она его поняла.

- Теперь она моя, - прошептал он, почтительно поглаживая Эсми по щекам, запечатлевая один поцелуй, затем два на ее лбу. – И я – её. Она выбрала меня.

Если бы несколько дней назад он знал, что будет говорить своей матери эти слова и что они будут правдой, а не отчаявшейся фантазией, он упал бы на колени в том влажном, покрытом туманом поле.

- Поздоровайся с мамой, Белла, - сказал Эдвард, замечая ее неловкое молчание, как всегда пытаясь вытащить ее из ее же раковины. Он повернулся, прижавшись губами к ее шее, и обнял, обжигая ее кожу горячим дыханием. – Скажи ей, что ты наконец-то вернулась ко мне.

Роуз и Карлайл обменялись взволнованными взглядами, стоя вместе с Эмметтом возле окна, дав Белле и Эдварду немного уединения. Отчаяние Эдварда в том, чтобы она заверила его слова, стало очевидным: мышцы на его руке, обнимавшей ее, напряглись, глаза его наполовину закрылись, когда он поцеловал ее. Телодвижения Беллы были неуверенными и вымученными – хотя она повернулась к нему, сидя на его бедре, пальцы ее ног едва касались пола. Эмметт отвернулся к окну, бросая тень на кровать.

Белла колебалась, открыв рот, не в силах сказать ни слова. Она чувствовала себя пойманной в ловушку и боялась, чувствуя вес его руки вокруг своего тела.

«Меня выбрал другой, слишком поздно», - беспомощно подумала она и постаралась смело улыбнуться, собираясь с мыслями.

Веки Эсми чуть затрепетали, и Белла замерла. Она заговорила прежде, чем успела понять.

- Я не буду одна после того, как ты покинешь нас, - сказала Белла, удивившись тому, каким уверенным казался ее голос. – Он позаботится обо мне. А я позабочусь о нем. Клянусь.

Эдвард и Эсми почти в унисон выдохнули, и в комнате вновь стало тихо.

Белла задержала дыхание. Все это слишком, слишком быстро, и почему-то она представила кухню в своей квартире, вазу с восточными лилиями, которую она всегда держала на столе.

Внезапно волна ностальгии охватила ее, и вина стала сильнее, чем она могла перенести, затапливая ее во всех пределах. Мысль о том, какой ущерб она наносит, была невообразима.

С пониманием того, что выбор все же был, она не могла свыкнуться. Она приехала сюда с кольцом на пальце, а теперь вскоре ее попросят решить, какая из частей ее жизни потеряет значение. Если Эдвард решит удержать ее, однажды эта новизна исчезнет. Возможно, теперь, когда он наконец поймал ее, желание его пропадет.

Какой была бы ее жизнь с Эдвардом? Была бы у нее вообще крыша над головой там, где он жил? Или она навсегда бы стала жить под открытым небом, подле него? Она любила свой маленький домик, удобства, вещи, которые, она была в том уверена, он бы презирал. Квартира для такого, как он, казалась слишком причудливо банальной. Он жил с походной сумкой. Ему не было никакого дела на свет, еду в самолете и какие-то там подушки.

Как альтернатива: замуровать себя в четырех стенах, окружив собственным имуществом и беспорядком, и Майклом, читающим рядом с ней газету, пока Эдвард гуляет по Земле без нее… Внезапно сладостно-горькое отчаяние окутало ее сердце.

Безвольно рука Эдварда скользнула к руке Беллы, и он услышал ее мысль прежде, чем успел сбросить мысленные ставни к личной жизни.

Я очень люблю тебя, слишком сильно, я сгораю от этой любви. Твоя любовь определила мою жизнь. Я не могу жить без тебя, но не могу понять, как удержать…

Он убрал руку, заглянув ей в лицо, ее карие глаза были устремлены на Эсми, но взгляд казался далеким, невидящим.

- Она знает, как ты ее любишь, - тихо сказал Эдвард и почувствовал, как напряглась Белла на его коленях. Ее щеки заалели, и ему стало стыдно из-за того, что он подслушал.

Они вместе наклонились вперед, Белла медленно поцеловала Эсми в щеку, молча благодаря ее.

- Я действительно люблю тебя, - сказала она как можно тише. – Я люблю тебя. Спасибо, что воспитала меня. Спасибо, что заменила мне мать.

Она искоса глянула на Эдварда, встретившись с ним взглядом. Его глаза были ясными, без намека на слезы, и, по привычке прижав тыльную поверхность руки к щеке, она поняла, что и ей бессмысленно стирать слезы, которых не было. Смотря на его профиль, на секунду она задалась вопросом, со сколькими смертями он сталкивался, и, пока он смотрел на Эсми с нежным выражением на лице, первая и единственная слеза скатилась с ее щеки.

Карлайл с тревогой заерзал, прокручивая свое обручальное кольцо, и внезапно Белла поняла, сколь поверхностным стало дыхание Эсми. Она медленно встала и взяла Эдварда за запястье, чуть потянув за собой.

Они посмотрели на Эсми, каждый поцеловал ее в лоб и отошел.

- Оставить вас наедине, пап? – тихо спросил Эдвард, и Карлайл молча кивнул. Вчетвером они встали и вышли в темный коридор: Роуз цеплялась за Беллу, Эдвард приобнял Эмметта.

Карлайл посмотрел на Эсми, коснулся ее руки и почувствовал, как слабеет ее пульс. Нить, которой она удерживала его. Скоро она покинет его – он чувствовал это.

Воздух кружился вокруг них, и, будучи врачом, он хотел закрыть окно. А будучи мужем, он хотел быть ветером, что наполнял напоследок ее драгоценные легкие. Она не казалась наощупь слишком холодной, когда он коснулся ее щеки, но все равно наклонился к ней, защищая от прохлады.

Он поднял ее руку и взялся за кольцо, которое надел ей на палец много лет назад.

- Я любил тебя с того самого момента, как почувствовал, как ты садишься со мной, излучая свет, - тихо сказал он ей. – Я любил тебя и только тебя с того самого момента, как узнал о твоем существовании в этом мире.

Он аккуратно покрутил кольцо – старая привычка, и почувствовал дрожь под ее кожей. Он прикоснулся к ней губами, почувствовав лишь кофе, который пил, сидя напротив нее в переполненной кофейне, слишком ошеломленный ее цветением, чтобы перестать смотреть на нее, чувствуя себя вдруг таким беспомощным, молодым, наивным. Ужас охватил его. Одинокая жизнь, до нее, подготовила его к ней. Но ничто не подготовило его к жизни без нее.

Она систематически лишала его надуманных верований и заменяла их чем-то более сильным, чем-то большим. В тот день, в кофейне, он узнал больше, чем за время обучения, за время своей долгой карьеры. Она стала учителем в его жизни. Тогда он не мог смотреть на ту девушку, а теперь на умирающую женщину, и думать, что ее кости покрыты лишь тканью и кровью.

Она уверила его, что ничто не изменит душевный путь, и он мысленно представил себе, куда она скоро уйдет от него, вдаль от земли и зелени, которую так сильно любила. Он представил ее легким облачком, привязанным к нему шелковистой паучьей нитью, летящей по бризу.

- Мое тело живет без тебя, - прошептал он, - но сердце мое уйдет вместе с тобой.

В ту же минуту он возненавидел свое тело, прикованное к земле, загнанное в ловушку и связанное в этой комнате. Казалось нереальным, что она отбудет в свое путешествие, в свой небольшой праздник одна, как иногда она шутила, посмеиваясь, и, прижавшись своей щекой к ее, почувствовав ее постепенное исчезновение, он взмолился – сначала тихо, а потом слова вырвались из его губ и пролились слезами.

Карлайл не был в церкви со дня свадьбы, но его молитвы стали собственной версией вероисповедания – ее имя, его любовь.

Он взмолился, чтобы смог обрести ее вновь, и неосознанно повторил слова Эдварда, окружая руками ее лицо и смотря, как исчезает ее искра, чувствуя, как затухает и его огонь.

- Вернись ко мне однажды.

Именно в это мгновение Эдвард, Эмметт, Белла и Роуз обнаружили Карлайла, склонившегося и застывшего в своем древнем, сильном горе. Нежный ветерок колебал занавески словно средневековые флаги.

Аккуратно, нежно нити распутались, и Эсми покинула их, паря над землей, где боль не могла найти ее, где ее не ограничивало время.

Она вернулась в мир, где не существовало стен.

Кухонный стол освещался одной-единственной лампой, стоявшей на нем. Остальная часть комнаты затемнилась фиолетовыми тенями и низко висящей луной, видимой в окне.

Эмметт и Роуз сидели, обняв руками кружки с кофе. Белла пила пятый бокал вина, выглядя более трезвой, чем была когда-то. За те часы, когда солнце исчезло за горизонтом, говорили они очень мало.

Эмметт в итоге встал, молча положив куски жареного сыра на толстые тосты, и, когда Белла откусила, в комнату, все также босиком, вошел Эдвард.

- Он в порядке, - тихо откашлявшись, сказал он. – Сегодня вечером он поспит рядом с ней в кресле, и я не вижу причины спорить с ним. – Он сделал паузу, явно неуверенный в том, как обрести авторитет, и быстро посмотрел на Беллу.

- Я позвонил… в похоронное бюро. Они приедут утром. – Он прислонился к косяку, слишком уставший.

- Сядь, - сказала она, соскользнув с табурета и протягивая ему руки. – Я налью тебе кофе.

- Я буду виски, - устало пробормотал он, переплетая их пальцы. Белла, нахмурившись, посмотрела на него.

- Пока не надо, - сказала она, потянув ее на табурет возле себя, и протянула ему тосты. Встав, она начала заваривать кофе, радуясь, что ее руки заняты чем-то иным, чем верчением бокала.

Роуз преклонила голову к рукам и вздохнула.

- Я мечтала о том, чтобы она увидела малыша, - наконец сказала она, и Белла посмотрела в кухонное окно, поймав в отражении свое лицо, подчеркнутое болью.

- Ох, родная, - сказал Эмметт, - этому маленькому толстячку еще рано появляться на свет.

Белла ополоснула ложку, задаваясь вопросом, как в таком крупном, нескладном мужчине может быть столько нежности.

Эмметт неловко прокашлялся.

- Что будет с отцом, Эдвард? – спросил он, вдруг смутившись. – Мы с Роуз не можем остаться: когда родится ребенок, нам нужно быть в больнице, потом нянчиться… - Он умолк, и Роуз медленно погладила его по руке.

- Мы с Беллой позаботимся о нем, - медленно сказал Эдвард, и Белла замерла, а ложка с сахаром, что она держала, немного задрожала, не дойдя до кружки Эдварда.

- Я позвоню агенту, постараюсь выкроить время, - сказал Эдвард, взяв из руки Беллы кружку и приподнимая брови в знак благодарности. Он рассеянно притянул ее к себе, между разведенными коленями, очерчивая воображаемые планы пальцем по поверхности стола. – Ты же сможешь остаться, да? – сказал он Белле, заметив, что она молчит, и чуть отстранился, чтобы увидеть ее лицо.

Свет светил ему прямо в глаза, и он не вполне мог увидеть выражение ее лица. Он провел рукой по ткани, покрывавшей ее талию, пытаясь соприкоснуться с кожей, но вовремя остановился.

Пока они сидели за столом, она больше ни слова не сказала, и расстройство, стремление преследовать начало одолевать его, и он задался вопросом, убежит ли она, и, если да, то почему ему следует последовать за ней. Он почти почувствовал отчаяние в эту минуту, потому что слишком устал, что-то шло не так. Когда она посмотрела на него, печаль в ее глазах была видна невооруженным взглядом.

***

Все поднялись наверх, и Эмметт остановил Эдвард, положив руку ему на плечо.

- Я схожу к папе. Ложись спать. Ты достаточно помог сегодня. – Он взял Роуз за руку и повел ее ко второму лестничному пролету: его мощное предплечье поддерживало ее хрупкую спину, пока она осторожно ступала по лестнице. Она не упоминала, что ноги ее устали и опухли, но Эмметт знал об этом и вел ее наверх, вздрагивая вместе с ней при каждом шаге, что она делала.

Белла в тишине почистила зубы, плеснув на лицо холодную воду. Дом пульсировал молчаливым горем оставшихся в живых. Эдвард стоял сзади, прислонившись к косяку и праздно поигрывая со старомодным шнуром, свисающим с потолка.

Встретившись с ним взглядом, Белла заколебалась и присела на край ванны, проводя расческой по волосам, пока он чистил зубы и, увидев свое опустошенное, утомленное лицо, вздрогнул.

- Дерьмово я выгляжу, - повернувшись к ней, пробормотал он, на что она покачала головой.

Сейчас он выглядел великолепнее, чем когда-либо еще. Ему очень шла ответственность. Он принял из ее рук расческу и начал расчесывать ее спутанные каштановые локоны. Казалось, он получал удовольствие от возложенной на него задачи, и, нежно проводя расческой по ее голове, тихо напевал.

В сотый раз за ночь она подумала о том, кого, по его мнению, она выбрала. Вино вдруг одурманило ее. Для него теперь этот вопрос был решенным: она принадлежала ему. До тех пор, пока она ему не наскучит.