Пер. с англ. Т. Н. Замиловой. Под общ. ред. И. П. Щерова Смоленск, «Русич» при участии ТОО «Харвест», Минск, 1996 10 страница

Старый город и крепость сдались через 16 дней. Возможно, цитадель могла бы продержаться многие месяцы, но боевой дух ее защитников был подорван той граничащей с высокомерием легкостью, с которой воины Генриха взяли Старый город, укрепленные стены которого считались практически неприступными. По всей видимости, слишком мала была возлагаемая ими надежда на способность справиться со столь страшным противником. Более того, с тонко продуманной сдержанностью он предложил им невероятно щедрые условия: мужчинам было разрешено покинуть город, взяв с собой оружие и до 2000 золотых крон, а женщинам сохранить драгоценности.

Слух о падении Кана и об учиненной там кровавой расправе над жителями быстро распространился. В Венеции Антонио Морозини получил письма, написанные защитником города, в которых сообщалось, что король «приказал своим подданным, баронам и рыцарям, и всем солдатам убивать и разрывать на куски всех, кого они смогут найти, начиная от двенадцатилетнего возраста, не щадя никого... никто никогда не слышал, чтобы раньше совершалось подобное бесчестие [nequicia]».⁷⁾ Генрих на Нормандию нагнал куда больше страха, чем рассчитывал. Монах из Сен-Дени сообщает, что «взятием города Кана король Англии внушил нормандцам такой ужас, что они потеряли все свое мужество».⁸⁾ Теперь у него был плацдарм, откуда он мог начать дальнейшее завоевание Нижней Нормандии, имея возможность получать быстрое подкрепление из Англии, поскольку корабли по Орну могли подниматься до самого Кана. Мраморные разработки Кана обеспечивали его прекрасным материалом для пушечных ядер. Как и в Гарфлере, он вел себя как завоеватель, в намерения которого входило остаться здесь навсегда. Цитадель — большая квадратная сторожевая башня из белого камня с четырьмя башенками по углам, очень похожая на лондонский Тауэр, стала одной из любимейших его личных резиденций. Будучи исключительно благочестивым, он немедленно устроил [194] в ней роскошно убранную королевскую часовню. В городе он вскоре конфисковал лучшее из домов, предназначив их для английских поселенцев. Не менее 500 горожан (предполагается, что цифра эта равнялась 2000) предпочли лучше покинуть насиженные места, чем остаться под владычеством англичан.

Французы, все еще катастрофически разобщенные на два враждующих лагеря — арманьяков и бургундцев, обескровленные бесконечной гражданской войной, были не в силах объединиться, чтобы лишить англичан преимущественной ситуациии. Как бы то ни было, но бургундцы, похоже, стали одерживать верх. За успехами герцога Жана Генрих наблюдал с нараставшим беспокойством. Несмотря на то, что герцог Бургундский являлся союзником англичан, тем не менее, он был Валуа и француз. В случае своей удачи после взятия Парижа и обретения центральной власти, было очевидно, что он обратит свои силы против оккупантов.

Таким образом, король сосредоточил все свое внимание на Западной Нормандии, стараясь, невзирая на приближение зимы, захватить как можно большую территорию. Несомненно, что нормандцы рассчитывали, что он станет дожидаться весны, как подсказывал былой опыт, а это даст им временную передышку. Но их ждал неприятный сюрприз. Генрих нанес удар в южном направлении, в сторону Руана. Его главнейшая цель состояла в том, чтобы отрезать от Франции сначала Нижнюю Нормандию, а затем и Верхнюю, лишив ее надежды на помощь как со стороны бургундцев, так и арманьяков.

В то время Хандингдон и Глостер были заняты тем, что прочесывали западную половину герцогства. С этим заданием они справлялись энергично и небезуспешно. [195] Остальные войска англичан, которые не могли быть слишком многочисленны, вторглись на юге в Мен и герцогство Алансон. Монах из Сен-Дени записал, что с собой они принесли «огонь и кровь, силой оружия, угрозами и страхом заставив всех подчиниться им», взяв приступом все замки.⁹⁾ «Сопротивления им почти не оказывали, за исключением нескольких «бедных товарищей», что продержались в лесу»,¹⁰⁾ узнаем мы от Жювеналя дез Урсена. (Фраза «бедные товарищи» встречается довольно часто в записях Жювналя, по всей видимости, она означает сторонников дела арманьяка, а позже дофина.) Он сообщает нам о том, что «всякий раз, когда англичане ловили их, то некоторых отправляли в крепости, а других сбрасывали в реку». Должно быть, в реку сбрасывали людей связанными, смертная казнь через утопление была одним из излюбленных английских методов, применяемых ими с целью избавления от нежелательных пленных, кто не мог заплатить за себя выкуп. Такая казнь получила широкое распространение во время кампаний в Уэльсе. Временами и сам Генрих прибегал к этому способу.

В декабре король начал осаду Фалеза, родного города и любимой крепости своего предшественника — Вильгельма Завоевателя. Расположенная на огромном утесе над городом, цитадель была совершенно неприступной. Командовал ее гарнизоном один из самых выдающихся и достойных солдат — сир Оливье де Мони, знаменосец королевского знамени Карла VI и хранитель орифламмы — боевого знамени Франции. Вскоре установилась жесткая, морозная погода. «Страшно холодный ветер печалил как людей, так и животных», — повествует «Первая жизнь». Но король распорядился, чтобы из бревен и дерна построили хижины, поскольку палатки от холода [196] не спасали. Он окружил их траншеями и частоколом, «когда сооружения были готовы, они были ничуть не хуже того города, что скрывался за стенами». Как и при Кане, его артиллерия денно и нощно вела беспрестанный огонь, в результате которого были разрушены дома, церкви и башня с городскими часами. Рождество король встретил в импровизированном городке, содрогавшимся под ураганными ветрами. «Интересно, что жестокая зима оказалась одинаково тяжким испытанием для обеих сторон, поскольку вся вода в долине замерзла, застыв настолько, что казалась хрусталем или, скорее, другим твердым минералом, чем водой».¹¹⁾ Применяя ядра, имевшие в диаметре 2 фута, Генрих 2 января, на восьмой день Рождества, наконец, пробил в стене брешь, в результате чего город сдался.

Но и в этих условиях цитадель Фалеза на высокой скале для пушек Генриха оставалась недосягаемой. Подкопать под скалу, на которой она высилась, оказалось невозможно. Тогда он пошел другим путем, пустив в дело покрытые мокрой кожей мобильные укрытия, установив их у подножия крепостного вала со стороны города. Под их защитой к работе приступил отряд механиков. Качество осадной техники, привезенной Генрихом из Англии, еще раз подтвердило свою ценность. Находившиеся в укрытии механики с помощью ваг (аншпугов) сумели разрушить каменную кладку. 16 февраля 1418 года цитадель сдалась. Среди пленников оказался валлиец Эдуард Груффид, не простивший, как видно, англичанам, что они сделали в Уэльсе. Генрих велел повесить его, затем выпотрошить и четвертовать. Его останки были прибиты к воротам Кана, Лизьё, Вернейля и Алансона. Английский король сумел взять одну из наиболее сильных крепостей Франции, своего [197] рода Верден тех дней. Моральному духу нормандцев был нанесен действительно сокрушительный удар. Началась повсеместная сдача городов и замков на милость английских завоевателей. И дело было не только в том ужасе, который внушала воинская доблесть английского короля, как объясняет Пьер де Фенен, дворянин и близкий человек Карла VI, нормандцы «из-за существовавшей тогда распри между феодалами Франции не видели ни малейшей надежды на избавление».

Монах из Сен-Дени пишет, что его перо не в силах передать, какое негодование среди французов вызывало «хвастовство» Генриха. Когда к Карлу VI временно вернулась ясность рассудка, он, «размышляя над причиной такой заносчивости врага, которая превосходила ту неукротимую ненависть, что расколола [французское] воинство, почувствовал себя болезненно уязвленным». Он сообщает нам, что многие хорошо укрепленные замки в Нормандии сдавались английскому королю «не в ответ на проявление одной силы, а прислушавшись к его посулам. Поскольку своим словом принца он гарантировал всем, кто сдастся, освобождение от налогов, свободу выбора занятия сельским хозяйством или торговлей, а также восстановление всех привилегий, которыми они пользовались во времена Людовика Святого, покойного короля Франции, при одном условии, что они станут носить на плечах красный крест Святого Георгия. В то же время он злоупотреблял правом королей наказывать непослушных. Каждый, кто отвергал его призывы [сдаться] и кто попадался ему с оружием в руках, предварительно замеченный в грабежах и мародерстве, осуждался на смерть как виновный в оскорблении его величества. Если же среди виновных встречались слишком юные правопреступники, не способные еще носить [198] оружие, или слишком старые, их подвергали жестоким пыткам, после чего отправляли в изгнание. Даже матерям с детьми приходилось покидать родимый дом, исключение составляли только те женщины, кто соглашался сочетаться браком с англичанами».¹²⁾

Тем не менее, монах дает нам представление о том, каким был Генрих на самом деле. По всему видно, что тот, должно быть, обладал незаурядным обаянием. «Французские пленные, возвращавшиеся домой, чтобы организовать выплату выкупа, получившие в плену представление о характере короля, говорили, что этот принц, внешность и разговор которого свидетельствуют о чрезмерной гордости и который повсеместно считается очень мстительным, тем не менее, ведет себя достойно короля, и если по отношению к мятежникам он безжалостен, то к тем, кто подчинялся ему, он относился с исключительным тактом и старался изо всех сил, чтобы другие также проявляли к ним уважение и доброту. Он знал, что подобное поведение многим принцам позволило расширить свои владения».¹³⁾

Впечатление о достоинстве короля подтверждается также в изложении монахом сообщениий о короле, сделанных французскими посланниками в следующем году. Они восхваляли его доброжелательность, учтивость и щедрость, упомянув также о том, какими дорогими подарками нагрузил он их. Они сказали монаху, что «он был принцем с замечательной внешностью и властной осанкой и несмотря на то, что все в его взгляде свидетельствовало о гордости, тем не менее, он считал долгом чести, невзирая на положение и звания, относиться с величайшей любезностью. Стараясь избегать длинных пустых речей, к которым люди обычно склонны, он всегда переходил прямо к делу, ограничиваясь [199] тем, что произносил: «Это невозможно» или «Это должно быть сделано». Когда он произносил такие простые слова, казалось, что он считает себя обязанным выполнить сказанное, так, как если бы он поклялся перед Христом или Его святыми. Дотошный поборник справедливости, он знал, как возвысить смиренных и унизить могущественных».¹⁴⁾

К весне 1418 года король достиг своей первой стратегической цели: захватил всю Нижнюю Нормандию от Эвре до Шербура. Вся завоеванная территория находилась под административным управлением четырех байлифов: сэра Джона Радклиффа в Эврё, сэра Джона Попхема в Кане, сэра Роланда Лентхолла в Алансоне и сэра Джона Ассхетона в Шербуре. Административным центром был Кан, где пребывал английский канцлер Нормадского герцогства и где chambre des comptes (палата расчетов) получила английского правителя. Вскоре там, где планировалось устроить вторую столицу новой Гиени, предполагалось основать монетный двор. Генрих применял метод «кнута и пряника», который на его взгляд был особенно эффективен, в чем он имел возможность убедиться еще в Уэльсе. Приручить новых подданных он сумел, попеременно терроризируя и поощряя нормандцев. Любой, чей доход не превышал 60 фунтов в год, мог принести клятву верности королю-герцогу, вследствие чего получал (при оплате 10 пенсов) «свидетельство преданности».

По словам Тито Ливио из Форли, биографа Генриха V, жившего с ним почти в одно время, король почти весь Великий пост и Пасху провел в молитвах, постясь, раздавая милостыни и совершая ночные бдения. [200]

Глава десятая.
Падение Руана

«... даже железо не бьет так сильно, как голод, когда нет пищи».

Из работы Вегеция «военное дело» (перевод XV века)

«Французам день страшного суда не показался бы таким ужасным, каким его был вид»

Шекспир «Король Генрих V»

1 июня 1418 года Генрих вышел из Кана, чтобы начать завоевание Верхней Нормандии. Его главной целью была столица герцогства — Руан. Неделю спустя, он прибыл в Лувьер, небольшой, но хорошо укрепленный город, защищенный тройной стеной, большими бастионами и многочисленными башнями, на которых были установлены орудия всевозможных типов и размеров. Чтобы сделать подкоп под тройные стены, король применил хитроумную осадную машину, а для их разрушения он с привычным мастерством использовал собственную артиллерию. При этом он едва не погиб, что ему совсем не понравилось. Пока он совещался с графом Солсбери, находясь в шатре последнего, вылетевшее из-за городских стен ядро угодило в палатку и едва не погубило их. Несмотря на то, что Лувье имел [201] репутацию города с хорошими фортификационными сооружениями, через две недели он пал. Король довольно быстро схватил канониров, которые вели обстрел палатки Солсбери и повесил их на высоких виселицах.

Но еще до того, как Генрих подошел к стенам Лувье, его настигла тревожная весть о развитии событий в Париже, которые коренным образом изменили политическое положение во Франции. 29 мая капитан бургундцев Жан Вильер с острова Адам взял Париж. Ночью он вместе со своими людьми был тайно впущен в Париж сторонником бургундцев, торговцем скобяными и железными изделиями, который открыл им Сен-Жерменские ворота. Деспотичный Бернар Арманьяк вместе со своими приверженцами был брошен в темницу. Две недели спустя толпа бургундцев ворвалась в тюрьмы и выволокла узников на улицы, где была учинена кровавая расправа над тысячами людей, включая женщин и детей: нагое и безобразно изуродованное тело графа Бернара, подвергнутое осквернению, три дня провалялось в канаве. Настоятелю кафедрального собора Парижа, стороннику Арманьяка, Танги (Tanneguy) де Шастелю удалось сбежать вместе с молодым дофином, чтобы присоединиться к арманьякам за пределами столицы. Но теперь Париж был в руках герцога Бургундского и тот был преисполнен решимости спасти его от англичан.

Герцог тотчас забыл о своих союзнических обещаниях королю Англии и занялся укреплением Понт-де-л'Арша, крепости, служившей охраной Сене, как раз в том месте, где король намеревался перейти ее, чтобы направиться на Руан. Это была досадная неудача, поскольку Сена в других местах была глубокой и широкой. С южной стороны (откуда шел Генрих) мост с мощными фортификационными укреплениями охранялся [202] стеной и заполненным водой рвом. На северном берегу стояли надежные укрепления с обилием орудий. Защитниками на многие мили вокруг были уничтожены все лодки.

Река имела 400 ярдов в ширину и перейти ее вброд не представлялось возможным. Северный ее берег к тому же охранялся бургундскими войсками, присланными герцогом Жаном. Король отобрал лучших пловцов и приказал им попытаться достать потопленные лодки, но вражеский пушечный огонь и град стрел, пущенных из арбалетов, не позволил им сделать этого. Тогда Генрих распорядился соорудить квадратные лодки из кож и ивовых прутьев. Должно быть, эту идею ему подали рыбачьи плетеные лодки, обтянутые кожей, виденные им в Уэльсе. Между южным берегом и серединой реки были разбросаны крохотные островки, так что из шестов и кож можно было соорудить понтонные мосты и тем самым сократить расстояние вдвое. Незадолго до рассвета 14 июля сэр Жан Корнуолл с шестьюдесятью тяжеловооруженными воинами под прикрытием лучников пересек оставшийся отрезок пути на кожаных лодках. Позади них с двумя или тремя легкими пушками плыла лошадь. Корнуолл был в таком приподнятом настроении, что, оказавшись на другом берегу, возвел в рыцари своего тринадцатилетнего сына, которого взял с собой. Предместье было срочно укреплено и усилено. Тогда же на оказавшихся бесценными кожаных лодках был наведен полновесный мост, по которому на другую сторону переправились 5000 англичан, и герцог Кларенс вынудил форт сдаться». Самый благочестивый король... упал на колени и самозабвенно поблагодарил бессмертного Господа». 20 июля Понт-де-л'Арш, которому ничего не оставалось делать, сдался. [203]

Монстреле записал, что в Понт-де-л'Арш король оставил сильный гарнизон, «в страхе перед которым большая часть крестьянства побросала свое добро и обратилась в бегство».¹⁾Теперь у Генриха не только был мост через Сену, но, поскольку он перекрывал реку и имел фортификационные сооружения, позволявшие контролировать речной транспорт, Руан в семи милях вниз по течению реки теперь был надежно отрезан от Парижа. Нормандская столица внезапно оказалась в полной изоляции, лишенная какой-либо надежды на помощь или материальное обеспечение. Король получил возможность начать неспешную осаду места, которое, как явствовало из его собственного описания, данного в письме, адресованном своим подданным в Лондоне, было «кроме Парижа самым замечательным местом во Франции».

Руан и в самом деле был замечателен, один из богатейших и красивейших французских городов с населением свыше 70000 человек. Его ткани и творения ювелиров, в обычные времена легко перевозимые в столицу по реке, были основными предметами торговли роскошных парижских лавок. Кроме красоты собора и множества богатых аббатств и монастырей, город мог похвастаться почти 70 церквями, которые находились внутри его стен. Дома состоятельных горожан, не жалевших денег на их строительство и обстановку, славились богатейшим убранством. Места собраний горожан по роскоши намного превосходили таковые в Англии.

Кроме того, что этот город был одним из богатейших и красивейших во Франции, он к тому же обладал мощными оборонительными соружениями. В нем имелся 5000-ое войско тяжеловооруженных воинов, командовал которым капитан Руана Ги ле Бутейлер, нормандский [204] дворянин с большим опытом и недюжинными командирскими способностями. Здесь же находился 15000-й отряд милиции (народного ополчения), куда входила знаменитая группа отборных арбалетчиков под командованием Алена Бланшара, еще одного испытанного воина. Артиллерией, насчитывавшей большое количество пушек, командовал выдающийся канонир Жан Журден, под началом которого находилось 2000 человек. Все руанцы были совершенно уверены в надежности и неуязвимости высоких массивных городских стен, протянувшихся на 5 миль. Для защиты от пушечного огня они были укреплены земляными насыпями. Стена имела шестьдесят башенок и пять круглых выступающих башен, которые защищали пять огромных ворот. На всем протяжении были установлены пушки. Каждая башня имела по три орудия, направленные под разными углами. Между башнями на стене стояли хорошо утрамбованные землей и готовые к бою по одной крупнокалиберной пушке. На стене, на равном расстоянии друг от друга, располагались мелкокалиберные орудия, позволявшие вести обстрел на дальнюю и ближнюю дистанцию. Кроме того, между башнями на парапете имелось восемь мелкокалиберных орудий для ведения ближнего боя. У каждых ворот стояли катапульты. (Эти подробности дает английский очевидец событий Джон Пейдж.²⁾) Городской ров с трех сторон был углублен и заполнен волчьими ямами, так как не был прикрыт Сеной. Предместья города были безжалостно разрушены, даже храмы превратили в груды развалин. В городе было прекрасное обеспечение водой и у горожан имелось достаточно времени, чтобы обеспечить себя запасами продовольствия. Так велика была уверенность гарнизона в своей способности отбить любую атаку, [205] что город давал приют всем беженцам, откуда бы они ни прибыли. Но самым главным было то, что герцог Бургундский дал слово чести, что бы ни случилось, городу он придет на выручку.

Генрих со своей армией подошел к стенам Руана в полночь 31 июля. Утром, когда руанцы пробудились ото сна, то обнаружили, что со всех сторон окружены английскими войсками. Король отлично знал психологическую сторону ведения войны. Он разбил пять укрепленных лагерей, связанных между собой траншеями. Свою штаб-квартиру он расположил в Картезианском монастыре в 1200 ярдах от восточной стены. Кларенс разместился с западной стороны в частично разрушенном монастыре, Эксетер — на севере и Хундингдон — на юге, на дальнем берегу среди развалин того, что раньше было окрестностями Сен-Севра. Глостер остановился немного севернее Генриха. Обреченный город со стороны реки был изолирован тремя огромными цепными заграждениями, растянутыми поперек Сены с помощью нескольких военных кораблей, которые поставили на колеса и с распущенными парусами для облегчения передвижения доставили к месту по суше. Сухопутный путь был протяженностью свыше четырех миль. В пяти милях выше Руана через реку был построен деревянный мост, оказавшийся значительным достижением военной инженерии того времени. Англичане нарекли его «Мостом Св. Георгия». В дно реки были вбиты сваи, между ними натянуты цепи, на которых был сделан деревянный настил. Сплошная линия осады нарушалась только укрепленным аббатством и фортом Святой Катерины на крутом склоне холма того же имени, что находились на востоке всего в нескольких сотнях ярдов южнее штаб-квартиры короля. Она была [206] частично защищена полоской болотистой земли и ее пушка полностью контролировала ведущую из Парижа дорогу, на которой с минуты на минуту мог появиться герцог Бургундский со своей армией. Еще одной занозой в боку англичан был Кодебек, городок, располагавшийся в нескольких милях вниз по течению, гарнизон и орудия которого представляли опасность для идущих вверх по течению кораблей, подвозивших англичанам провиант и пополнение. Но 2 сентября Солсбери штурмом взял холм Святой Катерины, а неделю спустя Уорвик с боями завладел Кодбеком.

Судя по той уверенности, которая прозвучала в письме Генриха, написанном 16 августа мэру и олдерменам, в котором он просил о проведении мероприятия, сродни эвакуации из Дюнкерка,^a) только наоборот, падения Кодебека король ожидал. В нем говорилось: «И молю вас о том, чтобы со всевозможной поспешностью вы вооружили так много мелких судов, сколько сможете, нагрузив их провиантом и особено выпивкой, и отправили их в Гарфлер, откуда они могли бы подняться вверх по реке Сене в сторону Руана, имея на борту упомянутый провиант для придания сил нам и нашему воинству». Лондон с великодушием ответил. Вместе с письмом он прислал «тридцать больших бочек сладкого вина, десять тирского, десять рейнского, десять мальвазии, тысячу бочонков эля и пива с двумя тысячами пятьюстами кубками, из которых ваше воинство могло бы пить».³⁾ [207]

[208]

Суть его стратегии была проста. Поскольку от его пушечной канонады было мало толка, он решил уморить Руан голодом и вынудить его сдаться. Теперь, когда Кодебек пал, провиант для его солдат мог с легкостью доставляться из Англии.

Пока Генрих ждал, когда его блокада возымеет действие, он решил, тем временем, навести ужас на окрестности, что бы там не говорили английские историки о его желании вести политику примирения. Побочный сын графа Ормонда, брат Томас Батлер, приор Килменхема и член ирландского Ордена рыцарей-госпитальеров, прибыл с 1500 ирландскими кернами в шафрановых плащах — воинами на боевых пони, вооруженных ножами и дротиками, которых король видел в Ирландии, когда был мальчиком. Хорошо зная их нрав, он в поведении с местным населением предоставил им полную свободу действий. Они совершали налеты на селения, расположенные в глубине герцогства, возвращаясь назад с отрубленными головами и даже с ребятишками, перекинутыми через лошадиные шеи. По вполне понятным причинам, нормандское крестьянство перед этими дикарями с хлыстами и волынками испытывало дикий ужас. Даже Генриха шокировали сообщения об их зверствах, вследствие чего он приказывал некоторых из них высечь. Он посылал их на самые опасные участки, когда возникала хоть малейшая надежда на прибытие подкрепления, чтобы они могли нанести первый удар.

Гарнизон продолжал осуществлять вылазки за пределы городских стен и атаковал англичан. Иногда отряды французов насчитывали более 1000 человек. Осаждавшие отгоняли их назад, хотя и несли при этом некоторые потери. Французы устраивали ловушки и [209] засады, в которые они при отступлении заманивали своих преследователей. Когда Жан Блаунт, лейтенант Гарфлера, вызвал одного из капитанов Руана на поединок, тот выехал ему навстречу и сбросил противника с седла, после чего проткнул тело мечом, а затем, привязав его к конскому хвосту, вернулся в Руан. Чтобы вернуть тело товарища, друзьям Блаунта пришлось заплатиь 400 золотых ноблей. Генрих перед стенами города возвел ряд виселиц, на которых вешал всех, кто попадал в плен. Ален Бланшар отплатил ему тем же, английских пленных он вздергивал на земляных укреплениях, привязав к их шеям собак, некоторых из них он вместе с собаками зашивал в мешки и сбрасывал в воды Сены. Единственное, в чем французы обыгрывали англичан, если можно так выразиться, так только в словесной войне. Вдохновенное отлучение от церкви английского короля, сделанное с городских стен главным викарием Руана, оказалось настолько выразительным, что вызвало у Генриха приступ ярости.

Нехватка еды стала ощущаться уже в середине августа, кроме того осаждавшим удалось отвести в сторону часть городского водоснабжения. Разразилась чума, и вскоре улицы города были усеяны грудами мертвых тел. Но руанцы были уверены, что помощь придет. Должно было пройти еще немало времени, прежде чем они начнут задумываться о возможности капитуляции.

У Генриха не было сомнений в том, что их вера небеспочвенна. Снова и снова до него доходили тревожные слухи о том, что бургундцы двигались в сторону Руана. Его солдаты бдительно несли караул, чтобы не пропустить их приближения. Однажды он даже приказал воинам лечь спать в доспехах. Руан сквозь [210] кордон англичан, мимо виселиц, умудрялся посылать своих отважных гонцов, которые молили герцога Бургундского прийти поскорее на помощь. Один престарелый руанский священник в присуствии короля Карла VI и герцога принялся кричать: «Haro!». Этот крик применялся нормандцами издревле как призыв прийти на помощь и спасти от грабителей. Герцог пообещал прийти с подмогой. В ноябре до ушей голодавших горожан дошла весть о том, что могучая армия герцога, готовая принести им избавление, была уже на марше и что ее прибытие ожидалось через четыре дня после Рождества. По этому поводу осажденные отправились в церкви, чтобы поблагодарить Господа и позвонить в колокола. Тем временем, герцог достиг Понтуаза, который располагался всего в 20 милях от Руана, но ближе не подходил. Его солдаты стали ссориться с войсками дофина, которые все были сторонниками Арманьяка. Тем временем, армейский провиант подошел к концу. В войске, пришедшем на выручку, продолжались ссоры, оно отступило до Бове, где распалось. Из гарнизона же все шли и шли умоляющие просьбы, молившие герцога Жана не оставлять их, но успеха они не возымели.

Джон Пейдж, ничем не прославивший себя солдат, который принимал участие в осаде, оставил нам волнующую повесть об осаде, изложенную в скверных стихах, написанных «грубо и не в рифму». Будучи убежденным в правоте дела короля и в том, что Генрих был «самым царственным из принцев христианского мира», он в то же время был жалостливым человеком, который от всей души сочувствовал несчастным руанцам. Он писал, что пришло время, когда у них не стало никакого другого мяса, кроме конины, а когда она подошла [211] к концу, им пришлось ограничиться кошками, собаками, крысами и мышами, а также любыми очистками овощей, которые они еще могли найти. Они даже ели корни щавеля.⁴⁾ Хорошенькие девушки продавали себя за краюшку хлеба. Рассказы о несчастьях осажденных короля не трогали. Он продолжал производить масштабные земляные работы и строить блокгаузы, устанавливая на них пушки для пресечения любой попытки оказания помощи или поставки провизии.

В начале Рождественских праздников гарнизон выпроводил из города 12000 «бесполезных ртов», надеясь, что им разрешат уйти. Но несмотря на то, что в группах изгнанников, выпущенных из каждых ворот, были только старики и кормящие матери, король приказал своему войску согнать этот несчастный исход во рвы и оставить их там под зимним небом и бесконечными потоками льющегося с небес дождя умирать мучительной голодной смертью. Дождь не прекращался на протяжении всех недель их медленной смерти. Во рву, рассказывает нам Джон Пейдж, можно было встретить маленьких двух и трехлетних детей, просивших подаяние, поскольку их матери были мертвы. Эти несчастные люди лежали на раскисшей от влаги земле и молили подать им кусок хлеба. Некоторые из них находились на последнем изыхании, другие уже не могли открыть глаз и едва дышали. Они были высохшие, как прутья.

На десять-двенадцать мертвецов во рву, что умерли тихо и без криков, словно во сне, приходилось не более [212] одного живого. Младенцев, что родились во рву, Генрих приказал собрать в корзины и покрестить, после чего так же в корзинах их снова вернули матерям.

Благочестивый, как всегда, король отметил праздник Рождества временным перемирием, которое должно было продлиться 24 часа, т. е. весь день Рождества Христова. В ров он отправил двух священников и трех слуг с корзинами провианта. К капитану Руана Ги ле Бутейлеру он послал своих геральдов с предложением пищи для голодающих и с приглашением без опасения прийти в английский лагерь, чтобы получить ее. Капитан не поверил ему и не разрешил руанцам воспользоваться этим предложением. Те, кто находился во рву, помолились за Генриха, чтобы он «выиграл свое право», если можно верить Джону Пейджу, «потому что у англичан нежные сердца».

Как Джон Пейдж объясняет (а Вегеций учит), голод способен пробивать даже самые неприступные стены. В ночь, в канун нового 1419 года было слышно, как у ворот, ведущих на мост, какой-то французский рыцарь прокричал, что хочет поговорить с бароном или рыцарем из хорошего рода. Отозвался Джильберт Умфравиль, сказав, что он рыцарь, и назвал свое имя. (Свое происхождение он вел от нормандского рыцаря, который пришел в Англию с Вильгельмом Завоевателем.) Француз поблагодарил Бога за то, что «в твоих жилах течет древняя нормандская кровь». Умфравиль устроил так, чтобы могли прийти парламентеры из Руана и обсудить с королем возможность переговоров.

Поиск по сайту: