АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомДругоеЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция

Глава 31. Следователь быстро просмотрел содержимое папки и поднял глаза на Елизавету:

Читайте также:
  1. Http://informachina.ru/biblioteca/29-ukraina-rossiya-puti-v-buduschee.html . Там есть глава, специально посвященная импортозамещению и защите отечественного производителя.
  2. III. KAPITEL. Von den Engeln. Глава III. Об Ангелах
  3. III. KAPITEL. Von den zwei Naturen. Gegen die Monophysiten. Глава III. О двух естествах (во Христе), против монофизитов
  4. Taken: , 1Глава 4.
  5. Taken: , 1Глава 6.
  6. VI. KAPITEL. Vom Himmel. Глава VI. О небе
  7. VIII. KAPITEL. Von der heiligen Dreieinigkeit. Глава VIII. О Святой Троице
  8. VIII. KAPITEL. Von der Luft und den Winden. Глава VIII. О воздухе и ветрах
  9. X. KAPITEL. Von der Erde und dem, was sie hervorgebracht. Глава X. О земле и о том, что из нее
  10. XI. KAPITEL. Vom Paradies. Глава XI. О рае
  11. XII. KAPITEL. Vom Menschen. Глава XII. О человеке
  12. XIV. KAPITEL. Von der Traurigkeit. Глава XIV. О неудовольствии

 

Следователь быстро просмотрел содержимое папки и поднял глаза на Елизавету:

– Я, признаться, Елизавета Германовна, ожидал вас совсем по другому поводу.

– По какому же? – удивилась Лиза.

– Помните наш давний разговор о Сереброве? Я надеялся, что он объявится и вы сообщите нам нужные сведения.

– Но он не объявлялся, – пожала плечами Дубровская. – Не охотиться же мне за ним по городу? Вот уж не моя задача!

– Разумеется, – пробурчал следователь. – Но, как я вижу, вам было не лень собирать сведения об имуществе Инги Петровны. Не скажете же вы, что доброжелатель прислал их вам по почте?

– Не скажу, – кивнула Лиза. – Но их источник я хотела бы сохранить в секрете. Тем более что не составит труда затребовать те же документы из соответствующих органов. Слава богу, не секретные данные.

– А кто будет их затребовать? – сонно поинтересовался следователь.

– Конечно же, вы! – убежденно воскликнула Дубровская. – Неужели эта информация вам совсем не интересна?

– Представьте себе, нет.

Следователь встал из-за стола, подошел к тумбочке, на которой громоздились кружки и коробки с сахаром и чаем. Вооружившись ложкой, он насыпал в стакан порядочную порцию заварки и залил кипятком. Вода мгновенно приобрела насыщенно коричневый цвет. Мужчина отхлебнул и поморщился:

– Жуть, как крепко, но мозги освежает. На чем мы остановились? На ваших бумажках? Так вот, они мне ни к чему.

– Как так? – оторопела Лиза. – Почему ни к чему, если документы красноречиво свидетельствуют о том, что версии убийства Серебровой были рассмотрены не все? Вас не заинтересовала череда сделок, совершенных Ингой Петровной за последний год ее жизни?

– Если бы я всем интересовался, я давно бы уже умер, – заявил следователь. – Разумеется, от переутомления. Чего вы от меня хотите, в самом-то деле? Дело по обвинению в убийстве Дмитрия Сереброва давно ушло в суд и было рассмотрено полностью. На каком основании я сейчас начну заниматься вашими бумажками?

– Но в них же новые сведения, в корне меняющие дело!

– Госпожа Дубровская, вы ведь адвокат, – тряхнул головой следователь. – Не заставляйте меня объяснять вам существующие порядки. Это вне пределов моей компетенции, я только веду дело по побегу Сереброва. С какого боку мне сведения о домах и яхтах его покойной жены?

– Из-за вашего формализма преступник, должно быть, сейчас гуляет на воле! – с отчаянием в голосе воскликнула Елизавета.

– Я тоже так считаю. Про преступника на воле, конечно, – поправился следователь. – Формализм тут ни при чем.

– Я говорю не про Сереброва!

– А про кого же?

– Да хотя бы про Вощинского. Неужели вам не кажется подозрительным то обстоятельство, что он стал сказочно богат, а его добрая фея отправилась на небеса?

– Так вы подозреваете Вощинского? – хмыкнул следователь.

– А я про что вам толкую? – возмутилась Лиза.

– По-моему, вы зря на него думаете. Он – славный человек, мягкий, интеллигентный. В том, что ему повезло, нет его вины. Просто жизнь иногда бывает справедливой. Во всяком случае, это намного лучше того, что могло бы произойти. Имущество-то должно было достаться альфонсу Сереброву.

– Ах, справедливость?! – задохнулась Лиза. – Случайное, по-вашему, стечение обстоятельств? Неужели вы не видите, что все произошло неспроста? Где же ваша интуиция?

– Ну ладно, хватит лирики! – Следователь решительно поставил пустую кружку на место и, зарядившись ядреным напитком, был полон сил, чтобы избавиться от надоедливой посетительницы. – Если хотите знать мое мнение, то я абсолютно не верю в злой умысел господина Вощинского. Дамочка не оставила завещания!

– Но имущество все-таки перешло к нему!

– А к кому оно должно было перейти? – округлил глаза следователь. – Я не особо силен в наследственном праве, но поправьте меня, если ошибусь. Завещания нет, значит, закон дает карты в руки наследникам. Конечно, прохвост муж первый на очереди. Но он обвиняется в убийстве жены. Стало быть, как недостойного наследника его отбросываем в сторону. Остается Вощинский. Он все-таки брат. Стало быть, ему и на яхте кататься!

– Но вы не находите, что все как-то больно гладко получилось? – не унималась Лиза. – Не мог ли Павел Алексеевич этому как-нибудь поспособствовать?

– Как? Вложить кочергу в руки бездельника Сереброва? Вспомните дело! Разве там было мало улик против вашего подзащитного?

– Порой мне кажется, что их было слишком много.

– Я про то же вам и говорю.

– Но слишком большое количество улик свидетельствует иногда об инсценировке преступления, – вспомнила Лиза сведения из учебника по криминалистике. – А что, если Вощинский подставил моего клиента? Может быть, за многочисленными уликами скрывается хитрый расчет?

– Ой, вот только не начинайте! – Следователь демонстративно зажал уши руками. – Инсценировки, постановки… Смотрите на вещи проще. Чаще всего разгадки примитивны.

– Да? Вот только я в этом не уверена, – проговорила Дубровская, собирая уже ненужные бумаги в папку.

 

Лиза сидела на скамейке в парке, ковыряя сапожком талый снег. Было солнечно, и детишки в ярких комбинезонах, сгрудившись в кучку, расчищали лопатками путь ручейку. Неподалеку расположились молодые мамаши. Беседуя о чем-то своем, они бдительно следили за малышами и улыбались, прикрывая глаза от яркого солнечного света.

Дубровской вдруг захотелось оказаться среди них: обсудить последние газетные сплетни, записать парочку новых рецептов чего-нибудь вкусненького и услышать подробности семейной жизни соседки по подъезду. Это придает жизни домашний уют и безмятежность. Дни кажутся длинными, похожими один на другой, прямо как в детстве. Но в их похожести и неторопливости, по всей видимости, и кроется счастье. В любом случае оно куда лучше того состояния, которое она испытывала сейчас. Загадки и расследования хороши только в детективе, в жизни же причиняют много неудобств.

Может быть, когда-нибудь она будет вспоминать о деле Сереброва с тихой улыбкой, но сейчас ей хотелось только одного – чтобы все наконец распуталось. Причем ее устроил бы любой финал, без особых драматических подробностей. Она чувствовала усталость и уже жалела о том, что взялась столь активно помогать Сереброву. Расследование не сдвигалось с мертвой точки, а все достижения последних дней оказались еще одной пустой иллюзией, этаким мыльным пузырем, сверкающим и призрачным. Но стоило лишь следователю щелкнуть пальцами, он – хлоп! – и разлетелся в мелкие брызги, оставив ее обиженной и растерянной, словно маленького ребенка.

Представить милейшего Павла Алексеевича виновником кровавой драмы в доме Серебровых мог только безумец. В частности, поэтому она не решилась рассказать о своем расследовании и его результатах Андрею. Мерцалов решил бы, что его жена лишилась разума, предоставляя кров преступнику и обвиняя в его злодеяниях доброго, порядочного человека. Вощинского можно было упрекнуть в неискренности, приторности, но вообразить его с кочергой в руках, наносящим удары собственной сестре было сложно.

Дубровская вздохнула. Она оказалась в тупике, откуда имелась одна дорога – назад. Нужно было выкинуть из головы глупые мысли и оставить в покое свое адвокатское расследование, тем более что в ее семье назревал скандал. Но как быть с Серебровым? Выставить его на улицу? Конечно, можно сказать, что возвращается мама и нужно освободить квартиру. Но куда он пойдет?

Хм, а какая ей, собственно, разница! В конце концов, она ему не нянька и не обязана заботиться о нем. И так сделала много. Причем совершенно безвозмездно.

Лиза понимала, что в ней говорят усталость и разочарование. Представив вдруг, как Дмитрий уходит куда-то в холодную мартовскую ночь, Дубровская почувствовала себя уже не так уверенно. Может, стоит еще что-нибудь попробовать? Но что?

Оставалась только одна ниточка, за которую Дубровская пока не бралась, – няня Глафира. Но что ей могла рассказать выжившая из ума старуха? Какие сказки любили Павлик и Инга? Какую кашу они предпочитали в розовом детстве и как относились к пенкам в молоке? Полный бред! Поможет ли ей встреча с няней раскрыть тайну гибели ее воспитанницы? Маловероятно.

Правда, один знакомый психолог был совершенно противоположного мнения на сей счет. «Если хочешь понять что-то в человеке – загляни в его детство», – утверждал он. Может, попробовать все-таки покопаться в далеком прошлом? Найти Глафиру не составит большого труда, конечно, если она вдруг не поменяла адрес. Но пожилые люди нечасто переезжают с места на место.

В тот самый вечер, когда Лиза вместе с Вощинским просматривала семейный альбом, на ее колени выпали несколько поздравительных открыток, подписанных корявым почерком человека, не привыкшего к написанию пространных текстов. Открытки были заткнуты среди толстых страниц, проложенных папиросной бумагой. Воспользовавшись удобным моментом, Дубровская на всякий случай припрятала одну из них, а Вощинский, естественно, не хватился пропажи. Он небрежно сунул пачку открыток в глубину альбома и забыл о них. В самом деле, ненужная вещь! Выбросить жалко, хотя и хранить не имеет смысла. Старые люди и старые письма редко кому доставляют радость…

 

Прошлое Инги Серебровой и Павла Вощинского обитало в сером неприметном доме на окраине города. Попав в такой подъезд, испытываешь почему-то стойкое ощущение, что все жильцы дома – дряхлые старики. Может, всему виной запах ветхости и бедности, в избытке пропитавший все помещения от подвала до чердака. Здесь непременно пахнет кошками. Затхлый, влажный воздух, едва ли не пар, просачивается из бойлерной. Ступени стерты и покрыты по периметру коричневой половой краской. За десятки лет по ним прошло, пробежало, протарахтело детской коляской, отпрыгало через пару ступенек немало жителей и их гостей, а сейчас вся молодежь куда-то разбежалась, и дом постарел. Теперь уж старики неуверенно шаркают ногами по ступеням, стучат палками и поминают лихом тех, кто посчитал, что лифт в пятиэтажке – непомерная роскошь. В общем, здесь и жила нянька Глафира…

 

Дубровская, готовясь к встрече, придумала себе подходящую легенду – мол, она является представительницей органов социального обеспечения. Честно говоря, она мало что в этом понимала и не взяла бы на себя труд разобраться в деталях, если бы не одна немаловажная деталь – к старухе была приставлена сиделка. Именно ей в обязанности вменялось не только ухаживать за бабушкой, но и проверять полномочия нечастых посетителей.

Но, как выяснилось, опасения Дубровской были напрасны. Ей открыла дверь приятная женщина средних лет с круглым добродушным лицом и забранными назад волосами. Она едва взглянула на предъявленное удостоверение с фотографией и печатью.

– Здравствуйте, мы проверяем условия проживания долгожителей нашего района, – приветливо улыбнулась Лиза. – Если позволите, я хотела бы переговорить с уважаемой Глафирой Павловной Шляк.

– Да уж проходите, проходите. Вовремя вы пришли, – проговорила женщина, затворяя за Елизаветой дверь.

Разумеется, вчитайся сиделка в написанное на удостоверении Дубровской, у нее бы, без сомнений, появились вопросы. Например, почему работник социального органа пользуется корочками адвоката? Но красная книжечка с голографическим гербом выглядела убедительно, а сиделка не производила впечатления подозрительного человека, изводящего посетителей бесчисленными вопросами.

– Как хорошо, что вы пришли, – повторяла женщина, пропуская Елизавету в комнату. – Я оставлю вас на некоторое время с ней наедине. Разумеется, если вам не нужно мое присутствие. Бабушка сегодня капризничает, и я не могу приготовить обед, а день уже клонится к вечеру.

– О, конечно! – обрадовалась Дубровская, вовсе не желающая посвящать посторонних людей в тайны своего расследования. – Не беспокойтесь, я справлюсь.

Они остановились у кровати, в которой, полусидя в огромных подушках, помещалась маленькая сухонькая старушка с полуприкрытыми веками.

– Она спит? – спросила Елизавета шепотом.

– Нет, что вы! Вам повезло, она сегодня в бодром настроении и не прочь поболтать, – заверила ее сиделка и громко заговорила: – Глафира Павловна, к вам гости!

Ее обращение было больше похоже на крик, и Елизавета вздрогнула от неожиданности. Старушка обратила на Дубровскую безразличный взгляд. Больше всего она сейчас напоминала старую черепаху из сказки. В довершение сходства на голове Глафиры красовался розовый чепец, с выбивающимися из-под него седыми прядками.

– Гости? Откуда у нас гости? – проскрипела старуха.

– Можете не объяснять, она все равно ничего не поймет, – сказала сиделка и опять что было мочи прокричала: – Девушка хочет узнать, как вам живется, есть ли жалобы.

– Жалобы? Есть жалобы. Мои гадкие дети забросили меня, – заявила Глафира. – А я скучаю.

– О, опять старая песня! – проговорила сиделка вполголоса. – У нее и детей-то никаких нет. Были когда-то двое воспитанников. Так ведь это разве дети? И то грех жаловаться: няньку не бросили, продуктами обеспечивают, меня вот приставили, чтобы я ее обмывала, обхаживала. Ну, поговорите с ней, она эту тему страсть как любит, а я пока пойду на кухню. С утра маковой росинки во рту не было.

Елизавета, получив все козыри в руки, не преминула воспользоваться ситуацией. Она мягко улыбнулась женщине.

– Так где же сейчас ваши дети? – спросила она.

– Бог знает, – прошамкала старушка. – Работают где-то. Денег им мало. Инночка дома строит, ну а Павлик какими-то железками ворочает. Давненько он у меня не был. Привез продукты и был таков! А мне одной много ли надо? Молоко да свежая булочка – вот я и сыта. Мне внимание нужно! А где его взять?

– А где же родители Павла и Инги? – задала вопрос Дубровская.

– Где ж? На том свете уже. Только вот я зажилась.

– Они что же, совсем не принимали участия в воспитании детей?

– Принимали, конечно. Хорошие были люди, но уж больно занятые. Вот и наняли меня, чтобы время для работы освободить. Деньги исправно давали. Детей иногда в театр водили. Да разве это воспитание? Так я с ними одна и возилась. Сказки рассказывала, кашей кормила…

– А Павел как в семье появился? – спросила Лиза и тотчас же пожалела о своем вопросе. Откуда у представительницы органов соцзащиты могли взяться столь подробные сведения из биографии ничем не примечательной пенсионерки?

 

Но бабушка, видимо, себе лишних вопросов не задавала, поэтому отвечала охотно:

– Так детей у них долго не было, а они были люди коммунистические, при важных постах. А какая же ячейка общества без детей? Непорядок! Вот и взяли они к себе мальчика, решили воспитать как родного. Не успели опомниться, как судьба им и родную девочку подарила. Есть бог на свете! Так и зажили они ладно да дружно. Все как у людей – мальчик да девочка. Королевская парочка! Детки были хорошие, послушные, забот я с ними не знала…

Далее последовала скучнейшая семейная история со всеми подобающими подробностями. Елизавета едва не начала зевать. Она укоряла себя за черствость, недоумевая, почему все любящие своих воспитанников люди столь утомительны. Они припоминают милые ужимки отпрысков, их забавные выражения, детские выходки, словно всех людей на свете должны интересовать такие пустяки.

– Летом наверняка на дачу ездили, в речке купались? – внесла лепту в воспоминания Дубровская. Сделала это, впрочем, без особого интереса, лишь бы поддержать разговор.

Но старушка уцепилась за вопрос, как чахнущий огонь хватается за сухую солому. Она даже приподнялась на подушках.

– Еще бы! Инночка-то славная плывунья была. Как рыбка, помнится, в воде себя чувствовала. Все медали на соревнованиях да грамоты собирала. Способная была, не то слово!

«Еще бы! – хмыкнула про себя Елизавета. – И актерские данные у госпожи Серебровой были на высоте. Разыграть собственное утопление, да еще так, чтобы убедить свидетелей – такое умение за деньги не купишь. Бледные щеки, полуобморочное состояние… Зачем только ей понадобился весь этот спектакль?»

– А личная жизнь у ваших воспитанников сложилась? – спросила Дубровская, логично продолжая тему разговора.

Старушка поджала губы.

– Личная жизнь? А ты вот сама хоть замужем?

– Замужем, – ответила Лиза с улыбкой.

– А дети есть?

– Нет пока. Все еще в будущем.

– В будущем! – возмущенно воскликнула старушка. – Все у вас в будущем… Так и живете, не думая. А потом оглянетесь – жизнь-то уже и прошла.

Настроение Глафиры резко изменилось, и Дубровская не могла понять, почему. Уголки рта старушки задергались, словно пережевывая ругательства, а сморщенные ручки впились в краешек одеяла. Елизавета уже подбирала предлог, чтобы, поблагодарив за внимание, быстрее откланяться. Фантазия ее иссякла, и стало ясно, что посещение бывшей няньки Серебровой оказалось бесполезной тратой драгоценного времени. Глафира не сказала ничего нового и интересного.

Но тут, как назло, появилась сиделка. Улыбаясь и причитая так, как обычно делают взрослые люди, обращаясь к малым детям, она подошла к старушке:

– Ну что? Кто у нас будет кашку? Сладенькую-сладенькую, с маслицем и молочком…

Выражение лица бабули стало вдруг воинственным.

– Не хочу я кашу! Убери эту шпионку, она из горкома!

– Как это не хочу кашку? – обиделась сиделка. – Ай-ай-ай! Кто тут у нас хмурит бровки?

Но Глафиру ее приторные любезности не растрогали. Выпростав из простыней указующий перст, она направила его в сторону гостьи:

– Говорят тебе, убери шпионку. Она пришла про Инночку и Павлика разведать. У, змея!

– Я, пожалуй, пойду, – заволновалась Дубровская. – Бабушка, по-видимому, меня с кем-то путает.

Возникла неловкая пауза, нарушенная громким, нетерпеливым голосом сиделки.

– Глафира Павловна, милая, вы же прекрасно знаете, что ваша гостья пришла не из горкома. По правде сказать, и горкомов-то уже никаких нет! – всплеснула она руками. – Девушка только хотела спросить о том, как вы живете. Что тут ужасного?

Бабуля устало откинулась на подушки. Ее губы дрожали. Пальцы дергали пододеяльник, словно пытались превратить его край в бахрому.

– Кто она? Зачем ей нужны Павлик и Инночка? Я ее не знаю! – твердила она как заведенная.

Сиделка утратила свою невозмутимость, ее круглое лицо порозовело. Она повернулась к Лизе, в голосе звучало смущение:

– Пожалуй, вам лучше уйти. С ней такое время от времени бывает. Бабушка заговаривается. Шутка ли, ей почти девяносто лет!

– Конечно, – согласилась Лиза, – я пойду.

Глафира, видя, что странная гостья собирается ретироваться, предприняла еще одну попытку наступления.

– Шпионка! – приподнялась она на подушках. – Хотела узнать, любовники они или нет? Спят ли они вместе, а?

Дубровская принялась искать сумочку, перчатки и телефон. Не хватало только, чтобы ей пришлось возвращаться в этот сумасшедший дом! Сиделка повернулась к разбушевавшейся пациентке:

– О чем вы толкуете, а? Как насчет моей кашки с маслом?

– Любовники, да? – продолжала вопить Глафира. – Ты это хотела услышать, да? Что они – любовники? Боже, что скажут мне хозяева! «Куда ты смотрела, Глафира? Как ты могла так распустить детей? Они ведь брат и сестра…» Боже, что скажут соседи!

Дубровская выскочила из гостиной. Сиделка помогла отворить дверь.

– Вы простите ее, она сама не ведает, что говорит.

– Пустяки, – криво улыбнулась Елизавета, – я все понимаю. Еще неизвестно, как будем чувствовать себя мы, когда нам стукнет девяносто. Все естественно.

– Вот именно, – согласилась женщина.

Дверь захлопнулась, но голос Глафиры все еще доносился до ушей Лизы, как надоедливая пластинка:

– Они – любовники! Да! Да!

«М-да… Значит, Вощинский и Сереброва были любовниками… – подумала Дубровская. – Но что нам это дает?»

 

– Конечно, они были любовниками! – вскричал Дмитрий, выслушав рассказ Дубровской. – Тогда понятно, почему Инга питала такое расположение к своему брату. Все ему передала в наследство – и имущество, и фирму. Прямо Санта-Барбара какая-то!

– Не забывай, они не были кровными родственниками, – напомнила ему Елизавета. – Возникновение между ними чувств естественно. Они много времени проводили вместе, воспитывались в одной семье. Да и по возрасту Павел Алексеевич подходил ей больше, чем молодой спортивный супруг.

– Вот только я не убивал ее, – криво усмехнулся Серебров. – Не то что этот любимый родственничек с манерами гомосексуалиста!

– Да, но доказательств все равно нет.

– Тому, что он голубой?

– Да нет, конечно! – досадливо отмахнулась Лиза. – Я имею в виду причастность Вощинского к убийству сестры.

– Значит, мы что-то упустили! – убежденно воскликнул Дмитрий. – Помните, вы как-то говорили о том, что каждое преступление оставляет следы?

– Вообще-то так утверждает учебник криминалистики, – пробормотала Лиза. – Но я уже готова поверить в то, что бывают исключения.

Дмитрий посмотрел на нее, покачал головой и хотел сказать банальную фразу о весенней депрессии, как вдруг его мысль, точно шальная белка, перескочила на другой объект.

– Постойте-ка! – оживился он. – Мы все время говорим про убийство Инги, но ведь имеется еще незаслуженно забытый труп Норы. Малинина ведь тоже как-то погибла!

– Точно, – согласилась Дубровская. – Про твою любовницу мы как-то забыли. Ты считаешь, что ее тоже убил Вощинский?

– А почему бы и нет? – с вызовом осведомился Серебров. – А вы думаете, что она оступилась на лестнице и проломила себе голову?

– Я так не думаю. Но охотно бы поверила в то, что на девушку напал случайный злоумышленник, – предположила Лиза. – Мало ли что случается в темных подъездах вечером.

– Я бы тоже рассматривал это происшествие, как случайность, не являйся Нора свидетельницей по моему делу. Она дала замечательные, с точки зрения Вощинского, показания, но поскольку являлась особой ветреной и ненадежной, он решил от нее избавиться.

– Так ты думаешь, что Нора знала что-то о гибели Инги?

– Наверняка знала, – убежденно ответил Серебров. – Может, даже шантажировала Вощинского, вот он и решился на второе убийство. Смотрите-ка, стиль действий преступника и в первом, и во втором случае совпадает.

– Ты имеешь в виду, что обе жертвы получили черепно-мозговую травму?

– Ну да, про то вам и толкую! И еще: злоумышленнику удается перевести все стрелки на меня, – заметил Дмитрий. – Тяжеленько было бы ему расправиться с Норой, если бы я оставался в следственном изоляторе. Что ни говори, железное было бы алиби!

«Я сошла с ума! – подумала в панике Елизавета, вспоминая вдруг слова следователя. – Позволяю водить себя за нос и рассматриваю неправдоподобные версии двух убийств, тогда как причина их скорее всего сидит сейчас со мной рядом и смотрит на меня честными глазами. Эй, где же ты, хваленая женская интуиция?»

Но интуиция молчала, предлагая Елизавете самой разбираться в лабиринте проблем. Конечно, если бы Дмитрий был на самом деле виновен, разве стал бы он так упорно отрицать свою вину и затеивать это дурацкое расследование? Наверное, нет. Хотя кто его знает… Чужая душа – потемки.

– Вспомнил! – вдруг закричал Дмитрий. – Я кое-что вспомнил!

– Что? – вяло осведомилась Лиза, без особого желания возвращаясь к действительности от своих грустных размышлений.

– Помните, на руке у Норы в день ее допроса в суде был браслет. Ну, такой красивый с гранатовыми камешками. Помните?

– Вроде да, – неуверенно ответила Лиза.

– Ну, я же еще говорил вам про него! В тот день, когда вы спустились после процесса ко мне в подвал! – Серебров заглядывал в глаза Елизаветы, словно стараясь силой мысли вернуть ей выпавшие из памяти фрагменты.

– Да, я вспомнила, – сказала наконец Лиза. – Был браслет. Но какое он имеет значение?

– Большое! Огромное! Браслет принадлежал моей жене. Это была ее любимая игрушка.

– Как же украшение оказалось у Норы? – удивилась Лиза.

– Вот, и я хотел бы знать! – торжествующе произнес Серебров. – Могу только утверждать, что Инга ей такого подарка не делала. В день ее гибели, когда Нора навестила меня вечером, браслет лежал в шкатулке палисандрового дерева среди других безделушек. Малинина примерила его себе на руку, но я заставил ее положить вещь на место. Я ведь тогда еще думал, что Инга вернется.

– Но Инга не вернулась, а браслет пропал… – задумчиво пробормотала Дубровская.

– Он не пропал, а непостижимым образом перекочевал к моей любовнице, – поправил ее Дмитрий. – Вопрос только в том, как это случилось.

– Может, она стянула его? – предположила Лиза. – Явилась под каким-нибудь удобным предлогом в дом и похитила его из шкатулки. Я не удивлюсь, что часть имущества тихонько припрятали слуги. Такое всегда бывает, когда дом остается без присмотра.

– За порядком следил Константин, а он отличный управляющий, – возразил Дмитрий. – Но если предположить другой вариант? Скажем, браслет Малининой передали в благодарность.

– Кто же?

– Понятное дело – Вощинский. Он же распоряжался всем имуществом после смерти Инги.

– Предположение интересное. Вот только как его проверить?

– В квартире Норы осталась ее подруга. Они жили вместе, и, кажется, та была в курсе всех ее дел. Может, стоит рискнуть? – Серебров вопросительно поднял брови.

Дубровская кивнула головой:

– Придется попробовать. Тем более что нам еще остается?

Но в ее голосе не было энтузиазма. Однако не останавливаться же на середине пути.

Расследование продолжается…

 

– Говорю вам, миленький Андрей Сергеевич, вы пригрели на груди змеюку! – говорила бабка Паша, переминаясь с ноги на ногу в роскошно обставленном рабочем кабинете Мерцалова. – Ваша жена вам изменяет! Вы что, мне не верите?

– А почему я вам должен верить? – спросил Андрей, внимательно разглядывая неряшливо одетую женщину с котомкой в руке.

– Она завела хахаля в своей квартире. Я его своими глазами видела. Вот такой здоровый! – Бабка развела в стороны руки, точно охватывая шифоньер. – Сидит завсегда дома. На улицу и нос не кажет! Она ему еду сумками носит. Видать, он поесть большой охотник. Прорва да и только! Вот куда ваши денежки утекают!

– Говорите, еду носит? – переспросил Мерцалов.

– Носит-носит, – заверила его старуха. – Давеча я вашу жену на площадке встретила, она еле ноги переставляла. Вот как умоталась, бедняга! Я ее остановила, покалякала с ней маненько. Она мне колбасу-то и отдала!

– Колбасу?

– Колбасу. Видать, меня умаслить хотела. Но я не из таких. Колбасу-то мы, конечно, съели. Что добру пропадать? Но к вам я все равно пришла. Совесть заставила.

– Что же вы, баба Паша, колбасу берете, а жаловаться все равно идете? – спросил Мерцалов, грозно нахмурив брови.

– Чего-сь? – опешила бабка. – Да вы что, осерчали, что ли? Я ж хотела как лучше. Да и вознаграждения мне никакого не надо. Разве пару тыщ на бедность. Так то ж разве деньги?

– Значит, вы еще и вымогательница? – еще пуще обозлился Мерцалов. – Честных людей поносите, да еще и деньги требуете? Брат это ее.

– Чей брат? – открыла рот бабка.

– Двоюродный брат Елизаветы, – пояснил Андрей. – Болен он страшной болезнью. Проказой. Слышали? От людей прячется, на свет белый не выходит. Тело-то у него все в язвах!

– Ох, боже ты мой! – открыла рот старуха, а потом перекрестилась. – А заразная болезнь?

– Еще какая заразная! Как врач вам говорю: обходите квартиру стороной, если, конечно, не желаете остаток дней провести в лепрозории.

– Где?

– В больнице, где к вашей одежде колокольчики подвесят.

– Для чего ж колокольчик-то? Забава такая?

– Где уж забава! – покачал головой Мерцалов. – Для того, чтобы здоровый люд от вас в стороны разбегался, как только звон услышит.

Бабка не знала, верить ей или нет. Похоже, Мерцалов рассказывал ей сказки. Но с толку ее сбивал представительный вид заведения, в котором она оказалась. И его хозяин, по всей видимости, имел прямое отношение к медицине. Кто его знает, может, и прав он был насчет колокольчиков? Чего только на свете не бывает!

– Так я пойду… – заискивающе проговорила бабка, отвешивая большому начальнику низкий поклон.

– Идите, но помните, что я вас предостерег, – сказал напоследок Андрей. – Берегитесь заразы!

Бабка пулей вылетела из кабинета. Однако Мерцалову было не до смеха. Он развернулся в своем удобном кресле и уставился в окно. На его душе скребли кошки. Чего-то подобного он ожидал. Лиза была такая странная в последнее время. Ее частые отлучки из дома, поздние возвращения… Вон, значит, как оно все обернулось…

Он решительно взял в руки телефон.

– Михаил? Это Андрей Сергеевич. С сегодняшнего дня я снимаю с вас обязанности по сопровождению Елизаветы Германовны. Нет, ничего не случилось. Просто больше нет надобности.

«Теперь настал мой черед, – подумал он с горечью. – Я выведу ее на чистую воду, чего бы это мне ни стоило…»

 


1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 | 23 | 24 | 25 | 26 | 27 | 28 | 29 | 30 | 31 | 32 | 33 | 34 | 35 | 36 | 37 | 38 | 39 |

Поиск по сайту:



Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Студалл.Орг (0.022 сек.)