СОЖЖЁННАЯ КНИГА 13 страница

«Чёрт... Я опять всё провалил».

Меня охватило чёрное отчаяние. После стольких бед и потрясений, что я заслужил? Лишь опять остался ни с чем и ни с кем. Я нашёл Алессу, которая стала для меня камнем преткновения – только лишь затем, чтобы узнать, что эта сумасшедшая Далия Гиллеспи меня использовала, уж не знаю как и зачем, но использовала. Я нашёл Сибил – лишь затем, чтобы превратиться в убийцу. Я нашёл Лизу – лишь затем, чтобы снова её потерять. Но я не нашёл главное – я не нашёл Шерил. И уже потерял надежду найти её...

Когда же всё закончится? Я больше не мог терпеть этот затянувшийся кошмар. Мне была нужна моя дочь, мне были нужны ответы на все вопросы, мне нужен был свежий воздух без примеси едкого тумана, разбавленного потусторонней тьмой.

«Тогда иди, – прошептал вкрадчивый голос в голове, – негоже сейчас сдаваться. Знаешь, ты уже почти пришёл... но если будешь сидеть на этой койке и плакаться в подушку, боюсь, никто так и не оценит твои подвиги».

Я тяжело поднялся, прошагал через палату, из стен которых, казалось, сочилась кровь, и открыл дверь. Увидев то, что было за ней, я нисколько не удивился. Скорее я даже ждал это.

Я находился не в госпитале. Палата была словно отрезана от госпиталя и аккуратно перенесена в другое место. Я видел перед собой узкую полосу железной решетки, закинутую над чёрной пропастью. Мостик упирался в лифт, и я мог бы поклясться на Библии, что в госпитале таких лифтов не было.

Я подошёл к лифту, ступая по скрипучей решетке, гнущейся под моей тяжестью. Свалиться вниз я не боялся – я не отрываясь смотрел на закрытую дверцу лифта, из-за которой доносились странные звуки. Детский плач... дружный насмешливый смех... крики боли... кажется, я слышал гудение мощного пламени, властвующее над всей этой какофонией. Едва я подошёл к лифту на расстояние шага, дверца услужливо раздвинулась, представив моему взору обычную тесную кабинку. На потолке горела мутная лампа, покрытая фекалиями насекомых. Приятный сервис.

Внутри пахло чем-то кислым. Присмотревшись, я заметил, что на стенке нет кнопочной панели. Тем не менее, когда я вошёл в лифт, дверца тут же закрылась, словно механизмом управляла какая-то умная автоматика. Я услышал скрип натянувшегося троса над головой. Лифт тронулся с места, плавно спускаясь вниз. Я слышал рокот двигателя и чувствовал мерное покачивание, вызывающее приторную сладость в горле. Лифт нёс меня неизвестно куда. То есть... не совсем «неизвестно». Я-то знал, куда он меня привезёт. Туда, где суждено закончиться фильму, где обрывается плёнка.

В никуда.

Дверца открылась снова. Я увидел длинный тёмный коридор, который показался мне отдалённо знакомым. Паркет на полу... Эти обои на стенах... Синий прямоугольник окна далеко в конце коридора... Да, я всё это уже видел разок. И не где-нибудь, а в начальной школе Мидвич. С возвращением, дорогой друг.

«КАБИНЕТ ГЕОГРАФИИ», – прочитал я на двери единственного кабинета в коридоре. Кабинет был открыт, и из его сумрачных недр исходил холодный воздух. Заходите, мистер Мейсон. Спасибо, что не опоздали.

Внутри кабинет географии не изменился. Я увидел непроницаемо-чёрные окна и карту штатов в углу. Вот только все парты пропали – не иначе, пошли на списание. За исключением одной-единственной. Я, конечно, не мог быть ни в чём уверен, но полагал, что не сильно промахнусь, если скажу, что некогда за этой партой сидела и училась девочка по имени Алесса. Алесса Гиллеспи.

На лакированной поверхности парты лезвием ножика были накарябаны не очень дружелюбные надписи, сплетающиеся друг с другом:

Воришка... Иди домой... Ведьма...

Похоже, девочку не очень любили в классе. Как водится в таких случаях, не обошлось без предположений, что она ведьма. С такой-то мамашей...

Я вновь услышал молящий голосок девушки: «Мама...»

И сразу после – тихий рассказ Лизы в палате: «В Тихом Холме её редко кто не знает... Помешана на религии. Это началось, когда у неё сгорел ребёнок во время пожара в доме».

«Ты была ужасным маленьким паразитом, Алесса, не так ли?»

Буквы, вырезанные на дереве, вдруг зашевелились и потеряли форму. Я схватился за вспухающую голову. Кажется, в тот момент я впервые начал кое-что понимать...

«Помешана на религии».

«... следовали какой-то странной религии... Не христианство, нет – какой-то культ судьбы, связанный с чёрной магией».

«... у неё сгорел ребёнок во время пожара в доме».

«Отстань от меня!»

«Иди домой... Воришка!..»

Как я мог быть таким слепцом?! Ведь всё было ясно с самого начала! Лиза сама говорила мне, что Далия – религиозная фанатичка... но только забыла сказать, какой именно религии предана старая женщина.

«Не христианство, нет».

«... у неё сгорел ребёнок...»

Я вспомнил шрамы и рубцы на всём теле девушки. Ужасные шрамы, после которых невозможно было остаться в живых. Но Алесса, похоже, таки умудрилась выжить.

Подземная палата. Конечно. Мысли неслись с лихорадочной быстротой. Вот почему там была фотография девочки. Туда её и перенесли после пожара. И там девушка провела... месяц? Год? Два года? Пять лет? Скрытая от посторонних глаз, умершая для всех, неузнаваемо обезображенная, но в которой ещё теплились остатки жизни и разума... Каково это? Бог ты мой...

Вряд ли я бы смог так быстро всё вспомнить и почти всё понять. Но мне помогала невидимая рука, мягко, но настойчиво толкающая мои мысли в верную сторону. Я посмотрел на исписанную грязную парту в непередаваемом ужасе. Этот ужас разительно отличался от боязни тварей, которые охотились за мной в ночи, отличался от страха за собственную жизнь, от беспокойства за Шерил. Он был в тысячу раз хуже. На доли секунды я испытал малую толику тех чувств, что пережила девушка по имени Алесса – вернее, она сама дала мне испытать их. Чтобы я понял. И мне хватило сполна. Я почувствовал, как у меня задрожали коленки и застучали зубы. Это как внутривенное вливание абсолютного вакуума. Мне пришлось опереться обеими ладонями о парту и закрыть глаза, чтобы не свалиться, как подкошенный.

«Не надо, довольно, – шептал я обладательнице кабинета географии и всего, что меня окружало, – теперь я всё знаю... Довольно...»

Конечно, я знал не всё. Я ещё не знал, что за пожар был в доме Гиллеспи и чем он был вызван, не знал, какая существует связь между всем, что происходило. Не знал, каким образом девушка сумела превратить город в девятый круг ада. Не знал, чего хотела от неё мать, тронутая на религии древних кровожадных богов. Думаю, Алесса сжалилась надо мной и не стала пихать в меня всё сразу, иначе мне бы вышибло крышу прежде, чем я успел бы сказать «Тихий Холм».

Я вышел из кабинета географии, описывая невообразимые кривые по паркету. Наверное, если бы с меня тогда взяли анализ крови, то лаборанты сильно удивились бы и долго протирали очки. Я и впрямь чувствовал себя, как пьяный. Кровь бурлила в венах. Глазные яблоки выпирали из-под век и грозили с хлопком вылететь из положенных мест. В довершение всего с носа закапала кровь.

А за кабинетом географии был госпиталь. Его сгнившие стены и лестницы с мокрыми ступеньками, вминающимися под подошвами. Я уже ничему не удивлялся. Осознавал только, что мне нужно найти в себе силы пройти через это кошмарное «нигде», чтобы достичь заветной цели. Но я и не представлял, через что мне предстоит пройти.

Когда я ковылял мимо ординаторской, на меня из кабинета вывалилась медсестра. Я мельком увидел её спутанные чёрные волосы, остановившиеся зрачки и красный горб на шее, и быстренько дал деру. Разлагающиеся пальцы успели коснуться моей кисти. Я услышал вздох разочарования у себя за спиной. И почти сразу дверь ближайшей палаты вылетела под мощнейшим ударом. Я увидел силуэт низкой полноватой женщины в белом халате, победно вознёсшей над головой большой стеклянный шприц, предназначенный для инъекций в аорту. Внутри шприца плескалась коричневая жидкость. Такой укол мне сейчас не требовался, но объяснить это медсестре не было возможности. Я пустился со всех ног, почуяв, что этими двумя особами дело не ограничится.

И оказался прав. Двери ломались и крушились одна за другой, и в образовавшийся проём лезли орды бывших работников госпиталя, одержимые жаждой крови. Я надеялся, что это всего лишь очередные призраки, созданные больным разумом Алессы... может, ТАКИМИ она видела медработников, делающих ей уколы, когда лежала при смерти и принимала всех за монстров... неужели это настоящие люди? Нет, не может того быть. Но Сибил... у неё ведь тоже был горб, как у всех этих! Стало быть...

Топот ног у меня за спиной множился. Доктора и медсёстры уже теснили друг друга в тесном коридоре в стремлении добраться до меня и разорвать в клочья. Но количество не переходило в качество – я постепенно увеличивал разрыв. ОНИ это тоже видели, и нестройный гул вздохов и стенаний становился гуще. Я увидел впереди дверь выхода из госпиталя. Конечно же, не настоящая дверь, а лишь образ, отражение в том мире, где я находился. Хотя бы потому, что я не увидел следа пули, пущенной из пистолета Кофманна, на белой штукатурке над дверью. Стена была целехонькой.

Ручка двери изменилась. Она превратилась в круглую медную втулку с выгравированной на ней печатью Самаэля. Мне такая реставрация была не слишком по душе, но что поделаешь. Я с силой крутанул втулку, отворяя дверь. Хор плачущих голосов за спиной стих. Я знал, что если обернусь, то увижу опустевший коридор. Но мне не хотелось задерживаться в этом жутком подобии госпиталя. Я хотел идти дальше. Чем быстрее я доберусь до донышка этого мира, тем лучше. Тем лучше для Шерил.

И что, интересно, будет за этой дверью, мрачно подумал я. Подземная церковь? Торговый центр? Или...

– Гарри?!

– Лиза...

В её голосе была радость и надежда. А в моём собственном я не услышал ничего. Ноль эмоций. И это меня испугало.

Лизе вроде бы полегчало с той поры, когда я видел её в последний раз. Почти вернулся здоровый цвет лица, а дрожь исчезла. Она стояла, прильнув спиной к противоположной стене каморки. На голых стенах была только ржавчина – этим здешний интерьер исчерпывался.

– Что случилось? – спросил я. Лиза не двигалась, и губы её беззвучно шевелились. Она смотрела прямо на моё лицо. В глазах слёзы, и они явно не были первыми: всё лицо Лизы было мокрым, на коже остались светлые борозды от ручьёв, текших по щекам. Насколько улучшилось физическое состояние Лизы, ровно настолько она была повержена духовно.

– Лиза... Что с тобой?

Я сделал шаг к ней, и тут девушку прорвало. Она резко вскинула руки и протянула их ко мне, но почему-то не оторвалась от своей стены.

– Гарри! – закричала она визжащим голоском. – Я не понимаю... Почему все вокруг мертвы, а я всё ещё жива? Почему?!

Я вспомнил орду медперсонала, которая только что гналась за мной, размахивая всем, что попало под руку. И промолчал. Мне было нечего сказать.

– Я боюсь... – Лиза плакала навзрыд. – Помоги мне, Гарри... Я боюсь, что я такая же, как они... но просто не замечаю этого...

В моём мозгу полыхнула белая вспышка. Я взглянул на Лизу новыми глазами: её нетвёрдая походка, остановившиеся глаза и сереющий цвет кожи... Я это видел. Видел у её коллег, которым повезло меньше. Господи, а теперь я смотрел, как на моих глазах эта девушка превращается в чудовище.

– Лиза... – в ужасе прошептал я, пятясь назад. Лиза мучительно выгнулась, заставив себя отлепиться от стены, и я увидел, что на её шее, чуть выше лопаток, быстро набухает горб.

– Будь со мной, Гарри. Пожалуйста!.. Я так испугана... Помоги мне, спаси меня от них...

Лиза медленно шла в мою сторону, сгорбившись до самого пола. Я в животной панике шарил у себя за спиной, пытаясь отыскать исчезнувшую дверную ручку. Она... она одна из них... Мысль стучала в голове молотком, отметая всё прочее. Я так и не услышал последнюю мольбу Лизы, и её слова отскакивали от моих барабанных перепонок, зависая в воздухе.

Лиза выпрямилась. И раскинула руки, чтобы обнять меня. А может, ждала, когда её обниму я...

– Нет! – истерично заорал я и вжался спиной в дверь. Лизу всю передёрнуло, словно мои слова осыпались на неё градом пощёчин. Она остановилась и подняла неверящие глаза к моему лицу. Глаза были ещё живыми, я увидел в них невыносимую тоску, страдание и... обвинение. Лиза приоткрыла губы, чтобы что-то сказать. На её глаза вновь навернулись слёзы.

Это было последнее мгновение её жизни.

В следующую секунду прозрачные слёзы вдруг потемнели и свернулись, обретая алый оттенок. И по щекам вместо слезинки побежала уже капля густой тёмной крови. Лиза этого не замечала, она смотрела на меня... на меня... уже хищным взглядом чудовища, порождённого тьмой ночных закоулков. Кровь паучьими лапками потянулась по лбу из-под волос. В мгновение ока лицо девушки исчезло, покрытое сплошной пеленой крови. Остались только глаза, недвижные глаза мертвеца, и зрачок стремительно расширялся по мере того, как дух покидал её тело. Лиза упала на колени. Волосы на голове слиплись в жидкие красные пряди; кровь стекала по щиколоткам, забиваясь внутрь её изящных туфель. Странно, что я не лишился рассудка в тот момент.

Потом она встала. Встала и пошла на меня с низким рычанием, опустив голову. Уже не Лиза, а кто-то другой, не имеющий с ней ничего общего.

Дверь за мной пропала, оставив пустой проём. Но это уже было неважно.

Как только я сделал коротенький шаг спиной и оказался вне каморки, дверь снова появилась. Даже не дверь, а стена. Она навечно замуровала Лизу в круге кошмара и боли, которую воздвигла Алесса. Лиза присоединилась к тем, кого боялась минуту назад. И в этом был виноват я. Только я.

Разве не меня она просила, и не раз, остаться с ней и выпутать её из пут, которые охватывали её всё крепче? Разве не на меня она смотрела с вожделением и благоговением в тот момент, когда я с грохотом ворвался в её палату, как рыцарь на белом коне? Разве не мне она доверила всю свою жизнь и даже свою душу? И наконец... разве не ко мне она обращалась в последние секунды жизни, всё ещё надеясь хоть на какую-то помощь?

Которую так и не получила. На её беду, рыцарь оказался суррогатным. Рыцарь заботился только о себе. Рыцарь отвёрг её в последний момент, забрав надежду и силы на сопротивление. Как только с моих губ сорвалось категоричное «нет», законы этого мира взяли верх, поглотив искорку, которая теплилась в ней, которая была ещё способна её спасти.

Я стал убийцей дважды.

Слишком много для одного вечера...

Деревянные стены комнаты, в которую я попал, были сплошь исписаны чёрным химическим карандашом. Большинство надписей показались мне совершенно бессмысленными (попадались ещё и какие-то руны), но некоторые буквы всё-таки складывались в простые, но страшноватые словосочетания: «Дьявол здесь», «На помощь», «Убить маму». Да уж, Алесса вряд ли обожала свою шизанутую мамочку. Я без интереса посмотрел на вновь изменившуюся обстановку и пошёл вперёд, к видневшейся в глубине комнаты двери. После всего, что случилось, мне было всё равно. Я бы не удивился, даже если оказался в покоях Папы римского.

В углу комнаты стоял низкий столик. Под ней, забившись в самое глубокое место, хныкала девочка. Школьная форма на ней была поменьше, да и сама она не вышла возрастом – лет восемь-девять. Она скрывала от меня своё лицо, уткнувшись носом в накрахмаленную манжету, но я узнал её. Вот так Алесса Гиллеспи выглядела лет пять назад. Ещё до того, как познакомилась с жаром огня... но и тогда её жизнь была не сахар. Иди домой, воришка, тебе здесь делать нечего. Ей ничего не оставалось, кроме как залезть под спасительный покров столика, туда, где никто не насмехался над ней, не бил и не заставлял совершать непонятные и страшные вещи...

Мысль мелькнула мимо и рассыпалась. Призрак девочки исчез, оставив меня одного.

Дверь напротив меня скрипнула и отворилась сама собой. Я прошествовал в проём с замиранием сердца. Что на этот раз? Восставшая Сибил, жаждущая мести? Мёртвые собаки с текущей из пасти слюной? Иглы под ногти? Дыба?

Ничего этого не было. В наглухо изолированной комнате находился только видеомагнитофон, лежащий под старым телевизором. На чёрной пластмассе корпуса в одеянии из пылинок лежала видеокассета. Такие вещи были в диковинку в семидесятые годы, но уже не удивляли до обморока. Видать, прогресс дошёл и до Тихого Холма.

На панели замигал красный огонёк. Я знал, что должен сделать. Я не хотел этого, но выхода не было.

Кассета беззвучно юркнула в прорезь под нажатием моих пальцев. Экран замерцал синим сиянием. Я ждал уготованной мне участи, тупо глядя на перемежающиеся черно-белые полосы.

Раздался щелчок, и изображение пошло. До того плохого качества, что я поначалу ничего не разобрал. Какая-то смутная тень, маячащая в середине... Сквозь шипение из динамиков я слышал осколки слов и фраз, из которых никак нельзя было слепить что-либо вразумительное. Но потом картина стала чётче, и я узнал ту, которая несколько минут назад просила меня о помощи, исходя кровавыми слезами.

Лиза на экране сидела за каким-то столом, уткнувшись лицом в руки. Я не видел её лица – только волосы, рыжие и прямые, которые падали на плечи. В своей сестринской форме. Лиза, кажется, плакала – а может, это дёргалось само изображение. Её голос доносился до меня хрипло и искажённо:

–... всё ещё необычно сильный жар... не могла прощупать пульс...

Она кому-то рассказывает? Я не видел человека, который сидел по эту сторону объектива.

–... но она всё равно дышит, очень тяжело... Почти вся кожа обуглена. Когда я меняю бинты, вижу только кровь и гной...

Значит, Лиза ухаживала за Алессой, когда её принесли в госпиталь, обескураженно подумал я. И ей это давалось нелегко. Она была слишком чувствительна, чтобы день за днём видеть невыносимые страдания девочки.

Изображение опять начало заносить «снегом». Голос отдалился:

– Почему? Что ещё удерживает этого ребёнка живым?!

Лиза окончательно исчезла за грядой помех, и последнее, что я услышал, был её отчаянный выкрик:

–... не могу больше терпеть... пожалуйста!..

Плёнку зажевало. В недрах аппарата послышался режущий звук, и экран погас. Впрочем, ему незачем было больше работать. Своё дело он сделал.

Я поднял голову. Только что впереди была стена. Теперь там появился разлом. Не широкий, но я мог протиснуться.

«Алесса... Почему ты так жестока?»

Лиза жалела её, хотела помочь. Она сделала всё, что от неё зависело, чтобы облегчить страдания Алессы. И вот... благодарность. Девушка превратила её в чудовище. В то время как я спокойно разгуливал по её внутреннему миру, рассматривая записи и расстреливая людей. Несправедливо...

Подойдя к разлому, я увидел за ней свет от тусклой керосиновой лампы. Посреди комнаты стояла железная койка с ремнями для умалишённых. Но человек, который лежал на койке, не был похож на умалишённого. Не кричал, не вырывался, даже не шевелился. Лицо было старательно прикрыто куском белой ткани, но я увидел руку пациента, выглядывающую из-под покрывала. Лучше бы не видел. ЭТО походило скорее на фаршированное желе, чем на человеческое тело.

Пока я боролся с потугами к рвоте, откуда-то справа зазвучал спокойный женский голос:

– Что ж, всё идёт согласно плану. Пока он находится в чреве, он надёжно защищён.

Далия Гиллеспи. Это была она. Она сожгла собственную дочь... теперь стояла в палате, где Алесса лежала полуживая-полумёртвая, и довольно потирала руки.

– И когда он выберется?

Это уже другой голос, мужской. Густой бархатный баритон, в котором сквозят металлические нотки. Где-то я слышал эту сухую речь с мэнским выговором. Я прижался глазом к проёму, но так и не смог никого увидеть. Хотя угол обзора вроде был шире некуда.

– Есть проблемы, – сказала Далия. – Половина её души потеряна. Вот почему он пока недвижим. Нужно ждать, пока обе половинки снова не сольются и душа не перестанет скрываться под внешней оболочкой.

О чём они говорят? И, чёрт побери, где они сами?!

Внезапно я понял. Я не видел разговаривающих, потому что их здесь не было. Это были не люди, а призраки. Отпечаток давно минувших событий, сохранённый в памяти Алессы. И я сейчас становился свидетелем разговора, который, быть может, происходил многие годы тому назад.

И я наконец узнал мужчину. Да, я уже слышал этот говор, но во время наших недавних встреч Кофманн был напуган до оседания голоса, поэтому я не сразу узнал обычный тон доктора.

– Ты хочешь сказать, что это не сработает? Мы так не договаривались!

В голосе Кофманна слышалось разочарование и возмущение. Далия поспешила её успокоить:

– Нет. Нужно просто немного выждать. Не бойся, обещание не будет нарушено.

Чёрт знает что! Я не понимал ни слова. Мой взгляд снова зацепился за изжаренную руку, но на этот раз я смог увидеть сквозь почерневшую кожу поверхность ржавой больничной койки. Ещё один призрак...

– Но ведь сейчас она очень слаба, считай что её почти уже нет, – Кофманн заговорил более спокойно, – долго мы ждать не можем. Если у нас не получится найти эту половинку души...

– Всё будет, – Далия уверенно прервала доктора. – Ребёнок, в котором заключена половина души, сейчас чувствует боль... и зов – зов Тихого Холма. Зов приведёт его туда, куда нужно, и когда нужно.

– Но это будет нескоро, – Кофманн говорил полувопросительно-полуутвердительно. На том диалог кончился. Обожжённое тело, лежащее на койке, поблекло, затуманилось в свете лампы и исчезло. Исчезли и голоса. Убедившись, что никого не осталось, я пролез через проход...

... и увидел печать Самаэля во всю стену. Не красную, а чёрную. Печать светилась темнотой – именно так, не светом, а темнотой. Она пожирала остатки лучей, которые задержались в комнате. Отсюда не было выхода. Панически обернувшись, я увидел, что исчез и проход. Стены потекли вниз, как краска, расплесканная на стекле. За ними были голые остовы красноватых решёток.

«... жители следовали какой-то странной религии... Они старались вызвать древних богов города...»

«... древних богов...»

Я громко застонал и схватился за голову.

Всё время, с самого начала, я шёл к Абсолютному Пониманию. Собирая правду по клочьям, теряя близких и друзей, но упорно пробираясь через заросли терновников. И желанная цель настигла меня здесь. Я понял всё. Может, понял не я, может, меня ЗАСТАВИЛИ понять – но дела это не меняло. Было слишком поздно. Истина влилась в меня.

Я вспомнил Шерил, напряжённо вглядывающуюся в темноту города сквозь лобовое стекло. Я снова увидел её тонкий пальчик, указывающий на размытую фотографию, когда она говорила: «Где это?». Увидел задумчивую морщинку на её гладком лбу.

Я услышал обрывок только что подслушанного разговора: «Ребёнок, в котором заключена половина души, сейчас чувствует боль... и зов – зов Тихого Холма».

Я увидел себя, склонившегося над картой и рисующего маршрут в Тихий Холм. Увидел, как задрожал карандаш в пальцах, когда я понял, что это те самые места, где мы с Джоанной некогда нашли Шерил.

Увидел блестящий свёрток, лежащий у обочины...

Вот она, желанная правда. Радуйся, Гарри, и торжествуй. Шерил... моя дочь. Она и была той самой, в которой была заключена «половина души». Семь лет назад... да, семь лет назад жители Тихого Холма с ужасом прочитали в газетах о страшном пожаре в доме Гиллеспи. Пожар унёс с собой совсем ещё юную жизнь, жизнь семилетней девочки по имени Алесса. Прискорбный случай. Но такова жестокая реальность. На том все и сошлись. На том и заканчивалась история.

Но была оборотная сторона событий. Продолжение, о котором мало кто знал. После пожара под покровом ночи из дымящихся горячих обломков странные и злые люди вытащили обугленное тело. В Алессе ещё теплилась жизнь... Они отнесли её в госпиталь Алчемилла и спрятали в подвале, где она провела не один год в выжженной пустыне кошмара. Они не лечили её, она была просто нужна им... Но они никак не могли сотворить с ней то, что задумали. Не получалось. Тогда мать девочки поняла, что совершила ошибку. Но понимание пришло слишком поздно. Вторая половинка души Алессы, отделившаяся от неё, когда огонь пожирал тело, была для культа уже безнадёжно утеряна. Она была увезена за десятки миль Гарри и Джоанной Мейсонами. Они дали этой половинке имя – Шерил, – и любили, как свою родную дочь.

Но Далия знала, о чём говорила. Прошло семь лет... и однажды ночью, лёжа в своей кроватке и считая трещины на потолке, Шерил услышала зов. Она не понимала, что с ней происходит, и это её пугало. Болезненно-свербящее чувство подняло её с постели и заставило подойти к окну, туда, где ей в лицо улыбнулась далёкая луна. Шерил увидела пустую улицу, покрытую мраком, редкие огни автомобилей... и город, что находился далеко-далеко от нашего дома. Город, расположенный близ озера Толука.

Зов Тихого Холма.

Шерил вернулась в этот туманный город, чтобы воссоединиться со своей половиной, которая всё эти годы тихо мучилась, прикованная к железной койке. И когда после аварии отец лежал без сознания, она тихонько выбралась и... ушла. Ушла к Алессе.

Спустя семь лет ритуал, проведённый над дочерью Далии Гиллеспи, наконец начал давать плоды.

Только что это за плод?

К сожалению, я знал ответ и на этот вопрос...

Лиза говорила, что ОНИ старались вызвать древних богов города. Я сам слышал слова Далии у койки Алессы, и она говорила о зародыше, хранимом в Алессе и зачатым в огне того бушующего пожара – о том, что пока вторая половина души Алессы не будет найдена, зародыш будет лежать без движения.

Они хотели вернуть его. Вернуть Бога этого города. Который был здесь с незапамятных времён, но теперь ушёл. Я сомневался, что этот Бог способен привнести в наш мир хоть каплю чего-то светлого.

Алесса понимала это тоже. И сопротивлялась, пока могла, метаясь по всему городу, чтобы Шерил не нашла её. Она тоже не хотела воссоединения.

Но хитроумная комбинация Далии сработала отлично. Я сам, собственной персоной, помог женщине поймать дочь и силой отнести туда, куда уже всё было приготовлено для рождения Бога. Туда, где должны были умереть и Алесса, и Шерил. Два убийства я совершил... но, похоже, это было далеко не всё.

Время остановилось. Стены из решёток, окружавшие меня, пали, и я увидел, что стою в тесной комнатке без окон. На столе горела лампа, освещая коллекцию бабочек, нанизанных на иголки, которая висела на стене. Рядом была детская кроватка, аккуратно заправленная. Этажерка с книгами (наряду с «Затерянным миром» и «Алисой в стране чудес» я увидел много старинных книг в бесцветных обложках, на которых были видны странные символы). Шкафчик... Ситцевое платьице, одиноко висящее у кровати. Кто-то грубо раскидал по полу кипу тонких тетрадей, исписанных каракулями. Тут и там валялись игральные карты.

Это была комната Алессы. Самая глубинная точка, сокровищница её внутреннего мирка. Я достиг её. Да, теперь я знал всё. Иначе бы меня сюда не впустили.

Я присел, с содроганием раскрыл первую тетрадь. Корявые рисунки, так похожие на те, что любила делать Шерил. Но мрачные и жестокие. Вот человек с двумя головами... Страшилища, которые мне и не снились. Я вздрогнул, увидев изображение пчелы с человеческой головой, кишащей могильными червями.

Так я и знал. Все эти монстры... Конечно, их не было на самом деле. Их вообразила Алесса и поместила в мир кровавого кошмара, созданный ею.

Нет, подумал я, уронив тетрадь обратно. Не ею. Алесса не главная виновница всего, что случилось... Это ОНИ. Свита Далии Гиллеспи. Те нелюди, которые правили в Тихом Холме, пичкая туристов наркотиками и сжигая маленьких девочек, чтобы вызвать каких-то богов. Из-за них всё и началось.

Дверь, которая была впереди, громко щелкнула, сорвавшись с замка. Я даже не поднял головы. Эта дверь вела к полю Армагеддона. Шерил... Я знал, что она за этой дверью. Не знаю как... но я это чувствовал. И ещё чувствовал присутствие там чего-то очень опасного, даже противного. Может быть, это было то, что они называли «Богом». Но я должен был открыть эту дверь. Достаточно этой ленивой болтовни. «Богом» я не являлся, но собирался спасти её. Нет, не её... их всех. Ради Шерил. Ради Сибил. Ради Лизы...

Я открыл дверь. Длинная лестница вела вниз. И я начал спускаться. Спускался, спускался и спускался... Я чувствовал себя букашкой, ползущей по бесконечной веренице мачты. И ещё я слышал вокруг себя голоса, носящиеся в пустоте. Голос женщины и девочки, которой было тогда всего семь лет. Голоса прорезали толстую ткань времени, чтобы влиться в мои уши.

«Нет! Нет, я не хочу!..», – сквозь слёзы.

«Делай то, что говорит мама», – это Далия. Всё такая же, как и сейчас, две с половиной тысячи дней спустя.

«Нет... Я не хочу делать это!»

«Прекрати, Алесса. Ты же знаешь – то, что ты сделаешь, принесёт всем долгожданное счастье. И тебе в том числе».

«Но, мама... Я просто хочу быть с тобой. Только вдвоём... Пойми, прошу тебя, как ты не можешь понять...»

«О да, я поняла. Возможно, мама и в самом деле была неправа», – от ядовитого ехидства в голосе Далии я заскрипел зубами.

«Мама?» – оживилась Алесса.

«И почему я раньше об этом не задумывалась? Ведь твоё согласие нам совсем не обязательно. Время пришло, нет причин ждать больше... Я могу сделать это сама».

«Мамочка!» – вопль нескрываемого ужаса. Кажется, Далия её куда-то тянет.

«Ма-а-ма!..» – и всё затихло вдали.

Звуки стихли, остался только лязг железных ступенек под ногами. Я шагал дни, ночи, года, прежде чем увидел далёкий свет. Свет рос, превратившись в пылающий факел. Я увидел знакомую круглую решетчатую арену, в центре которой темнела печать Самаэля. Но на этот раз здесь меня ждал не раздельноголовый монстр, а кое-что похуже.

Поиск по сайту: