ТРАДИЦИИ ОБЕСПЕЧЕНИЯ ОБЩЕСТВЕННОГО ПОРЯДКА У НАРОДОВ СЕВЕРНОГО КАВКАЗА (НА ПРИМЕРЕ АДЫГОВ)

Одним из главных индикаторов дееспособности и могущества любого государства является система обеспечения общественного порядка и безопасности, а точнее эффективность ее функционирования, от которой напрямую зависят основы гражданского мира, согласия и стабильности в стране. Если последний момент достигнут, то государственная власть пользуется безграничным доверием и поддержкой населения, которые могут стать колоссальными ресурсами для достижения грандиозных политических задач. Не случайно такие политики, как Наполеон Бонапарт, Иосиф Сталин, Адольф Гитлер, Рональд Рейган начинали свою деятельность с создания эффективной системы охраны общественного порядка и борьбы с преступностью. В итоге такой подход позволил им создать платформу для реализации гигантских государственных преобразований, увековечивших их имена в анналах истории.

На сегодняшний день данная проблема остро стоит и в России, поэтому реформе органов внутренних дел, деятельность которых в предыдущие десятилетия значительно подорвала авторитет российских властей в глазах народа, уделяется приоритетное внимание. Особую значимость вопросы обеспечения общественного порядка и безопасности приобрели на Северном Кавказе, где в последнее время трудности их решения вылились в тенденции, угрожающие основам российской государственности в регионе. В прямой зависимости от эффективного решения данной проблемы находится авторитет российских властей и основы гражданского мира на Кавказе. Сложность ее решения заключается в том, что данный регион представляет собой национальную окраину России, населенную народами во многом сохранившими свои этнокультурные традиции, сильно отличающиеся от русской этнической культуры. Этнокультурная специфика региона является большим барьером на пути многих государственных преобразований центральных властей на его территории, поэтому ее необходимо учитывать.

Обратимся к историческому прошлому северокавказских народов, а точнее к истории их традиций охраны общественного порядка на примере адыгов (черкесов). На протяжении столетий у адыгов, как и у других народов Северного Кавказа, все стороны общественной жизни регулировались не институтами государственной власти, а народными традициями (адатами), имевшими силу закона и компенсировавшими отсутствие государства. Сложившийся в результате многовекового жизненного опыта сложный комплекс обычаев и традиций, более известный в адыгской среде под названием «Хабзэ», определял для каждого человека систему духовных ценностей и разработанные вплоть до мельчайших деталей нормы поведения в самых разнообразных ситуациях. Система Хабзэ была уникальной, т.к. контролируя поведение отдельно взятой личности, она регулировала все виды отношений в адыгском обществе. Интересное высказывание по этому поводу принадлежит А. Епифанцеву: «Хабзе переводит все законы в этические нормы поведения, в привычки людей, в естественный для них образ жизни, а средством их толкования делает само общество. Оно же и принуждает «отбившихся от рук» соплеменников к порядку. В этой системе не нужны десятки томов законов и сотни полицейских. Воспитываясь в ней, человек, условно говоря, не будет хулиганить и дебоширить не потому, что боится наказания по какой-то мифической статье УК, а потому, что у него к этому нет привычки – в системе его социальных ценностей это не принято и именно поэтому такой подход намного более эффективен, чем угроза наказания за неисполнение навязанных тебе кем-то извне требований».

У адыгов не было четко выраженной вертикали государственной власти, а следовательно отсутствовал специально отделенный от общества государственный аппарат, состоящий из органов и должностных лиц, непосредственно выполняющих те или иные функции, в т.ч. и по охране общественного порядка. Для решения вопросов обеспечения внутреннего порядка и внешней безопасности в адыгском обществе вместо государственных институтов использовались другие социальные механизмы: право применения оружия, кровнородственные узы и присяжные (мировые, третейские) суды.

Каждый черкес обладал широким набором прав и свобод, которые согласно народным традициям он мог защищать с помощью оружия. Данный момент был ключевым во всей системе жизнеустройства адыгского общества, все члены которого были поголовно вооружены. Последнее является главным показателем безгосударственности общества, т.к. одним из основных признаков государства является его монополия на легальное применение силы. Известный кавказовед Н. Дубровин, касаясь данного вопроса, писал: «Гражданский и юридический быт черкесского народы был основан на трех главных началах: 1) право собственности, 2) право употребления оружия для каждого свободного человека и 3) родовые союзы, со взаимной обязанностью всех и каждого защищать друг друга, мстить за смерть, оскорбление и нарушения прав собственности…».

Право употребления оружия в сочетании с кровнородственными узами превращалось в эффективный механизм социальной защиты отдельно взятого индивида и всей семьи в целом. Устройство данного механизма четко описал Н. Дубровин: «…черкесское семейство составляло неразрывное целое со своими подвластными и рабами и, несмотря на различие происхождения, связанное общими интересами, обязывалось взаимною защитою. Отдельные лица, составлявшие такое семейство, рабы ли, владельцы ли, обязаны были не только защищать членов семейства, но и мстить чужим семействам, хотя бы одного и того же рода, за нарушение личной неприкосновенности и прав собственности членов своего семейства… Оскорбление или ущерб, нанесенные одному из членов, считались посягательством на благосостояние всей общины; но с другой стороны каждый член подлежал ответственности за свое поведение перед всем обществом». Высокую эффективность указанного механизма в деле обеспечения общественного порядка у адыгов отмечал польский кондотьер Т. Лапинский: «Никогда не случается, чтобы воры ворвались даже в наименее охраняемый двор или чтобы одинокий путник на дороге был ограблен или даже убит. Причина этому – особенная, но крепкая организация общественного союза в этом народе, где все ответственны один за другого, каждое племя, каждая фамилия – за принадлежащих к ним и живущие каждого юнэ-из – за преступление, совершенное на их земле. Соседи живут между собой в согласии, которое могло бы служить примером для сельских жителей в Европе». Данный механизм был великолепной почвой для произрастания высокоразвитого индивидуализма и «свободного духа», которыми так ярко выделялись горцы Северного Кавказа.

Другим социальным механизмом, который сильно ограничивал свободу действий каждого индивида и был мощным регулятором равновесия в адыгском обществе, была кровная месть. Ее функция, отличающаяся высокой социальной значимостью, обусловила многостороннюю и всепроникающую природу обычая кровомщения, связывая его со всеми сферами общественной жизни. Данное обстоятельство было особо отмечено Н. Дубровиным: «Обычай мстить кровью за кровь, или кровомщение, было необузданное чувство и, вместе, обязанность, налагаемая честью, общественным мнением и личным убеждением каждого черкеса. Там, где своеволие лица не имеет никаких пределов, где столько случаев безнаказанно совершить преступление, кровомщение есть единственное средство, хотя до некоторой степени обуздывающее дикие страсти удальца, готового на всякий поступок. Не жажда к простому убийству руководила, в этом случае, черкесом, а жажда мести и восстановления своей чести». Кровная месть имела широкой простор для реализации, т.к. перед ней были бессильны даже такие священные для адыгов институты, как дружба, кровное родство, старшинство лет и неприкосновенность женщины. Для нее не существовало ограничений во времени или средствах исполнения. Кровник мог убивать из засады, уничтожать хлеб, сено и жилье враждебного ему семейства (хотя во время войны данный поступок не практиковался горцами, т.к. считался недостойным), красть детей и продавать их в рабство.

Поэтому прежде чем посягнуть на кого-либо, каждый черкес вынужден был хорошенько подумать и нередко остановиться, ибо последствия кровомщения могли принять ужасающие масштабы. Так, Т. Лапинский, будучи свидетелем этого, писал: «Этот ужасный обычай всех нецивилизованных горцев стоит и здесь ежегодно жизни многим людям. Часто брат или другой родственник недоволен платой за кровь, или не согласен с приговором, или слишком нетерпелив в ожидании последнего и убивает или самого убийцу, или кого-нибудь из его племени. Из-за этого возникают бесконечные нападения и убийства; в народе убых с 12 по 17 октября 1859 года, т.е. в течение пяти дней, было убито 42 человека из двух семейств. Все племя должно было взяться за оружие, чтобы прекратить кровопролитие». Нередко процесс кровной мести полностью выходил из-под контроля и выливался в крайне опасные формы, подрывавшие основы безопасности всего общества. Поэтому в Кабарде кровная месть была сильно ограничена: князья и дворяне, обладая большими политическими возможностями, узурпировали у простолюдинов право на кровомщение.

Для решения широкого круга вопросов связанных со спорами и ссорами на бытовой почве у адыгов существовал другой, более гуманный социальный механизм – институт присяжных (третейских) судей, позволявший примирить враждующие стороны и избежать беспорядков в обществе. Данный институт не являлся специально устроенным постоянным судом, а состоял из частных лиц-посредников, которые собирались для разрешения спорного дела. Обычно в качестве судей выступали старики, умудренные жизненным опытом и пользовавшиеся уважением народа. Количество судей зависело от степени важности рассматриваемого дела.

В начале процесса судьи разделялись на две части, за которыми соответственно размещались тяжущиеся стороны со своими свитами. Из числа судей каждая сторона выбирала по одному адвокату. Последние, выслушав жалобы и доводы обвинителей, передавали их судьям, а затем выслушивали показания обвиненных; эта процедура повторялась неоднократно, до тех пор, пока судьи в достаточной степени не узнавали сущность и подробности дела. После этого судьи обоих спорящих сторон сходились и выслушивали показания свидетелей, которыми могли быть только люди известные своей честностью и хорошим поведением. Далее обвинителя и обвиняемого приводили к присяге: первый клялся забыть чувство неприязни к обвиняемому после решения дела, а второй – беспрекословно подчиниться требованиям приговора и не уклоняться от его исполнения. В целях более твердого обеспечения исполнения клятвы от обоих присягавших брали по одному присяжному поручителю, которые должны были отвечать за поступки своих клиентов. После этого судьи объявляли свое решение.

Судейское решение в значительной степени зависело от ораторского искусства адвокатов, поэтому они выбирались из числа лиц хорошо владевших языком, красноречием в изложении мыслей и даром убеждения. По этому поводу большой интерес представляет один судебный случай, связанный с именем известного кабардинского мудреца Джабаги Казанокова. Четверо крестьян имели пасеку и общего козленка. В ожидании, пока он подрастет и его можно будет заколоть, они заранее условились, кому будет принадлежать левая передняя нога, кому задняя правая и так далее. Однажды козленок поранил ногу, а будущий хозяин этой ноги перевязал ее повязкой, так что он мог прыгать на остальных трех. Как-то вечером он приблизился к пламени костра и подпалил повязку. Далее он стал метаться по пасеке, разнося повсюду огонь, который мгновенно все уничтожил. Три совладельца обвинили во всем своего четвертого товарища и потребовали от него возместить ущерб. Старик-судья Уори-дада решил дело в пользу обвинителей, однако многие односельчане были недовольны таким решением. Тогда судья обратился за помощью к Джабаги Казанокову, который сказал: «Козленок скакал и разносил огонь на трех здоровых ногах, раненная ножка в этом не участвовала. Значит, и отвечать за пожар и убытки должны хозяева трех здоровых ног. Они обязаны выплатить четвертую часть стоимости пасеки ее четвертому совладельцу». Все селение единогласно одобрило судейское решение Казанокова.

Если поступок обвиняемого расценивался как преступление, то к нему применялась определенная система наказаний. У адыгских народов к числу преступлений относились следующие деяния: восстание раба против своего господина, неповиновение и бегство, нарушение правил гостеприимства, нарушение супружеской верности женщинами, воровство у своей семьи и ближайших соседей, поступки трусости, убийство вообще и отцеубийство в особенности, измена народу. У кабардинцев этот список дополнялся такими действиями, как причинение телесных повреждений, изнасилование женщин, ранение лошади князя (даже по неосторожности), несоблюдение «благопристойности» по отношению к князю, оскорбление, клевета, похищение свободной девушки для вступления в брак и др. Интересно отметить, что Н.Ф. Грабовский относил к числу преступлений у кабардинцев и кражу имущества, совершенную в мирное время, как у своих односельчан, так и у соседних народов; в период междоусобной войны кража не считалась преступлением. Главной особенностью системы наказаний у адыгских народов было отсутствие средств физического насилия. У черкесов не существовало ни тюрем, ни телесных наказаний, никаких других видов лишения свободы. Все наказания ограничивались наложением штрафа, размер которого зависел от характера совершенного проступка и увеличивался в случае его повторения. Хан-Гирей писал по этому поводу: «…воровство, разбои и другие беспорядки внутри владений прекращают страхом тяжкого штрафования, которое съезд налагает на нарушителей его установлений. Словом, вся пружина исполнительной власти основана, так сказать, на страхе взыскания штрафа».

Размер штрафа определялся не произвольно, а по установленным правилам – на каждый случай назначалась особая пеня. Хотя адыги не знали денежных расчетов, они четко определяли размер штрафа (сха), используя собственные меры стоимости: условная единица цю равнялась одному быку, один цю равнялся шести тооп – отрезок материи, достаточный для мужского или женского платья; совокупность всех этих предметов, составлявших общий размер штрафа, называлась сха. Помимо этого на размер сха сильно влиял социальный статус потерпевшего. Так, например, по сведениям Л. Люлье, для князя сха был равен 60-80 цю (быкам), для дворянина – меньше, а для простолюдина – 8 цю. За убийство князя необходимо было выплатить 100 сха, за убийство дворянина – 43 сха, а за простолюдина – 20 сха. Штраф за воровство со взломом составлял 9 быков (цю), за вторичную попытку кражи – 24 цю.

Штраф уплачивался виновным в течение срока, установленного судебным решением. Процедурой его взыскания занимался сам потерпевший, т.к. «суд у черкесов был, в действительности, не тот суд, которого решения опирались бы на власть исполнительную, а имел характер мирового соглашения спорящих, поддерживаемого страхом оружия, поэтому он и не брал на себя обязанности следить за исполнением своего приговора». Штраф распределялся следующим образом: небольшую часть получали судьи, более значительная часть доставалась родственникам истца и только треть доходила до самого истца и его семейства.

Как видно из выше сказанного стоимость штрафа за убийство, а также за ряд других преступлений, относившихся у адыгов к числу общественно опасных, была очень высокой. Поэтому виновник был не в состоянии осилить ее выплату собственными средствами, т.к. большинство адыгов не обладало большим достатком. Здесь в дело вступали кровнородственные узы: штраф распределялся на всю фамилию, члены которой выплачивали определенную долю, осуществляя тем самым материальную поддержку своему собрату по общине. С другой стороны слишком частый взнос штрафа за виновного был весьма обременительным для членов общины, поэтому им приходилось наблюдать за действиями каждого и удерживать беспокойных людей от преступных деяний. Если же преступник несколько раз подряд нарушал присягу и вновь совершал злодеяния, то его изгоняли из фамилии. Последнее было крайне опасным для горца, т.к. человека, исключенного из фамилии, каждый мог оскорбить, ограбить, убить или взять в рабство, не навлекая на себя мщения. Виновнику оставалось только бежать и искать покровительства у другой фамилии, а добиться этого с плохой репутацией было крайне сложно. Если он не успевал скрыться, то его схватывали, заковывали в железо, привязывали к дереву и убивали из ружья. Здесь интересным образом проявлялась специфическая черта адыгской системы наказаний, отмеченная Н. Дубровиным: «У черкесов не было обыкновения подымать руки на истребление самого опасного для общества человека и потому они заставляли раба сделать смертельный выстрел. В большинстве случаев преступника продавали в рабство или привязывали ему на шею камень и бросали в воду, отчего и произошло самое название пси-хадзе, т.е. «брошенный в воду». К этому единственному виду смертной казни черкесы прибегали весьма редко». В этом случае кровнородственные узы у адыгов выступали в качестве эффективного механизма охраны общественного порядка.

В итоге, подходя к общей характеристике главных принципов системы охраны общественного порядка у адыгов, следует обратиться к словам Н. Карлгофа: «Власть охранительная и власть правосудия заменяется у них страхом оружия, возмездием и мирным соглашением, а адат ближе подходит к разряду международных прав, чем гражданских законов». Поэтому главной категорией при урегулировании гражданских отношений у адыгов была честность и справедливость, на что указывал Хан-Гирей: «…у черкесов все судебные дела, так сказать, взвешиваются на чистоте совести, с помощью, в некоторых случаях, примеров прошедших времен и дел... совесть издает законы, и в судах руководствуются чистотою совести. Подозреваемый может оправдаться именем бога; честность везде служит порукою».

Несмотря на то, что данная система кажется на первый взгляд утопичной, в реальности она эффективно обеспечивала защиту общественного порядка у черкесов. Так, например, это подтверждают мемуары английского путешественника Д. Белла: «Общественное мнение и установленные обычаи – вот что, кажется, является высшим законом в этой стране; в общем, я могу только поражаться тем порядком, который может проистекать из такого положения дел. Немногие страны, с их установленными законами и всем сложным механизмом правосудия, могут похвалиться той нравственностью, согласием, спокойствием, воспитанностью – всем тем, что отличает этот народ в его повседневных взаимоотношениях».

В истории адыгов, как и других народов Северного Кавказа были периоды, когда в обществе начинали отчетливо проявляться тенденции развития и укрепления государственности. Данный процесс в первую очередь оказывал сильное влияние на систему охраны общественного порядка, внося в нее фундаментальные коррективы: появлялась вертикаль власти; появлялся единый свод законов, на базе которого выносились судебные решения; появлялись специальные постоянно действующие органы защиты правопорядка; судебная система ставилась под контроль государства; вводилась новая система наказаний, основанная на средствах насилия.

Князь Инал, после объединения всех адыгских народов под своей единоличной властью в начале XV в., в первую очередь провел судебную реформу в целях охраны внутреннего порядка и укрепления целостности нового политического образования. Он учредил постоянно действующий высший судебный орган, получивший название 40 судей. Данное количество было напрямую связано с количеством населенных пунктов и феодальных владений. Князь Инал лично руководил деятельностью судей, по особо важным делам сам выступал в качестве судьи и обладал правом пересмотра судебных решений. Он сосредоточил в своих руках единоличную судебную власть не только над простым народом, но и над князьями. При вынесении наказаний он не ограничивался одними штрафными санкциями, а широко использовал более жесткие меры – телесные наказания и смертную казнь. Вот как описал его судебную деятельность известный кабардинский историк Ш.Б. Ногмов: «…душа его, ненавидя насилие и беспорядки, предприняла строгими мерами истребить вкоренившееся буйство. Первым попечением его было наказать виновных в беспорядках князей и их подданных. Некоторых он подвергнул телесному наказанию, а более важных преступников казнил смертью». Наследники князя Инала не смогли сохранить созданную им систему охраны общественного порядка, т.к. вертикаль центральной власти, на которой она была основана, исчезла со смертью Инала.

Новые тенденции укрепления вертикали государственной власти в Кабарде проявились в XVI в. в период правления старшего князя Берслана Джанкутова, что непременно отразилось на судебной системе. В суде главную роль играли князья, при этом Берслан, в отличие от Инала, не обладал единоличной высшей судебной властью. Берслан провел регламентацию компетенции судов и разграничение их деятельности.

Помимо присяжных (мировых, третейских) судов Берслан ввел суды хеижа и суд хе. Суд хеижа создавался в каждом кабардинском селении для оказания правосудия всем желающим. Суд хе (главный суд) выступал в качестве высшего судебного органа. Они являлись постоянными судебными органами: члены суда избирались не тяжущимися сторонами, а на неопределенное время для рассмотрения не заранее названного дела, а возникающих дел, собираясь по мере их появления. Суд хеижа состоял из нескольких узденей и народных депутатов, которых утверждал князь. Суд хе состоял только из князей и наиболее влиятельных уорков (дворян), учреждался в постоянном месте жительства князя, являвшегося председателем суда.

Князь Берслан ввел единый порядок судопроизводства: суды хеижа разбирали гражданские дела и другие жалобы местных жителей, а суд хе – уголовные дела, жалобы на судей и дела общенародной важности. Передача уголовных дел на рассмотрение главного суда хе, свидетельствует о том, что Берслан уделял большое внимание обеспечению внутреннего порядка в обществе. Ш.Б. Ногмов писал, что Берслан «старался всеми силами искоренить зловредных людей и весьма многих князей за неблагонамеренные поступки лишал княжеского достоинства, а некоторых и вовсе изгнал». Исполнение судебных решений возлагалось на князя и его уорков, выступавших в этом случае в роли полиции.

Законы и обряды по руководству судом и народом издавались лично князем, что говорит о его большой власти. Однако власть Берслана была ограниченной, в отличие от князя Инала, и он вынужден был согласовывать решение важнейших вопросов с другими князьями в главном суде. Последний выступал одновременно законодательным и исполнительным органом власти. Установленная Берсланом Джанкутовым система обеспечения общественного порядка просуществовала в Кабарде вплоть до начала XVIII в., когда значительную силу набрал ислам, внесший ряд изменений в судебную систему. Однако эти коррективы носили косметический характер и никоим образом не затрагивали фундаментальных основ системы судопроизводства.

Серьезные попытки создания государственности у адыгов предпринял Мухаммед Эмин, являвшийся наибом имама Шамиля в Черкесии. Он разделил адыгские земли на административные районы, в каждом из которых учредил мехкеме (судебную палату). Она представляла собой двор с помещениями для судей, начальника полиции округа и его муртазеков с конюшнями; также во дворе была выстроена мечеть и тюремные помещения. Начальник мехкеме назначался наибом. Совет мехкеме состоял из 16 старшин, избираемых по двое от каждого племени. Члены совета занимались судопроизводством по шариату, взыскивали подати и наблюдали за защитой страны. Начальник мехкеме являлся главой исполнительной власти и командовал войском. В его подчинении был отряд муртазеков, выполнявших полицейские функции, в число которых входила охрана арестантов, исполнение приказов наиба, начальника мехкеме и совета, сборы народных масс на совещания и войну. Муртазеки жили в мечети и получали за свою службу жалованье. Для содержания арестантов были специально созданы тюрьмы. Такими действиями Мухаммеду Эмину удавалось достаточно эффективно поддерживать внутренний порядок в адыгском обществе, однако ряд обстоятельств не позволил ему до конца реализовать свои намерения.

Новые тенденции укрепления вертикали государственной власти среди адыгов и других народов Северного Кавказа были связаны с приходом России в этот регион. Вместе с Россией на Кавказ пришла европейская цивилизация, принесшая с собой коренную перестройку всего образа жизни горцев. Пришлось кардинально менять многие стороны их жизни и в первую очередь систему охраны общественного порядка. В основе сложившейся у адыгов системы поддержания правопорядка лежали следующие принципы: отсутствие центральной вертикали власти и специально выделенных органов правопорядка; регулирование гражданских отношений и равновесия в обществе с помощью определенных социальных институтов (механизмов); общественное мнение как главный регулятор поведения людей; принципы честности и справедливости как основной фактор, учитываемый при вынесении судебных решений; гуманная система наказаний, основанная на штрафах. Российским властям необходимо было, с учетом перечисленных реалий, выстроить новую государственную систему обеспечения общественного порядка, основанную на совершенно других началах: наличие специально выделенных органов охраны правопорядка, единый свод законов как главный фактор при вынесении судебных решений, подчинение судебных органов государственной власти и система наказаний, основанная на средствах насилия. В этом деле российские власти столкнулись с теми же проблемами, которые в свое время приходилось решать князю Иналу, Берслану Джанкутову, Мухаммеду Эмину. Стоит отметить, что представители российской власти, сумевшие интегрировать в новую систему принципы справедливости и честности, высоко ценимые горцами, добивались немалых успехов в этом крайне сложном деле.

ИСПОЛЬЗОВАННАЯ ЛИТЕРАТУРА

1. Дубровин Н. Черкесы (адыге) // Документы и материалы по истории адыгов. – Нальчик: Полиграфкомбинат им. Революции 1905 года, 1991. – Вып.1. – с.7-248.

2. Катанчиев Т.М. Кабардинское обычное право, его особенности. – Нальчик: «Эль-Фа», 2003. – 196 с.

3. Лапинский Т. (Теффик-бей). Горцы Кавказа и их освободительная борьба против русских. – Нальчик: «Эль-Фа», 1995. – 464 с.

4. Ногмов Ш.Б. История адыхейского народа. – Нальчик: «Эльбрус», 1982. – 166 с.

5. Предания о Жабаги / Сост. А. Шортанов. – Нальчик: «Эльбрус», 1985. – 152 с.

6. Хан-Гирей. Записки о Черкесии. – Нальчик: Эльбрус, 1978. – 333 с.

7. Эльберд М. (Мальбахов Э.Т.) Страшен путь на Ошхамахо. Роман. – Нальчик: Эльбрус, 1980. – 416 с.

Источник: Современный Кавказ. – Вып.15. – Пятигорск: ОАО «Полиграфсервис», 2011. – С.59-66.

Поиск по сайту: