Пер. с англ. Т. Н. Замиловой. Под общ. ред. И. П. Щерова Смоленск, «Русич» при участии ТОО «Харвест», Минск, 1996 9 страница

Во время отсутствия короля Англия под регентством Джона, герцога Бедфорда, оставалась на удивление спокойной. Восстановленные Генрихом законность и правопорядок продолжали держаться, а после победы при Азенкуре его репутация гарантировала и дальнейшее их выживание. Такому герою уже нечего было бояться всяких там сторонников Ричарда и лоллардов, несмотря на то, что в Шотландии существовал некий псевдо-Ричард, а Джон Олдкасл все еще рыскал на уэльской границе. Регент шотландцев не намерен был рисковать, пока его король находился в плену у англичан, а Уэльс был запуганной и разбитой страной. Теперь ничто не мешало Генриху вернуть графу Нортумберленду все его почести и поместья. У него не было оснований для волнений и он спокойно мог оставить страну на попечение такого способного регента, как Бедфорд.

Тем не менее, в 1416 году произошел один инцидент, который, хотя и не представлял для короля опасности, тем не менее, пришелся ему совершенно не по вкусу. В апреле Суд королевской скамьи обвинил каноника Уэльского кафедрального собора Ричарда Брутона в изменнических настроениях. Одному из своих арендаторов он сказал, что Генрих был ненастоящим королем Англии и что прав на корону не было и у его отца. Еще Брутон говорил, что целиком и полностью оправдывал то, что пытался сделать Скроуп со своими товарищами и что он сам был готов пожертвовать 6000 фунтов, чтобы только свергнуть Генриха. Следует, однако, заметить, что этот разговор имел место 14 октября 1415 года перед Азенкуром. Тем не менее, он [172] является неприятным напоминанием о том, что у многих англичан были сомнения относительно прав дома Ланкастеров на власть над ними.⁵⁾

Первыми командующими Генриха были его братья, хотя их способности значительно разнились. Агрессивный и пылкий Томас Кларенс был в команде Мюратом — стремительным всадником, идеально подходившим для атак или неожиданных бросков на территорию противника, но у него совершенно неправильным было понимание стратегии и тактики. Сфера его интересов, кроме военных действий и турниров, распространялась на геральдику, к которой у него была особая страсть. Герцог Бедфорд, крупный, массивный мужчина с огромным крючковатым носом, совершенно не похожий на красивого Кларенса, был куда более одаренным, но менее энергичным солдатом. Его пристрастие к деталям и твердость помогло ему выиграть не одно сражение на море и на суше. Кроме того, он был замечательным администратором такого высокого класса, что король без колебания назначал его регентом «домашнего фронта». Жан Фавьер особо подчеркивает, какую помощь и поддержку оказывал тот своему коронованному брату.⁶⁾ Наиболее удивительной чертой этого необычно добродушного человека, которую не разделял Генрих, была его любовь к французам, которые отвечали ему тем же. Он не только любил, но и понимал их. Глостер, самый младший и наиболее умный из братьев, был самым бесполезным — тщеславный, чрезмерно самоуверенный и твердолобый, на него положиться можно было только в тех случаях, когда ему поручались конкретные и точные задания, выполняемые им под строгим контролем. В команду Генриха входил еще один член семьи — его дядя, герцог Эксетер (Томас Бофор, бывший граф [173] Дорсет, получивший титул герцога, не передаваемый по наследству, в 1416 году). Он, как доказал это при защите Гарфлера и в победе при Бальмонте, был превосходным воином. Будучи безотказной ломовой лошадью, он часто выполнял самые ответственные задания.

«Войны во Франции превратили высшую знать в профессиональных солдат», — говорит Дж. Л. Харрис.⁷⁾ Среди этих дворян особо выделялись графы Солсбери, Уорвик и Хандингтон, — а также лорд Тальбот. Томас Монтекью, граф Солсбери, бывший всего на год моложе короля, сын фаворита Ричарда II, был наиболее выдающимся полководцем за весь период Столетней войны, не считая, конечно, самого Генриха. Генрих мог положиться на него во всем, хотя у него могли быть основания сомневаться в нем, хотя бы из-за его родителей. Профессионал до мозга костей, граф совершал смелые рейды вглубь вражеской территории, выводя своих людей из самых опасных ситуаций. В то же время он был искусным артиллеристом (канониром), таким же специалистом в проведении осад, как и король. В неменьшей степени он разбирался в штабной работе и материально-техническом снабжении. Несмотря на строгие требования к дисциплине, он был популярен в войсках. Враг опасался его. Шекспир, вероятно, точно передает мнение о нем французов:

Его отношение к пленным не вызывало восторга французов. Так, взяв замок Орсе в 1423 году, он привел его гарнизон в Париж с веревками на шеях. [174]

Ричард Бошам, граф Уорвик, был старше Генриха на 5 лет. Вместе с ним он воевал еще против Глендоуэра. Это был алчный тип странствующего рыцаря с любовью к зрелищам. В 1408 году он совершил продолжительное окольное паломничество в Иерусалим, во время которого совершал заходы к королю Карлу VI в Париже, Венецианскому дожу и главному магистру (great master) тевтонских рыцарей в Пруссии. При этом он не упускал возможности сразиться в турнирах: наибольшую известность получил его жестокий поединок с Пандольфо Малатестой. В то же время на поле боя он был надежным и находчивым командиром и отличным администратором. Король с таким уважением относился к нему, что назначил Уорвика воспитателем и наставником своего сына. Однако у графа была одна чрезвычайно неприятная черта, сделавшая его жестоким, холодным и безжалостным солдатом и политиком. Он был тем человеком, который сжег на костре Жанну д'Арк.

Еще одним проверенным в боях полководцем, сражавшимся с Генрихом в Уэльсе, был Джильберт, лорд Тальбот. Он был на четыре года старше короля. Самым младшим в этой плеяде был Джон Холланд, сын пасынка Ричарда II, которому король в 1417 году вернул только графство его отца. Он обладал несомненным талантом военачальника, удивительным для его лет. Он, 1396 года рождения, отличился в военных кампаниях 1415 года, когда возглавил первый отряд, высадившийся в Гарфлере, и с выдающейся отвагой бился под Азенкуром.

Почти ничем этой четверке не уступали сэр Джон Корнуолл (будущий лорд Фанхуп), сэр Джильберт Умфравиль (титулованный граф Ким), сэр Джон Грей [175] (ставший вскоре графом Танкарвилем), сэр Уолтер Хунгерфорд (первый лорд Хунгерфорд) и лорд Уиллоуби д'Эресби. Корнуолл был представителем «левой» ветви Плантагенетов, являясь потомком внебрачной линии Ричарда, графа Корнуолла и короля римлян — брата Генриха III. Его третьей женой была сестра Генриха IV, Элизавета, влюбившаяся в него после головокружительного представления на турнире. (По своему второму браку он был также отчимом Хантингдона.) Специалист по проведению штурма, он вместе с Хантингдоном в Гарфлере высадился первым. Во время похода, завершившегося битвой при Азенкуре, где он тоже проявил восхитительную храбрость, Корнуолл был в числе первых, кто форсировал Сомму. Сейчас, несмотря на свои годы (ему было уже хорошо за сорок), он был одним из наиболее воинственных солдат Генриха. Умфравиль, житель Нортумберленда из Редесдейла, был еще одним исключительно способным командиром — молодой человек, бывший удивительно популярным среди солдат, он обладал таким личным обаянием, которое ощущалось и по прошествии веков. Сэр Джон Грей Хетонский (брат сэра Томаса, участника Саутгемптонского заговора) был еще одним лихим нортумберлендцем, солдатом от бога. Сэр Уолтер Хунгрфорд из рода Фарлейских Хундерфордов в Сомерсете, ставший впоследствии камергером королевского двора, был раньше членом парламента от Уилтшира и Сомерсета, спикером Палаты общин. Несмотря на то, что, по преданию, при Азенкуре самообладание изменило ему, он был прекрасным воином, который на военных трофеях и выкупах за период войны сколотил себе приличное состояние. Уиллоби д'Эресби, которому к 1417 году исполнилось 32 года, хотя и не сражался при Азенкуре, [176] но всю свою жизнь он посвятил военным кампаниям во Франции, став еще одним преданным командиром.

Среди менее знатных дворян также имелись довольно талантливые воины. Многие, подобно Хунгерфорду, сумели разбогатеть за счет выкупов, полученных после Азенкура. Все они надеялись во Франции на удачу и новые трофеи. Даже если опасная и трудная служба за рубежом не прельщала их, каждый более или менее крупный землевладелец отлично сознавал, что отказом подчиниться королевской мобилизации он мог навлечь на себя неудовольствие короля. Кроме того, король нуждался в людях, которым на завоеванных землях он мог поручить административную работу. Это были люди типа сэра Джона Ассхетона (бывшего члена парламента от Ланкашира), сэра Томаса Ремпстона (рыцаря Подвязки и бывшего члена парламента от Нотингемшира), сэра Роланда Лентхолла из Херфордшира, сэра Джона Радклиффа из Вэстморленда и других. Они стали воинами в солидном возрасте, приведя с собой собственных тяжеловооруженных воинов и лучников, хотя, как мы увидим, зачастую их ждали совсем другие дела. Для завоеваний за Ла-Маншем были мобилизованы не только пэры Англии, но все земельное дворянство, включая 30 членов парламента. Большая часть их участвовала в военных действиях в качестве простых тяжеловооруженных воинов.⁸⁾ Они снискали себе славу наиболее воинственных помещиков Европы.

Генрих провел не только мобилизацию. Он заручился нейтралитетом герцога Бретанского. Бретань находилась в таких же отношениях с Францией, как Шотландия с Англией. Несмотря на то, что король Франции был теоретически господином герцога, между ними существовало древнее долговременное чувство [177] разобщенности, причиной которого служила разная национальная принадлежность. Правоведы Бретани утверждали, что «графство Бретань является отдельной, отличной от других земель страной». Их герцоги не только участвовали в церемонии коронации, проходившей в бретанской столице Рене, но у них существовал их собственный Орден Рыцарей Горностая, получивший свое наименование потому, что мех горностая был представлен на герцогском гербе и являлся знаменем Бретани.

В это время герцогом Бретани был Жан V (1399-1442), хитрый и не достойный доверия политик, у которого не было причин благоволить к Генриху, поскольку при Азенкуре был пленен его брат. Король тоже испытывал к нему страшную неприязнь. Он не забыл и не простил герцогу недавнего разгула на море его каперов. Тем не менее, герцог получил приглашение прибыть в Англию с визитом. По всей видимости, в Саутгемптоне он побывал в 1417 году. С тех пор англичане и бретанцы подписали пакет договоров, согласно которым они воздерживались от проведения военных действий друг против друга. Жан V сделал это скрепя сердце, однако неофициально немало бретонцев служило во французской армии. Несмотря ни на что, граф был реалистом. Хотя Плантагенетам он предпочел бы власть Валуа, тем не менее, он был преисполнен решимости оставаться на стороне победителей. Кроме того, по всей видимости, личность английского короля произвела на него сильное впечатление. Для Генриха жизненно важен был тот факт, что Бретань обязалась не принимать участия в конфликте и подписала мир. Это было значительное дипломатическое достижение. [178]

В ноябре 1416 года автор «Деяний» записал: «Твердая решимость короля следующим летом отправиться за море, чтобы подчинить упрямцев и сломить более чем несокрушимое упорство французов, которое не могли смягчить ни нежное козлиное молоко, ни всепоглощающее вино мщения, ни даже самые радикальные переговоры». Он добавляет, что «целью Генриха было вернуть оба меча, французский и английский, в руки законного правительства, единого государя».⁹⁾ Должно быть, он повторил собственные слова короля, который часто выражался такими терминами. [179]

Глава девятая.
Падение Кана

«Вниз поползла стена и рухнула тогда на них!»

Из работы Вегеция «Военное дело» (Перевод XV века)

«Этот ураган войны против нас был поднят народом Англии»

Жан Шартьер «Хроника Карла VII»

К марту 1417 года король начал собирать войска и корабли. Как и прежде, множество кораблей было зафрахтовано в Нидерландах, Бельгии и Люксембурге. Кроме того, некоторое количество «купцов»^a) было получено от венецианцев, а также, несмотря на то, что генуэзцы в битве с англичанами потеряли изрядное число судов торгового флота, они, тем не менее, также снабдили Англию несколькими ботами. В конце апреля Генрих выехал из Лондона в Саутгемптон. Там велась такая же грандиозная подготовка, как и в 1415 году. Количество собранного там народа, голов скота, провизии, инструментов и оружия, по крайней мере, на один порядок превышало прежнее. В «Brut of England» («Англия без прикрас») говорится об «орудиях, катапультах, всевозможных машинах, осадных укрытиях на колесах, защищенных против огня мокрыми кожами, осадных башнях, кожаных мостах, штурмовых лестницах, колотушках, лопатах, топорах, пиках, больших щитах на платформах для защиты во время стрельбы стрелков, луках со стрелами, лучных тетивах, копьях и бочках, набитых стрелами», что туда «приходили суда, груженные порохом».¹⁾ Набрано было 12000 тяжеловооруженных воинов и лучников, а также, примерно, 30000 специалистов вспомогательного состава: саперов, механиков, оружейников, кузнецов, коновалов, канониров, камнетесов (для изготовления каменных ядер) и т. п. Флот, которому предстояло переправить их, насчитывал не менее 1500 единиц парусного флота. Вторжение было перенесено на конец лета, что было связано с действиями лорда Хантингдона по обеспечению безопасности со стороны генуэзских «купцов», которые состояли на службе во французском флоте. Но даже и после этого граф Марч получил приказ «прочесать море» и проверить, не грозит ли флоту какая другая опасность, хотя ничего опасного не предвиделось. Король с большим уважением относился к военным судам. Погрузка на корабли началась 23 июля. 30 июля его вторая армада вышла в море и направилась в сторону Франции. Его корабль отличался цветом главного паруса, сделанного из пурпурного шелка с изображением королевского герба.

Генрих намеревался не только вторгнуться в Нормандию, но и завоевать ее. Его интересовало только полное завоевание Нормандии. Герцогству предстояло стать второй Гиенью. Контроль над завоеванной территорией предполагалось осуществлять посредством [181] оккупации городов, крепостей и замков, расположенных в стратегически важных местах. Количество занятых укреплений должно было быть максимальным, поскольку даже один малочисленный несдавшийся гарнизон на оккупированной территории, возглавляемый опытным командиром, мог перехватывать сообщения и провиант. Должно быть, у короля имелись карты местности, но до наших дней ни одна из них не дошла, иначе он никогда бы не смог с такой завидной точностью планировать предполагаемые операции. Говоря о воинских заслугах Генриха V, обычно вспоминают о его победе при Азенкуре, когда с помощью лучников ему удалось подавить конницу противника. Но он, в первую очередь, был артиллеристом, который выигрывал свои кампании во Франции, как и в Уэльсе, путем проведения осад. Его артиллерийский удар против французов сравним разве что с танковой атакой Гудериана 1940 года. После опустошительных походов Эдуарда III и Черного Принца города и селения по всей Северной Франции, бывшие в те времена в своем большинстве без крепостных укреплений, как и Кан, начали интенсивное строительство укреплений и крепостей, которые могли бы уберечь их от метающих камни катапульт, саперов и штурмовых лестниц. В семидесятые годы XIV века во Франции англичанам не везло, вот тогда в артиллерии начались революционные преобразования. Раньше пушки могли стрелять только каменными или металлическими ядрами, масимальный вес которых не превышал 3 фунтов. Следовательно, при осаде их значение было невелико. Внезапно появилась возможность посылать снаряды весом более 800 фунтов. Новое смертоносное оружие англичане испытали в Уэльсе. В трактате о войне, посвященном лорду Беркли в 1408 году, говорится [182] о том, что «огромные пушки сегодняшнего дня способны стрелять камнями столь внушительных размеров, что никакая стена не в силах противостоять им, что было отлично продемонстрировано на севере страны и в Уэльсе». Применение таких орудий в осадной войне, правда, еще не было испытано во Франции, в чем Генрих был уверен почти наверняка. Можно было успешно уклониться от английских луков, что во время сражений с Черным Принцем в Аквитании продемонстрировал французский военачальник Бертран Дюгеклен, но против английских пушек защиты не было.

Если победа при Азенкуре ничуть не приблизила Генриха к трону Франции, то, во всяком случае, она дала ему уверенность в том, что французы никогда не осмелятся встретиться с ним в генеральном сражении. На этой уверенности он и построил свой план покорения Франции. Будучи стратегом от Бога, он, как никто другой, понимал значение времени и умение рассчитывать, как с максимальной отдачей использовать минимальную живую силу. По оценкам специалистов, количество боеспособных воинов в Англии в период правления Генриха V не превышало 15000 человек. Его метод состоял в том, чтобы как можно быстрее захватить линию укреплений, находящихся на рубежах, откуда можно было бы ожидать контратаки французов. Затем он мог заниматься захватом городов, крепостей и замков на территории, лежащей за линией укреплений. Поскольку французы не осмелятся проникнуть в обороняемые укрепления, то обстреливать, взрывать и осаждать города, вынуждая их сдаться, он мог без всякой спешки. Ему не было нужды проводить дорогостоящие штурмы. Операции обычно завершались расположением во взятом пункте небольшого английского [183] гарнизона, численность которого порой была весьма скромной. Дальнейшее покорение французской территории он продолжал, захватывая очередную линию французских оборонительных сооружений. Широко применялась Генрихом шпионская сеть, впервые используемая им, по всей видимости, при продвижении в направлении к Кале. Их задача состояла в том, чтобы следить за продвижением вражеских войск, раскрывать их цели. Все это сопровождалось нескончаемой дипломатической работой. По словам Жана Шарти, Генрих был «хитроумным завоевателем».²⁾

Французы не могли не знать о военном приготовлении за Ла-Маншем и о скором прибытии армады. Они испытывали чрезвычайную тревогу, как и англичане в 1588 году, ожидая прибытия испанской армады. Но ввиду того, что Бедфорд и Хандингдон нанесли им поражение, кораблей, чтобы пойти на перехват флота вторжения, у них не было. По вполне понятным причинам, они ожидали, что высадка англичан произойдет в Гарфлере, хотя некоторые все же полагали, что противник может высадиться где-нибудь в районе Булони. Как и раньше, пункт назначения Генрих сохранял в тайне до самого последнего момента. Но вместо Гарфлера и Северного берега Сены, он причалил в устье маленькой речушки Тук (между современными курортами Довиль и Трувиль), высадившись на южном берегу. Небольшой отряд противника, насчитывавший всего 500 всадников, был стремительно отброшен назад. После высадки на берег король отслужил благодарственный молебен, посвятив в рыцари 46 человек и назначив Кларенса официальным главнокомандующим армией. Затем он разбил лагерь и поручил Хантингдону и Солсбери захватить крепости Бонвиль и Овильер, которые являлись [184] наиболее близкими оборонительными сооружениями неприятеля и которые сдались почти без боя. Затем он отправил разведывательный отряд вверх по течению реки Тук для проведения рекогносцировки. Ее стратегическая цель — захват Нижней Нормандии (Нормандия южнее Сены), а пока ему предстояло взять ее столицу Кан, второй по величине город герцогства. В течение первых трех дней после высадки на французский берег, Кларенс продвинулся вверх по течению Тука и взял город Лизьё, внушив такой ужас, что все его население обратилось в бегство, оставив в городке только двух престарелых калек. К 14 августу Кларенс оккупировал предместье Кана.

Основным достоверным источники информации относительно английского вторжения является Томас Базен. Нормандец, родившийся в 1412 году в Кодебеке, он во время английского вторжения учился в Париже и в 1442 году получил назначение на должность епископа в Лизье. Ему исполнилось почти сорок, когда он стал подданным французского короля, а до тех пор был английским чиновником. Он написал историю Карла VII, его сына и наследника престола, Людовика XI, получив от последнего задание изучить тяжелую обстановку в разоренных войной провинциях и внести предложения по преодолению ее. Он вспоминает о 1417 годе:

«Трудно выразить словами, какой ужас вызывало у населения [Нормандии] одно имя англичан; страх такой всеобъемлющий, что почти никто не знал о ином пути к спасению, кроме бегства. Если в большинстве городов и крепостей капитаны, у которых были гарнизоны, не запирали бы ворот и если бы население не удерживалось в узде силой и страхом, то можно ничуть не [185] сомневаться в том, что все они были бы полностью опустошены, что и случилось в некоторых местах. В самом деле, большинство людей, избалованные долгим периодом мира и правопорядка, по простоте душевной полагали, что англичане не были такими же людьми, как и все, а скорее походили на диких зверей, исполинских и свирепых, которые собирались наброситься на них и сожрать».³⁾

Опыт Базена и его собственной семьи, пережитый ими в тот год, был разделен и другими жителями Нормандии, как богатыми, так и бедными. Отец Базена был преуспевающим горожанином Кодебека. При приближении англичан в 1417 году он с женой и детьми сбежал в Верной, но голод и чума, занесение потоком беженцев, прогнали их оттуда. После чего они искали спасения в Руане и Фале, а затем снова вернулись в Руан. Они сбежали оттуда, отправившись морем в Нант в Бретани, незадолго до того, как англичане отрезали доступы к городу. В 1419 году семья вернулась в Кодебек. Но к 1431 году обстановка стала настолько опасной, что старший Базен отправился искать спасения в Руане, где умер в нищете и бедности. Это постоянное бегство от врага с теми немногими пожитками, что люди могли увезти с собой, навьючив на лошадей (если повезло) или уложив на повозки, походило на ситуацию, которая возникла во Франции в 1940 году во время германской оккупации. Единственная разница заключалась в том, что опасность, грозившая населению от английских войск в пятнадцатом веке, была куда большей, чем от германских в двадцатом. Средневековое войско, не находившееся на поле битвы, не отличалось особой дисциплинированностью. Во всяком случае, несмотря на постоянно издаваемые Генрихом [186] приказы о том, что женщины и священники не должны подвергаться никаким опасностям, он хотел усмирить нормандцев на первом же этапе своей кампании.

В недавнем прошлом нормандцам уже довелось испытать жестокость и зверства оккупантов. В 1403 году английские войска уже опустошали графство Ко, в 1410 сожгли Фекан и еще раз опустошили графство Ко в 1413. Со дня оккупации Гарфлера гарнизон его неоднократно осуществлял победоносные набеги на нормандские населенные пункты. Нормандские рыбаки и купцы жили в постоянном страхе от английских каперов, особенно после того, как «Корабль короля» взял воды пролива под свой контроль. Монах из Сен-Дени вторит Базену: «Люди не могли думать ни о чем другом, кроме укрытия где-нибудь в хорошо защищенном месте, словно пытались убежать от грозы с громом и молнией».⁴⁾

Было известно, что новый дофин Карл пребывал в Руане, так что англичане на пути в Кан без устали следили за ним, — предположительно, посредством шпионов и разведчиков. Тем не менее, дофин был сильно расстроен известием о том, что герцог Бургундский в конце июня захватил Труа и двигался теперь в направлении Парижа. Поскольку советники дофина и все эксперты считали Кан неприступным, он решил вернуться в столицу, чтобы оказаться там, где опасность представлялась наиболее реальной. По всей видимости, его военный совет был удивлен тем, что Генрих не начал немедленную осаду Руана, что было более логичным решением, хотя и не лишенным опасности для оккупантов.

Вместо этого король планировал пересечь Нормандию с севера на юг, разрезав ее тем самым на две [187] части, силой заставить графов Анжуйских принять нейтральную сторону, а затем, установив контроль над Сеной выше Руана, лишить город сообщения с Парижем, начать осаду нормандской столицы — Кана, главного города Западной Нормандии, который был ключевым пунктом первой стадии операции. Захват его обеспечил бы плацдарм для завоевания всей западной Нормандии и для осуществления второго этапа плана. Кроме того, в Кане имелся прекрасный порт, легко достигаемый из Англии. Несомненно, что эта операция была разработана Генрихом.

К 18 августа король встретился с авангардом Кларенса и окружил Кан. Это был богатый город, богатство которого достигалось за счет произвоства тканей и активной деятельности речного порта. Население его могло достигать 40000 челоек. Он был знаменит своими замечательными храмами, их насчитывалось свыше сорока. В Нормандии его называли «городом церквей». (В результате сражения 1944 года от старого Кана почти ничего не уцелело, все погибло в пламени пожаров, разрушение было довершено современным развитием кошмарной индустриальной базы города, но все же уцелело несколько памятников средневековья.) Блокада города была полной. Как бы то ни было, но предположение советников дофина частично оправдались: взять город оказалось делом нелегким. Нижняя часть его, или Новый город, была надежно защищена рекой Орн, имеющей множество ответвлений, что фактически превращало новый город в остров: в то время, как верхняя его часть, или Старый город, возвышался на крутом склоне холма за стенами мощного укрепления. Стены с многочисленными башнями, укрепленные рвами, утыканными кольями и с волчьими ямами, [188] были совершенно новыми и находились в прекрасном состоянии.

Но, к счастью, герцог Кларенс за две недели до этого побывал в предместьях города и захватил два ключевых опорных пункта до того, как их защитники смогли уничтожить их: женский и мужской монастыри. Сначала он решил не трогать их. Но когда он в доспехах, положив голову на камень, прилег отдохнуть на траву в маленьком садике, к нему ввели монаха, отчаянно желавшего спасти свой монастырь, он сообщил Кларенсу, что мужской монастырь собираются взрывать. Кларенс тотчас распорядился принести штурмовые лестницы и в ночной темноте монастырь был взят. Со вторым монастырем он поступил так же.

Тем временем население Кана, которое самонадеянно полагало, что их укрепления неприступны, вскоре убедилось, что их фортификационные сооружения уже устарели. Мужской монастырь (основанный Вильгельмом Завоевателем, который по иронии судьбы был похоронен на его территории) стоит еще и сегодня, в 600 ярдах к западу от городских стен. Свою штаб-квартиру и наиболее тяжелые орудия Генрих разместил за толстыми стенами аббатства. Отсюда последние вели обстрел крепостного вала тяжелыми пушечными ядрами, сосредоточив всю силу удара по одному месту фортификационного сооружения. Башни и крыши монастыря стали платформой для легких кульверин, которые при поддержке лучников могли обстреливать городскую зону внутри крепости. Женский монастырь, располагавшийся с восточной стороны города (основанный женой Вильгельма Завоевателя), служил еще одной площадкой для размещения орудий, расположенной еще ближе к городским стенам. С двух сторон пушки под [189] прикрытием земляных сооружений и деревянных щитов были размещены еще ближе. Ни днем, ни ночью не прекращался жестокий обстрел города. Английские пушки были настолько велики, что от первого выстрела окна в мужском монастыре растрескались. Монах из Сен-Дени слышал, что «они в страшных клубах черного дыма метали исполинские камни, производившие громоподобный шум, так что можно было подумать, что они извергают пламя преисподней». Он добавляет, что малые пушки обрушивали на них «град свинцовых шаров».⁵⁾Обстрел этот велся с удивительной скоростью. Примитивный патрон представлял собой коробку, наполненную порохом, поверх которого укладывалось небольшое ядро, и все это помещалось в казенную часть.

Затем обстрел сосредоточился на Новом городе, который мог отвечать бесполезным огнем из малых орудий, расположенных на стенах укрепления. Кроме каменных ядер, англичане использовали также полые чугунные шары, наполненные горящей паклей. Если первые разрушали каменные здания, разбрасывая вокруг себя смертоносные осколки (таким образом было уничтожено несколько цервей), то вторые подожгли немало деревянных построек. В дополнение англичане устраивали под стенами подкопы и взрывы, однако особого эффекта они не давали, поскольку защитники устанавливали на бастионах огромные бочки с водой, а также, обнаружив подкоп по колебаниям почвы, начинали рыть встречные тоннели, чтобы атаковать противника под землей.

Вскоре в стене образовалось уже несколько пробоин. В ночное время, когда не грозил град стрел, жители заделывали их камнями, балками, мешками с песком, [190] рыли позади них траншеи и устанавливали в них колья. Король призывал жителей сдаться, в противном случае помилования им не ожидать. На этот призыв город ответил открытым неповиновением.

В начале сентября с подкреплением прибыл граф Марч. Он высадился у Сен-Baa, затем прошел маршем по богатому Котантену, убивая и грабя население, и оставляя после себя пепелища. С его прибытием король решился пойти на штурм города.

Утром 4 сентября, прослушав три мессы, король отдал приказ об общем наступлении на Нижнюю часть города. Ходили слухи, что его вдохновило видение горящего креста. Первый приступ был отбит, поскольку на атакующих обрушились потоки горящего масла и кипятка, тучи негашеной извести, а также град арбалетных стрел и камней. Один молодой англичанин, сэр Эдмунд Спрингхаус, свалившийся в траншею, был сожжен французами заживо, так как они сбросили на него горящую скирду соломы, чем привели его товарищей в неописуемую ярость. Генрих велел идти на штурм второму, затем и третьему отряду тяжеловооруженных воинов. Ворвавшись в бреши, они сходились с противником в рукопашном бою. Защитники внезапно услышали шум за своими спинами, испугались и сдали свои рубежи. Это Кларенс начал одновременную атаку с противоположной стороны нового города. Человек по имени Гарри Инглес, перебравшись через груду мусора, возглавил отряд воинов герцога, пробивавшихся к центру города. В центре произошла встреча царственных братьев и они, объединив усилия, стали крушить остатки обороны. Если верить хроникам, то победители затем стали сгонять всех из уцелевшего населения, кого могли найти, невзирая на пол или возраст, на рыночную площадь, где по приказу Генриха не менее 2000 человек были злодейски убиты. Кровь потоками устремилась по улицам. Король приказал прекратить расправу только тогда, когда увидел обезглавленное тело женщины, с припавшим к груди младенцем, который продолжал сосать грудь. Воскликнув «Havoc!»,^b) он отдал город на разграбление солдатам. (Все более или менее ценное надлежало, однако, сдавать командирам.) Толпы людей, когда Генрих проходил мимо, падали на колени и молили о пощаде. 5 сентября в Лондон ушло письмо, скрепленное его печатью, как всегда любезное, адресованное мэру и олдерменам. «В результате приступа с малыми потерями наших людей Бог своей высокой милостью ниспослал нам наш город Кан... мы и наше воинство пребываем в хорошем достатке и добром здравии». Один из наиболее крупных историков короля Вог (Waugh) написал: «Для нашего чувства гордости национальным героем унизительно слышать голос тех, кто пострадал от его тяжелой руки,^c) так как, когда сломленный дух французов начал оживать, отвратительная резня в Кане была первой, о чем они вспомнили». (Это заявление со стороны Вога может быть вполне объективным, но оно в то же время является хорошим примером субъективности суждения в пользу Генриха, которой все еще подвержены английские историки.⁶⁾)

Поиск по сайту: