ВЕЯНИЯ ВРЕМЕНИ

Парадоксы цивилизации. Психологи и медики в последние десятилетия много пишут о вредном влиянии на формирование характера подрастающего поколения противоречия между социаль­ным положением и эмоциональным настроем родителей. Наиболее частый конфликт такой: отец по традиции считает себя главой семьи, хотя фактически семьей управляет мать. Ребенок видит, что

отец никакой не глава, что он только мнит себя таковым. У ре­бенка пропадает уважение к отцу, появляются реакции протеста против отцовского слабоволия, возникают подобные реакции и против деспотизма матери. Конфликт между социально-психоло­гическими ролями матери и отца не носит грубого характера, в семье не пьют и не дерутся, оба родителя по-своему любят ребенка, конфликт тут более тонкий, не всеми замечаемый, но реальный. Наблюдательное сердце ребенка улавливает сущность этого про­тиворечия между отцом и матерью, и это мешает правильной идентификации ребенка со своим полом.

Не менее 80% советских педагогов — женщины. Среди них, как и среди женщин из других слоев общества, очень много разведенных, незамужних, неудачливых в семейной жизни. Есте­ственно, что их семейные проблемы отражаются и на их отношении к проблемам семьи, преподносимым ими своим ученикам. А это может драматически отражаться на формировании системы ценностей у учеников.

И никогда, конечно, нельзя забывать о существовании поло­вой круговой поруки (даже бессознательной): мужчины чаще всего на стороне мужчин, женщины — на стороне женщин, женщи­ны, как правило, винят в своих неудачах мужчин, и наоборот. Поскольку среди учителей преобладают женщины, они и могут внушать ученицам неприязнь к мужчинам, а ученикам-мальчи­кам — скрытую антипатию к противоположному полу, символи­зируемому учительницей. Опять, таким образом, приходится пока­зывать, что все в природе взаимосвязано, что разорвать порочный круг бывает сложно, но с какого-то звена надо же начинать. С нас с вами, учителя и врачи, а с кого ж еще!

На каждом витке развития цивилизации возникают такие проблемы, о существовании которых люди прежде и не подозре­вали или в крайнем случае рассматривали их как некую редкость, исключение из правил, непредвиденную аномалию. Например, вряд ли кто мог допустить еще 40—50 лет назад то, что в конце XX столетия чуть ли не в каждом интеллигентном доме будет неизменно осуждаться все, что так или иначе связано с дове­денной до карикатуры эмансипацией женщин. Особенно возму­щаются женщины. Послушаешь некоторых милых дам — можно подумать, что последствия равноправия полов куда более ужасны, нежели результаты их былого неравенства. Дескать, мужчины феминизируются, женщины маскулинизируются, общественная мораль падает, нарастает взаимная отчужденность полов, более половины всех браков через один-два года заканчиваются офи­циальными разводами (а сколько фактическими!). Короче говоря, не за горами конец света и во всем виновна цивилизация и, в частности, эмансипация. Есть даже закономерность: чем более женственна женщина, тем меньше она радуется своему равно­правию. Художественная литература давно уже стала изобра­жать слишком мужественных и даже мужеподобных женщин.

Понятно, что подобные женщины регистрировались во все вре­мена, но, безусловно, не в таких масштабах, как ныне.

А ведь все начинается с детства, с семьи...

Деловые женщины — умные, решительные, целеустремленные, материально хорошо устроенные, занимающие престижные посты, но в то же время одинокие и в общем никому не нужные, кроме сослуживцев,— переполняют нынешнюю литературу, кинематограф, телевидение. Искусство все больше и больше демонстрирует обществу и образцы нерешительных, немужественных, неделовых мужчин, легко бросающих свои позиции и безоговорочно под­чиняющихся семейным и иным властолюбцам. Роли вроде бы по­менялись. Конечно, все это не следует абсолютизировать и дра­матизировать, но и не следует не замечать эти явления: то, что сегодня литература, искусство или наука увидели еще в зародыше, завтра может вырасти в явление колоссальных размеров с совер­шенно непредсказуемыми последствиями. Врач — адвокат, а не прокурор. Долг ученого — констатировать, а не судить. Расска­зывать о явлении, а не оценивать его. Привлечь внимание к отри­цательным сторонам проблемы, стимулировать читателей к выра­ботке коллективных мер борьбы с негативными явлениями и тем самым способствовать сохранению некоей золотой середины в функционировании общественного организма.

В начале 80-х годов по советским экранам с триумфальным успехом прошел фильм американского кинорежиссера Роберта Бентона «Крамер против Крамера». Сюжет фильма прост, дра­матичен и весьма типичен для нашего времени: семья — он, она, сын; мать уходит из семьи, чтобы развить свою индивидуальность в сфере искусства, о сыне она быстро забывает. Отец же вынужден осваивать все то, чем прежде занималась его жена и что самой природой предназначено матери: отец учится кормить, мыть ре­бенка, одним словом, заменяет ему мать. Возникает много коми­ческих ситуаций, из которых отец выходит с блеском. В конце концов отец научается быть ребенку еще и матерью. Как обычно бывает в современном кинематографе, все в общем кончается бла­гополучно. Зрители то смеются, то льют слезы. Но, выйдя из кинотеатра, они начинают задумываться о том, что, во-первых, подобная ситуация встречается далеко не только в США и, во-вторых, поразительно, с каким эгоцентризмом и высокомерием отцы и матери бросают своих детей ради удовлетворения своих индивидуальных желаний, не связанных с продолжением рода. Рост женского эгоизма и наплевательского отношения к собствен­ным детям — это результат крайностей безграничной эмансипации.

Общество не может развиваться, если в нем исчезнет инсти­тут семьи. В конце XX столетия в большинстве индустриально развитых стран этот институт так или иначе страдает, разру­шается, подвергается осмеянию и презрению. Первыми почувство­вали это писатели: еще 10—15 лет назад Ф. Абрамов, В. Аста­фьев, В. Распутин и другие уже предупреждали, к каким непред-

сказуемым последствиям приведет гибель семьи. Сейчас с этими же вопросами сталкиваются люди самых массовых профессий — врачи и педагоги.

Ах уж эти инфантилы. Примерно 125 лет назад медики впервые описали особое расстройство, которое назвали психическим ин­фантилизмом. Оно регистрировалось главным образом у мужчин и до настоящего времени считается мужской болезнью.

«Блажен, кто смолоду был молод, блажен, кто вовремя соз­рел»,— писал автор «Евгения Онегина». Те, кто вовремя не созре­ли, в чьем поведении и характере сохраняется много детского, и есть психически незрелые люди, т. е. инфантилы. Выше мы немного затрагивали эту тему, сейчас остановимся на ней подроб­нее.

Инфантилизм бывает болезненный и неболезненный, гармони­ческий и дисгармонический; границы между ними текучи, нередко одно переходит в другое.

Наиболее часто встречается гармонический инфантилизм, при котором человек ведет себя соответственно более младшему возрасту. То, что нормально для шестилетнего, будет вызывать удивление, если обнаружится у десятилетнего. Отставание в созре­вании эмоционально-волевой сферы обычно заметно до 15—20-летнего возраста, потом различия сглаживаются и лишь у очень немногих заметны и в зрелом возрасте.

Гармонический инфантилизм — категория психологическая, не патологическая. Вызывается он различными неблагоприятными факторами, среди которых на первое место следует поставить социальные воздействия. Например, с кого брать пример маль­чишке вступающему в жизнь? В детском саду, в школе, в каби­нете врача, даже в комиссии по делам несовершеннолетних — нигде он не обнаруживает мужчин. Да и дома их нет: ведь из каждых десяти детей около половины, а порой и больше растут без отцов.

Мальчишка с раннего детства приучается к тому, что вокруг него одни только женщины, окружающие его чрезмерной любовью: ведь на сына одинокие женщины, как правило, переносят и свою любовь к отсутствующему мужчине. У многих мальчишек поэтому образуются нахлебнические склонности, равнодушие, нежелание брать на себя ответственность. Подобное оранжерейное воспитание ни к чему хорошему привести не может. Пока его последствия видят главным образом медики (у инфантильных субъектов чаще, чем у своевременно созревающих, возникают неврозы, наркома­нии и т. д., поэтому они чаще и обращаются к врачам), но что будет, если этот процесс не остановить?

Это был рослый, упитанный подросток, говоривший басом и самодовольно поглаживавший растительность над верхней губой. Подростку хотелось ка­заться старше, солиднее, умнее. Он предпочитал говорить размеренно, с чувством собственного достоинства, ему нравилось употреблять «взрослые» выражения, Делать замечания взрослым, поправлять их, если они в чем-то ошибались. Когда подростку советовали держаться скромнее, он краснел, вспыхивал, будто хотел сказать дерзость, но спохватывался, умолкал и лишь недовольно морщил лоб:

дескать, я с вами не согласен, но уж если вы от меня требуете послушания, то пойду вам навстречу, хотя вы и не правы. Впрочем, он был отходчив и доброже­лателен, ему не была свойственна страсть лезть в конфликты, он предпочитал компромиссы, но очень не хотел казаться трусом. Живи он в эпоху, когда были в моде дуэли, он наверняка имел бы славу самого лучшего посредника между задирами, рвущимися к барьеру. Ему бы, наверное, удавалось примирить самых непримиримых. В его душе не было огня, воли, страстности, напористости, на первый план выходили вялость, послушность, некоторое равнодушие. Это был не боец, хотя по своим габаритам вполне мог бы сойти за всесильного циркового борца. Авторитетом не пользовался: люди не любят безличностных субъектов, которые «ни рыба ни мясо». Поэтому имел не друзей, а знакомых, не было у него ни талантов, ни поклонников. Поговорить, потрепаться, что-то прокомментиро­вать, блеснуть какой-нибудь мало известной окружающим информацией, услужить кому-то, посочувствовать — вот его призвание. Это был психически здоровый человек, но неинтересный, безликий, незрелый.

Характер закаляется, преодолевая трудности. Нередко люди сами создают себе проблемы, чтобы было что преодолевать. У героя нашего рассказа не было подобного стремления — чаще всего бессознательного. Он во всем хотел быть как все. Ничем не хотел выделяться. Мне бы тихо, незаметно прожить жизнь, а на большее не претендую — всем своим видом и манерами го­ворил подросток и даже гордился этим. Вот какой я неконфликт­ный, вот какой я добродушный и незлобивый, вот как я умею ладить с окружающими, а то, что это достигается утратой соб­ственной личности, так это не страшно, все равно придется чем-то жертвовать, так уж лучше прожить со всеми в ладу, не обременяя себя обязанностями, проблемами, борьбой мнений. Мои недостат­ки — не самые главные и не самые противные. Были бы все люди такими, как я, не было бы ссор и войн. А то, что людям было бы скучно, так любая скука куда лучше мордобития, да еще в масшта­бах планеты или части света.

Подобная позиция вытекала из характера подростка и усили­вала этот характер. Что было причиной, а что следствием—■ выявить было уже невозможно.

Все это касается лиц не только с гармоническим инфантилиз­мом, но и с другими видами задержки эмоционально-волевого развития.

Инопланетяне живут в Измайлово. Выдающийся советский психиатр Г. Е. Сухарева впервые описала еще один вид инфанти­лизма — дисгармонический, когда вместе с эмоционально-волевой незрелостью, отставанием в созревании эмоций имеет место выпячивание, преувеличение, односторонняя гипертрофия тех или иных свойств характера. У одних детей, подростков и юношей на первый план выходит чрезмерная вспыльчивость, у других — неустойчивость и слабоволие, у третьих — склонность к фантази­рованию, вранью и выдумкам. В любом случае это резко нарушает социальную адаптацию этих лиц, приводя их в больницу, на скамью подсудимых и пр. Иногда жажда признания с помощью фантазирования носит столь карикатурный характер, что, как го­ворится, ни в какие ворота не лезет.

10 января 1983 года «Комсомольская правда» напечатала на­шу статью «Карлсон вернулся?», вызвавшую широкий резонанс. Одни читатели обвиняли автора в мракобесии, в том, что он консерватор, Фома неверящий ни во что и т. д. Другие удивлялись, как же в наше-то время может быть столько легковерных людей. История, рассказанная мной в газете, такова.

В московском микрорайоне Измайлово объявился 14-летний подросток, который утвержал, что в его квартире живут инопланетяне, да и сам он тоже инопланетянин. В квартиру потянулись любители сенсаций, они записывали чушь, которую нес мальчишка, распространяли записи по столице, в микрорайоне чуть не паника началась: вдруг инопланетяне нам войну объявят?

Мать подростка, видя, что он совсем заврался (и помня, что он еще с дошколь­ных времен любил присочинить, выдумать, глазом не моргнув, самую невероят­ную историю), что он настолько, как она выразилась, обнаглел, что в своих россказнях даже не задумывался над тем, чтобы у него сходились концы с концами, обратилась к психиатру, и по ее настойчивой просьбе ребенок был помещен в психиатрическую больницу.

Это был щуплый, инфантильный паренек, без всяких признаков полового созревания. Он был безудержно болтлив, весел, безмятежен. Вовсю предавшись своим необузданным фантазиям, он стремился таким образом привлечь к себе внимание. Хотелось покрасоваться. Ведь раньше он привлекал внимание лишь дурными отметками и безделием. Наслушавшись когда-то разговоров взрослых об инопланетянах, он решил подыграть легковерным, да настолько вошел в игру, настолько перевоплотился В сюжет игры, что уже без психиатра выйти из нее не мог.

Между прочим, не последнюю роль тут сыграл отец-пьяница. Он понял, что из бреда сына можно извлечь какую-то пользу, и принялся вовсю расписывать проделки инопланетян в квартире. Зеваки, коих набиралось ежедневно несколько десятков, приносили отцу заморские вина с яркими наклейками; отцу, привыкшему к бормотухе и дешевеньким портвейнам, все это льстило.

И смех и грех.

Побыл мальчишка в психиатрической больнице, стал тут фан­тазировать на другие темы, об инопланетянах начисто забыл.

Потом ушел домой, там сверстники высмеяли его подражание барону Мюнхгаузену, а тут и половое созревание ускорилось, наверстала природа упущенное. Поумнел, повзрослел, стал вполне приличным человеком, а об истории с инопланетянами вспомина­ет с довольной ухмылкой: «Подурачил ученых — так им и надо».

Конечно, не всегда так благополучно заканчиваются истории с инфантилами. Иногда в их вранье разобраться бывает очень трудно.

Что еще свойственно всем психически незрелым людям?

Преобладание игровых интересов, быстрая пресыщаемость, легкомыслие, безответственность, недостаточно развитое чувство раскаяния, эгоизм, беззаботность, необязательность и т. д. Они совершают поступки по первому побуждению, мало задумываясь над их последствиями. Им трудно отсрочить получение удоволь­ствия, они нетерпеливы, раздражительны, обидчивы. Для них вся жизнь — игра, а самым тяжелым является необходимость вести себя сооветственно возрасту. Если у них уже' имеется биологическая предрасположенность к подобному поведению, то она всегда вы­является, усиливается, заостряется, становится карикатурно вы-

раженной из-за чрезмерной или недостаточной родительской любви, из-за неправильного воспитания. Патологические роды, частые болезни после рождения, ушибы головы и т. д. встречались во все эпохи, но никогда не было так много инфантильных субъектов, как в наши дни. Дело, стало быть, не только в биологических дисгармониях, айв социальных воздействиях.

У некоторых подобных лиц длительное время имеют место остаточные явления органического поражения головного мозга. Они с годами проходят (особенно в результате каждодневного и целенаправленного лечения), но пока они не ликвидировались, возникают некоторые проблемы, создающие окружающим много хлопот. Во-первых, пока не ликвидировались остаточные явления органического поражения головного мозга, имеются трудности в поведении детей, низкая успеваемость, эмоционально-волевые на­рушения. Во-вторых, родители по вполне понятным причинам стремятся создать ребенку (чаще всего единственному) щадящие условия, всячески опекают его, жалеют... С годами он все больше и больше обнаруживает душевную незрелость. Потом все оста­точные явления органического поражения центральной нервной системы уже ликвидировались, а гармонический, дисгармоничес­кий или другие виды инфантилизма сохраняются на долгие годы.

Описываемые явления носят объективный характер, они захватывают все цивилизованные страны. В нашей стране, где дети являются единственным привилегированным классом и где их развитию уделяется очень большое внимание, нельзя оста­навливаться на достигнутом, нужно анализировать причины по­бочных явлений слишком заласкивающего, слишком бездумного отношения к подрастающему поколению. Сдувать каждую пушинку с подростка, говорящего басом и имеющего гренадерский рост, это значит заранее обрекать его на инфантильность.

Родители часто жалуются на инфантильность сыновей. А имеют ли они право жаловаться? Как они могут упрекать сы­новей за отсутствие самостоятельности или чувства ответствен­ности, если сами родители не развивали в детях эти свойства? Это все равно что упрекать ребенка в том, что он не выучил ка­кой-нибудь иностранный язык, которому его вообще не учили.

Отрочество — один из самых прекрасных периодов в жизни человека. Только отчего этот период так тяжело протекает у не­которых наших сыновей и дочерей? Не мы ли сами приложили свои руки к этому?

Особенности психологии юношества изучались с древнейших времен. Вот как, например, отзывался о молодых людях Аристо­тель: «По своему честолюбию они не переносят пренебрежения и негодуют, когда считают себя обиженными. Они любят почет, но еще более любят победу, потому что юность жаждет прево­сходства... они совсем не корыстолюбивы, потому что не испытали нужды... Они не злы, а добродушны, потому что не видели еще многих низостей. Они легковерны, потому что еще не во многом

были обмануты... Они преимущественно живут надеждой, потому что надежда касается будущего, а воспоминание — прошедшего, у юношей же будущее продолжительно, прошедшее же кратко... Их легко обмануть вследствие сказанного: они легко поддаются надежде... Они великодушны, потому что жизнь еще не унизила их и они не испытали нужды... В своих занятиях они предпочи­тают прекрасное полезному, потому что живут более сердцем, чем расчетом... Они все делают через меру: чересчур любят и чересчур ненавидят, и во всем остальном также. Они считают себя всеве-дующими... И несправедливости они совершают по своему высо­комерию, а не по злобе. Они легко доступны состраданию, потому что считают всех честными и слишком хорошими: они мерят своих близких своей собственной неиспорченностью...» (Цит. по кн.: Античные риторики.— М.: Изд-во МГУ, 1978.— С. 96.)

Эти особенности характера молодых людей должны знать все, кто их окружает, и деликатно, а порой и очень решительно исправлять недостатки в поведении подростков. Во всяком случае не следует закрывать на них глаза, ведь расплата за равнодушие рано или поздно наступит.

А начинается все с раннего детства...

Ниже мы расскажем о некоторых психических расстройствах у старших школьников. Чтобы предупредить недоуменные вопросы читателей (дескать, при чем здесь проблема неблагополучных семей?), сразу же ответим, что все эти расстройства вызываются разными причинами, не обо всех из них идет речь в нашей книге, но какие бы причины ни были, всегда в их комплексе большой удельный вес занимают проблемы гармоничных отношений в семье. Вот, например, нервная анорексия (многие авторы именуют ее психической), о которой читатель скоро узнает. Ученые давно уже ломают копья в отношении ее происхождения, высказываются самые различные гипотезы. Одна из них такова: дети «уходят» в психическую анорексию (как многие «уходят» в коллекциони­рование, хулиганство или ложь), чтобы обратить на себя вни­мание вечно ссорящихся родителей. Дескать, обнаружив, что ре­бенок серьезно заболел, родители прекратят свои конфликты, семья сплотится, в ней наступит мир. Наверное, такие причины психической анорексии бывают не всегда, но может ли врач сбра­сывать со счета и такой механизм?

БОЛЕЗНИ ОТЛИЧНИЦ И НЕ ТОЛЬКО ИХ Исправьте мои уши!

Двенадцатилетняя девушка написала письмо: «Помогите, доктор, я уже несколько месяцев ужасно мучаюсь от мысли, что я уродка, что мое лицо всем противно, что окружающие с очень большим трудом скрывают свое отвращение к моему внешнему виду. Рассказала обо всем матери, а та стала надо мной смеяться: дескать, с жиру бесишься, делать тебе нечего. Учительница — та тоже на смех подняла. Не к кому обратиться.

Больше всего меня расстраивают уши, я их ненавижу за форму и величину. Все время о них думаю. Даже мерещится постоянно что-то об ушах — моих, конечно. Слушаю, допустим, песню Высоцкого «Спасите наши души», восприни­маю как «Спасите мои уши». Я несколько раз обращалась к косметологам, но те утверждали одно и то же: дескать, уши абсолютно нормальные, и нечего дурака валять. А не нравятся — обратись к психиатру, он тебе живо мозги на место поставит. В общем нигде нет ни сочувствия, ни утешения. Поначалу я думала, что все косметологи, у которых я консультировалась, сговорились: никто не хотел всерьез меня выслушать, а потом поняла, что никакого сговора нет, у меня действительно что-то с нервами происходит. Стала искать врачей, которые могли бы помочь. Поэтому и пишу вам».

Случай, о котором здесь рассказывается, не такой уж и редкий в жизни. Только одни подростки обращаются за советами к ме­дикам, а многие замыкаются в себе, никому ничего не говорят и потихоньку страдают от мысли (чаще всего совершенно не­верной, ошибочной или преувеличенной), будто их черты лица сформированы уродливо, или требуют немедленного хирургическо­го вмешательства. Всем подросткам свойственно обращать вни­мание на свою внешность. Ведь каждый хочет быть если не самым красивым, то уж во всяком случае не выделяться своей безобраз­ностью. Стремление к эстетическому совершенству, наверное, заложено в человеческой природе и усиливается в результате воспи­тания. Поэтому многие подростки часами крутятся возле зеркала, изучают свою внешность, стараются придать ей большее совер­шенство, используют косметику. Подросткам свойственно и не­довольство внешностью: страсть быть похожим на тот или иной •идеал у подростков сильна, а идеалы часто недостижимы. Вот и мучается совершенно нормальный, по-своему красивый и ладный подросток из-за того, что он не похож на какого-нибудь кино­актера.

Определенная часть подростков приходит к твердому выводу, что внешность у них необратимо безобразная, что счастье теперь будет обходить их стороной, некоторые впадают в беспросветный пессимизм и воспринимают свою внешность (еще раз повторяю — чаще всего совершенно нормальную) как непоправимую беду. Не­которые — их единицы — принимаются искать помощь у хирургов-косметологов в надежде, что те сделают какую-нибудь чудодей­ственную операцию и в мгновение ока внешность переменится, подросток станет красив и пригож, и все сверстники и сверстни­цы будут им восхищаться. Если физический дефект действительно существует, то, конечно, желательно посоветоваться со специалис­том, который, вероятно, даст разумный совет. Ну, а если физического дефекта нет и в помине или он очень незначителен, условен, отно­сителен, никому не мешает и не требует хирургической коррекции, а человек одержим идеей отыскивать у себя дефекты немедлен­но их ликвидировать, тогда что делать?

На этот сложный вопрос однозначно ответить невозможно. В любом случае такой подросток требует бережного отношения как со стороны семьи, так и со стороны школы. Не нужно издеваться над ним и высмеивать (нет, наверное, ни одного возраста, когда

человек был бы так раним, впечатлителен и обидчив, как под­росток), не следует быть равнодушным к утверждениям девушки или парня в отношении собственной внешности. В любом случае нужно выслушать, попробовать разумно, тактично, осторожно переубедить в его заблуждениях. В любом случае нельзя фикси­ровать подростка на его переживаниях или еще больше их увели­чивать. Даже такие мощные средства, как ирония и юмор, должны использоваться осторожно и очень дозированно.

Бред мнимого уродства. Когда родители и педагоги убедятся, что они уже не в силах справиться с подростком, у которого «пунктик», будто он урод, только тогда нужно посоветоваться с психиатром. Почему именно с представителем этой профессии? Дело в том, что в 1886 году итальянский психиатр Энрике Морсел-ли описал особое заболевание, проявляющееся в возникновении бреда мнимого уродства. Человек считает, что у него безобраз­ная внешность и что это мучает окружающих, из-за этого окру­жающие якобы оказываются в тяжелейшем положении: с одной стороны, им вроде бы жалко такого мнимого урода, а с другой — невероятно противно наблюдать за ним, и поэтому окружающие стараются делать вид, будто они любят данного человека. В общем, день ото дня накручивается бредовая фабула. Депрессия, страх, что подростка увидят окружающие, другие странности — все это приводит к тому, что такие больные боятся показываться на людях, даже из дому они выходят лишь поздними вечерами, когда улицы пустеют. Некоторые закутываются в плащи, шали, носят черные очки, все делают, чтобы их не узнали, не увидели знакомые. Больным кажется, что все их знакомые и родствен­ники только тем и занимаются, что выслеживают своего «уродли­вого» родственника или родственницу.

Болезнь эта проявляется главным образом в подростковом возрасте, когда в силу возрастных особенностей психики человек и без того преувеличенно думает о своей внешности. Порази­тельно тут другое: бред мнимого уродства касается почти всегда не действительно далеких от идеала частей тела, а только тех, которые сформированы хорошо. Например, если нос не очень красив, но губы прекрасны, то бред коснется не носа, а именно губ. Любопытно, что бред мнимого уродства почти никогда не касается скрытых под одеждой частей тела, он как бы локализуется в области лица. Это говорит о том, что все душевные переживания, даже болезненные, носят социальные одежды, они отражают жизнь общества. В странах христианской цивилизации, придававшей большое значение лицу, подобные нарушения встречаются часто. У буддистов или мусульман это расстройство относительно редко.

На первый взгляд этим заболеванием (медики называют его дисморфоманией, т. е. бредом мнимого уродства) должны в пер­вую очередь страдать лица женското пола. Ведь девчонки любят смотреться в зеркало и искать у себя те или иные проявления физического несовершенства. Но они ищут эти проявления, чтобы

их ликвидировать с помощью косметики, а ликвидировав, быстро успокаиваются. На самом деле при дисморфомании все совсем наоборот. Обнаружив у себя тот или иной мнимый дефект, пациент принимается выяснять, отчего он у него возник. Изучает старые фотографии, чтобы прийти к выводу, что вот раньше у него было нормальное лицо, а сейчас уродливое. Значит, кто-то его специ­ально изменил. С какой целью? Кто изменил? Развивается бред, содержанием которого становятся самые разнообразные явления. Тут и космонавты, и гипнотизеры, и агенты иностранных разведок, и экстрасенсы. Будто вся жизнь на нашей планете теперь замкну­лась лишь на одном: как бы сделать тому или иному ребенку уродливый нос или лоб. В этот бред вплетаются массы людей, целые организации и даже обитатели иных планет.

Дисморфомания чаще появляется не у девушек, а у лиц муж­ского пола. Что же способствует возникновению этого расстройст­ва? Прямолинейность мышления, отсутствие чувства юмора, склон­ность к схематическим, умозрительным построениям, неуживчи­вость, замкнутость, душевная нещедрость, неумение дружить, эгоистическая настроенность — все эти свойства характера, фор­мирующиеся в процессе жизни, делают их обладателей людьми, у которых имеет место повышенный риск заболеть тем или иным психоневрологическим расстройством, в частности дисморфоманией. Здесь важна не каждая черта характера в отдельности, а их сочетание. Наличие той или иной черты характера (даже бо­лезненно выраженной) ни о чем не говорит, такие черты бывают у кого угодно: и у здоровых, и у больных (причем разными болезня­ми). Но вот если отмечается четкое сочетание таких свойств, тут нужно и родителям, и школе быть настороже. Конечно, изменить характер трудно, иногда невозможно, но смягчить его, сделать более гибким, уживчивым — можно. Вот тут-то союз родителей, педагогов с самим подростком и поможет немного переделать характер подростка. Без коллектива, без доброго, мягкого и в то же время слегка иронического отношения со стороны взрослых подростку не поможешь. Он должен постоянно чувствовать, что его любят, что он красивый и хороший,— в таком случае никакой дисморфомании не будет. Подросток нуждается не только в том, чтобы родители или педагоги лишь констатировали, что он не уродлив, но и чтобы, быть может, несколько преувеличивали его внешние данные, похвалили его, сказали ему в присутствии других людей, что он красив внешне. От родителей или педагогов тут не убавится, но для подростка это очень важно. Он ведь может считать себя уродом или чем-то близким к этому, и ему хочется хотя бы в глазах самых близких людей казаться не таким уж некра­сивым. «Никто меня не хочет понять,— говорил один мой пациент,— никому я не нужен, я как в пустыне живу. И особенно плохо дома: там меня уж совсем не понимают, только издеваются, никто слова доброго не скажет, вот и замыкаешься, на всех волком смотришь».

Но, допустим, родители разумно и ласково относились к своему

сыну или дочери, а дисморфомания все равно развилась. Что делать? Повести больного к специалисту, врач назначит лечение, даст советы. А выполнять эти советы, принимать лекарства пациент без помощи старших все равно не сможет. Поэтому и педагоги, и родители должны быть союзниками врачей, должны помогать больному правильно и своевременно выполнять советы медиков. Таким образом, во всех случаях от родителей и педагогов очень большая польза: и в плане профилактики дисморфомании, и в смягчении ее, когда она уже образовалась, и в предотвращении тяжелого течения этого расстройства. Ну, а когда болезнь кончи­лась (чаще всего она бесследно проходит, если, конечно, лечение ииные рекомендации врачей исполняются скрупулезно и ра-зумно), тут тоже многое зависит от семьи и школы: не напоминать о болезни, не фиксировать внимание бывшего пациента на тех проблемах, которые для него являются болезненными или инди­видуально значимыми. Ну и, разумеется, следует выпрямлять ха­рактер такого человека, делать его более мягким и менее утри­рованно серьезным. А на это нередко уходят годы.

Хотя в общем дисморфомания не такое уж тяжелое заболева­ние, но думать, что в нем ничего нет страшного, тоже нельзя. Преувеличивать тяжесть болезни не нужно, но и преуменьшать тоже,— ведь крайности сходятся. Иногда подросток, разуверившись в способности медицины помочь ему и не ожидая помощи от роди­телей и школы, кончает с собой. Попытка самоубийства — это всегда большая трагедия для семьи, школы и, конечно, самого чело­века. Если эта попытка была вызвана дисморфоманией, то она нередко носит продуманный характер и кончается смертью. Это не демонстративные попытки к самоубийству, которые встречают­ся у капризных девчонок, если им поставили двойку или не пустили в кино. Тут дело серьезнее. И отношение семьи и школы поэтому тоже должно быть серьезным;

Помимо явно очерченной дисморфомании встречаются очень кратковременные, рудиментарные, смягченные формы этого рас­стройства. Они нередко проходят сами по себе, вроде бы не заслу­живая особого внимания окружающих. Но и тут нужно быть на­чеку. Иногда подобные нарушения возникают после насмешек ок­ружающих над излишней полнотой подростка. Тут вред приносит длинный язык кого-то из школьников, родителей, а нередко и педагогов. Большинство к таким насмешкам относятся легко, а у некоторых насмешки могут вызвать долгую обиду, способствующую возникновению дисморфомании.

Не буду есть!

Тринадцатилетняя девочка была доставлена в детскую психиатрическую кли­нику с весом 31 килограмм при росте 167 сантиметров. У нее был чрезвычайно изможденный вид, серая кожа, неприятный запах изо рта, волосы ломались, а многие уже выпали. Больная была безучастна, на все вопросы отвечала очень медленно, с трудом подбирая слова.

— Что же ты, дочка, не ешь ничего? — спросила ее медсестра.

Больная молчала.

— Неужели тебе не хочется есть?

— Хочется,— после долгой паузы ответила пациентка,— но я не позволяю себе есть.

— Почему же?

— Сама не знаю.

Полгода назад девочка влюбилась в одноклассника. Он не обращал на нее внимания. В это же время у нее появились угри, лицо стало некрасивым. Возник­ли идеи самообвинения, стала выдергивать у себя волосы и съедать их. Одновре­менно с этим перестала принимать пищу. Вначале объяснила это нежеланием полнеть, а потом и вовсе перестала как-то объяснять свое поведение. Мать плакала, угрожала, умоляла дочь начать есть — все было бесполезно. Больная будто не слы­шала слов матери. А ведь раньше она была послушной, все требования матери немедленно исполняла. Всегда отличалась чрезмерной добросовестностью, обя­зательностью, была во всех классах отличницей, активно занималась обществен­ной работой. Правда, мать замечала, что девочка еще с детского сада какая-то сухая, молчаливая, малообщительная, лишенная чувства юмора, все принимала всерьез. Настроение было ровное, но неизменно слегка сниженное. Потом на фоне этого обнаружилось нежелание принимать пищу.

Мать показала девочку специалисту, тот поставил правильный диагноз и назначил лечение. Но мать решила по-своему: я ее заставлю есть без всяких лекарств и уж тем более без госпитализации. Но что бы ни делала мать, все было бесполезно. И лишь когда мать поняла, что дочь на грани смерти от истощения, она привезла ее в больницу.

Как сложилась судьба этой конкретной больной, я не знаю, но по аналогии с другими пациентками, которых мы лечили, могу сказать, что судьба этих больных различна: примерно одна треть из них лечатся долгие годы, а остальные так или иначе выздо­равливают — одни полностью, другие незначительно.

Встречается психическая анорексия (так называется эта бо­лезнь) и у мальчиков, только значительно реже и во многих слу­чаях в рамках других заболеваний. Иными словами, психическая анорексия это, по существу, болезнь женщин, точнее девочек-подростков. Ее причины уходят в раннее детство. Проявляется она в похудании, вызванном каким-то психическим расстройством, проявляющимся в неудержимой страсти подростка быть худым, и относится к кругу дисморфологических расстройств. Возникает она исподволь, постепенно. Девушка начинает утверждать, что она слишком полная, что ей нужно похудеть. Что такое полная, что такое худая — все это очень относительно, тут никаких законов никогда не было. Итак, девушка мало ест, много двигается и пр. Но вскоре родители и педагоги замечают, что страсть похудеть уже перешла все границы, что девушка похудела на 10—15 ки­лограммов, что у нее уже нет сил ходить в школу, что она утратила здравый смысл в отношении своей страсти похудеть. Далее процесс идет уже почти независимо от желания больной: организм пищу не принимает (разучился), приходится кормить искусственно, больная всячески доказывает, что она сама если не завтра, то послезавтра будет есть, но ни одному слову таких больных верить нельзя. Они не могут есть самостоятельно, всячески обманывают окружающих и продолжают худеть. Иногда они умирают от исто­щения, если их своевременно не госпитализировать в психиатри-

ческую лечебницу. Ведь это болезнь душевная, связанная с пси­хикой, а не с желудком или печенью. Аппетит у этих пациенток не нарушается вообще или страдает очень незначительно, но они не едят, так как усилием воли заставляют себя не есть, хотя им очень хочется есть. Иногда они не выдерживают, съедают колос­сальное количество пищи, затем вызывают рвоту. Порой возникают и идеи самообвинения: как это я позволила себе так много съесть! Ни одна балерина, ни один человек в мире не ограничивают себя так в еде, как больные психической анорексией.

Желающих более подробно узнать об этом расстройстве отсы­лаем к монографии М. В. Коркиной, М. А. Цивилько и В. В. Мари-лова «Нервная анорексия» (М., 1986). Однако советуем читателям меньше вникать в сущность медицинских книг — они написаны для врачей, а не для неспециалистов, и поэтому есть большая опасность, что несведущий человек многое поймет неверно, начнет искать у себя и у своих близких симптомы, описанные в меди­цинской монографии, и пойдет снежный ком опасений, предполо­жений, бессмысленных хождений по врачам, ожиданий той или иной болезни. Вот тут можно гарантировать неблагополучие и в душе такого читателя, и в его собственной семье.

Кто же предрасположен к этой болезни? В основном те же самые люди, которые склонны к дисморфомании, с такими же черта­ми характера. Прогноз психической анорексии различен. Если своевременно лечить, то чаще всего он хороший, все бесследно проходит. Если, правда, одновременно с лекарствами будет и ле­чебно-педагогическое и психотерапевтическое воздействие на такую пациентку. Ведь тут очень важно переделать характер такого че­ловека, ибо все вырастает из характера.

Психическая анорексия встречается в основном у представи­телей белой расы. Считается, что у женщин европеоидной расы она составляет 326 случаев на 100 тысяч, среди других рас 0,42 слу­чая на 100 тысяч. К началу 1984 года в мире зарегистрировано лишь 11 случаев психической анорексии у девушек-негритянок.

В борьбе за осиную талию. Нервная анорексия бывает у мужчин примерно в 13 раз реже, чем у женщин. Если девушки, склон­ные к психической анорексии и некоторым другим сходным рас­стройствам, гиперсоциальны в массе своей (это болезнь отличниц), то мальчишки бывают по характеру самые разные.

Признаком их крайнего истощения бывает и нарушение половой сферы: понижается и без того еще низкое половое чувство, интерес к противоположному полу.

Обычно когда мужчина просыпается утром, у него наступает напряжение полового члена (эрекция). Раньше исследователи связывали появление эрекции с тем, что мочевой пузырь переполнен и давит на простату, а это вызывает эрекцию. Оказалось, что коли­чество мочи в мочевом пузыре к подобной эрекции не имеет отноше­ния, что тут имеются какие-то иные механизмы, которые порой обнаруживают себя в фазе поверхностного сна. Во время эротиче-

7 Заказ 101 177

ских сновидений, столь частых у подростков, им снится половой акт, во время которого наступает семяизвержение (поллюции). Это все нормальные явления, ничего в них подозрительного нет. Как раз наоборот — если поллюции и эрекция исчезают, то что-то тут не так. При нервной анорексии и поллюции, и эрекция прекращаются, а возобновление их является показателем правильности назначенного лечения и улучшения состояния. Когда мы обнаружили этот феномен и стали за ним наблюдать, то не заметили ни одного случая исклю­чения из вышеуказанного правила.

Основными критериями диагностики психической анорексии счи­тают прогрессирующее истощение, нарушения деятельности желу­дочно-кишечного тракта и менструального цикла.

Встречается и кратковременная аноректическая реакция, вызван­ная неблагоприятным психогенным воздействием. В случаях послед­ней имеют место нарушения контакта в семье или в других микро­социальных группах, где возникла психическая травма. Больные активно ищут помощи, откликаются на психотерапевтическое воз­действие, у них имеется выраженное осознание своего страдания. Больные же с нервной анорексией активно избегают лечения, никогда не считают себя больными. В их семьях обычно доминирует мать и больные, как правило, являются единственными детьми. Во всяком случае в семьях, где встречаются разнополые дети, нервная анорек-сия редка. Примерно у 45% больных нервной анорексией нет ни братьев, ни сестер.

Отношение к матери у таких лиц двойственное: покорное и одно­временно покровительственное. Многие ученые пришли к выводу, что матерей этих пациентов можно разделить по меньшей мере на две группы: в первую входят сильные и стеничные натуры, вторая же включает пассивных, пугливых, нуждающихся в помощи женщин. Таким образом, какого-то единого типа у матерей больных нервной анорексией нет.

Основы этой болезни (как и дисморфомании) закладываются в раннем детстве. Если воспитывать отвращение к еде, если пренебре­жительно отзываться о предназначении быть женщиной, если не формировать чувство юмора, то многие люди будут в подростковом возрасте обнаруживать повышенный риск заболеть.

Помимо конкретных, локальных причин психических расстройств у детей и подростков (да и у взрослых), у них есть еще одна причи­на — ее философы прошлого назвали бы метафизической, экзистен­циальной, идеальной. Вот она.

Сытый желудок не должен быть синонимом счастливого человека, ведь есть духовный голод, который трудно удовлетворить, у разных людей он насыщается по-разному.

Если материальная сытость есть предел, к которому стремятся люди, то это верный путь к духовному самоуничтожению: появляются зависть (ведь в степени материального благополучия пределов нет, все равно кто-то будет иметь то, что ты не имеешь), депрессии, отчаяние, самоубийства. Бездуховная сытость — опасное для чело-

17»

веческого сообщества состояние, ибо оно неминуемо ведет к реали­зации апокалиптических откровений.

Не вместо, а в м е с т е, не только, а одновременн о,— иными словами, нельзя противопоставлять материальное духовному, нельзя впадать в крайности. У наших же пациентов (особенно в под­ростковом периоде) эти крайности имеются. В частности, когда подросток начинает ненавидеть материальное и возвеличивать идеальное. И когда болезненно следит за своей внешностью.

Поиск по сайту: