Двуликая сытость

Страх и перестраховка.

Досрочную старость можно предупредить.

Предостережение энтузиастам

— Дедушка, а голод не тетка? — спросил я как-то в малолетстве у своего деда. — Он дядька, да?

— М-да. Дядька... С большим мешком.

Тяжело усмехнулся... Я не знал еще, что он пережил два настоящих голода: в гражданскую и до того. По вокзалам и рынкам в те времена промышляли «мешочники»... Решил: тетка — она тетка и есть: какая-никакая, а накормит и спать положит. А голод — нет. Голод — дядька с черным страшным мешком, хватает ребятишек, запихивает в мешок и уносит...

Раз или два этот жуткий дядька приснился мне.

Люди боятся голода. Даже сытые, давно сытые и сверхсы­тые — все равно боятся.

Пережившие блокаду (я познакомился потом со многими из ленинградцев) долгие годы спустя не могли отделаться от неукротимого желания наедаться впрок, обследовать продук­товые лавки, покупать, копить, запасать... Или просто смот­реть: как рубят мясо, как режут хлеб, рыбу... Не дай Бог выкинуть на улицу корку!

Все это понятно. Но почему и у тех, кто никогда не испы­тывал голодных мучений, такой явный, такой упрямый страх перед голодом, пусть и воображаемым?

Дядька Голод слишком хорошо знаком нашим генам. Тыся­чи и миллионы лет он бродил за нами со своим черным мешком. Это он загнал нас на деревья, вместе с диким зверь­ем, а потом принудил бежать куда глаза глядят; это он заста­вил нас сделаться упрямыми, жадными, запасливыми и скупыми. Это его работа: безмерность аппетитов и притязаний, это он научил преследовать и убивать...

И как теперь осознать, что тот же самый изувер за те же самые миллионы лет умудрился стать нашим охранителем, лекарем и санитаром? Как вспомнить, что ему мы обязаны выживанием тех, кому грозила бы гибель от бесконечных инфекций, тяжелейших травм, от ядовитых укусов и отравле­ний? Как убедить себя, что этот каннибал стал столь же необходим для нашего тела и души, сколь насекомые, грабите­ли растений, — для размножения этих растений?.. Но гены помнят не только плохое.

«Не ешь. Подожди. Пока воздержись. Ведь еда — это рабо­та, ведь еду надо переварить, расщепить, усвоить, успеть нейт­рализовать яды. разогнать, распределить, разложить по клет­кам и органам. Не могу я сейчас этим заниматься, не в силах, других забот слишком много... Отравит меня пища, не справ­люсь. Подожди, не ешь... Дай лучше отлежаться, отдышаться в покое, дай выходиться... Я скажу тебе, когда можно и нужно будет, но не сейчас, слышишь?..»

Так обращается к нам тело в немощи, болезни и поврежде­нии. Так призывает оно на помощь сурового дядьку. Ибо нет у него никакого другого спутника, с которым оно было бы так давно и близко, так интимно знакомо... Ибо научилось оно, за эпохи отчаянной борьбы, брать у него силу и сбрасывать в черный его мешок болезни и яды. Ибо знает, последнею глубиной каждой клетки, что у голода два лица: одно мрачно-яростное, мертвецкое, а другое — ясное, просветленное...

«Что за глупости?! Почему это я должен морить себя голодом?..»

Не морить, а спасать, глупый человек. И не голодом вовсе. Разумным пищевым воздержанием.

Не столь давний эксперимент показал возможность естест­венного долголетия. Лабораторные крысы, если их с детства и далее кормить сколько влезет, живут себе спокойно, мирно жиреют, болеют, а затем, как полагается, стареют и подыхают. Крысы той же породы, которых кормят качествен­но полноценно, но количественно ограниченно, показывают иной тип развития. Они достигают несколько меньших разме­ров, не акселераты, зато активнее, подвижнее, сообразитель­нее и живут на 2 5-50 процентов дольше, причем значительно дольше сохраняют активность и способность к размножению.

Крысы — ладно, мало ли чего не покажут крысы. Я им и сам, признаться, не очень-то доверяю. Однако и народный, и медицинский опыт давным-давно подтвердили то же самое. «Держи брюхо в голоде, голову в холоде»...

Дядька Голод жесток и страшен, но по крайней мере откровенен, не прячется. А тетка Сытость ласкова, вкрадчива, усыпляюще-безмятежна; убивает потихоньку, мало-помалу, оставаясь как бы ни при чем...

Двуликость питания. Как убивается миллион лошадей.

Мы говорим: это полезно, а это — вредно. Да, но относитель­но. Ядовита, в сущности, всякая пища (недаром, может быть, и корни слов так близки: траво-яд-ное, плото-яд-ное). Любая еда, введенная непосредственно в кровь или ткани, вызовет моментальное отравление, шок, разрушение. Страшно даже и представить себе, что произойдет, если чудесный морковный сок ввести внутривенно. Все постороннее, все не свое, если только не перерабатывается, не подвергается у-свое-нию, на­силует и убивает. Затем и нужен этот громоздкий перегонный аппарат — желудок с кишками, печенью и поджелудочной железой, — чтобы превращать яды в еду.

Мы говорим: Природа позаботилась, приготовила... Да глу­пости же, ничего подобного. По меньшей мере наивно предпо­лагать, будто какое-то растение или животное когда-либо лелеяли мечту угодить в наш желудок. Все живое живет для себя, а для других — как получится. Никакая природная пища никогда не была рафинированно-идеальной. Всегда — увы, как и в человеческих отношениях — накладки, осложнения и немалая доля принудительного ассортимента. Хочешь полу­чить углевод, белок, витамин, микроэлемент, без которого не прожить? Вот, изволь, но прими в нагрузку и пищевой диатез, аллергию и прочее, получай вместе с нужными вещами — ненужные и опасные, управляйся, как можешь. Даже и свое-то собственное, чисто внутреннее, чуть отклонившись, изме­нившись неуправляемо, поднимает разрушительный бунт и грозит уничтожить и виноватых, и правых. Ваша печень, этот колоссальный по сложности, да и внушительный по размеру биохимический фильтр, пропускает через себя за жизнь коли­чество ядов, достаточное для одномоментного убийства мил­лиона лошадей (пересчитывать на людей не будем). Как ей удается все это нейтрализовать? Как не погибаем мы, поедая свиную печенку?..

Питание — это прежде всего борьба. Борьба с внешним — за внутреннее, с чужим — за свое. Борьба с пищей — за пищу истинную.

(Все это справедливо, заметим в скобках, и в отношении пищи духовной).

Схватка в полости пищеварения — еще самое начало, авангардная рукопашная. Еще кровь, еще лимфа, еще клетки соединительной ткани участвуют в этой битве. Уже давно все, кажется, переварено, всосано и использовано, а почки, и кожа, и легкие продолжают выделять, выбрасывать, исторгать всякие ненужные примеси и отходы...

Обратите внимание на свою кожу и волосы на второй — третий день после жирного, обильного стола. Вы обнаружите, что ваши сальные железки переполнены тем, что называлось на столе сливочным маслом, икрой, ветчиной, тортом... Теперь это надежнейшая основа для расцвета угрей и фурункулов. То же самое плюс еще многое — в ваших лимфатических желе­зах, в капиллярах и клетках разных органов. Четыре дня подряд вы кормили своего ребенка, склонного к ангинам, котлетами и жирным мясным супом. Не удивляйтесь, если на пятый - восьмой день у него опять заболит горло, и не вините мифическую «простуду».

Что не может быть выведено — куда ему деться?..

Накапливается. Как мусор, как хлам и пыль в доме. Как ржавчина в трубах, как мерзость в отстойниках...

Нет, не только в виде жирка на брюшке и двойных-трой­ных подбородков. Это еще полбеды, это даже и не всегда показатель. Есть и гармонично полные люди, вовсе и не пере­едающие, одетые в свой уютный жирок, как иные одеты в волосяной покров. А иные худощавые, кажущиеся чуть ли не истощенными, на самом деле таскают в себе массу лишнего, разлагающегося, отравляющего. В каждой клетке остаются свои помойные ведра, которые мы, увы, забываем вовремя выносить.

Не осудите меня, читатель, за некоторую неэстетичность сравнений: мы говорим о деле жизненно важном, и тут не до благозвучия. Дом своей души мы загаживаем. И вот почему мы болеем тем, чем могли бы не болеть, и стареем досрочно и некрасиво. И душа страдает: свалка отбросов — не самое лучшее для нее место.

Уважаемый В. Л.!

В прошлом году мы обменялись с вами письмами, а потом я по вашему любезному предложению послал вам письмо с подробным описанием моих болезненных симпто­мов, фотографией и некоторыми медицинскими анализами. Вы ответили. Прошло еще более года, и с середины мая я опять в депрессии. Работоспособность где-то около нуля, утомляемость чрезвычайная, разбитость, развинченность. Лю­бое пустяковое дело вырастает в трудноразрешимую пробле­му, а серьезные дела вообще не под силу. Сколько можно так жить? Антидепрессанты не помогают, я только теряю послед­нюю энергию, «балдею» и сплю. Все на свете утратило привле­кательность. Сон не дает отдыха.

Вспоминаю, что в прошлые годы депрессии чаще были летом, с конца весны. Периоды с признаками повышенной фазы, как правило, приходятся на зиму, но в это время усили­ваются и стенокардические боли. Три зимы подряд я по меся­цу пролежал в больницах, а в этом году уже с диагнозом «мелкоочаговый инфаркт». Давление подскочило, особенно нижнее. Чай и кофе совершенно не тонизируют. Хромаю на обе ноги — на работе и дома. Отчаяние. О больнице больше не может быть и речи, не могу себе этого позволить.

Мне 45 лет. Ответственность за семью. Спрятаться некуда, только под одеяло. Просыпаюсь ночью, смотрю на часы. Если времени час, два или три — хорошо, еще довольно далеко до необходимости шевелиться. Четыре — тоже ничего, пять — уже хуже, приближение шести переживается почти паниче­ски. Играть свои жизненные роли без капли вдохновения мучительно, а «зрители», окружающие, видят только, что роли играются плохо,. Кто же будет помогать?

Вы писали о пищевых воздержаниях. На пониженных обо­ротах потребляется и так мало пищи. Если от нее совсем отказаться — откуда взять энергию?

Не хочу верить, что положение безнадежно, но слишком многое убеждает (...).

Б. Н.

Случай тоже в достаточной степени «мой». Сравнительно мягкая форма так называемой циклотимии — более или ме­нее периодических расстройств настроения по типу «подъ­ем — спад», гораздо реже «норма — подъем».

Обидно впасть в депрессию с середины мая. Обидно впасть в депрессию с середины жизни. Обидно впасть в депрессию когда бы то ни было. А здесь еще и явные признаки настояще­го преждевременного старения, и довольно грозные...

Уважаемый Б. H.!

В отчаянии вы спрашиваете: кто же будет помо­гать? Самому справиться с собой в таком состоянии трудно, согласен. Но ведь у вас много помощников, о которых вы забыли. Все они доступны и только ждут вашего приглашения. Общее имя им — ОК, я уже писал вам кое-что об этом.

Сейчас, в депрессии, конечно, нелегко что-то предпринять, все кажется непомерно сложным и непосильным. В такие моменты обычно возлагают надежду на лекарства или на больницу — но вы категорически возражаете, ищете другой выход. Что ж, тогда остается терпеть и ждать: депрессия у вас не впервые, и вы хорошо знаете, что она пройдет и на этот раз. Да, ждать и терпеть. Но не пассивно, а в непрерывном посильном действии. Выйти на прогулку, пройтись более быстрым шагом, чем обычно, принять освежающий душ, дважды среди дня минимум на 15 минут расслабиться, устремив свои помыслы к выздоровлению — все эти меры вполне осуществимы и, хотя не дадут немедленных результа­тов, помогут продержаться самое трудное время.

Основное же для вас — и сейчас, и особенно в дальней­шем, в светлые периоды, — правильно понять суть своего страдания и наладить меры предупредительные.

Вот в чем суть. Депрессия ваша — только симптом, вернее, один из симптомов общего неблагополучия. Организм един, все в нем взаимосвязано, и очень редко бывает, чтобы разные болезни у одного и того же человека имели принципиально разную основу, нет, весь «букет» произрастает обычно из одного корня. В вашем случае (широко я не обобщаю) этот корень — засорение организма продуктами его же собствен­ной жизнедеятельности, обменными шлаками. Последствия в виде различных симптомов приобретают свой ритм, периоди­ку, (так же, грубо говоря, как периодически засоряются, ска­жем, водопроводные трубы и любые механизмы, если ими регулярно пользуются, но не чистят).

Организм производит самоочистку, разумеется, но непол­ную. Без вашей поддержки ему с этим не справиться.

Значит, стратегическая ваша задача — помочь организму наладить внутреннюю очистку. И делать это не как придется, а заблаговременно и постоянно.

«Пониженные обороты» — вовсе не «отсутствие энергии», а лишь ее неиспользование. Нарушение расхода, а не прихода. В свое хорошее время вы явно переедаете, двигаетесь же явно недостаточно — ив хорошее, и в плохое. Сосудистые неполад­ки кричат вам о том же.

Организм сам вам подсказывает. Необходимо перейти на качественно иной энергетический баланс. Помимо принципа «меньше есть, больше двигаться», резко ограничить потребле­ние мяса, животных жиров, соли и белого сахара. Кстати, то, что при депрессии аппетит понижен, говорит о том, что САМ организм противится введению в него пищи, САМ хочет пере­строиться на режим очистки. Помогите же ему!

Регулярные пищевые воздержания (плюс весь ОК!) помо­гут вам в период депрессии если и не вовсе ее устранить, то уменьшить до пределов переносимости; в периоды хорошего тонуса — если и не полностью предупредить спады, то все же, с большой вероятностью, ослабить их крутизну, сбалансироваться.

Нет, речь идет не о голодании. Я рекомендую вам кратко­временные воздержания от приема пищи, на срок от одних до максимум трех суток, воздержания вполне физиологичные, природно высоковероятные. Еженедельно вы можете прово­дить суточные пищевые воздержания, дважды в месяц — двух­дневные (тогда одно очередное суточное пропускаете), а трех­дневные — примерно один раз в полтора месяца.

Для начала целесообразна такая последовательность. По­пробуйте для упражнения выдержать 24-часовое полное воз­держание от пищи (с соблюдением всех правил!). Убедитесь, что ничего страшного. Через неделю — 48-часовое, двухднев­ное. Еще через полторы недели (через 9—10 дней) — трехсу­точное. Затем сделайте перерыв, «отдых от воздержания», на три недели, но эти три недели постарайтесь провести как можно подвижнее, в общении с Природой, на свежем воздухе. Вполне вероятно, что к концу этого срока или еще раньше депрессия с вами распрощается. Если нет — не отчаивайтесь, не спешите с выводами. Вам надо сбросить с себя шлаки многолетней давности, сразу это не дается. Повторите ту же последовательность, при этом переходите на регулярное еже­недельное суточное воздержание. В любом случае это без­вредно, а пользу приносит огромную. Введя очистительные разгрузки в систему своей жизни (плюс весь ОК.!), вы почув­ствуете себя другим человеком. И — залог тому опыт мно­гих — увеличите шансы на гармоничное долголетие.

Еще несколько замечаний о пищевом воздержании. Будь­те гибки. Соотноситесь и со своим самочувствием, и с пого­дой, и с обстановкой. Если дело идет к значительному потеп­лению, в любое время года, то имеет смысл провести если не полное воздержание, то разгрузочный день на фруктах или просто попоститься: это будет соответствовать Природе и уменьшит риск неприятностей при следующем перепаде в похолодание. В сырость с низким атмосферным давлением тоже нужно быть особо осторожным в еде, ибо в таких условиях выделительные функции организма слабеют.

В командировках и гостевых поездках проводить полные пищевые воздержания нереально, но весьма и весьма стоит уделить внимание обороне от соблазнов и пищевого насилия, увы, почти неизбежной накладки традиционного гостеприим­ства. Обижаются, если не съешь, презирают, если не выпьешь, перестают доверять, о диете и слышать не хотят, смеются — да-да, знакомо и мне. Я в таких случаях сразу же заявляю, что только что перенес небольшую холеру или легкую форму бешенства и еще не совсем поправился.

Хорошо воздержаться от пищи в поезде, учитывая и то, что тратить калории в дороге почти не приходится. Меня, не могу не заметить, всегда приводят в ужас раблезианские пиры моих почтенных соседей по купе — эти непременные курицы, пирожки, колбасы и яйца, бесконечные крутые соленые яйца. Безумцы — зачем?.. Как вы потом истратите эти чудовищные калории, куда сбросите ядовитые шлаки? Ведь они с гаранти­рованной неподвижностью прибудут вместе с вами точно к месту назначения.

Внеочередные пищевые воздержания имеет смысл прово­дить после всякого переедания и нарушения диеты, после всевозможных банкетов и возлияний. Если вы, как писали мне, в периоды подъема иногда два, три дня подряд «гуляете», то не удивляйтесь, если последующие две — три недели будут «гулять» ваши голова, сердце, сосуды, печень, почки и все остальное.

Итак, никакой безнадежности. Начинайте борьбу с собой за себя — крепитесь духом и действуйте.

Кто бы знал, какое жестокое дело — давать советы. Сто­крат врачебные, и стократ заочные. «Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется...» Иной раз кажется, что это вооб­ще устаревшая, архаическая форма, правомерная лишь в иро­ническом или пародийном звучании. «Доктор советует не пить — выпьем за доктора!» — «Доктор говорит, сахар — белый враг. По врагу!..»

Мне тоже хочется иногда попросить у кого-нибудь совета, чтобы было что нарушать.

Когда же советы личные переходят в публичные...

«А я?.. А мне что же делать?..»

Не знаю.

«А зачем пишете?»

Чтобы вы сосредоточились и осмотрелись. Чтобы подума­ли, сопоставили и намотали на ус. У вас тоже депрессия?.. У депрессий сотни причин, депрессии очень разные. «Шлаки» — причина одна из многих, не у всех главная... Да, к врачу, ну конечно. И не откладывая. ОК, в том числе и пищевые воздер­жания, ни в коей мере не заменяют специальной врачебной помощи, лишь дополняют.

Врачебный совет, став публичным, может снова стать лич­ным только через посредство личного уразумения. А в случае серьезной болезни — еще и через посредство личного совета вашего доктора. Советы могут и не совпасть — ориентируй­тесь, думайте.

...Да, и я их лечил. Я их видел — людей, исцеленных ОК с применением пищевых воздержаний, воскресших, деятель­ных, счастливых, рывший больной бронхиальной астмой, си­девший на гормонах и все равно задыхавшийся, сделался превосходным спортсменом, плавает, бегает на лыжах, лазает по горам. Молодой человек, состарившийся в 23 года, якобы безвольный, с якобы вялотекущей шизофренией, превратился в энергичного парня, заканчивает институт, обрел множество друзей, расцвел во всех отношениях. Расползшаяся пожилая дама с чемоданом недомоганий снова сделалась стройной ко­кеткой, и за нею не без успеха ухаживает 68-летний молодой человек с двумя инфарктами за плечами, ныне бегун-марафо­нец. Уверенная кандидатша в старые девы, вся в прыщах и болезнях, стала миловидным жизнерадостным существом. Бо­лезни забыты, не до того...

И все же... «Я убедился, что нет предписания, которое не довела бы до абсурда некритичная крайность». Это горькие слова Януша Корчака, врача и психолога, познавшего людей, как никто другой. Как же мне хочется, чтобы в вашем, именно в вашем случае, драгоценный мой неизвестный, эти слова оказались неверными.

Поиск по сайту: