МЕХАНИЗМЫ ДЕТСКИХ РЕАКЦИЙ

МЕЖДУ НОРМОЙ И ПАТОЛОГИЕЙ

О больных детях. Ни для кого не секрет, что число детей и под­ростков, страдающих теми или иными психоневрологическими откло­нениями, во всем мире не только не уменьшается, но по каким-то показателям растет. Причин тут много, и однозначно охаракте­ризовать их невозможно. В частности, успехи акушерства, гине­кологии, генетики, реаниматологии приводят к тому, что в живых, к счастью, остаются многие дети, которые прежде были обречены на неминуемую гибель или хроническую инвалидизацию. Приблизи­тельно у одной трети лиц, оставшихся в живых благодаря ус­пехам науки и приобщенных к полноценной жизни, некоторое время (обычно непродолжительное) отмечаются специфические особен­ности: повышенная утомляемость, истощаемость, плохая перено­симость жары, духоты, езды в транспорте, двигательная растормо-женность, непоседливость, раздражительность и т. д.— все эти явления составляют цереб рас тению (церебро — мозг, астения — слабость). Каждое из этих свойств не несет в себе ничего страш­ного, но если эти свойства выражены, да еще сочетаются друг с другом, то и дома, и в школе некоторым таким детям будет не­легко. Еще труднее тем, кто с ними каждоминутно общается.

Развитие цивилизации неумолимо требует, чтобы дети раньше начинали учиться, чем прежде. Этот процесс остановить невозможно, но включить его в разумные рамки вполне в наших силах. Чем раньше дети будут приступать к обучению, тем больше будут выявляться индивиды с теми или иными психоневрологическими расстройствами, которые не были бы заметны, если бы на ребенка не пали непосильные для него нагрузки. Иными словами, число детей, которым будут ставить диагноз «задержка интеллектуального и эмо­ционально-волевого развития», зависит не только от абсолютного количества таких лиц в обществе, но и от социальных требований, к ним предъявляемых. Выше требования — больше детей с задерж­ками развития, и наоборот.

Переход на обучение с шести лет, а также неуклонно услож­няющиеся школьные программы приводят к тому, что быстрее и четче выявляется невыносливость некоторых детей, их неспособность справиться с школьной нагрузкой. Ясно, что такие дети должны идти в школу не с шести лет, а с семи. Таким образом, подход

должен быть дифференцированным. Плохо то, что в нашей стране нет сформировавшейся традиции обращаться к детскому психиатру, который мог бы своевременно помочь таким пациентам. Обращаются к врачу лишь в самых запущенных случаях, когда зачастую уже не так легко помочь. По мнению многих советских уче­ных, на учете у детского психиатра состоит примерно в четыре раза меньше пациентов, чем их имеется в реальности. А ведь чем раньше выявить болезнь, тем более успешным может быть лечение. Но раннее выявление заболевания зависит не только и не столько от вра­чей — это дело в первую очередь родителей и педагогов.

Помимо легких, обратимых расстройств, так называемых погра­ничных нарушений, пребывающих на грани нормы и аномалии, су­ществуют и самые настоящие психические болезни, которые могут надолго и основательно нарушить социальную адаптацию ребенка. Есть и такие заболевания, при которых разрушается интеллект, и тут уже не до обучения в школе — даже во вспомогательной, пред­назначенной для детей со сниженным интеллектом. Положение таких детей-школьников, страдающих шизофренией, эпилепсией и некото­рыми другими психическими заболеваниями, зачастую очень драма­тично. В редких случаях они растут в полноценных семьях. Даже если в семье и нет других душевнобольных, то чаще всего это неполные семьи. Обычно отцы не выдерживают совместного пребы­вания с душевнобольным сыном или дочерью, начинают пить или вообще покидают семью. И без того обделенный судьбой ребенок оказывается еще и без отца. Понятно, что проблем у матери ста­новится больше, порой нервы ее не выдерживают и она выходит из себя, чем еще больше травмирует ребенка, делает атмосферу в семье очень непростой.

У некоторых школьников с психическими расстройствами воз­никает своеобразный комплекс неполноценности из-за своего забо­левания. Во многом он обусловлен неверным поведением школьного коллектива: ведь даже если ребенок обучается на дому по инди­видуальной программе, он ни в коем случае не должен быть оторван от коллектива, от своих сверстников. Его нужно максимально при­влекать к совместным играм, походам и пр. Нередко же родители здоровых детей запрещают своим дочерям или сыновьям общаться с психически нездоровыми сверстниками: дескать, это может повре­дить здоровому человеку. Это плод невежества и жестокости: ни­когда никому из здоровых помощь больному человеку не приносила вреда. Помогают калекам-кошкам и собакам, а человеку боятся. Это неверно, даже подло. Такое отношение нужно в корне переме­нить. Психически нездоровые дети — такие же члены общества, и они имеют все те же права и обязанности, что и здоровые люди. Они требуют не только жалости и понимания, но и помощи. Эта помощь должна быть комплексной, т. е. три мощные системы — школьные учреждения, семья и медики — должны одновременно и равносильно влиять на школьника.

Детей психически нездоровых слишком много, чтобы отмахиваться от

этой проблемы. Если им оказывать своевременную и квалифи­цированную помощь, то подавляющее большинство из них довольно скоро станут в строй, будут абсолютно полноценными людьми. Будут здоровыми дети — будут здоровыми взрослые. Одни только врачи не в силах разрешить весь комплекс проблем, связанных с психически больными детьми. Без помощи школьных учреждений и семьи тут не обойтись. Ну какой, спрашивается, толк от консуль­тации у детского психиатра, если все равно его советы родители не станут исполнять или будут выполнять их с пятое на десятое? Зачем же идти к врачу, если по возращении домой ребенок ока­жется в тех же самых психологически трудных для него условиях, которые вызвали, усугубили либо спровоцировали его психоневро­логическое расстройство? Зачем, спрашивается, идти к врачу, если тот скажет, что у ребенка нет душевного заболевания (шизофре­нии, эпилепсии или еще чего-то), после чего ребенок вернется в школу, станет из последних сил крепиться, выполнять школьные требования, а потом сорвется, появится невроз или что-то близ­кое к этому?

На кого походить? Есть такой термин в психологии и психи­атрии — идентификация, т. е. восприятие себя подобным другому. Иными словами, с кого бы ребенок хотел брать пример, кому бы он хотел подражать — отцу или матери. Еще в 40-х годах было доказано, что большинство детей до 10-летнего возраста хотели бы быть похожими на своих родителей, а в более старшем возрасте на других людей¹.

В начале XX столетия австрийский психолог и мыслитель Зиг­мунд Фрейд (1856—1939) предложил понятие комплекса Эдипа. В чем сущность этого комплекса, название которого взято из древне­греческого мифа (сын убил отца и женился на собственной матери)?

По Фрейду, у ребенка имеется сексуальная привязанность к родителю противоположного пола и враждебность по отношению к однополому родителю. Иными словами, у мальчиков это проявляется в том, что они якобы испытывают чувство — скрытое или явное — враждебности к отцу, которому безраздельно принадлежит мать, ибо в глубине души сами хотят, чтобы мать принадлежала им. В слу­чаях патологии такие взаимоотношения действительно порой наблю­даются. А в норме? Мнения тут противоречивы, но все-таки боль­шинство ученых считают, что идентификация со своим полом обычно сочетается с эмоционально теплым отношением к родителю противо­положного пола, т. е. зависти и враждебности тут почти не встре­тишь. Дело не в извечных комплексах, которые якобы борются в душе ребенка, а в том, как относятся к нему родители,— в зависимости от этого по-разному проявляется или нарушается и идентификация. Если один из родителей пытается в ущерб друго­му родителю привлечь ребенка на свою сторону, приблизить его,

¹ Более подробно об этой проблеме можно узнать из книги Д. Н. Исаева и В. Е. Кагана «Психогигиена пола у детей» (Л., 1986).

заменить собою обоих родителей, то к добру это не приводит.

Психиатр А. И. Захаров пишет: «Подобная картина нередко наблюдается в тех случаях, когда тревожная мать привязывает к себе мальчика в такой степени, что он лишается общения с отцом и сверстниками. В итоге мальчик не может выработать навык соот­ветствующего полу поведения, особенно в тех случаях, когда мать односторонне доминирует в семье и ревниво относится к влиянию отца или сына.

К тем же результатам приводит искусственное культивирование одним из родителей своего авторитета, особенно если он при этом использует излишне строгие ограничения и наказания, отрицая ценность эмоционального контакта с другим родителем. В обоих случаях возможно появление эффективной зависимости от распо­ложения одного из родителей и инфантилизма, а также стремления к компенсаторному, реактивно заостренному самоутверждению среди сверстников».

Уже доказано, что возраст наиболее выраженной идентифика­ции с родителем того же пола составляет у мальчиков 5—7 лет, а у девочек —3—8 лет. Успешность идентификации зависит главным образом от престижности родителя того же пола в представлении детей, т. е. опять же от воспитания, от поведения родителей в собственной семье. Есть отцы, которые на работе ведут себя очень решительно и властно, а в семье «тряпки», «подкаблучники». Ре­бенок, как правило, тонко чувствует это, улавливает двусмыслен­ность поведения отца и не хочет ему подражать, т. е. может на­рушиться идентификация со своим полом.

Начиная примерно с 9—10-летнего возраста дети стремятся освободиться от родительского авторитета и вести себя независимо. Чтобы этот процесс был безболезненным и не приводил к аномалиям, необходимо разумное, терпеливое поведение родителей, не навязы­вающих свою волю детям, а исподволь, собственным примером стре­мящихся завоевать авторитет в собственном доме. Иными словами, все опять сводится к проблеме благополучия и неблагополучия в семье.

Поиск по сайту: