Институт марксизма-ленинизма при ЦК КПСС 17 страница

этого, кроме Америки, служит новейшая Французская республика, и даже добропорядочная Швейцария внесла свою лепту на этом поприще. Но что для этого братского союза прави­тельства и биржи совсем не требуется демократической республики, доказывает, кроме Анг­лии, новая Германская империя, где нельзя сказать, кого выше вознесло всеобщее избира­тельное право: Бисмарка или Блейхрёдера. Наконец, имущий класс господствует непосред­ственно при помощи всеобщего избирательного права. До тех пор пока угнетенный класс — в данном случае, следовательно, пролетариат — еще не созрел для освобождения самого се­бя, он будет в большинстве своем признавать существующий общественный порядок един­ственно возможным и политически будет идти в хвосте класса капиталистов, составлять его крайнее левое крыло. Но, по мере того как он созревает для своего самоосвобождения, он конституируется в собственную партию, избирает своих собственных представителей, а не представителей капиталистов. Всеобщее избирательное право — показатель зрелости рабо­чего класса. Дать больше оно не может и никогда не даст в теперешнем государстве; но и этого достаточно. В тот день, когда термометр всеобщего избирательного права будет пока­зывать точку кипения у рабочих, они, как и капиталисты, будут знать, что делать.

Итак, государство существует не извечно. Были общества, которые обходились без него, которые понятия не имели о государстве и государственной власти. На определенной ступе­ни экономического развития, которая необходимо связана была с расколом общества на классы, государство стало в силу этого раскола необходимостью. Мы приближаемся теперь быстрыми шагами к такой ступени развития производства, на которой существование этих классов не только перестало быть необходимостью, но становится прямой помехой произ­водству. Классы исчезнут так же неизбежно, как неизбежно они в прошлом возникли. С ис­чезновением классов исчезнет неизбежно государство, Общество, которое по-новому орга­низует производство на основе свободной и равной ассоциации производителей, отправит всю государственную машину туда, где ей будет тогда настоящее место: в музей древностей, рядом с прялкой и с бронзовым топором.

Итак, согласно сказанному, цивилизация является той ступенью общественного развития, на которой разделение труда, вытекающий из него обмен между отдельными лицами и объе­диняющее оба эти процесса товарное производство достигают

____________ ПРОИСХОЖДЕНИЕ СЕМЬИ, ЧАСТНОЙ СОБСТВЕННОСТИ И ГОСУДАРСТВА________ 174

полного расцвета и производят переворот во всем прежнем обществе.

Производство на всех предшествовавших ступенях общественного развития было по су­ществу коллективным, равным образом и потребление сводилось к прямому распределению продуктов внутри больших или меньших коммунистических общин. Этот коллективный ха­рактер производства осуществлялся в самых узких рамках, но он влек за собой господство производителей над своим производственным процессом и продуктом производства. Они знают, что делается с продуктом: они потребляют его, он не выходит из их рук, и пока про­изводство ведется на этой основе, оно не может перерасти производителей, не может поро­дить таинственные, чуждые им силы, как это постоянно и неизбежно бывает в эпоху цивили­зации.

Но в этот производственный процесс медленно проникает разделение труда. Оно подры­вает коллективный характер производства и присвоения, оно делает преобладающим прави­лом присвоение отдельными лицами и вместе с тем порождает обмен между ними — как это происходит, мы исследовали выше. Постепенно товарное производство становится господ­ствующей формой.

При товарном производстве, производстве уже не для собственного потребления, а для обмена, продукты по необходимости переходят из рук в руки. Производитель при обмене отдает свой продукт; он уже не знает, что с ним станет. Когда же в роли посредника между производителями появляются деньги, а вместе с деньгами купец, процесс обмена становится еще запутаннее, конечная судьба продуктов еще неопределеннее. Купцов много, и ни один из них не знает, что делает другой. Товары теперь переходят уже не только из рук в руки, но и с рынка на рынок; производители утратили власть над всем производством условий своей собственной жизни, но эта власть не перешла и к купцам. Продукты и производство попада­ют во власть случая.

Но случайность — это только один полюс взаимозависимости, другой полюс которой на­зывается необходимостью. В природе, где также как будто господствует случайность, мы давно уже установили в каждой отдельной области внутреннюю необходимость и законо­мерность, которые пробивают себе дорогу в рамках этой случайности. Но что имеет силу для природы, имеет также силу и для общества. Чем больше какая-нибудь общественная дея­тельность, целый ряд общественных процессов ускользает из-под сознательного контроля людей, выходит из-под их власти, чем более эта деятельность кажется

_____________________________ IX. ВАРВАРСТВО И ЦИВИЛИЗАЦИЯ_________________________ 175

предоставленной чистой случайности, тем больше с естественной необходимостью проби­вают себе дорогу в рамках этой случайности свойственные ей внутренние законы. Такие за­коны господствуют и над случайностями товарного производства и товарообмена: отдель­ному производителю и участнику обмена они противостоят как чуждые, вначале даже неве­домые силы, природа которых только еще подлежит тщательному изучению и познанию. Эти экономические законы товарного производства видоизменяются на различных ступенях развития этой формы производства, но в общем и целом весь период цивилизации протекает под знаком их господства. Еще и теперь продукт господствует над производителями; еще и теперь все общественное производство регулируется не согласно сообща обдуманному пла­ну, а слепыми законами, которые проявляются со стихийной силой, в последней инстанции

— в бурях периодических торговых кризисов.

Мы видели, как на сравнительно ранней ступени развития производства рабочая сила че­ловека становится способной давать значительно больше продуктов, чем это необходимо для существования производителя, и что эта ступень развития в основном есть та самая ступень, на которой возникает разделение труда и обмен между отдельными лицами. И немного по­требовалось теперь времени для того, чтобы открыть великую «истину», что человек также может быть товаром, что силу человека* можно обменивать и потреблять, если превратить человека в раба. Едва люди начали менять, как уже они сами стали предметами обмена. Дей­ствительный залог превратился в страдательный — хотели того люди или нет.

С появлением рабства, достигшего при цивилизации своего наивысшего развития, про­изошло первое крупное разделение общества на эксплуатирующий и эксплуатируемый клас­сы. Это разделение продолжало существовать в течение всего периода цивилизации. Рабство

— первая форма эксплуатации, присущая античному миру; за ним следуют: крепостничество
в средние века, наемный труд в новое время. Таковы три великие формы порабощения, ха­
рактерные для трех великих эпох цивилизации; открытое, а с недавних пор замаскированное
рабство всегда ее сопровождает.

Ступень товарного производства, с которой начинается цивилизация, экономически ха­рактеризуется: 1) введением металлических денег, а вместе с тем и денежного капитала,

В издании 1884 г. вместо слов «силу человека» напечатано: «рабочую силу человека». Ред.

____________ ПРОИСХОЖДЕНИЕ СЕМЬИ, ЧАСТНОЙ СОБСТВЕННОСТИ И ГОСУДАРСТВА________ 176

процента и ростовщичества; 2) появлением купцов как посреднического класса между про­изводителями; 3) возникновением частной собственности на землю и ипотеки и 4) появлени­ем рабского труда как господствующей формы производства. Цивилизации соответствует и вместе с ней окончательно утверждает свое господство новая форма семьи — моногамия, господство мужчины над женщиной и отдельная семья как хозяйственная единица общества. Связующей силой цивилизованного общества служит государство, которое во все типичные периоды является государством исключительно господствующего класса и во всех случаях остается по существу машиной для подавления угнетенного, эксплуатируемого класса. Для цивилизации характерно еще следующее: с одной стороны, закрепление противоположности между городом и деревней как основы всего общественного разделения труда; с другой сто­роны, введение завещаний, с помощью которых собственник может распоряжаться своей собственностью и после своей смерти. Этот институт, прямо противоречащий древнему ро­довому строю, в Афинах был не известен вплоть до Солона; в Риме он был введен уже на ранней стадии, но когда именно, — мы не знаем; у германцев ввели его попы, для того что­бы добропорядочный германец мог беспрепятственно завещать церкви свое наследство.

Основывающаяся на этих устоях цивилизация совершила такие дела, до каких древнее родовое общество не доросло даже в самой отдаленной степени. Но она совершила их, при­ведя в движение самые низменные побуждения и страсти людей и развив их в ущерб всем их остальным задаткам. Низкая алчность была движущей силой цивилизации с ее первого до сегодняшнего дня; богатство, еще раз богатство и трижды богатство, богатство не общества, а вот этого отдельного жалкого индивида было ее единственной, определяющей целью. Если при этом в недрах этого общества все более развивалась наука и повторялись периоды выс­шего расцвета искусства, то только потому, что без этого невозможны были бы все достиже­ния нашего времени в области накопления богатства.

«Система приобретенных прав» Лассаля¹⁸² во второй части вращается главным образом вокруг положения, что римское завещание столь же старо, как и самый Рим что в римской истории никогда «не существовало вре­мени без завещаний», что завещание возникло скорее в доримский период из культа умерших. Лассаль, как правоверный старогегельянец, выводит римские правовые нормы не из общественных отношений римлян, а из «спекулятивного понятия» воли, и приходит при этом к указанному утверждению, полностью противоречаще­му истории. Это неудивительно в книге, автор которой на основании того же спекулятивного понятия приходит к выводу, что у римлян при наследовании передача имущества была чисто второстепенным делом. Лассаль не только верит в иллюзии римских юристов, в особенности более раннего времени, но идет еще дальше этих ил­люзий.

_____________________________ IX. ВАРВАРСТВО И ЦИВИЛИЗАЦИЯ_________________________ 177

Так как основой цивилизации служит эксплуатация одного класса другим, то все ее разви­тие совершается в постоянном противоречии. Всякий шаг вперед в производстве означает одновременно шаг назад в положении угнетенного класса, то есть огромного большинства. Всякое благо для одних необходимо является злом для других, всякое новое освобождение одного класса — новым угнетением для другого. Наиболее ярким примером этого является введение машин, последствия которого теперь общеизвестны. И если у варваров, как мы ви­дели, едва можно было отличить права от обязанностей, то цивилизация даже круглому ду­раку разъясняет различие к противоположность между ними, предоставляя одному классу почти все права и взваливая на другой почти все обязанности.

Но этого не должно быть. Что хорошо для господствующего класса, должно быть благом и для всего общества, с которым господствующий класс себя отождествляет. Поэтому чем дальше идет вперед цивилизация, тем больше она вынуждена набрасывать покров любви на неизбежно порождаемые ею отрицательные явления, прикрашивать их или лживо отрицать, — одним словом, вводить в практику общепринятое лицемерие, которое не было известно ни более ранним формам общества, ни даже первым ступеням цивилизации и которое, наконец, достигает высшей своей точки в утверждении: эксплуатация угнетенного класса производит­ся эксплуатирующим классом единственно и исключительно в интересах самого эксплуати­руемого класса, и если последний этого не понимает и даже начинает восставать против это­го, то это самая черная неблагодарность по отношению к благодетелям — эксплуататорам*.

А теперь в заключение — суждение Моргана о цивилизации:

«С наступлением цивилизации рост богатства стал столь огромным, его формы такими разнообразными, его применение таким обширным. а управление им в интересах собственников таким умелым, что это богатство сделалось неодолимой силой, противостоящей народу. Человеческий ум стоит в замешательстве и смятении перед своим собственным творением. Но все же настанет время, когда человеческий разум окрепнет для гос­подства над богатством, когда он установит как отношение государства к собственности, которую оно охраня­ет, так и границы прав собственников. Интересы общества безусловно выше интересов отдельных лиц, и между ними следует создать справедливые и гармонические отношения.

Я сначала собирался привести рядом с моргановской и моей собственной критикой цивилизации блестя­щую критику цивилизации, которая встречается в различных местах произведений Шарля Фурье. К сожале­нию, у меня нет времени заняться этим. Замечу только, что уже у Фурье моногамия и земельная собственность служат главными отличительными признаками цивилизации и что он называет ее войной богатых против бед­ных. Точно так же мы уже у него находим глубокое понимание того, что во всех несовершенных, раздираемых противоречиями обществах отдельные семьи (les familles incoherentes) являются хозяйственными единицами.

____________ ПРОИСХОЖДЕНИЕ СЕМЬИ, ЧАСТНОЙ СОБСТВЕННОСТИ И ГОСУДАРСТВА________ 178

Одна лишь погоня за богатством не есть конечное назначение человечества, если только прогресс останется законом для будущего, каким он был для прошлого. Время, прошедшее с наступления цивилизации, — это ни­чтожная доля времени, прожитого человечеством, ничтожная доля времени, которое ему еще предстоит про­жить. Завершение исторического поприща, единственной конечной целью которого является богатство, угро­жает нам гибелью общества, ибо такое поприще содержит элементы своего собственного уничтожения. Демо­кратия в управлении, братство внутри общества, равенство прав, всеобщее образование освятят следующую, высшую ступень общества, к которой непрерывно стремятся опыт, разум и наука. Оно будет возрождением — но в высшей форме — свободы, равенства и братства древних родов» (Морган, «Древнее общество», стр. 552)¹⁸³.

ВВОДНОЕ ЗАМЕЧАНИЕ

К ОТДЕЛЬНОМУ ИЗДАНИЮ РАБОТЫ К. МАРКСА «НАЕМНЫЙ ТРУД И КАПИТАЛ» 1884 ГОДА ¹

Предлагаемая работа была впервые опубликована в 1849 г. в ряде номеров «Neue Rheinis­che Zeitung», начиная с 4 апреля, в виде передовых статей. В основу ее положены лекции, читанные Марксом в 1847 г. в Немецком рабочем обществе в Брюсселе¹⁸⁵. Полностью работа напечатана не была; хотя в № 269 в конце статьи было помещено уведомление: «Продолже­ние следует», публикация ее прекратилась вследствие нахлынувших тогда событий — всту­пления русских в Венгрию, восстаний в Дрездене, Изерлоне, Эльберфельде, Пфальце и Ба-дене — событий, повлекших за собой запрещение (19 мая 1849 г.) самой газеты.

Написано в июне 1884 г. Печатается по тексту издания 1891 г.

Напечатано в брошюре: Karl Marx. Перевод с немецкого

«Lohnarbeit und Kapital». Hottingen-Zurich, 1884

МАРКС И РОДБЕРТУС

ПРЕДИСЛОВИЕ К ПЕРВОМУ НЕМЕЦКОМУ ИЗДАНИЮ РАБОТЫ К. МАРКСА «НИЩЕТА ФИЛОСОФИИ» ¹⁸⁶

Предлагаемое произведение было написано зимой 1846— 1847 гг., — в то время, когда Маркс окончательно уяснил себе основные черты своих новых исторических и экономиче­ских воззрений. Только что вышедшая тогда книга Прудона «Система экономических проти­воречий, или Философия нищеты»187 дала ему повод обстоятельно изложить эти основные черты в противоположность взглядам человека, которому предстояло занять с этой поры са­мое видное место среди тогдашних французских социалистов. С того времени, когда оба они в Париже часто целые ночи напролет спорили по экономическим вопросам, пути их расхо­дились все больше и больше; сочинение Прудона доказало, что теперь уже между ними лег­ла непроходимая пропасть; игнорировать это тогда стало уже невозможно, и Маркс в этом своем ответе констатировал окончательный разрыв.

Обобщающий отзыв Маркса о Прудоне содержится в помещенной вслед за этим преди­словием статье, появившейся в 1865 г. в №№ 16, 17 и 18 берлинского «Social-Demokrat»¹⁸⁸. Это была единственная статья, которую Маркс написал для этой газеты; обнаружившиеся вскоре попытки г-на фон Швейцера направить газету по феодальному и правительственному руслу вынудили нас уже через несколько недель публично отказаться от сотрудничества в ней¹⁸⁹.

Для Германии предлагаемое произведение имеет именно в настоящий момент такое зна­чение, какого сам Маркс никогда не предвидел. Мог ли он знать, что, направляя свои стрелы в Прудона, он попадет в кумира современных карьеристов — Родбертуса, которого тогда не знал даже по имени?

____________ МАРКС И РОДБЕРТУС. ПРЕД. К 1-МУ НЕМ. ИЗД. «НИЩЕТЫ ФИЛОСОФИИ»_________ 181

Здесь не место подробно останавливаться на отношениях между Марксом и Родбертусом; случай для этого мне очень скоро представится190. Замечу здесь только, что когда Родбертус обвиняет Маркса в том, что последний его «ограбил» и, «не цитируя, широко использовал в своем «Капитале»»191 его произведение «К познанию»192, то в азарте он доходит до клеветы, объяснимой лишь раздражительностью непризнанного гения и его удивительной неосведом­ленностью в том, что происходит за пределами Пруссии, особенно же в социалистической и экономической литературе. Ни эти обвинения, ни упомянутое произведение Родбертуса ни­когда не попадались Марксу на глаза; из сочинений Родбертуса он вообще был знаком толь­ко с его тремя «Социальными письмами»¹⁹³, да и то никак не раньше 1858 или 1859 года.

С большим основанием Родбертус утверждает в этих письмах, что «прудоновская консти­туированная стоимость» открыта им еще до Прудона; но и тут, правда, снова ошибочно тешит себя тем, будто он первый сделал это открытие. Во всяком случае, он, таким образом, тоже подвергся критике в предлагаемом произведении, и это заставляет меня вкратце оста­новиться на разборе его «основополагающего» сочиненьица «К познанию нашего экономи­ческого строя», 1842, поскольку оно, кроме содержащегося в нем (опять-таки бессознатель­но) вейтлинговского коммунизма, предвосхищает также и предвидения Прудона.

В той мере, в какой современный социализм, независимо от направления, исходит из бур­жуазной политической экономии, он почти без исключения примыкает к теории стоимости Рикардо. Из обоих положений, которые Рикардо провозгласил в 1817 г. на первых же стра­ницах своих «Начал»: 1) что стоимость всякого товара определяется единственно и ис­ключительно количеством труда, необходимого для его производства, и 2) что продукт всего общественного труда делится между тремя классами: землевладельцами (рента), капитали­стами (прибыль) и рабочими (заработная плата), — из обоих этих положений в Англии уже с 1821 г. делались социалистические выводы¹⁹⁶, и притом подчас с такой остротой и реши­тельностью, что литература эта, в настоящее время почти совершенно забытая и в значи­тельной своей части вновь открытая лишь Марксом, оставалась непревзойденной до появле­ния «Капитала». Но об этом в другой раз. Следовательно, когда Родбертус в 1842 г., в свою очередь, сделал социалистические выводы из вышеприведенных положений, то для немца это было тогда, конечно, весьма значительным шагом вперед, но сойти за новое

____________ МАРКС И РОДБЕРТУС. ПРЕД. К 1-МУ НЕМ. ИЗД. «НИЩЕТЫ ФИЛОСОФИИ»_________ 182

открытие могло разве только в Германии. В своей критике Прудона, страдавшего подобным же самомнением, Маркс следующим образом показал, как мало нового было в таком приме­нении теории Рикардо:

«Кто хоть мало-мальски знаком с развитием политической экономии в Англии, тот не может не знать, что в разное время почти все социалисты этой страны предлагали уравни­тельное (то есть социалистическое) применение рикардовской теории. Мы могли бы указать г-ну Прудону на «Политическую экономию» Годскина, 1827, на сочинения: Уильям Томп­сон, «Исследование принципов распределения богатства, наиболее способствующих челове­ческому счастью», 1824; Т. Р. Эдмондс, «Практическая, моральная и политическая эконо­мия», 1828, и т. д., и т. д., заполнив еще четыре страницы названиями таких работ. Мы огра­ничимся тем, что предоставим слово одному английскому коммунисту, Брею, процитировав его замечательное произведение «Несправедливости в отношении труда и средства к их уст­ранению», Лидс, 1839»197. Одних только цитат из Брея, приведенных здесь Марксом, доста­точно для устранения значительной части претензий Родбертуса на приоритет.

В то время Маркс еще ни разу не бывал в читальном зале Британского музея. Кроме книг парижской и брюссельской библиотек, кроме моих книг и выписок, он просмотрел только те книги, которые можно было достать в Манчестере во время нашей совместной шестинедель­ной поездки в Англию летом 1845 года. В сороковых годах, следовательно, литература, о ко­торой идет речь, отнюдь не была еще так недоступна, как, возможно, теперь. Если она, тем не менее, оставалась все время неизвестной Родбертусу, то этим он обязан исключительно своей прусской провинциальной ограниченности. Он подлинный основатель специфически прусского социализма и таковым теперь, наконец, признан.

Однако Родбертусу не суждено было оставаться в покое даже в его любезной Пруссии. В 1859 г. в Берлине вышла книга Маркса «К критике политической экономии, первый вы­пуск»¹⁹⁸. Там в числе возражений, выдвигаемых экономистами против Рикардо, вторым при­водится следующее — стр. 40:

«Если меновая стоимость продукта равна содержащемуся в нем рабочему времени, то ме­новая стоимость рабочего дня равна его продукту. Другими словами, заработная плата должна быть равна продукту труда. Между тем, в действительности имеет место обратное». Маркс делает к этому следующее примечание: «Это возражение, выдвинутое против Рикардо эконо-

____________ МАРКС И РОДБЕРТУС. ПРЕД. К 1-МУ НЕМ. ИЗД. «НИЩЕТЫ ФИЛОСОФИИ»_________ 183

мистами*, впоследствии было подхвачено социалистами. Предполагая теоретическую вер­ность этой формулы, они обвиняли практику в том, что она противоречит теории, и призы­вали буржуазное общество практически осуществить мнимый вывод из его теоретического принципа. По крайней мере, таким способом английские социалисты обратили формулу ме­новой стоимости Рикардо против политической экономии»199. В том же примечании Маркс ссылается на свою книгу «Нищета философии», которая в то время была еще повсюду в про­даже.

Родбертус имел, следовательно, сам полную возможность убедиться, были ли действи­тельно новы его открытия 1842 года. Вместо этого он продолжает постоянно возвещать о них и считает их столь бесподобными, что ему даже в голову не приходит, что Маркс мог самостоятельно сделать свои выводы из теории Рикардо с таким же успехом, как это сделал он сам, Родбертус. Где там! Маркс «ограбил» его, — его, которому тот же Маркс предоста­вил все возможности удостовериться в том, что эти выводы, по крайней мере, в той грубой форме, какую они еще имеют у Родбертуса, задолго до них обоих уже были высказаны в Англии!

Вышеизложенное и представляет собой простейшее социалистическое применение теории Рикардо. Это применение во многих случаях привело к таким взглядам на происхождение и на природу прибавочной стоимости, которые шли гораздо дальше, чем взгляды Рикардо; так было в числе других и у Родбертуса. Но, не говоря уже о том, что в этом отношении он нигде не дает ничего такого, что не было бы по меньшей мере так же хорошо выражено уже ранее, у него, подобно его предшественникам, изложение страдает тем, что он некритически заим­ствует экономические категории — труд, капитал, стоимость и т. д. — в их грубой, выра­жающей лишь поверхность явления форме, перешедшей к нему по наследству от экономи­стов, не исследуя содержания этих категорий. Этим он не только отрезает себе всякий путь к дальнейшему развитию, в противоположность Марксу, впервые сделавшему нечто из этих положений, о которых твердят вот уже 64 года, но и открывает себе, как увидим ниже, пря­мой путь к утопии.

Указанное применение теории Рикардо, — что рабочим, как единственным действитель­ным производителям, принадлежит весь общественный продукт, их продукт, — ведет прямо к коммунизму. Но, как отмечает Маркс в вышеприведенных строках, в формально-экономическом смысле этот вывод ложен,

У Маркса — «буржуазными экономистами». Ред.

____________ МАРКС И РОДБЕРТУС. ПРЕД. К 1-МУ НЕМ. ИЗД. «НИЩЕТЫ ФИЛОСОФИИ»_________ 184

так как представляет собой просто приложение морали к политической экономии. По зако­нам буржуазной политической экономии наибольшая часть продукта не принадлежит рабо­чим, которые его произвели. Когда же мы говорим: это несправедливо, этого не должно быть, — то до этого политической экономии непосредственно нет никакого дела. Мы гово­рим лишь, что этот экономический факт противоречит нашему нравственному чувству. По­этому Маркс никогда не обосновывал свои коммунистические требования такими доводами, а основывался на неизбежном, с каждым днем все более и более совершающемся на наших глазах крушении капиталистического способа производства; Маркс говорит только о том простом факте, что прибавочная стоимость состоит из неоплаченного труда. Но что неверно в формально-экономическом смысле, может быть верно во всемирно-историческом смысле. Если нравственное сознание массы объявляет какой-либо экономический факт несправедли­вым, как в свое время рабство или барщину, то это есть доказательство того, что этот факт сам пережил себя, что появились другие экономические факты, в силу которых он стал не­выносимым и несохранимым. Позади формальной экономической неправды может быть, следовательно, скрыто истинное экономическое содержание. Здесь не место более подробно говорить о значении и истории теории прибавочной стоимости.

Но из теории стоимости Рикардо можно, кроме того, делать еще и другие выводы, и это было сделано. Стоимость товаров определяется необходимым для их производства трудом. А между тем оказывается, что в нашем грешном мире товары продаются то выше, то ниже своей стоимости, и притом не только вследствие колебаний, вызываемых конкуренцией. Норма прибыли имеет такую же тенденцию выравниваться до одного уровня для всех капи­талистов, как цены товаров имеют тенденцию сводиться посредством спроса и предложения к их трудовой стоимости. Но норма прибыли исчисляется по отношению ко всему капиталу, вложенному в промышленное предприятие. А так как в двух различных отраслях промыш­ленности годовой продукт может воплощать одинаковые количества труда и представлять, следовательно, равные стоимости, причем заработная плата в обеих отраслях также может быть одинаковой, а капиталы, авансированные в одну отрасль промышленности, могут быть и часто бывают вдвое или втрое больше, чем в другой, то закон стоимости Рикардо вступает здесь в открытое уже самим Рикардо противоречие с законом равной нормы прибыли. Если продукты обеих отраслей промышленности

____________ МАРКС И РОДБЕРТУС. ПРЕД. К 1-МУ НЕМ. ИЗД. «НИЩЕТЫ ФИЛОСОФИИ»_________ 185

продаются по их стоимостям, то нормы прибыли не могут быть равными; при равных же нормах прибыли продукты обеих отраслей промышленности не всегда будут продаваться по их стоимостям. Мы имеем здесь, следовательно, противоречие, антиномию двух экономиче­ских законов, на практике разрешаемое, по мнению Рикардо (гл. I, отделы 4 и 5²⁰⁰), как пра­вило, в пользу нормы прибыли за счет стоимости.

Но рикардовское определение стоимости, несмотря на свои зловещие свойства, имеет од­ну сторону, которая делает его милым сердцу добропорядочного буржуа. Оно с непреобори­мой силой взывает к его чувству справедливости. Справедливость и равенство прав — тако­вы основные устои, на которых буржуа XVIII и XIX веков хотел бы воздвигнуть свое обще­ственное здание на развалинах феодальных несправедливостей, неравенств и привилегий. Определение же стоимости товаров трудом и совершающийся на основании этой меры стоимости свободный обмен продуктов труда между равноправными товаровладельцами — таковы, как уже доказал Маркс, реальные основы, на которых строится вся политическая, юридическая и философская идеология современной буржуазии. Раз установлено, что труд есть мера стоимости товара, то добропорядочный буржуа должен чувствовать себя глубоко оскорбленным в своих лучших чувствах бесчестностью этого мира, который, правда, при­знает этот основной закон справедливости на словах, на деле же, по-видимому, ежеминутно бесцеремонным образом им пренебрегает. И особенно мелкий буржуа, честный труд которо­го, — хотя бы даже это только труд его подмастерьев и учеников, — изо дня в день все больше и больше обесценивается конкуренцией крупной промышленности и машин, особен­но мелкий производитель должен страстно желать такого общества, в котором обмен про­дуктов по их трудовой стоимости будет, наконец, совершенной и безусловной истиной. Дру­гими словами: он должен страстно желать такого общества, в котором действует исключи­тельно и без ограничений только один закон товарного производства, но устранены те усло­вия, при которых он только и может иметь силу, а именно — остальные законы товарного, а затем и капиталистического производства.

Поиск по сайту: