Глава 20. Странно, но семья не разделила радости Дубровской

Странно, но семья не разделила радости Дубровской. Ольга Сергеевна охнула и прижала ладони к лицу:

– Боже мой, Лиза! И ты так легкомысленно относишься к тому, что уголовник оказался на свободе? А ты не думала, дорогая, что это может быть опасно?

Опасно? Признаться, подобная мысль даже не приходила Елизавете в голову. Что может сделать дурного Дмитрий, вырвавшись из тесных тюремных стен?

– Он может начать на тебя охоту! – убежденно заявила свекровь. – Я, кажется, видела такое в фильме. Там обозленный заключенный пытается мстить, а для начала берет в заложники семью своего адвоката и, разумеется, его самого.

Лицо свекрови даже под толстым слоем пудры побледнело. Должно быть, Ольга Сергеевна уже видела себя в заложницах беглого негодяя. Андрей тоже казался хмурым и озабоченным.

– Ты тоже считаешь, что мне угрожает опасность? – спросила его Лиза, пытаясь выяснить про себя, есть ли у Сереброва основания обижаться на нее. В конце концов она делала все, что могла.

– Чушь! – заявил Андрей. – Меня беспокоит совсем другое.

– Что тебя еще может беспокоить? – вскричала бедная Ольга Сергеевна, готовая уже бежать и паковать чемоданы.

– Меня настораживает неразборчивость нашей Елизаветы в выборе средств защиты своего клиента, – выдал он неожиданно.

– Ох, Андрей, до того ли нам сейчас! – отмахнулась свекровь.

– Успокойся, мама, – остановил ее сын. – Беглец точно не заявится сюда. Полагаю, у него сейчас другие проблемы, более серьезные, чем кому-нибудь мстить или кого-то брать в заложники. Но благодаря нашей Лизе мы испортили отношения с замечательным человеком, Павлом Вощинским, вот что заботит меня больше всего.

– Почему испортили? – удивилась Лиза.

– Хм, пожалуй, стоит спросить у тебя, дорогая, почему близкий друг нашей семьи забыл к нам дорогу и не отвечает на телефонные звонки. Я тут встретил его на одном званом обеде…

– И он, конечно, нажаловался на меня, – хмуро продолжила Дубровская, признавая, впрочем, что Вощинский имеет основания для недовольства.

– Нет, Павел Алексеевич не настолько примитивен, чтобы бросаться мне на грудь с жалобами на бесчувственность и черствость моей жены, – повысил голос Андрей. – Он даже поздоровался со мной и пожал мне руку, но, беседуя с ним, я понял, в чем кроется причина охлаждения наших отношений. Лиза была бесцеремонна и некорректна, защищая интересы босяка и альфонса Сереброва.

– Позволь заметить, но босяк и альфонс, как ты выразился, является моим подзащитным, – произнесла Лиза, и ее голос дрожал от обиды. – Я обязана защищать его всеми дозволенными законом способами. Допрос с пристрастием является обычной для адвоката работой. Ничего личного! Не понимаю, почему он обижается.

– Но он друг нашей семьи! – вскричал Мерцалов.

– А Дмитрий – мой клиент! – откликнулась Лиза.

– Так вот в чем проблема… – внезапно тихо проговорил Андрей. – Но кто важнее: друг или клиент? Чьи интересы выше: личные или служебные?

– Но меня ведь наняли! Что я могу сделать?

– Напомни, если я что-то перепутал, – упрямо тряхнул головой Андрей. – Тебя никто не нанимал, тебя назначили в процесс, можно сказать, навязав твои услуги Сереброву. Если бы ему предоставили право выбора, то еще вопрос, стал бы он связываться с тобой. Разве не так?

– Так, – неохотно признала Лиза.

– Твое профессиональное рвение похвально, но, дорогая, всему есть мера. Стоит ли рвать когти за человека, которому ты ничем не обязана, и тем более ставить его интересы выше интересов близкого знакомого?

– Очень спорный вопрос, – пробормотала Лиза.

– Может быть, – согласился Андрей. – Но подведем итоги. Дело закончено. Твой клиент вполне заслуженно должен был отправиться валить лес на Север, и ваши жизненные пути разошлись. Но одновременно закончились отношения с близким знакомым. Ради кого и ради чего? Ради человека, который убил его сестру? Убил жестоко, из-за денег. Ты хоть сейчас не будешь спорить, что Серебров виновен?

– Пожалуй, не буду.

– Ладно, хоть это ты поняла, – со вздохом произнес Андрей. – Я думаю, своим последним поступком он показал, на что способен. Ваш Аполлон, до поры до времени скрывавшийся под шкуркой белой пушистой овечки, оказался матерым волком. Почувствовал, что расплата близка, и скрылся, использовав всю свою криминальную смекалку. И вот кого ты защищала! И ты хотела, чтобы он избежал наказания.

– Лиза, прошу тебя, будь осторожна! – завела свою пластинку Ольга Сергеевна. – Подобный человек способен на все!

– Мама, оставь ее, – попросил Андрей. Затем, обращаясь к супруге, продолжил: – Было бы лучше, если бы ты навестила Вощинского. Не нужно никаких извинений, просто поговори с ним по-человечески. Он – человек отходчивый и не привык долго держать обиду. Ему, я думаю, будет приятно твое внимание.

– Хорошая идея, Лиза! – подтвердила свекровь. – Ты поедешь?

– Я? Я подумаю, – уклончиво ответила Елизавета. – Обещаю…

Крепкий февральский морозец сковал тротуары ледяной броней, по которой кроссовки скользили, как коньки. Дмитрий, одежду которого составлял спортивный костюм с белыми лампасами, тонкая стеганая куртка и шапочка, был похож на типичного горожанина, выскочившего на пару минут в булочную за хлебом. Временами он переходил на бег трусцой, самый безопасный сейчас, по его мнению, способ передвижения. Так, во всяком случае, он походил на чокнутого спортсмена, для которого двадцать градусов ниже нуля – вполне обычное дело. Однако его быстро начинала мучить одышка. Сидение в следственном изоляторе не прошло для него бесследно. Физическую форму требовалось восстанавливать. Но, конечно, не о том думал он, спеша по знакомому адресу в то февральское утро.

Слава богу, шустрому мужичку, соседу по автозаку, удалось избавить его и от второго наручника, и, пожав друг другу руки, они разошлись в разные стороны, отчаянно надеясь никогда не встретиться вновь. Беглецы не говорили о своих ближайших планах, у каждого теперь была своя дорога.

Дмитрий проехал несколько остановок на трамвае. Дородная, неповоротливая тетка-контролер, гоняя безбилетную мелюзгу, не обратила внимания на стоящего на задней площадке молодого мужчину. А может, просто не захотела связываться. Должно быть, в его взгляде отражалось отчаяние одичавшего пса, которого лучше пропустить, не замечая, чем попытаться преградить ему путь. Во всяком случае, стоявшая рядом молоденькая девушка-студентка, бросив на Сереброва настороженный взгляд, предпочла перейти на другое место.

Очутившись в теплом подъезде, Дмитрий несколько минут простоял под лестницей, пытаясь унять бешеное биение сердца. Откуда-то доносился детский смех, такой чуждый его слуху после месяцев, проведенных в тюремных стенах, что Дмитрий некоторое время вслушивался в него, как в экзотическую музыку. Его нос улавливал запахи домашней пищи, он представлял скворчащее на сковороде мясо с румяной картошкой и глотал слюнки. Но его никто не ждал за чужими, обтянутыми дерматином, оснащенными замками, глазками и цепочками дверями. Никто и не собирался выходить ему навстречу и говорить: «Слава богу, ты пришел!» Ему не стоило привлекать к себе внимание, и Дмитрий начал быстро подниматься по лестнице. У двери со знакомой выщербиной на косяке на мгновение остановился. Звонок отозвался знакомой мелодией. «Дома никого нет», – подумал он, прислушиваясь к тишине по ту сторону створки. Но вот раздались торопливые шаги, дверь распахнулась, и на пороге появилась девушка, одетая в домашний халат.

– Вы к кому? – спросила она, оглядывая незнакомца без всякой опаски.

– Мне нужна Нора Малинина, – ответил он. – Я ее знакомый.

Девушка смотрела на него пристально, словно тестируя на честность, но потом все же сделала шаг назад, пропуская в квартиру…

Дубровская немного нервничала, когда парковала свой автомобиль на площадке, окруженной седыми от инея деревьями. По настоянию Андрея она все же решила навестить Павла Алексеевича и сделать попытку восстановления добрых отношений. Конечно, господин Вощинский не так воспитан, чтобы, пренебрегая правилами гостеприимства, не пустить ее на порог своего дома. Но и ожидаемая беседа на ледяных тонах еле сдерживаемого недоброжелательства радовала ее не особенно. Однако чего не сделаешь ради любимых домочадцев, которые извели ее в последнее время упреками, сетуя на то, что она отвадила от их дома верного друга семьи.

В общем, Елизавета вынуждена была им подчиниться, хотя теперь, стоя перед массивными дверями, трусливо размышляла, не стоило ли ей захватить с собой свекровь. Ольга Сергеевна своим неуемным светским трепом как нельзя лучше могла бы поспособствовать созданию непринужденной атмосферы. В конце концов, Лиза не придумала даже предлога для своего визита, невнятно проговорив по телефону что-то типа «хотела бы с вами встретиться». Конечно, ей не за что извиняться перед Вощинским (вот уж в чем она была убеждена на все сто!), но какой-то неприятный осадок в душе все равно не давал ей покоя.

Вощинский встретил ее сам, не прибегнув к услугам Константина. Он даже не стал настаивать на войлочных туфлях, но Елизавета, припоминая причитания дворецкого по поводу вмятин на паркете, надела их сама. Павел Алексеевич провел гостью в столовую, где их уже поджидал красиво сервированный стол для послеобеденного чая. На блюде красовалось домашнее печенье, а серебряные ложечки тонули в вазочках с ароматным вареньем. Сервиз был определенно взят из старомодного пузатого комода и предназначался только для особых гостей. Одним словом, ее встречали как друга, что обнадеживало.

Вопреки Лизиным опасениям, Вощинский оказался сама галантность. Он не стал выспрашивать, что занесло ее к нему в гости, а просто усиленно угощал вареньем, рассказывая, как оно приготовлено, и предлагая для дегустации разные сорта. Дубровская, предпочитающая всему на свете обыкновенное сгущенное молоко, тем не менее исправно открывала рот, отправляя туда ложку за ложкой. В речи Павла Алексеевича звучали все те словечки, которыми он потчевал ее и раньше. «Голубушка», «душечка», «милочка» и тому подобная чепуха, такая же приторная на слух, как и варенье на вкус.

– Голубушка, – говорил он ей, вытаскивая на свет божий еще одну баночку из буфета, – вы непременно должны оценить еще и это. Деликатный домашний конфитюр из груши.

Дубровская покорно бренчала ложкой, с опаской ожидая, что от непомерного количества сладостей у нее прямо сразу начнется диабет. Улучив паузу в содержательном рассказе Вощинского о садовых культурах, она все-таки задала вопрос:

– А вы сейчас живете здесь?

Конечно, ее интересовало, переехал ли Павел Алексеевич в дом своей сестры и как обстоят его дела с наследством. Но совать нос в его личные дела было неприлично.

Вощинский покачал головой:

– Нет, все никак не решусь. Прихожу сюда днем, даже перевез некоторые свои вещи, но остаться здесь на ночь… Увольте!

Павел Алексеевич понизил голос до шепота:

– Мне кажется, здесь живут привидения!

Лиза посмотрела на него с сочувствием. Должно быть, жить в доме, в котором произошло убийство, и впрямь не очень уютно.

– Тут очень много комнат, и вечерами мне тут становится страшно. Представьте, милочка, что в абсолютно пустом, покинутом людьми доме раздается скрип, будто бы кто-то тихо ходит, проверяя свои владения. А потом какие-то щелчки, тихий шелест. Нет, жить здесь – не по мне! Возможно, когда я сделаю в доме кое-какой ремонт, что-нибудь и изменится, но пока я предпочитаю проводить ночи в своей маленькой холостяцкой берлоге.

– Я понимаю, – вежливо проговорила Лиза.

– А сегодня наш сосед утверждал, что видел ночью приглушенный свет в одной из комнат, – продолжил Вощинский доверительным шепотом. – Конечно, я думаю, ему показалось. Шутка ли, человеку семьдесят лет, все что угодно может привидеться из-за бессонницы. Но все равно как-то не по себе. Я даже порой всерьез подумываю, не расстаться ли мне с особняком от греха подальше.

Воображение нарисовало Елизавете угрюмую темноту большого дома и белое пятно, перемещающееся с лестницы в гостиную, потом в кухню, столовую. Призрак имел женские очертания и тихую поступь. Конечно, это была сама умершая Инга в белом, как положено привидениям, балахоне, со свечой в руках. Тихонько капал на пол воск, оставляя дорожку следов, скудный свет выхватывал из темноты предметы домашней обстановки: светильники ручной работы, деревянные балясины лестницы, выполненные мастером по ее заказу, и, наконец, место, где произошло ее последнее застолье, журнальный столик у камина и белые кожаные кресла…

Лиза тряхнула головой, отгоняя навязчивое видение.

– Покажите мне фотографии вашей сестры, – попросила она Вощинского. – Если, конечно, вам не трудно.

Павел Алексеевич взглянул на нее с опаской, словно спрашивая себя, не продолжает ли его гостья свое расследование. Но карие глаза Елизаветы казались задумчивыми и печальными, что его отчасти успокоило. Должно быть, ей уже прискучили судебные игры, и теперь она вновь стала милой и воспитанной девушкой.

Вощинский принес толстый альбом в кожаном переплете и начал показывать Дубровской снимки. Поначалу, словно ожидая от нее подвоха, Павел Алексеевич ограничивался только небольшими комментариями, но потом, успокоившись и расслабившись, рассказал Лизе немало семейных историй.

Они с Ингой росли вместе под присмотром доброй няни Глафиры. Родители были все время заняты, поэтому их маленький мир был наполнен чудесными сказками няни, ее песнями и лаской. Дети подрастали, а Глафира словно и не менялась, оставаясь прежней ширококостной женщиной с круглым добродушным лицом, типичной славянкой.

– Она жива до сих пор, – заметил Вощинский с грустью. – Но годы берут свое. Мне кажется, старушка так и не поняла, что случилось с Ингой. Хотя, может быть, оно и к лучшему. Сестра ведь была ее любимицей. К сожалению, я навещаю няню не часто. Передаю сиделке деньги и продукты, но на личные визиты у меня нет сил. Когда Глафира начинает задавать бесконечные вопросы, справляясь о здоровье Инги, об ее делах, мне очень сложно поддерживать разговор, делая вид, будто бы ничего не случилось.

Начали рассматривать школьные снимки. На одной из фотографий была изображена смеющаяся Инга на пьедестале. Она была в купальнике. Узкие бретели обхватывали налитые плечи. На ее груди красовалась медаль, а позади возвышалось какое-то странное сооружение из металла.

– Инга увлекалась спортом? – удивилась Лиза. – Каким?

– Гимнастикой, – почему-то неохотно ответил Вощинский и быстро перевернул страницу.

Лизе его поспешность показалась странной, но она не придала ей значения. Должно быть, с гимнастикой в семье связаны не самые приятные воспоминания.

Школьные снимки уступили место фотографиям студенческой поры, а потом и взрослой жизни Серебровой.

Безусловно, даже в юношеские годы Инга не была красавицей. Ее трудно было назвать симпатичной, несмотря на довольно правильные черты лица и атлетическую фигуру. Может, причина крылась в том самом увлечении гимнастикой? Широкие плечи, сильные руки не добавляли девушке изящества, а короткая стрижка делала ее лицо суровым, мужественным. Минимум косметики, из одежды брюки да свитера – отнюдь не женский выбор. Конечно, так она чувствовала себя комфортно на стройках в окружении мужчин в пыльных спецовках, властная и бескомпромиссная, не склонная к женским хитростям и уловкам. А ведь стоило ей немного сменить прическу, добавить шарма в макияж… Стоп! Прическа. Волосы зачесаны назад, на косой пробор, заполированы лаком. Инга в детстве, в юности, в зрелости. Неизменная короткая стрижка. Она даже не носила каре! Откуда же тогда взялся шиньон из ее волос? Да и зачем он ей был нужен, если она никогда не делала высоких и пышных причесок по той простой причине, что у нее никогда не было длинных волос?

Елизавета проглотила вопрос, уже готовый сорваться с ее языка. Какая теперь разница, какие волосы были у Серебровой, если ее самой уже нет? Ее убил Дмитрий, что оставалось принять как факт. Хватит ворошить семейный архив и искать следы неведомого убийцы. Ей следует заняться другими делами и выбросить из головы глупости…

Дубровская неожиданно тепло улыбнулась Вощинскому:

– Спасибо за чай и чудесное варенье. Надеюсь, вы опять станете частым гостем в нашем доме. Мне будет очень приятно.

– Но Лиза, душечка… – проговорил Вощинский, сбитый с толку непредсказуемостью своей гостьи.

– Я понимаю, что доставила вам немало тяжелых моментов. Но все в прошлом. Я поступала так не со зла. Извините.

Последние слова дались Лизе неожиданно легко, и она почувствовала грандиозное облегчение. Все хорошо, что хорошо кончается. И история с ее судебным расследованием тоже закончилась, в чем Лиза была уверена. Как, впрочем, и в том, что завтра наступит новый день.

Поиск по сайту: