Пер. с англ. Т. Н. Замиловой. Под общ. ред. И. П. Щерова Смоленск, «Русич» при участии ТОО «Харвест», Минск, 1996 8 страница

Внезапно пронесся клич, что третья шеренга французов, та, что была на лошадях, готовится к атаке. С опозданием прибыл герцог Брабантский, младший брат герцога Бургундского, второй принц крови. Не имея поверх доспехов платья, он одолжил плащ у своего герольда и попробовал ввести в действие французский резерв. В конце концов, он бросился в атаку почти в одиночестве, в результате вскоре лишился лошади. Из-за плаща герольда его не узнали и перерезали горло. Возможно, что это событие произошло на более ранней стадии сражения. Наверняка известно, что после того, как начала движение вторая шеренга, двое французских вельмож, графы Марль и Фокемберк, поклялись либо убить Генриха, либо погибнуть и вместе с 600 воинами приготовились провести последнюю отчаянную атаку. [152]

Король и без того чувствовал себя не слишком спокойно, имея в тылу такое огромное количество пленных. Незадолго до начала битвы, местные крестьяне уже предпринимали попытку напасть на его обоз, но были отброшены. Генрих не исключал возможности, что они могли повторить ее опять. Когда появились все основания серьезно опасаться удара со стороны третьей шеренги, а также велика была вероятность, что пленные могли освободиться и присоединиться к своим товарищам, король отдал приказ ликвидировать их. Люди его пришли в ужас, но не жалость лежала в его основе, а боязнь утратить такой громадный выкуп. Но Генрих поклялся повесить каждого, кто откажется повиноваться. Расправиться с пленными он поручил 200 лучникам. По словам автора «Хроники» Тюдоров, они «были заколоты мечами, зарублены бердышами, забиты колотушками» и «выпотрошены самым свирепым и жестоким образом».⁸⁾ От оставшегося в живых Жильберта де Ланнуа нам известно, что одна группа пленников заживо была сожжена в хижине, куда их заточили. В живых были оставлены только те, за которых можно было получить изрядные суммы выкупов, а именно: принцы крови, типа герцога Орлеанского. Бойню король остановил только тогда, когда понял, что напрасно швыряет деньги на ветер, поскольку никакой опасности от третьей шеренги не исходит.

Это кровавое избиение пленных 1415 года считается всеми одним из незначительных проступков Генриха V. Почти все его английские биографы и историки стараются сложить с него вину, ссылаясь либо на отсутстие осуждения со стороны современных королю английских хронистов, либо на «традиции того времени». В действительности же, в соответствии с традициями [153] пятнадцатого века, избиение плененных безоружных дворян, которые в соответствии с общепризнанными законами рыцарства вправе были ожидать выкупа за свою жизнь, если они сдались в плен официально, считалось страшным преступлением. Деяние это было тем более преступным, поскольку было совершено человеком, постоянно твердившим о том, что он был «настоящим рыцарем». Хронист Варен с ужасом замечает, что совершено это было «хладнокровно» («de froit sang»).

Атака Марля и Фокемберка была без особого труда отбита, поскольку теперь англичане не только имели численное превосходство, но и надежное укрытие в виде груд поверженных французов. Марль и Фокемберк были убиты. Остатки третьей шеренги дрогнули и, потеряв самообладание, покинули поле боя. За четыре часа английский король и его крошечная армия уничтожили противника, силы которого во много раз превосходили их. Потеряв, в лучшем случае, 500 воинов, они лишили жизни свыше 10000 солдат противника, если в это количество включить число перебитых пленных. Кроме Йорка, из английских вельмож погиб только еще один пэр, молодой граф Суффолк (отец которого умер от лихорадки в Гарфлере), а также горстка рыцарей, среди которых был стойкий валлийский ветеран Дэви Гам и два его зятя, Уолтер Ллойд и Роджер Воган. Французы потеряли герцогов Аласонского, Бара и Брабантского, графа Невера (еще одного брата герцога Бургундского), восемь других графов, девяносто два барона, 1500 рыцарей и бессчетное число дворян. Среди пленников, переживших кровавую бойню, были герцоги Бурбонский и Орлеанский, графы О, Ришмон и Вандом, а также 1500 дворян. Весь следующий день [154] был потрачен на поиски незамеченных ранее живых, которых можно было взять в плен, а также на добивание смертельно раненых, искалеченных и тех, за кого получить выкуп не представлялось возможным. Тела погибших англичан перенесли в большой амбар в Мезонселле, где их уложили рядами вперемежку с хворостом и подожгли. Погребальный костер горел всю ночь. В тот вечер наиболее из достойных пленников Генриха прислуживали ему за ужином, преклонив колени. Этим испытанием в бою Бог выразил свою волю. Теперь Генрих знал, что он был истинным королем Англии и Франции тоже. Свою победу по имени ближайшего замка он назвал «Азенкурской».

Снова начался дождь. На следующее утро, уставшая еще больше, чем раньше, английская армия под проливным дождем возобновила свой марш на Кале. Войска были обременены тяжестью дорогих доспехов, которые сняли с убитых и пленников. Когда 29 октября армия достигла Кале, оказанный им прием оставил желать гораздо большего. Многим солдатам не разрешили войти, а те, кто был допущен в город, вынуждены были продавать свои доспехи, а также пленных, чтобы оплатить грабительские цены, которые с них запросили за провиант.

Король расположился в своем Гинейском замке за пределами Кале, там же он поместил своих наиболее ценных пленников. По вполне понятным причинам, он пребывал в прекрасном расположении духа, когда сказал герцогу Орлеанскому, что не стоит удивляться его победе, «ибо никогда еще во Франции беспорядок, распутство и порок не были так распространены, что и описать ужасно». Много лет пройдет, прежде чем некоторые из этих пленников вернутся домой; маршал [155] Бусико умрет в заточении в Метли в Йоркшире в 1421 году, герцог Орлеанский будет выпущен из своей темницы в Тауэре только в 1440 году. Все же им повезло гораздо больше, чем многим их несчастным товарищам, которых, когда выяснилось, что они не в состоянии заплатить выкуп за свою свободу, в качестве слуг продавали в Англии купцы из Кале, которые, в свою очередь, выкупили их у солдат.

Генрих V был настолько уверен в благосклонности к нему Бога, что предложил своим командирам совершить нападение на близлежащий французкий городок. Они недоверчиво выслушали его, указав на то, что слишком мало было у короля сил. К тому же многие из его воинов были ранены, другие страдали от кровавых поносов и все мечтали побыстрее вернуться домой. Ему ничего не оставалось, как согласиться вернуться в Англию.

Монсеньоры д'Эстутвиль и де Гокур, вместе с другими отпущенными под честное слово пленниками в Гарфлере, как «честные пленники», прибыли в Кале и сдались на милость короля. Теперь он был готов к отплытию, и в воскресенье 16 ноября он отбыл во время сильного шторма. Два корабля затонули, и французским пленникам на борту королевского судна морское путешествие показалось еще страшнее, чем самые жуткие моменты Азенкура. Глубокое впечатление при этом на них произвел, казалось, отлитый из железа желудок их победителя.⁹⁾ [156]

Глава восьмая.
«Научить французов учтивости»

«Так велика была любовь, питаемая ими к королю, так ждали они его возвращения домой, что значительное их число вошли в воду и поднялись на борт корабля короля, предложив снести его на землю на своих руках».

«Первая английская жизнь короля Генриха V»

«Гигант был слишком мрачен на вид, Чтобы учить французов учтивости».

Надпись на статуе, с которой встречали его возвращение в Лондон

Дома вся Англия была глубоко взволнована судьбой короля и его армии. В течение трех недель от них не было никаких вестей, ходили тревожные слухи. Наконец, в тот день, когда Генрих вошел в Кале, канцлер, епископ Бофор, и мэр Лондона, Николас Уолтон, (известный в народе как «Безмозглый Ник») получили от него полные триумфа письма. Славные известия были зачитаны со ступеней собора Святого Павла, затем ударили колокола всех церквей города, звон которых не смолкал до самого захода солнца. Вскоре новость облетела всю страну, все с облегчением вздохнули и возликовали. [167]

Король со своим изрядно потрепанным флотом прибыл в Дувр 16 ноября, едва только опустились сумерки. Чтобы не погибнуть в шторме, им пришлось обгонять ветер, именно по этой причине они так быстро переправились через пролив. Встречали их охваченные безумным ликованием толпы народа, отдельные люди из толпы бросились в волны и по пояс в воде направились к кораблю, чтобы на своих плечах доставить Генриха на берег. Воскресенье он провел спокойно в Дувре, а потом поскакал в Кентербери, оттуда отправился в Элтем, где провел два дня, вознося молитвы у гробницы Святого Фомы. В столицу он въехал в субботу 23 ноября.

У Блекхита его встретили несколько лондонцев, которые поджидали его там с рассвета. Процессию возглавлял Безмозглый Ник и двадцать четыре олдермена в красных одеждах. Все, кто только мог себе позволить, в знак радости надели в этот день красные одежды. Поздравив короля, горожане поспешили в Лондон, чтобы попасть туда раньше короля и не пропустить пышного зрелища, которое было заранее подготовлено. Когда Генрих в 10 часов утра вступил на Лондонский мост, со стороны Суррея его приветствовали исполинские фигуры гиганта и гигантессы, которые были воздвигнуты на вершине башни моста, и звуки труб. Гигант был вооружен боевым топором и протягивал огромные ключи, словно предлагая их королю. Надпись на нем, в которой чувствовалась ненависть к иностранцам, гласила:

На башне имелась другая надпись: «Город короля справедливости». В середине моста возвышались две высокие колонны из поддельного мрамора и яшмы, на одной из них была золотая антилопа со щитом, где изображался королевский герб, на второй — золотой лев, в лапах которого был жезл, на нем развевался королевский штандарт. Над башней доминировала стоявшая на дальнем конце прекрасная статуя Святого Георгия в доспехах. Его левая рука сжимала свиток, свисавший над зубчатой стеной, на нем имелась надпись: «вся честь и слава Богу» (То god alone be honour and glory). В доме, который стоял рядом с мостом, хористы, разряженные как ангелы, с позолоченными крыльями и лицами пели «Благословен тот, кто пришел во имя Господа».

Башня акведука у Бочки в Корнхилле была покрыта алым стягом, по обе стороны ее стояли седоволосые проповедники в золотых ризах, которые, когда Генрих проезжал мимо, выпустили стаю воробьев и запели псалом. Башня акведука в самом начале Чипсайда, самой богатой улицы Лондона, имела зеленый полог, украшенный гербом Сити; рядом с ней стояли другие патриархи, являя собой двенадцать апостолов и двенадцать английских королей, которые также, когда король подъехал поближе, запели псалом ликования. Они предложили ему хлеб, завернутый в серебряные листья, и воду из акведука, как Мелхиседек предложил Аврааму, вернувшемуся после победы над четырьмя царями, хлеб и вино. За перекрестком на Чипсайде из дерева был построен настоящий замок с причудливыми башенками и крепостными валами. Из него поприветствовать Генриха вышли прекрасные девы и принялись пред ним танцевать и петь, подыгрывая себе на тамбуринах. [159]

«...словно встречали нового Давида, повергнувшего Голиафа, который, как нельзя лучше, мог бы представлять напыщенных французов», — самодовольно замечают «Деяния». Девы по-английски пели «Добро пожаловать, Генрих V, король Англии и Франции», осыпая монарха листьями лавра и золотыми монетами, затем они начали исполнять «Те Deum». Башня последнего акведука перед собором Святого Павла была украшена нишами, в которых стояли «особенно юные девы», держа в руках золотые кубки, откуда они осторожно сдували на проезжавшего мимо короля золотые листочки. Затем монарх спешился и вошел в собор, чтобы во главе восемнадцати разодетых прелатов отслужить мессу (обедню) благодарения.

«Сити был в богатом убранстве, много веселья было и среди народа», — пишет Адам из Уска. Автор «Деяний», бывший очевидцем событий, которому мы обязаны большей частью данного изложения, не жалея слов живописует энтузиазм зрителей всех сословий: кроме плотной толпы мужчин, которые стояли спокойно или спешили вдоль улиц, и большого числа мужчин и женщин, глазевших из окон и всяких, даже самых малых отверстий на всем протяжении пути от моста, людское столпотворение на Чипсайде с одного ее конца до другого было так велико, что всадники не без труда едва могли протискиваться сквозь него. В комнатах на верхних этажах и окнах теснились благороднейшие дамы, женская половина королевства, а также славные и знатные мужчины, собравшиеся ради этого приятного зрелища, разодетые с такой элегантностью и вкусом в платья из тонких золотых и алых тканей и другие богатые облачения всевозможных фасонов, что никто не мог припомнить, чтобы раньше в Лондоне бывали [160] собрания более величественные или более благородные».²⁾

Особое удовольствие доставлял вид плененного французского дворянина, шагавшего перед королем.

Для празднования этого замечательного торжества был написан знаменитый гимн или песнь радости:

Далее гимн поет славу за то, что

и ликует по поводу унижения своего исконного врага:

В нем также звучит явная нотка ксенофобии.

Среди всей этой радости и веселья автора «Деяний» поразило странное выражение лица Генриха V. Он выглядел очень сдержанным и задумчивым. Одет он был в пурпур — этот цвет монархи Англии использовали только в дни скорби. Вероятно, он уже тогда начал обдумывать план завоевания Франции и захвата французской короны. Тем не менее, большинство видевших [161] его зрителей приписывали это сдержанное поведение известному благочестию и смиренности короля.

Восторженные поданные Генриха встретили его не только пышным зрелищем. 24 ноября на специальной церемонии 200 важных лондонцев с Безмозглым Ником во главе преподнесли ему в дар 1000 фунтов золотыми монетами; дар был вручен в двух золотых чашах, стоимость которых равнялась еще одной 1000 фунтов. Еще до его возвращения в столицу, на заседании парламента под председательством герцога Бедфорда, Палата общин пожаловала королю пожизненную субсидию, выражавшуюся в мешках с шерстью на сумму в 4 марки (2 фунта 13 шиллингов 4 пенса), винных бочках на сумму 3 шиллинга, а также в виде другого добра на сумму в 1 шиллинг. Церковный синклит согласился, что он должен взымать налог в две дополнительные «десятины». Под словами гимна Азенкура, в котором сказано, что за эту чудесную победу Англия должна благодарить Всевышнего, могла бы подписаться вся страна в целом.

Репутация Генриха поднялась очень высоко и не только в его собственном государстве. Англия завоевала для себя важное место в европейской дипломатии, такое, которое ее правитель знал, как использовать наилучшим образом. Основной его целью было, случись новое вторжение во Францию, заручиться нейтралитетом со стороны герцога Бургундского. Он очень хорошо осознавал тот факт, что истинным кошмаром для герцога был антибургундский альянс между королями Англии и Франции и императором Священной Римской империи Сигизмундом. В то же время Генрих всеми силами стремился произвести на мир благоприятное впечатление как справедливостью своих притязаний на [162] Францию, так и своей сдержанностью. Мировое мнение в ту пору воплощал церковный собор, заседавший в Констанце. В достижении этой цели император был наиболее податливым инструментом.

Сигизмунд Богемский был братом смещенного императора Венцеля Пьяницы и, следовательно, дядей первой жены Ричарда II. Избранный в 1410 году королем римлян, он на следующий год провозгласил себя императором. Бывший король-консорт (король-супруг царствующей особы) Венгрии, он сам теперь был королем Чехии. Сидя в своей столице Праге, он жаждал поднять свой престиж, став столь титулованным верховным правителем для всего христианского мира. Он был жестоким и несдержанным человеком, который хотел снискать лавры победителя на поле брани, но неудачно, был любителем удовольствий, проводившим свое время в развлечениях с женщинами и рыцарских поединках. Но несмотря на это, он был исключительно умен, превосходно знал латынь и был покровителем литературы. План его был прост и лишен низменности: подогреть раскол Церкви и покончить со спорным папством, затем объединить все христианство в новом крестовом походе. Но его разнузданность и бесчестие подорвали веру в него.

Генриху план Сигизмунда, который соответствовал его благочестивым идеалам, пришелся по вкусу. Свыше тридцати лет существовало два папы, один был в Риме, второй — в Авиньоне. В 1411 году их количество возросло до трех — Бенедикт XIII в Авиньоне, Григорий XII в Риме и Иоанн XXIII в Пизе. Собор, собравшийся в 1414-1417 годах в Констанце, был преисполнен решимости покончить с создавшимся положением, когда одни страны признавали одного папу, другие — другого, [163] заставив всех троих отказаться от занимаемых постов. Епископ Галлум из Солсбери сообщил папе Иоанну XXIII, бывшему Балтассару Косса, профессиональному кондотьеру, что на его службу он накладывает опалу. В 1415 году Иоанн был смещен. По словам Гиббона, «наиболее скандальные обвинения были замяты; служитель Бога был обвинен только в пиратстве, убийстве, насилии, содомии и инцесте». Таким образом, собор обеспечил смещение всех трех пап (прервавшись только для того, чтобы сжечь еретика из Чехии, Яна Гуса, с которым Олдкасл состоял в переписке) и выборы признанного повсеместно римского папы, Мартина V (Колонны). Сигизмунд добился большого успеха и признания, поскольку это был именно он, кто заставил папу Иоанна созвать собор. А вот в том, как достичь второй цели плана — обеспечить мир между правителями Европы, английский король отличался от императора, несмотря на то, что был ярым поборником нового крестового похода.

Сигизмунд, начиная с 1414 года, настаивал на альянсе между им самим, Англией и Францией против возраставшей власти Бургундии, которая посягала на имперские территории. Преследуя свою цель, император ездил по всей Европе. В начале 1416 года он прибыл в Париж с нескрываемым намерением заключить мир между Англией и Францией. Партия Арманьяка, которая по-прежнему контролировала Карла VI, рассматривала Азенкур как временное поражение, ожидая со дня на день падения Гарфлера. Их раздражали претензии императора, но еще в большей степени были им ненавистны его неряшливость, беспробудное пьянство и увлечение женщинами; по одному поводу он пригласил к себе на обед 600 «дам». (Согласно легенде [164] шестнадцатого века, императора Священной Римской империи в аду бесконечно купают в раскаленной докрасна ванне и укладывают в раскаленную докрасна постель те дамы, которых он сбил с пути истинного при жизни.) Они не получали удовольствия от этого.

Проведя несколько дней в Париже, Сигизмунд решил продолжить свою миссию и отправиться в Англию. Французы поддержали его, надеясь, что, возможно, он сумеет содействовать освобождению вельмож, которые попали в плен при Азенкуре. В сопровождении 1500 рыцарей на 300 кораблях, данных ему Генрихом, он пересек Ла-Манш. Когда 1 мая 1416 года его флот вошел в Дувр, герцог Глостерский с большой свитой встретил их на конях с обнаженными мечами, они вошли в воду и не позволяли ему высадиться на берег до тех пор, пока он официально не заявил, что не собирается распространять свою власть над королевством. По дороге в Лондон, где бы он ни останавливался, его принимали с все возрастающим великолепием, пока, наконец, в миле от столицы его не встретил сам король во главе пятитысячной процессии из наиболее достойных людей Англии. После замечательной поездки по Сити «самый набожный и сверхзнаменитый принц» получил в качестве резиденции на время пребывания в Англии королевский дворец в Вестминстере. Его визит длился четыре месяца, в течение которых он получал всевозможные почести, которые были во власти Генриха. Парламент официально приветствовал императора от лица английского народа. (Это был не простой жест, каким мог показаться, поскольку теоретически Сигизмунд оставался светской силой христианства и абсолютным самодержцем. До 1964 года католические служебники содержали молитву за императора Священной [165] Римской империи, в которой не говорилось только разве что о том, что «империя пуста».) Король пожаловал ему собственное золотое ожерелье со знаком «S», которое носили все вельможи английского королевства, а также в Виндзоре присвоил ему титул рыцаря Подвязки. Это было тем более приятно, что Сигизмунд вручил часовне Ордена подлинное сердце Святого Георгия, которое он привез с собой. Ему были уготованы самые щедрые развлечения. Его обычно экономный хозяин своими тратами вогнал бы французов в краску. Сигизмунд поддался этим увещеваниям и подписал в Кентербери договор о нападении и защите, где признавал права английского короля на престол Франции.

В течение сентября и октября Генрих, император и герцог Бургундский встречались в Кале, чтобы заключить взаимный альянс. Роль Сигизмунда была, в основном, церемониальной, поскольку английский монарх уже получил в его лице то общественное признание, в котором нуждался. Но с герцогом Бургундским дела обстояли по-другому. После изысканной церемонии и передачи герцога Глостерского в качестве заложника, герцог Бургундский «в тайном месте оставался с королем наедине до наступления вечерних сумерек», затем состоялся официальный прием. Автор «Деяний» написал о герцоге Жане, что тот, «в конце концов, как и все французы, окажется двурушником, одним человеком на публике и совсем другим наедине».³⁾ Жан в тайном договоре согласился признать все притязания Генриха, обещая, что будет оказывать Генриху как своему суверену всяческое почтение, когда англичане завоюют нужные им территории, Несмотря на то, что нам неизвестно, отражал ли договор истинные намерения герцога Жана, тем не менее, он является свидетельством [166] дипломатического искусства английского короля, который сумел убедить бургундцев, что к нему следует относиться со всей серьезностью, не считая его всего-навсего солдатом.

Во Франции существовал довольно воинственный военный отряд, возглавляемый Бернаром, графом Арманьяком, только что назначенным на пост коннетабля и руководителя военными силами королевства. Граф-коннетабль, свирепый гасконец, перехитрил герцогов Анжуйского и Беррийского, которые горячо выступали за установление мира, и взял под свой контроль жалкого короля Карла, который снова утратил разум.^b) Оппозиция его была очень малочисленной. В декабре 1415 года умер дофин Людовик, а его брат наследник, Иоанн, был пленником его тестя, герцога Бургундского. Арманьяк был достаточно силен, чтобы держать герцога Бургундского на привязи, в то время, как другие руководители его партии, герцоги Бурбонский и Орлеанский, были пленниками в Англии. Король Генрих V отказался от получения за них выкупа. Все свои помыслы он сосредоточил на том, чтобы вернуть Гарфлер. Командир тамошнего гарнизона, граф Дорсет (бывший сэр Томас Бофор), кормил своих людей тем, что позволял совершать им налеты на окрестные поселения, а они, причиняя значительный урон, порой доходили до ворот Руана. В марте 1416 года, увидев пламя, полыхавшее в разграбленных крестьянских хозяйствах, [167] что было бесспорным доказательством присутствия англичан, Арманьяк насторожился и перехватил Дорсета и его армию, застав их врасплох неожиданной атакой в Бальмонте с преследованием. Несмотря на то, что англичанам удалось не только уйти от преследования, но практически уничтожить своих преследователей, тем не менее, это стоило им большого труда и немалых жертв. После этого совершать рейды Дорсет больше не осмеливался и Гарфлер начал голодать. Арманьяк, наняв девять вооруженных купеческих судов и восемь галер из Генуи, чтобы блокировать порт, начал осаду города. Генуэзцы сделали большее, чем простая блокада: они опустошили Портленд Билль, совершили налет на остров Уайт и угрожали Портсмуту и Саутгемптону. Однако попытка поджечь королевские корабли в водах Саутгемптона была пресечена. Никто из английских купцов не осмеливался выйти в море, поскольку генуэзцы сделали зону Ла-Манша слишком опасной. Только одному-единственному кораблю с провизией под развевающимся стягом, украшенным лилиями, удалось проникнуть в город Гарфлер и облегчить положение защитников, но на очень короткий срок. У французов были все основания полагать, что в скором времени от голода те будут вынуждены сдаться. Он стал предметом английской национальной гордости; Палата общин «даже и мысли не допускала», чтобы использовать его в качестве разыгрываемой карты.

В августе 1416 года герцог Бедфорд с группой королевских кораблей отправился в плавание на выручку голодающему гарнизону. К нему присоединился флот Пяти Портов. 16 августа герцог вступил в бой с франко-генуэзскими судами в устье Сены, напротив Гарфлера. Бой перерос в кровавую рукопашную схватку, корабли [168] неслись планшир к планширу. Во время сражения Бедфорд получил тяжелое, но не смертельное ранение. Преимущество было не на стороне англичан, поскольку «купцы» со стороны носа и кормы были настоящими крепостями под парусами, откуда арбалетчики противника вели плотный обстрел, используя и горящую паклю, намереваясь поджечь суда англичан. Кроме того, они забрасывали им глаза негашеной известью. Англичане отвечали градом стрел и огнем из небольшой пушки. После пяти часов враг был уничтожен и англичане с триумфом вошли в Гарфлер. Когда утром они покидали город, было видно, что французы сняли блокаду.

Однако Генрих считал, что французская армия и ее генуэзские «купцы» были все еще реальной опасностью, и продолжал наращивать свой флот.⁴⁾ К лету 1417 года у него было восемь двухмачтовых с прямым парусами «купцов» (среди которых были и те, что Бедворд захватил у генуэзцев). В то время это были наилучшие боевые корабли. Кроме того, его флот включал шесть меньших по размеру каравелл с прямыми парусами, девять незаменимых баллингеров и одну парусную баржу. У него также было три специально построенных нефа с прямыми парусами или «большие корабли»: «Иисус», «Королевская Троица» и «Святой дух». Большинство кораблей имели огромные размеры: «купцы» были водоизмещением по 500 тонн каждый, «Королевская Троица» и «Святой дух» — по 750 тонн и «Иисус» (недавно заложенный для короля в Смоллхите, в графстве Кент) — 1000 тонн. Всего королевский флот насчитывал 30 кораблей, некоторые, как, например, «Милость Божия», были даже больше «Иисуса». Описание этого судна было оставлено одним флорентийским [169] моряком, который видел его в Саутгемптоне в 1430 году. Он говорит: «По правде, я никогда раньше не видел такого огромного и величественного сооружения. На верхней палубе для меня замерили мачту, оказалось, что она равнялась 21 футу в окружности и была 195,5 футов высотой. С галереи носа до воды было около пятидесяти футов и, говорят, что на воде над ней поднимается еще один коридор. В длину судно имело 176,5 футов и около 96 футов в ширину». Как видно, преимущество такой высоты во время сражения в средние века состояло в том, что позволяло лучникам и арбалетчикам пускать в противника стрелы, возвышаясь над ним. Подобные суда могли нести команду до 80 человек и не менее 250 воинов. Шкиперы оплачивались не слишком хорошо. Так, капитан «Иисуса» получал 10 марок (6 фунтов 13 шиллингов 4 пенса) в год, капитан баллингера — только 5 марок. Кораблям короля еще не раз предстояло доказать свою ценность. В июне 1417 года у мыса Шербурского полуострова граф Хандингтон вступил в бой, продолжавшийся весь день, с франко-генуэзским флотом, находившимся под командованием незаконного сына Бурбона Ла Xora (Hogue). Он одержал победу, захватив в плен 4 «купцов» и самого «Ублюдка», у которого было с собой жалование его людям за три месяца. Остальные вражеские корабли спаслись бегством, найдя укрытие в Бретонской гавани. Корабли Генриха продолжали контролировать пролив, но больше противодействия они не встречали. Море было не только очищено от пиратов (как французских, так и генуэзских, кастильских и шотландских), чтобы английские купцы могли спокойно торговать, но король также контролировал те морские пути, [170] которые могли понадобиться ему для предстоящего вторжения.

Когда в марте 1416 года парламент встретился на очередном заседании, канцлер Бофор произнес проповедь, которую можно было назвать только благословением вторжения. Пожаловавшись на «несправедливый» отказ французов признать притязания Генриха стать их правителем — «Почему эти несчастные и жесткосердые люди в этих ужасных божественных сентенциях не видят того, что обязаны повиноваться?» — он убедил собравшихся лордов помочь своему королю деньгами. Многие сделали пожертвования не только из-за того, что испытывали чувство негодования от перспективы, что Генрих будет лишен своих «прав», но из простого чувства национальной гордости.

Король без устали следил за финансовым состоянием дел в государстве, получив с налогов 136000 фунтов, что было замечательным достижением. Также он продолжал по возможности увеличивать займы. Под залог своей лучшей короны он занял у Бофора 21000 марок (14000 фунтов) и еще одну большую сумму у банкиров Сити под залог драгоценного ожерелья. Другие, менее значительные, а порой очень мизерные суммы под залог всяческих ценностей из королевской казны — диадем, драгоценностей, реликвий и пожертвований алтарю были получены от прелатов, аббатов, вельмож и сквайеров, от городских цехов и купцов. Этому искусству он научился во время войны с Уэльсом. Перед ним, как и прежде, стояли задачи по обеспечению провизией, амуницией и материально-техническим снабжением. В начале 1417 года шерифы получили указания вырвать у каждого гуся в их графстве по шесть перьев из крыльев и [171] прислать их на склады. Древки луков и стрел заказывались бочками.

Поиск по сайту: