РОДИТЕЛИ И ДЕТИ: ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ ДИСТАНЦИЯ

Один, два, три? В связи с проблемами демографического взры­ва и планированием размеров семьи вопрос об оптимальном числе детей в семье с точки зрения психиатрии остается открытым. Многие ученые занимаются сравнительным изучением психического здоровья детей, являющихся единственными в- семье, и детей из многодетных семей. Результаты крайне противоречивы и малосопоставимы. Боль­шинство исследователей склоняются к мысли (но что такое большин­ство? Ведь в науке все решает приверженность истине или неистине, а не арифметическое большинство или меньшинство сторонников той или иной концепции), что в общем особых различий нет, что дело тут скорее в наследственности, родовых травмах, уровне жизни, условиях воспитания и иных общеизвестных факторов, а не в том, единственным или не единственным является ребенок.

Несколько лет назад канадские врачи решили провести ста­тистическое изучение возможных различий в заболеваемости един­ственных детей в семье и детей из многодетных семей. Были иссле­дованы все единственные дети от пяти- до двенадцатилетнего воз­раста, госпитализированные в одну из психиатрических больниц в 1953—1968 годах. Это были 80 мальчиков и 35 девочек. Была отобрана точно такая же контрольная группа, в которую вошли 115 детей из многодетных семей. И по интеллекту, и по школьной успеваемости, и по мотивам обращения к врачам, и по клиническим проявлениям психической заболеваемости различий не было. Было отмечено, что единственные дети более покорны, а дети из многодет­ных семей несколько более агрессивны. Вот и все. Авторы обра­щают внимание на то, что около половины изученных детей были первенцами и поэтому, возможно, не было обнаружено существенных различий (ведь первенцы нередко интеллектуально лучше разви­ваются, чем другие дети).

Подробно анализировалось развитие единственных детей в семье. Сейчас наличие единственного ребенка не является, мягко выражаясь, редкостью, но еще 50—60 лет назад преобладали много-

детные семьи, и именно поэтому тогда и обращалось пристальное внимание на формирование характера единственных детей в семье. В некоторых семьях, в которых был один ребенок и которому уделяли чрезмерно много внимания, из-за чего он рос нередко эгоистичным, капризным, взбалмошным (хотя и несколько более развитым, чем дети из многодетных семей), при рождении еще одного ребенка у старшего возникал целый комплекс переживаний, который известный австрийский врач и психолог Альфред Адлер (1870—1937) еще в 1908 —1912 годах описал под названием детро-нации: единственный ребенок лишается своего «трона» и становится одним из нескольких детей в семье. Это всегда положительно дейст­вует на формирование характера детей, освобождая их от чрезмер­ного эгоизма, но на первых порах может протекать болезненно, особенно если родители односторонне выделяют только какого-то одного ребенка.

Как влияет на ребенка общение с психически больным отцом или больной матерью, независимо от того, какая это семья — мно­годетная или малодетная?

Лучше бы этого общения вообще не было — такой ответ не­медля приходит на ум. Но не будем торопиться.

С кем общаться? По-разному может проявляться болезнь и ее влияние на ребенка. Можно привести много примеров, когда от такого общения не было вреда, но еще больше примеров, когда об­щение приносило вред. Я имею в виду не только то, что душевно­больной человек может убить или искалечить собственного ребенка, я имею в виду и косвенный вред: ведь любой родитель (больной или здоровый) всегда еще и воспитатель, а как может воспитать сумасшедший?

На XIV Московском кинофестивале был показан канадский фильм «Дама в цвете». Герои картины — дети-сироты. Чтобы как-то добывать пищу, они обслуживают пациентов психиатрической боль­ницы. Жизнь этих детей чудовищна, и они, живя среди искалечен­ных душевной болезнью людей, тоже становятся больными. Но как бы ни была тяжела их жизнь, их спасают доброта, взаимопомощь, взаимовыручка, сострадание. Это же спасает и детей, живущих с душевнобольными родителями.

Чем больше детей в семье, тем легче им помочь друг другу. Многодетные семьи обычно более дружные, им легче занять круго­вую оборону против невзгод. Впрочем, бывает и наоборот.

Мы привели эти сведения, чтобы читателям было понятно, что главное здесь не сколько детей в семье, а от кого они родились, как родились, не болели ли часто и тяжело в детстве, как их вос­питывали, была ли благополучной семья, в которой они жили.

В 1983 году в Нью-Йорке вторым изданием вышло основатель­ное исследование «Ребенок в семье. Психологические проблемы». В книге 784 страницы, много цитат, ссылок на научные авторитеты, но мало оригинальных выводов. Впрочем, они малооригинальны лишь для тех, кто знаком с научной литературой США по проблеме

4 Заказ 101 97

«ребенок и семья». Уклад жизни в Советском Союзе совсем иной, нежели в США, и поэтому многие традиции и подходы американской семьи к детям советским людям покажутся странными. Но все же, поразмыслив спокойно, можно признать, что в американских тради­циях имеется и кое-что ценное — то, что и нам бы не грех пере­нять.

Американцы всех слоев населения считают, что если родители хотят вырастить ребенка сильным, психологически устойчивым, зрелым человеком, они не должны изолировать его от сложностей бытия. И сын обеспеченных родителей, и дочь безработного — мно­гие с 8—10 лет уже где-то подрабатывают, добывая деньги хотя бы себе на мороженое. Проблемы инфантильности, которым так много уделяется внимания в нашей прессе, кино и телевидении, в США пока еще не актуальны и мало кого занимают. Ведь раннее приоб­щение ребенка к труду воспитывает в нем практическую хватку и психическую стабильность. Чрезмерный практицизм американского воспитания имеет свои отрицательные стороны, все хорошо в меру, но улучшение воспитания советских детей в этом отношении при­несло бы нашей стране только пользу.

Американские дети более свободны в выборе друзей и форм деятельности, нежели во многих других странах, но это имеет и много последствий, которые ни в коей мере нельзя относить к по­ложительным. В частности, с приходом Рейгана к власти были резко срезаны расходы государства на душевнобольных, многих из них выпустили из психиатрических лечебниц, предоставив им полную свободу действий. Тех, кто хочет им помогать в рамках благотво­рительных фондов и обществ, государство только приветствует, но само оно считает подобную помощь лишь личным делом граждан. Поскольку душевнобольные оказались без присмотра (в том числе дети и подростки), то они стали часто совершать правонарушения, бродяжничать, вымогать, приобщаться к наркотикам и проституции.

В подростковом возрасте часто нарушаются влечения, и если подростка вовремя не удержать, он может скоро попасть на со­циальное дно. В США мощных сдерживающих государственных механизмов нет, поэтому такие дети быстро оказываются на дне жизни, озлобляясь и обвиняя взрослых в своих несчастьях.

Ребенок в семье, по мысли авторов вышеупомянутой книги, это тяжкое (хотя и радостное) бремя для родителей, лишающих себя благодаря рождению детей многих форм жизнедеятельности. Особен­но это касается матерей.

Например, чувствуя, что из-за рождения ребенка она не может быть в такой степени свободной, как до его рождения, мать может начать подсознательно мстить ребенку за это, меняя к нему от­ношение или относясь к нему крайне неровно. И дошкольник, и школьник, и подросток болезненно реагирует на такое отношение, проявляя реакции протеста и оппозиции к матери. С другой стороны, занятость матери ребенком неминуемо, по мнению авторов книги, ухудшает ее отношения с мужем, который, как ей думается, более

свободен и может проводить время так, как сочтет нужным. А пере­живания матери «выплескиваются» опять же на ребенка.

Как и во всяком явлении, так и в проблемах современной семьи ясно одно — крайности плохи. Полная свобода ни к чему хо­рошему школьника не приводит. Чрезмерная опека, подавление само­стоятельности юного существа тоже до добра не доводят. Нужна какая-то золотая середина.

В последние годы к детским психиатрам все чаще обращаются отцы, чтобы доказать, что мать, якобы неверно воспитывая ребенка, может нанести вред его психике. Такие отцы редко вызывают у меня симпатию.

Как правило, сюжет тут прост. Поженились, родили ребенка или взяли его в детском доме, стали ссорится, подошли к грани развода, а ребенок стал разменной монетой в отношениях между бывшими супругами. Бедные дети, сколько грязи им приходится слышать о некогда любимых мамах и папах, в скольких судебных делах участвовать, сколько показаний давать! И все из-за эгоизма и злобы своих родителей. Приходят такие псевдородители еще и за справками: дескать, ребенок уже заболел, дайте справку. А ты зна­ешь, что справка нужна для того, чтобы использовать ее против жены или мужа, чтобы насолить, отомстить, обидеть,— о чем угод­но думают такие родители, но только не о ребенке. Я тоже человек, и у меня есть душа, и мне больно видеть всю эту грязь, идущую от людей, носящих самое святое имя — родители.

Воспитание по переписке: труды и плоды. Все — хорошее и плохое — закладывается в человеке с первых дней его пребывания в этом сложном и противоречивом мире. Это приучение складывает­ся главным образом из того в чем, во-первых, ребенок подражает взрослым и, во-вторых, что сами взрослые культивируют в нем.

Всякое обучение не должно проходить лишь в рациональных формах. Особенно это касается детей. В силу повышенной эмо­циональности, образности мышления они лучше воспринимают ту информацию, которая преподносится им в доступных их пониманию эмоциональных тонах. К тому же нужно помнить, что есть такие формы реагирования, которым невозможно научиться теоретически. Можно прочитать сотню книг о плавании, но пока человек не вошел в воду, он не научится плавать. Можно вызубрить десяток книг о мужественных людях, но до тех пор, пока человек не обнаружил свою силу духа, он не может считаться мужественным. Вообще, в проблемах воспитания играет роль не только личный пример, но и эмоциональная близость воспитателя и воспитанника.

Известно множество случаев, когда, находясь в разводе, родители
давали своим детям превосходные советы, но дети не обращали на
эти советы ровным счетом никакого внимания. Знаменитый филан­
троп Федор Петрович Гааз (1780—1853) имел воспитанника. Гааз
общался с ним мало, называл его на вы, писал ему очень правильные,
но сухие письма. Учил воспитанника уму-разуму. Тот ничего не
усвоил — на расстоянии выучить человека невозможно. «Спешите
4* 99

делать добро» — этот замечательный девиз прославил Гааза. В при­ложении же к собственному воспитаннику этот лозунг оказался безжизненным, оторванным от реальности.

В чем здесь дело — только ли виновна разъединенность подоб­ных воспитателей и их воспитанников? Нет, конечно. Причин тут мно­го, ни одна из них не является главной. Если родители развелись, то у ребенка всегда больше тяга к матери, чем к отцу. Поэтому какие бы умные и добрые письма ни писал отец, их влияние немедля нейтрализуется самим фактом отсутствия отца в семье, тем более если он завел новую семью. Важен, разумеется, и характер, тональ­ность самих писем: если они нудные или слишком взрослые, то на ребенка они не подействуют. Чаще всего они рассчитаны на взрослого, основательно образованного человека — ребенку или под­ростку их тем более не понять. В таком смысле подобные письма — это только жанр, ничего общего не имеющий с реальной перепиской близких людей.

Важен, естественно, и психический склад адресата писем: если ему эти письма неинтересны, то ничем не заставишь его следовать хотя бы одному доброму совету, изложенному в том или ином письме. Существуют, понятно, и другие причины, отчего переписка — менее эффективное воспитательное средство, нежели непосредственный, живой контакт детей и родителей.

Некоторые родители готовы опекать своих детей чуть ли не до того времени, пока их чада выйдут на пенсию. Таких родителей можно, конечно, понять, ведь ими движут любовь и другие самые благие намерения, но они сами тоже должны осознать, что все хорошо в меру, что излишняя опека превращает детей (даже если им по 40—50 лет) в слабовольных, капризных и несамостоятельных су­ществ. За примерами далеко ходить не надо. Их знают и сами такие родители, но слепая любовь в них сильнее, чем здравый смысл, а отсюда гиперопека, ребенок становится кумиром семьи — и так на всю жизнь.

Народная мудрость гласит: «Посеешь поступок — пожнешь при­вычку; посеешь привычку — пожнешь характер; посеешь характер — пожнешь судьбу». Вот так и формируется жизненная линия чело­века. Конечно, ничего фатального в ней нет, однако на ранних этапах, когда характер еще окончательно не сформировался, пере­делать человека куда проще, чем на более отдаленных. Но даже если у человека характер не сахар, то его ум, его совесть, его опыт помогут ему не распускаться, заставят вести себя сдержанно и воспитанно. Все в конечном итоге зависит от самого человека: ни в коем случае с него нельзя снимать ответственность за его пове­дение и сваливать все на отсутствие в детстве гармоничной роди­тельской любви, неблагоприятное стечение обстоятельств, болезнен­ный характер, бурный темперамент и пр.

Вряд ли можно встретить человека, в жизни которого не было бы неблагоприятных периодов, когда обстоятельства не были бы против него, когда он не оказался бы в трудном положении. Кто-то

ломается, большинство выдерживают. От чего же зависит резуль­тат противостояния личности неблагоприятным социально-психоло­гическим и биологическим воздействиям (например, болезни)? Что помогает человеку устоять?

Родители, друзья, близкие люди, помогающие и утешающие в трудную минуту, чувство юмора, общительность, осознание справед­ливости дела, за которое человек борется,— это и многое другое по­могает ему выстоять. Человеческая доброта, отзывчивость, сердеч­ность — все то, что закладывается в детстве, делает счастливыми не только тех, у кого эти качества души имеются, но и тех, кто сталки­вается с добрым человеком. Ну, а если человек попал в беду, но он одинок, угрюм, если не с кем поделиться своими невзгодами, если некому выслушать, посочувствовать, если его психическая кон­ституция слаба, невынослива, если человек легко впадает в отчаяние, не выдерживая элементарных психологических и физических пере­грузок,— что же делать? Зная себя, свои возможности, свои уязви­мые места, человек должен искать (сам! — врачи тут лишь советчи­ки) способы самозащиты, самокомпенсации, способы сохранения душевной стабильности и выносливости.

Как уродуется характер. Врачи всегда пытались понять, что же делает души их пациентов изломанными, что же превращает их в людей нелюбимых, вредных, злых, нахальных. И почти всегда при­ходили к выводу: что-то было упущено в детстве, на что-то важное не обратили внимания, а потом все, что было неправильно заложено в детстве, пышным букетом расцвело в более старшем возрасте.

Родители говорят о сыне: «У него трудный характер: он слишком эгоистичен, возбудим, драчлив, нетерпим к замечаниям». Или: «Чрез­мерно робок, нерешителен, слабоволен, труслив». И далеко не всегда задумываются над тем, что порой они сами оказываются пря­мыми или косвенными виновниками изменений характера ребенка, ведь детская психика отличается обостренной ранимостью, безза­щитностью, неспособностью противостоять влияниям окружающего мира.

Бывает и иначе. Родители вроде бы и отдают себе отчет в том, что у их ребенка ухудшается характер из-за неблагополучия в семье. Однако не придают этому особого значения, считая, что с возрастом все пройдет, исправится само собой.

Детские же врачи могут привести бесчисленное множество при­меров, когда подобные изменения характера оказываются стойки­ми, длительными, нарушающими приспособление ребенка к окру­жающей среде, когда результатом неблагополучия в семье, а сле­довательно — дурного воспитания, становится стойкое извращение характера, рассмотрение которого и исправление уже выходят за пределы педагогики и являются компетенцией врачей и психологов.

Один из самых выдающихся кинорежиссеров современности Инг-мар Бергман почти в каждом своем фильме так или иначе касается проблем собственного (и чужого) детства. В одном из интервью он говорил: «Я всегда держу открытыми двери в мое детство. Я ду-

маю, что подобное происходит со многими людьми творческого труда. Иногда по ночам, когда я дремлю, могу войти в мое детство, а там все так же, как и было,— цвета, запахи, звуки и люди. Я даже помню спокойную улицу, где жила моя бабушка, помню внезап­ную, непонятную ребенку агрессивность взрослых, ужас перед не­избежностью и страх, который я пережил, наблюдая за напря­женными отношениями между отцом и матерью. Мое детство смо­делировало мое воображение».

В 1983 году Бергман закончил фильм «Фанни и Александр», в котором в оче­редной раз вернулся к теме своего детства.

В маленьком шведском городке живет семейство Экдаль. Отец — владелец театра, у него дочь Фанни и сын Александр. В семье радость, беспечалие, беззаботность. Но вот умирает отец, и мать вторично выходит замуж. Отчим — сухой, мрачный лютеранский священник, установивший в доме атмосферу душевного холода, молчания, солдатской дисциплины. Десятилетний мечтатель Александр страдает из-за всего этого. Страдает и его сестра. И дети уходят в мир фантазии. Они играют в сказочную страну, они верят, что волшебный фонарь вернет им счастье. В своих играх дети настолько далеко заходят, что порой уже не в силах отличить фан­тазию от реальности. За такие игры, которые прямолинейный священник расце­нивает как позорную ложь, детей сурово наказывают.

В этом фильме, как и в большинстве фильмов Бергмана, по­священных собственному детству, много горечи, печали.

Но трудное детство не сломило этого человека, а скольких сломило, не дало распрямиться, не дало выявить творческие спо­собности.

Все в семье хорошо, но мать холодно относится к ребенку. Год так относится, два, три. Ребенок привыкает к тому, что мать его не любит. Он порой даже подозревает, что она ему не родная, но потом эту мысль отбрасывает. Потом начинает себя винить: «Значит, что-то я не так делаю, если мама меня не любит». У не­го возникает тревожность, неуверенность в себе, склонность к сом­нениям.

Почему же мать к нему относится холодно? Ответ ее очень прост и краток: «Сын мне не нравится. Когда он был маленький, я возлагала на него большие надежды, а он их не оправдал. Зна­чит, наши отношения с ним кончились. Я, понятно, кормлю, оде­ваю, смотрю за ним, но не люблю. Он не в моем вкусе».

Дети, живущие в деспотических семьях, где царствуют лицеме­рие, пресмыкательство перед сильными, холуйство и ложь, почти всегда обречены на то, чтобы быть в психологическом отношении рабами, т. е. тоже холуйствовать, пресмыкаться, а когда появится возможность получить власть, пусть самую незначительную, превра­титься в еще более злобных и жестоких, чем их учителя жизни, деспотов. От рабства до тирании один шаг, рабство и тирания в психологическом отношении — две стороны одной медали. Рабы редко порождают последовательных революционеров типа Спартака. Чаще всего из их среды выходят мятежники с психологией рабов, потом их предают свои же рабы.

Как же надо воспитывать детей, чтобы они стали свободными и гордыми людьми, а не рабами в душе? И есть ли ответ на ЭТОТ вопрос? Да и возможен ли один-единственный ответ?

Поиск по сайту: