Объект управления: характеристика менталитета и трудовой мотивации россиян

Современный процесс политического управления, характеризующийся не только властными, субъект-объектными отношениями, но и усилением роли обратной связи, тенденций к диалогу власти и общества как способа принятия легитимных политических решений, должен опираться на знание национальной психологии, менталитета народа. Опыт российских реформ показывает, что без учета специфики национального самосознания, традиционной системы ценностей россиян, особенностей мотивации трудовой и иной их активности, замыслы реформаторов чаще всего оказываются обречены на неуспех, на контрреформы, на искажающие их суть трансформации. Поэтому для российского управленца насущной необходимостью является знание и глубинное понимание качеств национального менталитета.

Термины «менталитет», «ментальность» часто употребляются в современной науке и социальной практике при сопоставлении мыслительных и деятельностных установок и стереотипов представителей различных цивилизаций, национальных культур, субкультур социальных групп. Понятие это происходит от латинского слова mens – ум, мышление, образ мыслей, душевный склад. Схожее значение имеют и производные от латинского термина слова в европейских языках – французском, немецком, английском – склад ума, образ мыслей, умонастроение.

Хотя первые попытки употребления термина «менталитет», как и опыты исследования ментальностей, отмечаются уже в XIX веке (в частности в работах французского историка Жюля Мишле и философа Ипполита Тэна, американского философа Ралфа Уолдо Эмерсона), все же понятие менталитет утвердилось в интеллектуальной жизни Запада, а затем и России, именно в ХХ веке, как поправка к просветительскому отождествлению сознания с разумом. Менталитет означает, по мнению философа Михаила Рожанского, глубинный и поэтому труднорефлексируемый источник мышления, идеологии и веры, чувств и эмоций, нечто общее, лежащее в основе сознательного и бессознательного, логического и эмоционального [9; 10].

Заслуга введения данного понятия в словарь современного социогуманитарного знания принадлежит, прежде всего, французским историкам – Жоржу Лефевру (его работы «Великий страх» 1932 г. и «Революционные толпы») и представителям школы «Анналов» Люсьену Февру, Марку Блоку, Фернану Броделю и др.

Современные трактовки менталитета весьма разнообразны, как на Западе, так и в российской науке. Зарубежные ученые ни в коем случае не приравнивают менталитет (ментальность) к теоретическим формам сознания или мышлению. Под ментальностью понимаются скорее своеобразные установки сознания, неясные, невербализированные его структуры. В то же время, мышление – это познание мира, а менталитет – это манера мышления, его склад, своеобразие. Это совокупность эмоциональных и ценностных ориентаций, стереотипов коллективной (национальной) психологии, определяющих образ мышления и поведения человека и коллектива. Согласно французскому словарю философских терминов (1986) – это склад мышления, комплекс мнений и предрассудков, которые создают базу и управляют мышлением индивида или группы. Важно также указание на то, что ментальность – не сугубо созерцательное, а постоянно действующее духовное начало деятельности, определяющее поведение человека (группы), отношение к окружающему миру [9].

Ментальность необходимо отличать от общественных настроений, ценностных ориентаций и идеологии. Ментальность выражает привычки, пристрастия, коллективные эмоциональные шаблоны. По сравнению с общественными настроениями, которые переменчивы, зыбки, ментальность отличается более устойчивым характером. Включая в себя ценностные ориентации, она ими не исчерпывается: ценности осознаваемы, они выражают жизненные установки, самостоятельный выбор «святынь»; ментальность же восходит и к бессознательным глубинам психики, не всегда артикулируется ее носителями (часто реконструируется в ходе специального исследования путем сопоставления с другой). Идеология как совокупность форм мышления и ценностных представлений более аналитична, структурно оформлена, в то время как ментальность в большей мере опирается на стихийные, полуосознанные формы поведения.

Среди российских ученых велась широкая дискуссия по поводу применения термина «менталитет». Так, Г.Д. Гачев определял ментальность как национальный логос или проявление особой национальной логики (германской, французской, русской и т.п.), И.К. Пантин рассматривал его в качестве исторической «памяти народа» (кода), служащей психологической детерминантой поведения миллионов людей. А.П. Бутенко и Ю.В. Колесниченко подразумевают под менталитетом (национальным) «органическую целостность социально-психологических качеств и черт, присущих именно этому народу», его отдельным гражданам, которая обусловливает совершенно определенный тип реакций на изменение окружающих условий. Это структуры «национального характера», действующие спонтанно, не проходя через сознание (наподобие эмоционально-психологического кода), сумма мировоззренческо-психологических установок, превратившихся в принципы и привычки, проявляющихся в чертах характера (например, терпение, рационализм, чувство справедливости), стереотипах поведения, традициях [3; 4].

По мнению тех же авторов, на формирование менталитет решающее влияние оказывают следующие факторы: 1) расово-этнические качества общности (численность, возраст этногенеза, темперамент); 2) естественно-географические условия существования (территория, ландшафт, климат; евразийство, в случае российских народов); 3) устойчивые результаты взаимодействия общности и условий ее проживания (характер общности (-ей), государственного строя и гражданского общества, тип цивилизации) [3].

Цитата

«… природа является колыбелью, мастерской, смертным ложем народа; пространство же есть его судьба и его воспитатель, преддверие его творческого духа, его окно к Богу».

(И.А. Ильин. Сущность и своеобразие русской культуры)

По нашему мнению, к числу факторов формирования ментальности следует добавить те, что могут быть охарактеризованы как факторы «исторического выбора» и «исторической случайности». Так, например, выбор князем Владимиром в Х веке христианства как национальной религии, оказавший судьбоносное влияние на всю историю России (византизм, дистанцирование от Запада, формирование самобытных цивилизации, культурной идентичности) и на формирование ментальности православных народов России, был актом свободной воли и, в то же время, отражением предпочтения, максимально коррелирующего с уже сложившимися чертами ментальности восточных славян, носителем которой был и сам Владимир (как известно, согласно летописным преданиям, послы с предложениями о переходе из язычества в новую веру прибыли к Владимиру и от католиков, и от мусульман, и даже из иудаистской Хазарии). Однако, ряд переломных событий российской истории, не в меньшей мере, чем описанное выше, повлиявших на становление / изменение ментальности россиян, не имели явно детерминированного характера и не были связаны с сознательным выбором российской элиты или народа. Это касается монгольских походов на Русь и последующего владычества над ней Орды, что было, в определенной мере, предопределено геополитическим положением русских земель и облегчалось для захватчиков феодальной раздробленностью (характерной, впрочем, для всей Европы в ту эпоху), но не носило характера неизбежности, причинной необходимости, т. е. было для наших предков скорее фактором «исторической случайности». Тем не менее, в ментальности, культурном архетипе (а также и в языке) «случайность» эта оставила глубочайший след, усилив такие черты как смирение, долготерпение, а с другой стороны – деспотическую стилистику власти и ее носителей. К событиям подобного ряда можно, вероятно, отнести и масштабные войны, грозившие ликвидации суверенитета страны (война 1812 года, Крымская, Первая и Вторая мировые войны), проявившие и закалившие характер россиян, способствовавшие формированию национального самосознания (причем, не только русских, но всех народов России – СССР – РФ как россиян).

Структура ментальности включает в себя следующие элементы:

· Базовые ценности национальной культуры (осознаваемые)

· Тип национальной логики

· Поведенческие установки и стереотипы (результат социального подражания)

· Особая манера, стиль выражения мыслей, чувств, поведения

Наибольший интерес представляет для нас изучение ментальности россиян: ее «канонических» образов, рассмотренных в трудах российских философов «Серебряного века», а также евразийцев (Н.А. Бердяев, И.А. Ильин; Л.П. Карсавин, П.Н. Савицкий и др.), ее трансформировавшихся модификаций советской и постсоветской эпох.

Так, Н. А. Бердяев характеризует русскую ментальность («душу») как женственную, что проявляется:

во-первых, в ее пассивности, покорности («ждет мужа, господина» в лице деспотически-патерналистского государства, начальства); в недостатке самоорганизации, самодисциплины, активистски-инициативного и волевого мужских начал;

во-вторых, вдоминировании чувственной составляющей «русской души» над рациональной, рассудочной, примат «сердца» над разумом, эмоций над расчетом;

в-третьих, в ее полярности, амбивалентности, стремлении к предельному, абсолютному: абсолютным добру, справедливости, гармонии. Это порождает трансцендентальные интенции сознания, при некотором равнодушии к сфере материальной практики и ориентации на потребительно-бытовую (но не трудовую!) аскезу.

Цитаты

«Русский народ не хочет быть мужественным строителем, его природа определяется как женственная, пассивная и покорная в делах государственных, он всегда ждет жениха, мужа, властелина.

… Мужественное начало всегда ожидается извне, личное начало не раскрывается в самом русском народе… Россия невестится, ждет жениха, который должен прийти из какой-то выси, но приходит не суженый, а немец-чиновник и владеет ею».

(Н.А. Бердяев. Судьба России)

«Нужно помнить, что природа русского человека очень поляризованная. С одной стороны – смирение, отречение; с другой стороны – бунт, … требующий справедливости.

С одной стороны – сострадательность, жалостливость; с другой – возможность жестокости; с одной стороны – любовь к свободе, с другой стороны – склонность к рабству».

(Н.А. Бердяев. Русская идея)

«Русская душа сгорает в пламенном искании правды, абсолютной, божественной правды и спасения для всего мира и всеобщего воскресения к новой жизни. Она вечно печалуется о горе и страдании народа и всего мира, и мука ее не знает утоления. Душа эта поглощена решением конечных, проклятых вопросов о смысле жизни».

(Н.А. Бердяев. Судьба России)

«Постепеновцем он быть не хочет и не умеет, мечтая о внезапном перевороте. Докажите ему отсутствие абсолютного... или неосуществимость, даже отдаленность его идеала, и он сразу утратит всякую охоту жить и действовать.

…усомнившись в идеале, русский человек демонстрирует неслыханное скотоподобие или мифическое равнодушие ко всему».

(Лев Платонович Карсавин, философ-евразиец)

Недостаток мужского, мужественно-волевого и инициативного начала вел к тому, что активное начало в русской жизни было представлено государством, народ практически не был субъектом своей истории.

Цитаты

«Государство, а не индивид, было инициатором всякого строительства, всех реформ».

(Г. Гачев, российский культуролог и филолог)

«Интересы созидания, поддержания и охранения огромного государства занимают совершенно исключительное и подавляющее место в русской истории. Почти не оставалось сил у русского народа для свободной творческой жизни, вся кровь шла на укрепление и защиту государства. Классы и сословия слабо были развиты и не играли той роли, какую играли в истории западных стран. Личность была придавлена огромными размерами государства, предъявлявшего непосильные требования. Бюрократия развилась до размеров чудовищных».

(Н.А. Бердяев. Судьба России)

«Государство крепло, народ хирел».

(В.О. Ключевский, русский историк)

Естественным продуктом такой многовековой практики был этатизм – рассмотрение государства как высшей ценности и инстанции, как цели развития, а общества и индивида – как средств укрепления государства.

Общинный уклад жизни, совместная борьба за выживание в суровых природных условиях субконтинента Евразии сформировали ряд других особенностей русской ментальности:

· Альтруистический характер русского мессианства

· Диалогичность

· Коммюнотарность в противовес социальности «западоида» [см.: 6].

Цитаты

«Германская идея есть идея господства, преобладания, могущества; русская же идея есть идея коммюнотарности [16] и братства людей и народов».

«Русские моральные оценки определяются по отношению к человеку, а не к отвлеченным началам собственности, государства, не к отвлеченному добру. У русских иное отношение к греху и преступлению, есть жалость к падшим, униженным, есть нелюбовь к величию. Русские менее семейственны, чем западные люди, но безмерно более коммюнотарны. Они ищут не столько организованного общества, сколько общности, общения».

(Н.А. Бердяев. Русская идея)

Эти качества – солидарность, открытость, нелюбовь к формализму, предпочтение моральных норм в сравнении с правовыми, идея всечеловеческого равенства, сочетаются с идеей общего дела, артельностью, предпочтением коллективных форм труда в сравнении с индивидуальными.

Что касается чувственной направленности русской души, И.А. Ильин сформулировал свою максиму отлично от Бердяева.

Цитаты

«…у русского человека чувство и созерцание выступают как первичная, то есть изначально более мощная и тем самым определяющая, ведущая и руководящая сила, в то время как воля и рассудочное мышление являются силой вторичной.

…его воля и мышление побуждаются чувством и сохраняют чувственную окраску; он должен любить, чтобы по-настоящему хотеть; должен проникнуться тем, к чему он прилагает свою мыслительную способность; тогда только бывает он страстным, тогда только его мысль становится острой и новаторской».

(И.А. Ильин. Сущность и своеобразие русской культуры)

«Русский человек – плохой работник».

(В.И. Ленин)

Итак, в сравнении с рационально мыслящим и действующим по плану европейцем, немцем, русский человек, склонный к чередованию периодов «штурмовщины» и периодов полного безделья и разгула, «вдохновенного труда» (например, под влиянием мобилизующей коммунистической сверхидеи) и пассивности и апатии, – действительно «плохой работник», но, точнее – другой, другого типа, работник.

Ума, «рацио» недостаточно, чтобы понять Россию: так следует трактовать знаменитое четверостишие Ф. Тютчева. Рациональная трудовая мотивация (оплата за труд, повышение статуса и т.п.) должна обязательно сочетаться в России с мотивацией внеэкономической:

по И.А. Ильину – необходимо выявить для русского человека значимость, масштабность того дела, за которое он берется, сделать соучастником проекта, общего дела; по возможности, заставить его полюбить, проникнуться этим делом;

выявить творческую составляющую деятельности и возможность для индивида внести свой творческий вклад в реализацию «общего дела»;

с учетом коллективистских черт русской ментальности, создавать творческие группы, поощрять деловую коммуникацию, что будет способствовать и росту эффективности.

Необходимо иметь в виду еще ряд черт русской ментальности:

· «Футуризм» – устремлённость в будущее без укоренённости в настоящем, готовность пожертвовать настоящим ради «светлого будущего», «завтра».

· Нестяжательский характер: вопрос о том, для чего жить, важнее вопроса «как» жить.

Отсюда колоссальная роль идеологии, национальной идеи (панидеи) в русской жизни, дефицит которой столь ощутим после крушения коммунизма и распада СССР (имперско-мессианской коммунистической идеи).

Привлекательность русского нестяжательства дезавуируется российским философом В. Г. Федотовой.

Цитата

«Внеэкономические мотивации русских, нестяжательство, мирская аскеза (самооограничение) вместо трудовой явились одной из причин бедности, социалистических экспериментов и невозможности цивилизованного (западного типа) капитализма в России.

Традиционалистское пренебрежение экономическим мотивом ради достаточного для жизни легко превращается в страсть к наживе несовременного, незападного типа, когда деньги могут приобретаться не в результате труда и без соблюдения морали»[11].

(В.Г. Федотова)

Ментальность, будучи относительно устойчивым, веками передаваемым образованием, сегодня испытывает сильное давление ряда факторов, ведущих к трансформации, если не деформации ее традиционного типа. Этот процесс идет и в России. В течение ХХ – начала XXI вв. русская ментальность подверглась серьезным испытаниям «на прочность».

Выделим важнейшие факторы перемен в русской ментальности:

· Урбанизация, конец сельско-земледельческого мира и «природного человека», столь милого сердцам Ж.-Ж. Руссо и русских писателей и философов дореволюционной эпохи. Огромный по масштабам «выплеск» маргинальных масс (утративших прежнюю культурную идентичность бывших сельских жителей) в среду старых и новых городов.

· Влияние «советской цивилизации»: десакрализация (изгнание религиозной традиции, религиозных воспитания и морали), дегуманизация сознания (идеи классовой целесообразности, поиска и ликвидации «врагов»); тоталитарная мобилизационная массовость милитаристско-психопатического типа (А.Я. Флиер), новая сакрализация светской религии-культа вождей/идеи.

· В постсоветскую эпоху (с 1992 г.): включение российской цивилизации в процессы глобализации, приобщение к стандартам «общества потребления» и «массовой культуре» Запада, «западнизация» элит. Резкая смена нормативной базы культуры (перестройка ее, по П.А. Сорокину, с идеациональной на сенсуалистическую, чувственную, с нестяжательства на «мамонизм»[17], консьюмеризм), «культурошок», аномия.

Гармоничного сельского жителя как массовый ментальный тип все больше вытесняет гедонистически ориентированный прагматичный космополитичный горожанин, солидарность трансформируется в индивидуализм. Под натиском рекламы всевозможных брендов в сочетании с низкими зарплатами формируется психология «неудовлетворенного потребителя», обстановка психологической «войны всех против всех».

Возникают элементы «дурного синтеза» ментальных установок западного и российского происхождения: так, например, открытость перерастает в фамильярность и агрессивно-авторитарный стиль поведения в общественных местах.

Однако, как уже отмечалось выше, устойчивость ментальности все же превалирует над ее изменчивостью. Поэтому акторы политического управления, озабоченные эффективностью политико-управленческого процесса, должны принимать во внимание ряд особенностей российского менталитета и их влияния на характер мотивации объекта управления:

необходимость чувственной мотивации россиян наряду с рациональной мотивацией (например, вовлечение в реформирование как в «общее дело», акцентирование привлекательности цели и результата, его соответствия исконным ценностям россиян);

значимость выработки элитой панидеи – стратегии развития общества, отвечающей, в том числе, и ментальным интенциям россиян (коррелирует с такими чертами россиян как «футуризм», максимализм);

с учетом амбивалентности российского менталитета, политическая власть должна быть готова к переключению общественной энергетики из режима пассивности, почти рабского подчинения государству и власть предержащим в режим «бунта бессмысленного и беспощадного» в случае экономических неурядиц и делигитимации правящих институтов;

усилия власти должны быть направлены не на консервацию этатистской модели (как в сознании людей, так и на практике), а на формирование, в духе идей Н.А. Бердяева «мужественных» черт в российской ментальности: поощрении инициативности, деловитости, способности к самоорганизации, волевому самоконтролю и дисциплине; в конечном итоге речь должна идти о становлении самостоятельного, осознающего свои интересы индивида и гражданского общества как партнеров государства по диалогу, в ходе которого решаются дела общества, и о формировании на этой основе коммуникативной модели политического управления в России.

Поиск по сайту: