Манифест шестидесятых

Культура никому еще не приносила добра. Ни одно про­изведение искусства пока еще не сделало че­ловека лучше.

***

Чем ближе люди к варварству, тем боль­ше, оказывается, они ценят искусство.

***

Строить репертуар только на классичес­ких пьесах — дело бессмысленное. В духовном отношении нет особой разницы в том, ставите ли вы Ибсена или мюзикл.

***

Проблема не в том, что мы хотим разв­лекательности, а как раз в том, что мы ее не

хотим. Если бы зрители настаивали только на развлекательнос­ти, то: а) театры мира раз и навсегда опустели бы и б) начали бы ставить гораздо более серьезные произведения.

***

Проклятие Стратфордского театра в том, что он всегда полон. Люди одинаково аплодируют и худшим, и лучшим спек­таклям. Почему они не требуют, чтобы их развлекали? Мы бы тогда были вынуждены больше заботиться о смысле.

***

Говорить о высокой нравственности — дело пустое. Никто не знает, какие нравственные ценности были у Шекспира. Се­годня мы можем судить об этом только по тому, что находим в его текстах. Ни один шекспировский текст не дает гарантии, что мы заставим зрителя плакать или что он станет более тон­ким человеком.

***

Когда кто-нибудь говорит: «Я не был растроган», что дает ему основание принимать свое восприятие за надежный счетчик Гейгера? Всегда найдется критик, который заявит, что он не растроган. И, может, он прав.

***

Рассудочность — это бессмыслица. Мы растим поколение артистов, которые боятся крайностей. Наигрыш пуст, натура­лизм скучен, поэтому артист с умным видом болтается где-то посредине. Да, искра высекается посредине, но чтобы ее вы­сечь, актер должен побывать на противоположных полюсах.

***

Актер не имеет права ограничиваться в роли только тем, что он понимает; иначе роль, таящую загадку, он будет подго­нять под свой уровень. Он должен дать роли возможность от­крыть в нем то, чего он не смог бы открыть один.

***

«Берлинер ансамбль» — лучшая труппа в мире. У них ис­ключительно длинный репетиционный период. В Москве неко­торые спектакли репетируют по два года, и они ужасны. Однако это отнюдь не доказывает, что долго репетировать — плохо.

***

Когда сюрреалисты говорили о встрече зонтика со швей­ной машиной, они тем самым определяли суть явления. Пьеса — это встреча противоположностей. В этом и состоит театральная гармония. Уют — это диссонанс.

***

Если спектакль не выводит нас из состояния равновесия, то равновесие теряет вечер, проведенный в театре.

***

Если пьеса подтверждает то, что мы уже хорошо знаем, то от нее нет пользы. Хотя, конечно, она может подтвердить нашу веру в то, что театр помогает нам видеть лучше.

***

Социальный театр умер и похоронен. Конечно, общество нуждается в срочных переменах, но давайте, по крайней мере, будем использовать для этого подходящие инструменты. Теле­видение, например, может быть действенным средством; ис­пользовать же спектакль для борьбы против войны — все равно что в Грецию ехать на такси.

***

Социальный театр никогда не может быстро ухватить суть дела. Время, которое он тратит на иллюстрирование, заставляет его упрощать аргументы, на что справедливо указывают его противники. «Берлинер ансамбль» взял Лондон штурмом. Что останется в нашей памяти: мастерство или смысл?

***

Надо обращаться к Шекспиру. Все примечательное, что есть в Брехте, Беккете, Арто, все это есть в Шекспире. Для того, чтобы идея осталась в нашей памяти, мало ее только назвать: она должна обжигать нашу память. Гамлет — такая идея.

***

Останется ли в нас тот след, по которому мы сможем восстановить спектакль в нашей памяти? Скажем, через десять лет. Это испытание на стойкость. Такой след — как кислотный ожог, он образует силуэт — не просто картину, а образ с эмо­циональным и интеллектуальным зарядом. По этому твердому зернышку можно восстановить смысл всего произведения. При­меры:

Матушка Кураж тащит телегу, двое бродяг сидят под де­ревом, танцующий сержант[44].

***

В Шекспире есть эпический театр, социальный анализ,

самоанализ героев, доведенная до ритуальности жестокость. Но все это не синтезируется, не живет в согласии. Все находится в состоянии противоречия, в непримиримом сосущество­вании.

Нет смысла растаскивать по кускам шекспировские цен­ности и раздавать их драматургам, как игральные карты. Дра­матург, обладающий шекспировским чувством истории, но не способный проникнуть во внутренний мир героев, так же мертв, как и режиссер, умеющий поставить зрелище, не вкладывая в него смысла.

Тем не менее нам почему-то до смерти надоел Шекспир. Мы уже пересмотрели все его неизвестные пьесы. Сколько можно жить на воскрешении шедевров!

Что правда, то правда — шекспировский театр нельзя возродить с помощью имитации. Как только мы решаем, что будем использовать шекспировские приемы, мы уже на ложном пути. Мертвый человек движется, а мы остаемся на месте. Со­временные сценические приемы уже заплесневели, как старо­модный занавес.

***

Не метод Шекспира занимает нас. Нас интересует его честолюбивое желание. Желание подвергать сомнению деятель­ность людей и общества и соотносить все это со смыслом человеческого существования. Квинтэссенция и прах.

***

Мне казалось, что я знаю каждую фразу из советов Гам­лета актерам. На днях я словно впервые услышал слова «вся­кому веку и сословию — его подобие и отпечаток...»[45] Каковы же подобие и отпечаток нашего века?

Интересно ли это кому-нибудь?

Почему?

***

Мы можем говорить о проблемах жилья по телевидению, о небесах — в пустых церквях. В театре можно задаться во­просом, почему стоит жить в доме и хотим ли мы попасть на небеса. Где еще можно об этом говорить? В еженедельных журналах мы можем говорить о сокращении рабочих часов и о свободном времени. Если в театре не подумать о том, как мы

проводим наше свободное время, где же еще это делать? В психиатрической больнице?

***

Испытывают ли драматурги какие-нибудь страхи? Если нет, они — счастливые люди, пусть откроют секрет, как им удается их избежать. Если же у них они все же есть, пусть заглянут в глубь этих страхов. Если они осмелятся копнуть еще глубже, за пределами психологических переживаний, они обнаружат там вулкан.

Если они просто опишут этот свой вулкан, они потянут нас назад в средневековье. Если они вынесут его на свет об­щества, то имеет смысл посмотреть на его извержение.

***

В Париже понятие «репетиция» обозначается словом, из­начальный смысл которого — «повторение». Трудно придумать более убийственное саморазоблачение театра. В Париже есть труппа, которая называется Theatre Vivant — Живой театр. Луч­шего названия не придумать. «Живой» вместе с тем — весьма расплывчатое слово, оно ничего не означает; для того, чтобы оно было конкретным, надо каждый раз наполнять его новым смыслом.

***

Слава Богу, наше искусство быстротечно. По крайней мере, мы не прибавляем хлама в музеи. Спектакль, сделанный вчера, сегодня обречен на провал. Если мы это понимаем, мы можем всегда начинать с азов.

Поиск по сайту: