ГЛАЗАМИ КИНОРЕЖИССЕРА

Ни в каком возрасте дефекты воспитания не дают о себе знать в такой карикатурной форме, как в подростковом. Все обиды, все раны детской души, все ссоры в семье и в школе отреагируются подростками, причем порой грубо, по-хамски, с всевозможными вы­вертами и даже антисоциальными поступками. Пьянство, наркома­ния, хулиганство ни в одном ином возрасте не бывают более заметны, нежели в подростковом. Самоубийства чаще всего про­исходят у тех же подростков.

В «Толковом словаре живого великорусского языка» Владимира Даля слово «подросток» специально не выделяется, но есть слово «отрок». По Далю, возраст детей можно поделить таким образом: до 3 лет — младенец, от 3 до 7 лет — дитятя, а потом до 15 лет — отрок. Даль считает отрочество синонимом подросткового периода, хотя многие сейчас определяют границы периода от 12 до 17 лет, некоторые специалисты сужают его от 13 лет до 16. Как бы там ни было, этот период существует, он незаметно и естественно сли­вается с детским; многие проблемы подростков — это вообще про­блемы детей, а некоторые проблемы — это уже проблемы взрослых людей.

Герои Франсуа Трюффо. В 1985 году в Москве проходил XIV Московский международный кинофестиваль. Из всех предше­ствующих московских кинофестивалей этот, наверное, был самым представительным, ярким, по-настоящему выдающимся.

Я смотрел фильмы кинофестиваля не только глазами рядового зрителя, но и глазами детского врача. И вот что меня поразило: значительная часть (чуть ли не половина) демонстрируемых на фестивале кинокартин была посвящена... теме нашей книги. Все виды семейного неблагополучия, все варианты влияния этого небла­гополучия на подрастающее поколение, все типы ухудшения атмо­сферы в семье под влиянием пьянства, дурного поведения или болезней родителей — все это с ювелирной точностью было показано мастерами кинематографа разных стран. Складывалось впечатле­ние, будто деятели мирового киноискусства надумали проиллюстри­ровать различные гипотезы и концепции специалистов по детской психологии, педагогики и психиатрии.

В рамках фестиваля была проведена ретроспектива фильмов

выдающегося французского кинорежиссера, умершего незадолго до этого,— Франсуа Трюффо (1932—1984). О его фильмах я расскажу несколько подробней, ибо этот рассказ еще раз покажет читателю, какие проблемы современной науки и искусства особенно актуальды в наши дни и — самое главное — какие выводы нужно сделать для того, чтобы не ломать душу своим и чужим детям.

Когда Трюффо неожиданно скончался, знаменитый французский кинорежиссер Жан-Люк Годар заявил, что Трюффо видел то, чего не замечали другие. Не замечали и проблему «ребенок в неблагопо­лучной семье».

Творчество Франсуа Трюффо так или иначе было посвящено проблемам воспитания молодого поколения. Вряд ли можно назвать еще одного знаменитого кинорежиссера, который бы с первых и до последних своих фильмов (а их у Трюффо двадцать один) неустанно развивал тему изломанного детства, искореженного неблагоприят­ными социальными воздействиями, тему беззащитности ребенка перед жестокостью, эгоизмом, расчетливостью родителей. С неве­роятной пронзительностью Трюффо показал, как глубоко пережи­вают дети удары судьбы, обрушивающиеся на них. В этих ударах с точки зрения взрослых, быть может, и нет чего-то уж чересчур страшного: дескать, что чрезвычайного в том, что дети знают об измене родителей друг другу, что отец пришел пьяный или не в духе, а сын попался под горячую руку? Какая уж особая трагедия в том, что ребенка незаслуженно наказали и унизили? Ничего осо­бенного нет для тех, кто привык к большим унижениям или кто более закален житейским опытом. Но для неопытной, несформиро-вавшейся души ребенка, не способной себя защитить, плохо пони­мающей сложный, противоречивый мир взрослых, инстинктивно про­тестующей против него, все то, что некоторым непомерно «толсто­кожим» взрослым (особенно родителям) покажется ерундой, может стать причиной бесчисленных душевных переживаний, следы которых ребенок будет ощущать практически всю свою жизнь.

Один из теоретиков «новой волны», возникшей в конце 50-х годов во французском киноискусстве, решительный ниспровергатель авто­ритетов, язвительный кинокритик, Трюффо посвятил свои лучшие картины детям и показал в этом себя не только нежным и мудрым человеком, не только выдающимся кинорежиссером, но и одним из создателей нового направления в той области знаний, которая находится на стыке педагогики, психиатрии и искусства. В чем-то Трюффо был даже предтечей ученых, его творчество зачастую шло впереди науки. Фактически нет ни одной мало-мальски серьезной проблемы современной детской психиатрии и психологии, которую бы не затронул этот замечательный мастер и в рассмотрении которой он не обнаруживал бы каких-то новых подходов.

С самых первых своих картин молодой режиссер коснулся про­блемы ожесточившихся подростков, никому не верящих и мало за­думывающихся над сложными взаимоотношениями взрослых («Мы

были детьми и поэтому не знали жалости»,— говорит один из героев Трюффо). Французский режиссер показал злых, жестоких детей, и в последующих своих работах он стремился выяснить происхождение такой ненормальности. Самое простое и неверное — все объяснять какими-либо биологическими факторами: дескать, патология родов, ушибы головы, бурные гормональные бури под­росткового периода — вот и бесятся юные создания, лихорадочно утверждая себя с помощью неспровоцированной агрессивности и хулиганства. Трюффо понимал, что такое объяснение не выдержи­вает критики. Миллионы людей часто болеют в раннем детстве, все люди переживали подростковый период, все так или иначе само­утверждались, но почему именно во второй половине XX столетия проблема психологии детей и подростков стала такой актуаль­ной? Ведь эта тема заинтересовала кинематограф почти всех раз­витых стран. В последние десятилетия и наш кинематограф все чаще обращается к реальным, нередко малоприятным проблемам подрастающего поколения. «Чучело», поставленное в 1983 году Роланом Быковым, никого не оставило равнодушным. Этот фильм — пусть в полемически заостренной форме — вывел на свет и по­казал средствами киноискусства те противоречивые проблемы, от которых давно уже невозможно отмахиваться и которые нужно как-то разрешать. И тут никогда не следует забывать, что Франсуа Трюффо в этом отношении был самым первым среди кинорежис­серов.

Фильм «Чучело» убедил, как опасно успокаиваться на достиг­нутом. Ведь многие люди стали меньше внимания уделять воспита­нию подрастающего поколения, переложив все на дошкольные и школьные учреждения: дескать, сама наша действительность исклю­чает появление аномалий в поведении детей и подростков. Но жизнь показала, что эти аномалии существуют и достаточно опасны для общественного здоровья. Об этих аномалиях — в экономике, в рас­пределении общественных благ, в воспитании — народ говорит реши­тельно и сурово. Всякий отход от принципов социальной справед­ливости автоматически приводит к смятению в душах подрастающего поколения и делает одних ожесточившимися анархистами, дру­гих — готовыми на любую гадость циниками, третьих — равнодуш­ными исполнителями, четвертых — невротиками, пятых... Искусство, которое всегда идет впереди науки, всегда забегает вперед, начи­нает бить тревогу задолго до того, как все население поймет опасность подобных негативных явлений.

В исправлении этого, в предотвращении разрешающих моло­дое поколение факторов решающую роль играют сами родители: они обязаны своим собственным примером воспитывать своих детей. Не будет личного примера — все самые верные слова и благие пожелания будут неэффективны.

Молодость Антуана Дуанеля. В 1959 году появляется зна­
менитый фильм Трюффо «400 ударов», получивший множество
международных кинопремий, сделавший имя Трюффо всемирно
известным.,_Qn

В этом фильме идет речь о мальчишке, выросшем в семье, где все к нему относились в общем равнодушно, он всем был в тягость, в первую очередь матери, которая хотела лишь наслаждаться жизнью и не могла простить сыну, что он ей в этом мешает. Кто родной отец мальчика, мы не знаем. Отчим относился к пасынку с еще большим, чем родная мать, безразличием. Ребенок всем чужой. Все это резко усиливает имеющиеся в его характере черты психической незрелости: он перестает учиться, совершает антисоциальные поступки и попадает в полумеди­цинский-полутюремный «центр наблюдений» (так во Франции именуют некоторые колонии для малолетних правонарушителей). Оттуда герой фильма убегает, чтобы вновь ощутить волнующий запах свободы. Но этот побег в общем бесцелен, это по­бег в никуда.

Окружающие люди лишили Антуана Дуанеля (так зовут героя «400 ударов») гармоничного и спокойного детства, они каждый раз наносили удары по его чувствительной душе (один из фильмов Трюффо так и называется «Нежная кожа» — это название хорошо подходит и ко всем его произведениям, посвященным детям), усиливая в нем те душевные свойства, которые способствовали конфликту с обществом. В том, что дети бывают несчастны, вино­ваты не дети — виноваты взрослые и только взрослые. Когда же дети начинают мстить взрослым за исковерканное детство, взрослые удивляются, обижаются, недоумевают. Не удивляться надо, а в свое время относиться к детям по-человечески, тогда и не было бы нужды бояться своих собственных детей. Обо всем этом — созданная Трюффо уникальная, не имеющая прецендентов в истории кине­матографа серия фильмов об Антуане Дуанеле.

Юность самого Трюффо — это то, что переживает Дуанель в первых двух-трех фильмах о нем, начиная с «400 ударов»,— побеги из дома, психиатрические лечебницы, бестолковая служба в армии. Но Трюффо отличается от своего героя главным — тем, что Трюффо талантлив, а Дуанель такой, как все. Начало жизни у героя киносериала и его прототипа одинаково, а продолжение разное.

В 1962 году Трюффо создает киноновеллу в фильме «Любовь в 20 лет». Антуану уже шестнадцать лет, он преисполнен романти­ческих ощущений и настроений; как и все в его возрасте, он жаж­дет любви, любовь приходит и уходит, а он по-прежнему остается растерянным, живущим в разладе с окружением, не может приспо­собиться к жизни. Если в «400 ударах» автор искренне жалел своего героя, сочувствовал ему из-за нескладно сложившейся жизни, в которой были повинны его родители, то в этом фильме Трюффо несколько иронически относится к Антуану, говоря о том, что во многих своих трудностях Антуан сам виноват, что его нельзя вос­принимать как серьезного и здравого человека, к которому могут прислушиваться зрелые люди. Такие, как Антуан, всего-навсего лишь дерзкие мальчишки, которые гроша ломаного не стоят, но мнят из себя новых апостолов. Беда человечеству, если взрослые люди пойдут на поводу у таких юнцов. И тут Трюффо как в воду глядел.

Следующая картина этой серии — «Украденные поцелуи». В по-

исках романтических приключений герой «Украденных поцелуев» пошел служить в армию, но там в основном сидел в карцере за систематическое нарушение дисциплины. Вернулся домой, но где бы ни устраивался, везде попадал впросак.

Режиссер мастерски подобрал актера на роль Дуанеля. Им ока­зался Жан-Пьер Лео — угловатый, инфантильный, олицетворение физической и душевной незрелости.

Лео играл и в «400 ударах», и во всех остальных фильмах о Дуанеле. Лео — любимый актер Трюффо, с годами Лео даже внешне стал походить на знаменитого мэтра, сделавшего из безвестного мальчишки кинозвезду.

Фильм вышел в том самом 1968 году, который потряс Францию, да и весь мир взрывом молодежных демонстраций. В это время французская буржуазия яростно ненавидела свою молодежь, видя в ней только все самое отрицательное, а некоторые горячие головы (среди них и Жан-Поль Сартр), наоборот, узрели в молодых бун­тарях, устраивавших крикливые демонстрации под ультрареволю­ционными лозунгами, сжигавших автомобили и устанавливавших черно-красные флаги анархии над зданиями парижских театров, предтечей будущего, носителей каких-то высших идей, уже недоступ­ных взрослым. Трюффо очень спокойно и саркастически показал в образе Дуанеля подобных молодых людей, подсознательно стремя­щихся быть как все, приспособиться к условиям жизни, но не способных это сделать из-за душевной незрелости, нереальных максималистских требований, бесцельного отрицания всего и всех, не имеющих четкого понимания того, что же им на самом деле необходимо.

Трюффо поразительно точно и выпукло показал по меньшей мере две проблемы, которые со временем стали актуальными,— это проблема личностных реакций и проблема психического инфан­тилизма.

Еще с конца 40-х годов во французской психологической школе сформировалось новое направление, изучавшее разнообраз­ные личностные реакции — такие, как реакции активного и пас­сивного протеста, подражания, отказа и пр. Изучали эти реакции главным образом врачи и психологи. С конца 50-х годов эти вопросы оказались в фокусе исследований, проводимых и в Совет­ском Союзе. Так, О. В. Кербиков, Г. Е. Сухарева и их сотруд­ники внесли большой вклад в изучение этих феноменов. Понятно, что эти исследования были знакомы лишь очень узкому кругу людей. В своих же фильмах Трюффо показал суть этих проблем широкому кругу кинозрителей, сделав эти проблемы и пути их изучения понятными неспециалистам.

Что касается проблемы психической незрелости, т. е. отстава­ния эмоционально-волевого развития от паспортного возраста, то о ней мы говорили выше и вернемся к ней позже. Скажем лишь, что одним из первых в мире Трюффо показал суть этой важной, ныне становящейся все более актуальной проблемы, которой посвятил мно-

го произведений и советский кинематограф («Полеты во сне и наяву» и многие другие фильмы последнего десятилетия).

В четвертом фильме («Семейный очаг», 1970) Трюффо показы­вает Антуана уже более взрослым, лучше адаптированным, нашед­шим свое счастье в семейной жизни. Отбесился вроде бы, успо­коился, вошел в ту колею, по которой испокон веков шла жизнь мужчин. Несмотря на то, что герой фильма становится более при­способленным к жизни, более рассудительным и здравомысля­щим, он все еще внутренне нестабилен, не может расстаться с последствиями душевных потрясений в детстве.

Наконец, еще один фильм из этой серии — «Ускользающая любовь» (1979) —показывает Антуана вполне дозревшим, по-нас­тоящему взрослым, отказавшимся от своих неопределенных и не­понятных ему самому нереалистических требований к жизни. Говоря медицинским языком, от фильма к фильму Антуан Дуанель деин-фантилизируется, становится все более уравновешенным, цереходит от голого отрицания к какому-то позитивному отношению к жизни, он социализируется, хотя следы душевных конфликтов, которые были в детстве, в нем все еще живы.

И хотя как аналитик-исследователь автор фильма вроде бы дол­жен радоваться неудержимому взрослению своего героя, все равно его не покидает чувство грусти и тревоги: ведь начинал-то Антуан с поисков новых, непроторенных путей; он хотел избежать того, что было написано ему на роду, он намеревался нарушить раз и навсегда заведенный порядок. А чем это кончилось? Неужели всякая попытка вырваться из круга традиций и обычаев пуста? Неужели люди обречены жить, как их предшественники, и повторять все их ошибки? Неужели нет иного выбора?

Трагедия дочери великого писателя. В фильме «Любовь Адели Г.» (1975) Трюффо еще раз возвращается к теме изломанного детства.

Он рассказывает о судьбе дочери Виктора Гюго, которая в дет­стве была «задавлена» сильным и властным характером своего великого отца, не получала от него ни любви, ни ласки, в кото­рых так нуждалась. Потребность в нежности, которая была сильна в этой хрупкой и доброй девушке, выливается в гротескную, ка-^ рикатурную привязанность к недостойному человеку,— это Трюффйг трактует как бессознательную реакцию протеста дочери против' деспотизма и мещанской благопристойности, господствовавших в доме отца, хотя эта мещанская благопристойность не мешала отцу содержать любовниц и даже бравировать этим.

Любовь Адели Гюго заканчивается ее безумием. Режиссер не считает единственной причиной душевного расстройства Адели, Гюго только неблагоприятные микросоциальные конфликты, кото­рые больно ранили девушку, но показывает, что они провоци­ровали ее чрезмерную нервность, декомпенсировали ее и в конце кон­цов привели к тяжкому заболеванию.

Для Трюффо, как отмечает советский киновед Виктор Божович, 142

«все люди: и молодые, и пожилые, и старые — это бывшие дети. Детство человека — это его судьба. Потому-то, по мысли автора, так велика ответственность взрослых — ведь от них зависит судьба будущего поколения. И потому так суров (хотя нигде не выражен открыто) его приговор незримому герою фильма, «Гернсейскому изгнаннику» (В. Гюго.— М. Б.), чувствовавшему себя (да и счи­тавшемуся) совестью человечества, но пренебрегшему, по мнению режиссера, своим самым элементарным и святым долгом — родительским».

Дефекты воспитания, холодность и равнодушие родителей к своим детям, лицемерные принципы, которыми руководствуются взрослые, разрешающие детям нарушать законы общежития, но строго запрещающие попадаться,— все это приводит к страшным, порой непоправимым последствиям. Жертвы эгоистических родите­лей, дети и подростки протестуют против несправедливого к ним отношения, протестуют по-детски, с отчаянием, с болью, с различ­ными, не укладывающимися на первый взгляд в голову нормаль­ного человека, вывертами.

Одновременно с этим Трюффо показывает детей и подростков, которые, усвоив правила игры, культивируемые взрослыми, уподо­бились им, стали существами опустошенными, душевно скупыми, расчетливыми, вызывающими одновременно и жалость, и омерзение.

Понятно, что взрослые взрослым рознь. Трюффо рассказывает не обо всех взрослых и, конечно, не считает их всех одинаковыми. Его задача локальна — показать лишь тех взрослых, которые уродуют души подрастающего поколения.

Одним из первых в кинематографе Трюффо затронул острей­ший нравственный вопрос современности. Прошло много лет после окончания второй мировой войны, люди, как правило, хорошо живут в материальном отношении, детей в семьях мало. Создано множе­ство технических возможностей для максимального проявления кон­тактности людей: телефоны, самолеты, телевизоры — все в распоря­жении современных людей. Но почему же это не дает им счастья? Почему число людей одиноких, не нашедших себя, печально смотря­щих на свое будущее не уменьшилось? Только ли дело во внешних признаках общественного прогресса? Нет, отвечает Трюффо. Люди стали жить материально хорошо, но не это главное. Главное то, смогли ли они сохранить в себе человечность, нравственность, неравнодушие к близким своим. А если людьми владеет эгоизм и равнодушие к близким, то ни о каком счастье и говорить не прихо­дится.

Наверное, об этом же думали и те, кто смотрел «Чучело». Все есть у гонителей главной героини, нет только человечности, совестливости, широты взгляда на жизнь. Их мышление прямоли­нейно и примитивно, их сердца быстро воспламеняются злобой и ненавистью. Почему же так случилось? Отчего в наше время появ­ляются такие нравственные уроды? Кто виноват? Кто угодно, но только не сами дети. Если дети и виновны, то меньше других.

Хотите иметь хорошее потомство — исправьте, взрослые, в первую очередь себя, а потом уже требуйте чего-то от детей.

Трюффо, этот страстный моралист, мечтающий о преобразо­вании общества на принципах гуманизма и доброты, кричит, обращаясь к своим современникам: опомнитесь, задумайтесь, исправьтесь!

Теперь этот крик будут слышать уже не современники Трюффо, а его потомки: большое, нежное сердце этого великолепного мастера не выдержало нагрузки. Трюффо ушел к большинству чело­вечества, и мы, живущее меньшинство, всегда будем чувствовать его отсутствие.

Трюффо оказал неоценимую услугу детской психологии, пси­хиатрии и педагогике, с помощью средств искусства проиллюстри­ровав многие из печальных закономерностей реальной жизни и по-своему стимулировав развитие определенных разделов научных знаний. Спасибо, Франсуа Трюффо!

Еще большая благодарность вам, Франсуа Трюффо, за гуманизм, за отзывчивость, за щемящий сердце призыв к людям стать добрее друг к другу, беречь детей¹.

ОТ РОДНОГО ОЧАГА

Мой дом — моя крепость.

— Знаете, доктор, я поругалась с дочерью, а та пригрозила, что убежит из дому. Я ей ответила: и беги! Она взяла и убежала. Где теперь — не знаю.

— Милиции сообщили?

— Конечно. Но что они могут поделать, милиционеры? Поймают, приведут, а дочка опять сбежит.

Долго продолжался наш разговор: и о причинах побегов детей, и о том, как должны вести себя родители, и о многом ином.

Главное — чтобы ребенок знал, что у него есть дом, есть кре­пость, куда он всегда может вернуться (или откуда он никуда и не станет уходить). Ребенок должен знать, что у него всегда имеется семейная крепость, в которую он может спрятаться, скрыться, где даже стены помогают. Поэтому как бы ни были напряженны отношения детей с родите-

' У пишущего эти строки есть свои, особые причины горевать о кончине Франсуа Трюффо.

На рубеже 1959—1960 годов — студентом-медиком, еще не решившим оконча­тельно, какой медицинской специальности себя посвятить,— я посмотрел «400 ударов». Это решило мою судьбу: с тех пор я занимаюсь детской психиатрией, и в первую оче­редь теми ее разделами, которые находятся на грани психологии, педагогики, искус­ства, философии, художественной литературы, медицины. Ни один врач, ни один мой преподаватель в медицинском институте не подтолкнул меня к занятиям детской психиатрией больше, чем фильм Трюффо. Четверть века я работаю врачом и четверть века благодарю Франсуа Трюффо.

144.

лями, родители никогда не должны выгонять ребенка из дому, не должны отказывать ему в этом его самом последнем и самом надеж­ном пристанище.

Ну, а отчего дети убегают из дому? Да еще маленькие?

Причин много, механизмы побегов самые разнообразные. Назо­вем несколько наиболее типичных.

Отец — пьяница, приводит домой собутыльников, те хулиганят, бранятся. Когда жена делает им замечания или как-то протестует против их прихода, муж выгоняет ее с ребенком из дому, даже невзи­рая на дождь или снег. Мальчик — ему шесть лет — плачет, уго­варивает отца, чтобы тот не выгонял их, но все напрасно. Однажды мальчик заявил в сердцах: я сам уйду, не хочу видеть тебя.

И стал убегать, если отец приходил пьяным.

Это была осознанная реакция протеста.

Другой мальчик уходил из дому, если от него чего-то тре­бовали: ребенок всегда отличался слабоволием, эгоизмом, всегда шел по пути наименьшего сопротивления, делал только то, что ему нравилось. Особенно часто стал убегать, когда пошел в школу,— механизм был тот же.

У третьего ребенка было неистребимое стремление бродить по улицам, разглядывать витрины магазинов, ходить в кино. Врачи называют это явление сенсорной жаждой, которая встречается у многих инфантильных детишек. С годами это явление проходит бесследно.

Бегу туда, не знаю куда. Обращают на себя внимание побеги детей с нарушениями влечений: дети уходят из дому (и соответствен­но из детского учреждения) без всякой внятной цели, сидят на чер­даках голодные, грязные, сами потом не могут объяснить, зачем и отчего убежали. Таких детей следует интенсивно лечить, и тогда все это постепенно проходит.

Детские психиатры США всегда уделяли большое внимание про­блеме «бегунов», которых в стране очень много: одни бегут из-за дурного отношения родителей (или им кажется, что родители плохо относятся, хотя на самом деле этого нет), другие из-за жажды приключений и сенсорной жажды (помните Тома Сойера?), третьи из-за нежелания учиться и пр. Эту публику психиатры не рассмат­ривают в качестве больных (тут, кстати, следует обратить внимание, что почти все дети-бегуны объясняют, что убежали из-за плохого обращения со стороны родителей,— к таким объяснениям нужно от­носиться очень критически). К истинным же больным психиатры всех стран (и США, естественно) причисляют пациентов с шизофре­нией, психопатиями и другими выраженными нарушениями.

Но как бы ни были часты побеги из-за каких-то биологических причин, самыми частыми тем не менее остаются побеги по причи­нам сугубо социальным (те же реакции протеста), из-за неблагопо­лучия в семье.

Будут благополучными семьи — не будет побегов не только по социальным причинам, но и по многим биологическим.

6 Заказ 101 145

Все педагоги и воспитатели, все работники детских учреждений (включая, конечно, и медиков) должны непременно помнить, что как бы ни были виноваты родители перед своими детьми, никогда нельзя говорить об этом ребенку, никогда нельзя настраивать его против родителей, никогда нельзя вызывать у него отрицательное отношение к родителям. Ребенок со временем сам во всем разберет­ся, а лишать его последней опоры, сыпать соль на его раны, бить его в самое больное место — безнравственно. Даже тогда, когда его родители самые презренные и низкие люди.

Дети наблюдают за родителями. За поведением родителей дети следят внимательно и даже порой настороженно. Матери и отцы должны быть всегда начеку, не должны ударить лицом в грязь, не должны осрамиться перед собственным ребенком и уж тем более не должны стать — невольно — причиной его слез или болезней.

На следующий день после того, как дома торжественно отметили день рожде­ния сына (ему исполнилось пять лет), родители заметили, что у мальчика началось учащенное моргание: стоило ему посмотреть на мать или отца, как веки и брови начи­нали непроизвольно дергаться, да так быстро и сильно, что, казалось, мальчик не должен ничего видеть. Если отца и матери не было рядом, моргания исчезали. Еще через день обнаружилось, что сын с трудом засыпает, ночью вскакивает, будто куда-то хочет убежать. Во сне неоднократно кричал: «Не хочу, что вы делаете, как вам не стыдно!»

Еще через несколько дней родители заметили странности в поведении сына: он ни на шаг не отходил от матери, не отпускал ее из дома. Если она уходила хотя бы в магазин, истошно кричал, бил ее, плакал. Мать вынуждена была взять отпуск и постоянно находилась с мальчиком. Улучшение не наступало. Тики «спусти­лись» с глаз на щеки, а затем на мышцы плечевого пояса: он поводил пле­чами, неожиданно вздрагивала правая рука, кулак сжимался, будто мальчик хотел кого-то ударить. Если мать находилась рядом с ним, он был спокоен и все эти явления прекращались. Но стоило ей отойти в кухню и уж тем более выйти из квартиры, все резко усиливалось. Мать обратилась к врачу, который назначил мальчику успокаивающие средства на ночь, сон наладился, исчезли вскрикива­ния и вскакивания, вся же остальная симптоматика сохранялась. В связи с безуспешностью терапии и с тем, что у матери заканчивался отпуск, она обратилась к нам.

Во время беседы с мальчиком выяснилось его отрицательное, оппозиционное отношение к отцу, которое он сам не мог объяснить. Не мог он объяснить и неже­лание хотя бы на несколько минут отпускать мать от себя. Мальчик говорил, что ему без матери страшно, что он боится ее потерять, что ему кажется, будто она его не любит, что если она уйдет из дому, то с ней может произойти что-то нехорошее. «Ведь женщины беззащитные, мужчины могут с ними делать все что захотят»,— говорил больной (а ведь ему было всего несколько лет от роду!). Настроение у него было стойко понижено: тоски и отчаяния не было, отмечалось лишь снижение настроения и тревога за мать. Специальные обследования не выяви­ли какой-либо заметной патологии. Мальчик всегда был по характеру слишком привязан к матери, очень впечатлительный и робкий. Сообщил, что после того как он не отпускает от себя мать, бьет и ругает ее, у него возникает чувство раскаяния, он еще больше плачет, вслух бранит себя, просит прощения, говорит: «Почему я такой, я исправлюсь, мама, люби меня, не бросай меня, не обижайся, верь мне — я скоро исправлюсь». Но это «скоро» наступает, а поведение ребенка остается прежним. Он часто спрашивал мать — действительно ли мужчина сильнее женщи­ны, почему женщина обязана подчиняться мужчине, неужели женщины не хотят поднять восстание против власти мужчин?

Для того чтобы выяснить причину столь неожиданно возник­шего расстройства (ведь до празднования дня рождения ребенок

был совершенно здоров), мы попытались восстановить все обстоя­тельства того злополучного дня. После долгих расспросов мать, смущаясь, рассказала: во время празднования она оказалась с мужем в пустой комнате, и он, несмотря на ее протесты, вступил с нею в интимные отношения. Муж вышел из комнаты, а мать стала приводить себя в порядок. Вдруг она услышала плач сына. Оказывается, во время праздника дети играли в прятки, ее сын незаметно залез в комнату, там спрятался и благодаря этому стал невольным свидетелем приключившегося события. Мать сделала вид, что ничего не происходило, хотя сама была крайне удручена случившимся. Когда она рассказала обо всем мужу, тот успокоил ее, и оба выбрали такую тактику: ничего существенного не произошло, не будем напоминать мальчику о том, свидетелем чего поневоле он стал, но отец должен с ним как-нибудь и между про­чим поговорить о том, что между родителями могут быть интимные отношения и что это в природе вещей.

На следующее утро мальчик уже был больным, и родители от­ложили этот разговор на неопределенное время. Правда, они посо­ветовались со знакомым психологом, но тот заверил их, что оттого, что мальчик стал свидетелем интимных отношений, вряд ли может развиться болезнь, да еще в такой карикатурной форме. Однако при клиническом анализе выяснилось, что речь как раз идет о за­болевании, вызванном психической травмой (в данном случае о не­врозе): увидав интимные отношения родителей, услышав, как мать сопротивлялась и стыдила отца, мальчик был потрясен случившимся. Более всего его поразила именно беззащитность матери в этой си­туации. Одновременно возникло желание защитить ее, не отпускать ее ни на шаг. Тики, по существу своему невротические, как бы символически демонстрировали окружающим, что мальчик не может смотреть на своих родителей, особенно на отца. Психическая травма отражалась также в нарушениях сна, в вопросах, которые мальчик задавал матери, в неожиданных движениях правой руки, похожих на проявление угрозы. В конце концов благодаря главным образом психотерапевтическому лечению состояние ребенка заметно улучши­лось, а потом и вовсе выправилось. Врачу пришлось приложить много душевных сил, чтобы помочь пациенту, но нет никаких сомне­ний, что куда проще и лучше для всех было бы, если бы родители были более осторожны в своем поведении.

Четырехлетняя девочка была приведена на консультацию в свя­зи с жалобами родителей на то, что их дочь занимается онанизмом. Внешне девочка не представляла из себя ничего особенного, да и в ее развитии не было чего-то вызывавшего опасения. Ребенок как ребенок. Но почему она занимается онанизмом? Ведь онанизм — явление ненормальное (во всяком случае в дошкольном возрасте), и без всякой причины он не возникает.

Ребенок назвать причины болезни никогда не может, врачи сами должны их искать, используя прямые и косвенные аргументы, со­четание тех или иных признаков или их несовместимость. У врачей

6* 147

есть много способов узнать причины болезни, ее динамику и мно­гое другое. Большое значение тут имеет правильное понимание ду­шевного склада человека — без этого понять больного невозможно. Что же представляла из себя девочка по характеру?

Это была робкая и стеснительная девочка, но в то же время горевшая желанием командовать детьми. Почему же у нее возник­ло это страстное желание быть лидером? По ряду признаков можно было заключить, что лидерские комплексы у нее появились как ре­акция на ощущение недостаточной любви к ней со стороны роди­телей. Проявлялось это ощущение в том, что девочка сразу замы­калась, если видела, что родители обращают на нее меньше внимание, чем на старшую сестру, если родители на нашу пациентку кричали или делали ей замечания и т. д. Девочка принималась плакать или замыкалась. Зато в другое время она принималась раздражать половые органы и получала от этого удовольствие. Обычно она дела­ла это на глазах у матери.

В результате подробного изучения психического склада девочки и всех обстоятельств ее заболевания мы пришли к выводу, что оно развивалось примерно следующим образом. Девочка получала мало любви и страдала из-за этого. У нее было страстное желание обратить на себя внимание, вызвать у родителей к себе любовь. Но это не получилось. «Помог» случай. Однажды она стала свидетельни­цей интимных отношений родителей. Подражая им, она стала зани­маться онанизмом. Тут совпало два главных компонента: желание восполнить недостающую родительскую любовь и подражание взрослым.

В конце концов девочка вылечилась, но ведь она могла и не заболеть, если бы, во-первых, не стала случайной свидетельни­цей отношений взрослых — отношений, свидетелями которых дети никогда не должны быть, и, во-вторых, если бы получала столько любви, сколько ей нужно было.

Еще пример — совсем иной, чем предыдущие. Тут беда шла от отца. Был он заслуженным человеком, во время войны потерял зре­ние, женился на полуслепой женщине, потом родилась эта дочь. Властный и решительный, отец привык всеми командовать, но его инвалидность мешала ему в этом. Отыгрался он на семье, уста­новил дома военный порядок, за малейшее непослушание избивал дочь и жену. Поскольку родители были практически слепы, дочь выполняла функции поводыря, ходила в магазины, готовила пищу. С раннего детства росла самостоятельной, практичной.

С годами отец становился еще тяжелее: вспышки гнева по любо­му поводу, ревность, подозрительность усиливались. Он считал, что к жене, пользуясь его слепотой, незаметно приходят любовники, заставлял дочь постоянно сидеть с ним, требовал, чтобы она меньше общалась с детьми, чтобы зря не торчала на улице,— ведь везде развратники, везде распутство, в любой момент ее могут изнаси­ловать. Если девочка приводила к себе подружек, отец устраивал очередной скандал: у этих подружек есть отцы и братья, а среди них могут быть любовники матери.

Внешне девочка становилась малоразговорчивой, мрачной, часто плакала, но когда приходила в школу, оттаивала, успокаивалась. С нетерпением ждала окончания десятилетки, чтобы скорее стать взрослой и самостоятельной. Понимала, что не сможет уехать от инвалидов-родителей, что должна быть с ними. Поведение отца к этому времени стало совсем невыносимым. Оно осложнилось еще и тем, что он стал пить, а напившись, лез ко всем драться, оскор­блял случайных прохожих и т. д. Однажды в пьяном виде он попал под машину и умер. Мать с дочерью поплакали, потом успокои­лись: зла на сердце против отца не держали, хотя человек он был трудный. Но не только он один был в этом виноват: если бы не разорвалась возле его ног фашистская граната, не было бы у него вследствие этого слепоты, тяжелого сотрясения мозга и извращения характера. Война давно уже кончилась, а последствия ее жили в этой семье еще очень долго. Дочь жалела отца, часто его вспоми­нала. Характер ее распрямился, она перестала жить в постоянном ожидании семейных ссор, вела весь дом. После окончания школы пошла в педагогический институт, там ее все любят за жизнерадост­ность, отзывчивость, доброту, общительность.

НА ПУТИ К САМОУНИЧТОЖЕНИЮ

Пьянство и дети. Когда рассказывают о вреде, приносимом пьяницами своим детям, тут вроде бы трудно удивить: к этому безобразному явлению люди как будто уже привыкли. Только на­прасно привыкли, напрасно смирились с этим. Всем миром нужно бороться с пьянством, неминуемо калечащим детей.

Врачи активно борются с этим явлением, но борются только с его крайними, болезненными формами. Ведь дело врачей — лечить больных, а подавляющее большинство пьяниц ■— здоровые люди, не входящие в компетенцию медиков.

Нет семьи, в которой бы пьянство одного или обоих супругов не приводило к беде. Даже если эти пьяницы и лечатся.

Один американский врач изучил психические особенности 500 взрослых людей, родители которых были алкоголиками. Все эти 500 человек сами часто заболевали хроническим алкоголизмом (риск заболеть у них был куда выше, чем у тех, у кого родители не были пьяницами), но помимо этого у всех был нарушен жизненный уклад. Что было общим для всех обследованных? Им было трудно принимать любые решения, они были склонны ко лжи, отличались пониженной самооценкой, слаборазвитым чувством юмора, у них отмечались трудности в интимных отношениях. Самое главное то, что все они стремились плыть по течению, вести себя как все, подстраи­ваться под окружающих. Они не управляли обстоятельствами, а превращались в их рабов. Все это подавляло в них индивидуаль­ность, творческое начало, они требовали от окружающих постоян-

ных подтверждений правильности своих поступков. Большинство из них нуждалось в поддержке, одобрении, успокоении.

Это еще в большей степени свойственно самим пьяницам, из-за чего большинство из них не могут выявить свой творческий потенциал и обречены пребывать в арьергардном состоянии. Отсюда и лейтмотив всех бесед пьяниц друг с другом: «Ты меня уважаешь?» Это и от неуверенности в себе, и от потребности в постоянном подбадривании, и от сознания своего социального падения, и от душевной расхлябанности, и от паралича воли, и от много подоб­ного.

Однако считаю своим гражданским и профессиональным долгом обратить внимание читателей на то, что нет такой формы пьянства, при которой человек не смог бы сам перебороть свое влечение к алкоголю даже без всякого обращения к врачу. Стоит только са­мому захотеть или заставить больного мобилизовать себя. Решаю­щее значение тут имеет общая атмосфера в обществе: если преобладают трезвеннические тенденции, то они удерживают от пьянства молодежь, сберегают зрелых людей, образумливают и пья­ниц. Моральные и должностные репрессии в отношении пьяниц способны вылечить кого угодно. И никогда не следует забывать, что дети пьют только потому, что пьют взрослые. Не будут пить взрослые — не будут пить дети.

А как американские дети относятся к пьянству — дети, которые сами еще не пробовали вина? Оказалось, что, поскольку дети живут в среде, в которой редко не встретишь пьяного, они очень хорошо ориентируются в том, кто пьян, кто нет, какие алгокольные напитки существуют и пр. Они даже знали, сколько можно выпить, а сколько не стоит пить, чтобы не попасться на глаза полицейскому. В отношении пьянства мужчин дети были настроены более миролюбиво («все мужчины пьют»), к пьянству женщин, как пра­вило, относились отрицательно. Самое поразительное, что все эти глубокие познания в области пьянства отмечались у шести­летних детей! Что же касается более старшего возраста, то они были еще «образованнее», чем шестилетки.

Возникает вопрос: чего можно ожидать от детей, если они раньше, чем грамоте, не хуже взрослых учатся ориентироваться в том, что и сколько можно, а чего и сколько нельзя пить? Потом они забывают, чего нельзя и сколько нельзя, и превращаются в пьяниц. Исследо­ватель из штата Канзас Д. Гудвин решил изучить, как влияет на психическое развитие детей пьяниц помещение их к приемным родителям-непьяницам и жизнь у своих биологических родителей. Все дети пьяниц отличаются рядом психических особенностей, которые делали их людьми с повышенным риском стать пьяницами. Этот риск понижался, если они воспитывались приемными родите­лями-непьяницами. Уменьшалась также и тревожность таких детей, склонность к депрессиям (30% — если жили с биологическими родителями, 5% — если жили в приемных семьях).

Сведений о влиянии алкоголизма на потомство получено мно-

го. Несмотря на их противоречивость, все они объединяются тем, что эти последствия очень тяжелы, что дети пьяниц (особенно если они еще и живут в семьях этих пьяниц), как правило, обнаруживают заметные психические отклонения. Казалось бы, что еще надо, чтобы отвратить людей от пьянства! Но и этого бывает недостаточно. Даже самые полемически заостренные статьи великих писателей России пока что оставались гласом вопиющего в пустыне.

Вылечить алкоголика трудно, но гораздо труднее научить его жить среди пьющих людей и воздерживаться от приема алкоголя.

Многих алкоголиков лечат гипнозом. На первых порах эффект бывает хорошим, но по прошествии некоторого времени большинство (но, конечно, не все) вновь начинают пить. Это связано не только с тем, что эти люди после курса лечения вновь оказываются среди пьющих, но и с повышенной внушаемостью таких больных, их внутренней пассивностью. В силу последней многие из них и стали пьяницами, в силу же этих свойств личности, усиленных различны­ми социальными и биологическими воздействиями, они оказались настолько пассивными и подчиняемыми, что их можно лечить только гипнозом. По этой причине положительный результат от тако­го лечения наступает быстро (поэтому алкоголики — благодат­ный материал для демонстрации феноменов гипноза), но сохраняется непродолжительно.

В процессе лечения вырабатывается отвращение к алкоголю, это достигается с помощью разных методов: в одних случаях боль­ным внушают отвращение к водке и возникновение рвоты при виде водки или ее запаха, в других — чувство страха при употреблении алкогольных напитков.

Отвращение к водке вызывают двояко: в одних случаях просто внушают его, а в других — вначале вводят больному препарат, вызывающий рвоту, а затем, когда препарат начнет действовать, дают больному немного водки, таким образом формируется услов­ный рефлекс на водку. В дальнейшем у больного может наступить рвота при виде водки и без приема рвотных препаратов.

Многие современные психиатры считают, что порой легче вы­лечиться от шизофрении или эпилепсии, чем от алкоголизма, когда по своей воле человек начинает пить и постепенно деградиру­ет, увечит детей, мучает семью.

Лучше бы не пил вовсе.

К сожалению, среди руководителей Минздрава СССР долгое время господствовала точка зрения, что пить можно — только в меру, «культурно». Эта точка зрения дезориентировала население и принесла ощутимый вред антиалкогольной пропаганде. Партия осудила эту, с позволения сказать, теорию¹. Нельзя пить вообще:

¹ См.: В Комитете народного контроля при ЦК КПСС. О серьезных недостат­ках в работе Министерства здравоохранения СССР по выполнению постановлений партии и правительства об улучшении наркологической помощи населению / Правда. — 1985. — 30 октября.

ни малыми, ни большими дозами, ни здоровым, ни больным, ни малым, ни старым.

Оправданные опасения. Периодически из разных концов земного шара появляются сообщения о том, будто алкоголизм среди де­тей и подростков резко усиливается и что если так будет продол­жаться, то подрастающее поколение скоро превратится в вырождаю­щихся, спившихся существ. Действительно, у некоторых детей и подростков встречается (как, впрочем, встречался и всегда) алко­голизм, можно привести много примеров, когда с раннего детства дети употребляли алкоголь. Однако на основании этого не нужно делать выводы, касающиеся всего подрастающего поколения. То, что великий французский художник Морис Утрилло (1885—1955) с до­школьного возраста уже обнаруживал признаки алкогольной болез­ни, ни в коей мере не должно заставлять думать о том, что все его сверстники или значительная часть их были пьяницами. То же самое можно сказать и о пьянстве в наши дни. Число детей и подростков, страдающих алкогольной болезнью, ничтожно мало и не составляет сколько-нибудь мало-мальски значительного процента среди психически больных.

Другое дело, что бытовое пьянство в последние десятилетия было более распространено, чем ранее, и, естественно, оно касается не только зрелого возраста, но всех возрастов (в том числе и детского). У детей склонность к пьянству (и вытекающему из не­го алкоголизму) бывает связана с двумя основными причинами: 1) с подражанием взрослым и 2) с усилением и извращением влечений. В последнем случае дети лечатся по поводу основной патологии, из которой вытекает чрезмерная тяга к алкоголю. Однако чаще всего причиной пьянства детей и подростков является подра­жание взрослым (в первую очередь родителям), литературным и кинематографическим персонажам. Трудно сейчас встретить фильм, персонажи которого не пили бы и не курили. Взрослый зритель воспринимает это как зеркальное отражение печальной реальности, юноша же или ребенок видит в героях фильма объекты подража­ния, некритически воспринимает их, не может отделить реальность бытия от реальности искусства. Но и ориентировать литературу и искусство таким образом, чтобы они не показывали пьяниц или курильщиков только для того, чтобы лишить детей объекта подра­жания, нелогично и несправедливо. Нельзя же ликвидировать всю авиацию только потому, что отдельные самолеты иногда бьются, или осушить все моря и реки на основании того, что в них могут утонуть не умеющие плавать.

Пьяницы не только уподобляют себе детей и подростков, ко­торые в силу своей незрелости не могут противостоять пагубным традициям. Пьянство — причина многих неврозов и нарушений пове­дения у членов семей пьяниц. В подавляющем числе случаев различ­ные психические расстройства у детей вызываются пьянством ро­дителей, их социальной деградацией, хулиганством, плохим само­контролем и т. д. Если из-за пьяниц-отцов дети становятся невро-

тиками, то от пьяниц-матерей часто рождаются умственно непол­ноценные дети (особенно, если зачатие произошло в момент опья­нения), воспитание которых в дальнейшем превращается в тяжелую хроническую травму для родителей и близких и обузу для всего общества.

Но пока ученые спорят о том, кто больше виноват — пьяные отцы или пьяные матери, либо все вместе, нужно всеми способами бороться с бытовым пьянством и его следствием — алкогольной болезнью. Необходимо приветствовать любой шаг (пусть даже науч­но еще не обоснованный — ученые, как известно, раскачиваются медленно) по пути преодоления всего того, что приводит к пьянству.

Поиск по сайту: