Опыт всегда выражен в терминах вашего происхождения, вашего прошлого: Ум клеток и первичное состояние без примитивизма 3 страница

Что это за структура, что это за форма, которая у вас есть? Это структура мысли, что теперь приходит к концу, – иными словами, смерть. Непрерывности больше нет. Что это такое, что вы хотите продолжать внутри себя? Расскажите мне. Продолжения чего мы все хотим? Это тело будет сожжено, или похоронено, или отдано хищникам, в зависимости от того, в какой стране вы родились или в каких традициях воспитаны. В Индии его сжигают, здесь его хоронят, парсы отдают труп хищникам. Вы понимаете, невозможно хранить мертвое тело. Как бы вы ни любили это тело, вы его не сохраните. Оно будет разлагаться. Поэтому вам приходится уничтожать это тело, не важно, какие средства вы для этого используете. Но что это такое, на продолжение чего после этого вы надеетесь, чего вы хотите и ожидаете?

С: Разве нет жизни после смерти?

У. Г.: Да, это очень важно. Понимаете, если я утверждаю, что после меня ничего не останется, то для вас это мнение, это утверждение. Кто‑то еще может говорить, что «я буду перевоплощаться. Я знаю свои прошлые жизни и знаю, что буду снова рожден». Согласно христианской традиции, вы отправляетесь на небеса. У всех религий есть всевозможные мнения, теории и верования. Однако эта физическая, клиническая смерть – факт. Это факт, и мы так или иначе избавимся от этого тела – это не имеет значения. Самый важный вопрос в том, что, как вы думаете, будет продолжаться.

С: Говорят, мысли продолжают существовать.

У. Г.: Да, но это структура; это традиция. Так называемое человеческое сознание – это структура мышления. Мы передавали ее от поколения к поколению, и клеточная структура тоже передает это – то, что мы приобрели, – от поколения к поколению. Мы передаем это дальше.

С: Так что остаются только мысли?

У. Г.: Все, что мы думали, все, что мы переживали.

Ладно, будем держаться этого, и выяснять для себя, что такое смерть. Что такое смерть? Скажите мне. Как врач, вы знаете эту клиническую смерть как конец тела, который представляет собой факт.

С: Мне приходится понимать смерть с клинической точки зрения.

У. Г.: Да. Поскольку теперь мы пересаживаем человеческие органы, даже адвокаты пытаются заново определять смерть, чтобы избегать юридических вопросов. Знаете, наука жизни – это пульс, сердцебиение и волны мозга. Даже когда все прекращается, жизнь есть, пока есть волны мозга. В случае Роберта Кеннеди говорят, что он продолжал существовать семь часов после действительной клинической смерти. Волны мозга все еще продолжались после прекращения сердцебиения и пульса. А когда прекратились и волны мозга, он был объявлен мертвым.

Жизнь продолжается – сознание жизни, не с точки зрения мышления. Если я ударю вас по голове, вы потеряете сознание. Это означает, что структура мышления не функционирует, но в то же самое время тело живет. Во всем остальном оно функционирует. Помимо этого, что такое смерть? Это простой вопрос. Нам слишком рано ставить этот вопрос. Вы все молоды, и вас это не касается. Это академический вопрос.

С: Ну, я сам собирался это сказать – я не знаю, что такое смерть.

У. Г.: Вы не знаете, что такое смерть. Что представляет собой то, что пытается понимать смерть? Внутри меня есть вопрошающий, задающий вопросы. Он хочет понимать структуру мышления внутри меня. Я не хочу называть это мыслителем или вопрошающим. Давайте говорить так – есть вопрос; вопрос возник внутри меня: что такое смерть? Так как я могу понимать этот вопрос? Что представляет собой процесс, посредством которого я могу понимать этот вопрос?

С: Я не знаю.

У. Г.: Для нас очень важно понимать эту смерть. Если только мы не умрем, мы вообще не будем способны понимать жизнь. Структура будет продолжаться внутри меня – мысленная структура, вопрошающий, который хочет понимать. Это должно закончиться для того, чтобы понимать, что там есть, что там осталось.

Это не философский вопрос. Это не тема религиозного проповедника. Это очень простой вопрос… но в то же время самый трудный. Поэтому мне интересно понять его самому. Я хочу выяснить для себя, что такое эта смерть. Мне не интересны ответы, которые давал кто бы то ни было в мире.

С: Конечно, есть несколько теорий.

У. Г.: Меня это не интересует. Когда я будут умирать, для меня будет невозможно понять. Мы впадаем в кому или теряем сознание за полчаса до действительной смерти, и потому мы вообще не бываем способны понять смерть. Так что же это, что пытается продолжаться? Знаете, ваш вопрос: что будет продолжать существовать после смерти?

С: Прошлый опыт…все опыты.

У. Г.: Это совокупное знание, которое мы передаем от поколения к поколению. Так что это не означает, что я буду продолжаться или что я буду снова рожден.

С: Но мой главный вопрос…

У. Г.: Это то, что спрашиваю я. Я задаю этот вопрос самому себе. Я хочу знать: что это такое, что закончится?

С: Я не знаю. Я пытаюсь это объяснить, но не способен.

У. Г.: Мы заинтересованы в некоего рода непрерывности, не так ли?

С: О да.

У. Г.: Поскольку, видите ли, мы все время продолжаемся. Это структура мышления. Этот связующий процесс, когда он приходит к концу, вы ничего не можете с этим поделать. Вы можете изобретать какие‑нибудь лекарства и продолжать жить еще сотню лет. Даже тогда, как вы понимаете, ткани будут изнашиваться и все тело будет истощаться. Так что смерть – это факт жизни. Но как мне выяснить для себя, что такое смерть? Я хочу узнать у вас – что такое смерть?

С: Я не знаю, никакой ответ не приходит.

У. Г.: Что такое жизнь? Оставим в покое смерть. Это полностью связано – они обе. Жизнь и смерть – не две разные вещи. Так что мы оставляем смерть. Понимаете, смерть вернется. Что такое жизнь? Я не хочу знать, есть ли у жизни какая‑то цель или нет. Это всё идеи, накладывающиеся на то, что представляет собой жизнь. Меня не интересует цель жизни. Меня не заботит, есть ли у жизни какой‑то смысл или нет. Я хочу выяснить, что такое жизнь, помимо всех определений, которые дают биологи, философы, психологи, ученые.

С: Я знаю, что я живу, что у меня есть ум, который представляет собой то, что отвечает на вопрос.

У. Г.: Вы смотрите на тот центр. Вы не можете смотреть на тот центр. Тот центр, о котором вы говорите, способен давать мне только ответы, которые вы уже слышали, или ответы, которые вы пережили или в которые вы верите. Для того чтобы сказать мне, или ответить на мой вопрос, как вы можете на это смотреть. Скажите мне: посредством чего вы смотрите на свою жизнь и говорите мне, что такое жизнь? Это тот же вопрос, какой я задавал: как вы знаете, что живете? Это не другой вопрос. Я перефразировал вопрос: что такое жизнь?

С: Я думаю, что я живу

У. Г.: Вы думаете, что живете? Это знание, не так ли? У вас есть идея того, что значит жить.

С: Я не знаю, что еще сказать.

У. Г.: Я не пытаюсь вас запутать. Ладно! Как я понимаю, вы живете, только когда общаетесь. Когда вы не говорите со мной, вы говорите о себе сам с собой. Это одно и то же. Вот что вы называете жить. Поэтому слово «жизнь» не означает жить. Слово «жизнь» – мертвое слово.

Не будем спешить. Вы пытаетесь смотреть на живую вещь посредством мертвой структуры внутри вас – не говоря уже о том, чтобы сообщать это мне. Понимаете, вы не можете смотреть на живую вещь посредством мертвой вещи, посредством мертвого инструмента.

С: Слово «жизнь» – это не жизнь?

У. Г.: Оно мертво. Слово «жизнь» – это не жизнь. Ладно, скажем это по‑другому. Понимаете, когда вы пытаетесь общаться, когда вы говорите: «Я дышу», в вашем дыхании имеется перерыв.

С: В моем дыхании?

У. Г.: Да, в вашем дыхании. Просто послушайте. Когда вы дышите, вы не можете в то же самое время говорить, что вы дышите. Попробуйте – это простая вещь, что вы дышите. Когда вы говорите, в вашем дыхании есть пауза.

С: Когда мы говорим, то...

У. Г.: Вот видите, вы перестали дышать. Вы использовали тот воздух, чтобы говорить со мной. Попробуйте сами.

С: Я действительно переставал дышать?

У. Г.: Послушайте, звуки, которые вы производите, язык – будь то итальянский, французский, немецкий или любой иной – это звук. Это чистый и простой звук. Если я не знаю, как вы произносите эти звуки, с соответствующими ритмом и интонацией, я не понимаю вас. Но с чисто практической точки зрения этот язык – возможно, итальянский – не отличается от французского; французский не отличается от любого индийского языка. Единственное, что разделяет языки, – как вы располагаете слова, звук. Вы понимаете?

Так что даже когда вы думаете про себя и вам кажется, что вы не издаете звук, внутри вас работают голосовые связки. Даже когда вы лежите в постели и думаете про себя, ваши голосовые связки движутся. Так что это тоже звук. Мысль – это звук, слово – это звук. Я пытаюсь сказать вот что – видите этот микрофон? Слово «микрофон» – это не объект. Слово «цветок» – это не цветок.

Поэтому звук, который вы производите, – это то, что вы уже слышали раньше. Ваша мать или кто‑то говорили вам, что это – роза, это – микрофон, это – мужчина, это – женщина, это – птица и так далее. Так что когда вы на кого‑то смотрите, вы вызываете то воспоминание. Звук, который вы слышали, связан со словами «это – мужчина». Говорите ли вы со мной или сами с собой, это одно и то же. Какое бы слово вы ни употребляли, оно возвращает вещи в вашей памяти. Вы его узнаёте.

С: Да, это мышление.

У. Г.: Это мышление. Мышление – это не что иное, как звуки, которые мы выработали на протяжении столетий. У человеческого мозга развилась способность обучаться языкам. Пещерный человек или первобытный человек издавали только звуки. А мы научились модулировать их и создали все эти языки. Поскольку мы живем в разных частях света, у нас разные языки, разные звуки.

С: Так что в нашей жизни, если нет никакой памяти, мы все мертвы.

У. Г.: Если у вас нет памяти, вы не мыслите. Это не значит, что вы мертвы. Вы все равно живы. Есть люди, потерявшие память – страдающие амнезией, – но они по‑прежнему живы.

С: Я запутался…

У. Г.: Понимаете, я пытаюсь донести до вас, что для вас невозможно жить без мышления – то есть вообще без памяти. Это означало бы, что вы либо психически больны или с вами что‑то еще не так, либо не живете. В ином случае память есть всегда. Я лишь пытаюсь сказать о возможности того, чтобы это мышление все время не вмешивалось и не уничтожало возможность для чувств жить в полнейшей и максимально возможной степени. Это все, что я говорю.

Если я говорю «живите жизнью чувств», вы так пугаетесь. Всякий религиозный человек говорит, что нельзя жить жизнью чувств. Согласно ему, жизнь чувств означает, что вы становитесь чувственным, плотским человеческим существом. Но вы никогда не давали чувствам ни малейшей возможности функционировать так, как они могут функционировать, потому что вы боитесь.

Я пытаюсь объяснить, что если вообще есть ответ на вопрос «что такое жизнь?» или «живу ли я?», то эта структура должна прекращаться – на время, не навсегда. Вся эта активность внутри меня должна заканчиваться. Не только умственная активность, а каждая клетка тела должна быть безмолвной.

Я всегда приводил этот пример, даже рискуя повторяться. Вы должны были слышать о лазерных лучах.

Скажем, я фотографирую вас, фокусируя луч лазера на зеркале. Я отбрасываю этот свет на вас и использую его вместо фотовспышки, чтобы сделать вашу фотографию. А потом вы разбиваете негатив (стеклянный, не пленку). Вы бросаете его на землю, и он разбивается на мелкие кусочки. Каждый кусочек – это маленькая часть стеклянного негатива, который содержит ваше полное изображение. Вы следите за мыслью? Обычно мы собираем их воедино и получаем полное изображение. Но каждый маленький кусочек разбитого стекла тоже содержит ваше полное изображение[8]. Точно так же каждое нервное окончание в вашем теле, каждая клетка в вашем теле обладают собственной памятью. Они обладают собственной структурой мышления – не на основе слов, а на основе физических и неврологических реакций вашей нервной и клеточной структуры[9].

Все это должно заканчиваться, должно останавливаться, чтобы смотреть само на себя. А когда нет никакого смотрения на себя, есть понимание. А это представляет собой чистое переживание без опыта. И его вы не можете сообщать самому себе или мне.

Мысль – это время, мутация и мутант: Дж. Кришнамурти и его образ жизни * Секс и инстинкт * Муладхара, корневая чакра * Сублимация сексуальной энергии и состояние за пределами секса * Ардханаришвара – состояние, где ты наполовину мужчина, наполовину женщина

Барри:…и если смотреть на это с точки зрения агностика, они говорят в значительной степени то же самое, что говорит У.Г.

Лулу: Но то, что говорил У. Г., относилось к культуре, стоящей на пути. И культура, разумеется, означает ортодоксальное христианство.

Барри: Да, в этом смысле все прошлое мертво, и нам нужен живой свидетель и живой учитель, который может подтвердить факт смерти зла в человеке. Как действительное существо, сидящее здесь, если это происходит, это в высшей степени необычайный момент.

У. Г. Кришнамурти: Вы знаете, это случается не только однажды, это то и дело происходит. И в тот момент эта смерть – нечто, что я не могу приглашать. Кое‑что из этого аромата проникает через заднюю дверь. Как прекрасно написал Дж. Кришнамурти, она приходит незваной. Это так. Поэтому когда она как бы нисходит на тебя, она не может не влиять на вещи вокруг тебя.

Если имеется живая вещь, то она не может на нее не влиять, потому что внутри тебя, в каждом уголке тела пульсирует жизнь. Каждая клетка пульсирует этой необычайной жизненной силой. Это живое качество, жизнь. В конце концов, что там есть? Это жизнь. Когда гуляешь после бури, ты видишь множество мертвых – насекомых, птиц…

Однажды тело умрет. Вот и все, что можно про это сказать. Но вы хотите наделять это огромным значением. Значение, которое придается жизни, вообще не имеет смысла. Это не значит, что в экзистенциальном смысле наша жизнь или что угодно не имеет никакого смысла. Она имеет свой собственный смысл. Нет никого, кто сомневается в смысле жизни. Вы не становитесь едины с движением – вы и есть движение. Это движение не спрашивает о направлении движения. Нет никого, кто спрашивает о направлении движения внутри. Вы и есть это. Если я говорю «Я есть жизнь», то это мистическая фраза, и она ставит вас на неверный путь.

Лулу: Вероятно, потому что в ней есть «я».

У. Г.: Да, но мне приходится использовать личное местоимение «я»…

Лулу: Да, но что это такое, что, как вы говорите, то и дело происходит? Что такое это повторяющееся происшествие?

У. Г.: Умирание – умирание для того прошлого, вплоть до того конкретного момента. Это значит, что мозг снова обновляется. Каждая клетка в мозге обновляется. Никакой непрерывности вообще нет. Используя фразу, которую иногда использовал Дж. Кришнамурти, вы пускаете воду на поле, и тогда поле готово для сбора урожая. Когда туда приходит посев, это новое поле. Оно готово без всякого прошлого – там нет ничего, никаких сорняков. Оно готово принимать все, что угодно, не важно что. Так что каждый момент вашей жизни обладает этой жизненной силой, этой вибрацией. Это единственная вещь.

Поэтому я могу делать только одно – внушать вам, что это обсуждение вас никуда не приведет. Описание этого состояния бытия никуда вас не приведет. Так что вы делаете? Первое, вы или почитаете этого человека, или строите вокруг него организацию, или следуете за ним, или становитесь учеником. Все это глупо. Смехотворно! Абсурд! Это вообще не имеет никакого значения. Но будучи тем, что мы есть, мы естественно это делаем. Второе, я заинтересован в том, чтобы так или иначе заставлять вас понять, что все вопросы не имеют отношения к делу. Если вы способны это видеть, тогда спрашивающий, возможно, исчезает. Это все, что я могу делать. Что я еще могу?

Для меня гораздо легче исследовать [это] с вами, чем того, кто не находится в этом состоянии бытия. Возможно, интеллектуально вы будете это делать лучше, чем я. Но я не могу взять вас в путешествие. Я сам путешествую. Это для меня новая территория, поскольку это не мой вопрос. Поэтому ради вас я пытаюсь исследовать ваш вопрос. И вы должны знать, что в этом исследовании здесь (в случае У.Г.) вообще нет процесса мышления.

Тогда что же это такое, что произносит все эти слова? Вы вполне можете задаваться вопросом. Это очень просто. У человека на протяжении столетий развилась эта способность говорить. Слова привычны. В моем распоряжении гигантский словарь – энциклопедическое знание, созданное людьми в течение столетий. Он есть и доступен, если потребуется. Не мне решать.

Решать вам. Если вы задаете мне вопрос, то извлекаете эту информацию. Здесь нет никого, кто что‑то продумывает. Функционируют только голосовые связки. Я осознаю, что звуки выходят. Что стоит за привычкой?

Так что в действительности я описываю свое состояние бытия, когда мы оба исследуем этот вопрос. Я сам стараюсь. Когда вы спрашиваете меня: «Что такое ум?», я действительно не знаю. И забираться на трибуну и читать лекцию о том, что такое ум, или описывать его – абсурдно. Как я могу говорить, когда я не знаю? Но я все равно это делаю, чтобы заставить вас увидеть трудность и неуместность постановки вопроса.

Так как может «я», эго, вообще понимать всю тотальность целого, будучи только его частью, незначительным фрагментом? А оно хочет понимать весь ум. Вам никогда не приходит в голову, насколько невозможно для этой маленькой вещи понимать всю тотальность целого? Это бесполезная вещь в вашем существе. В конце концов «я» – это компиляция. И это «я» хочет понимать целое. Ум – это не просто умственная деятельность – это только ее часть. В том, что вы называете расовым сознанием, участвуют нервная система, мозг – все человеческое сознание, а не только ваше индивидуальное сознание.

Я могу исследовать только для того, чтобы заставить вас понять, как глупо этому «я» задавать этот вопрос. Исследуя это, я уже завершил круг. И я останавливаюсь с этим безмолвием во мне в состоянии не‑знания, и это может ненадолго создавать безмолвие в вас. Это все, что может происходить, поскольку я уже нахожусь в состоянии безмолвия, и это безмолвие в высшей степени живое.

Это меня очень разочаровывает. Это нечто очень трудное. Мои слова привычны; они не слишком отличаются от ваших. Но слова приходят собственным путем и несут иные коннотации. Поэтому мне приходится разьяснять каждое слово, чтобы заставить вас видеть – когда я употребляю слово «любовь», то это не то, что вы подразумеваете под словом «любовь» или как вы его понимаете. Когда я говорю «время», «пространство», это что‑то одно, а для вас это что‑то другое. Так что это делает нашу работу трудной.

Знаете, нет никакой такой вещи, как время и пространство. Это интеллектуальные понятия. Нет такой вещи, как материя или то, что называют четырехмерным пространственно‑временным континуумом. Это [состояние бытия] не выражается в терминах этого пространственно‑временного континуума, поскольку нет никакой непрерывности.

Мысль – это время. Когда нет никакого мышления, то вообще нет никакого времени. Когда здесь нет никакого центра, там нет никакого пространства. Когда я вижу, именно объект помещает пространство между этим телом и тем. Это пространство. Я не ответствен за него. Объект существует там, а я стою здесь – это пространство. Если я закрываю глаза, здесь нет никакого центра, а там – никакого пространства. Так что я не могу говорить о пространстве.

Когда здесь нет никакого центра, ты часть целого. И это воздействует на все. Это не мистический термин. Здесь нет ничего. Сегодня утром я рассказывал вам, что в тот момент, когда я растянулся на постели, там не было никакого «меня». Осознание претерпевает какое‑то странное изменение. Нет ничего, даже того, что называют эфиром. Тогда что это? Знаете, первое осознание, которое у меня есть, это осознание простыни. Это пространство – простыня снизу и простыня сверху. Есть две простыни, но как насчет тела, весящего 135 фунтов, или 6з килограмма? Где это тело? Поэтому остается то, что есть внутри. Нет ничего. Когда нет «я», это [тело] – часть того. Тело есть. Но чье это тело? Это не мое тело.

То, что действует внутри этого тела, – жизнь, связующее звено. Эта жизнь не отличается от вашей. Я не говорю о единстве жизни и всем таком. Эта жизнь есть везде. Так что эта энергия, которая у меня есть, – жизнь. И эта энергия – творческая энергия… не то чтобы я буду создавать еще одну вселенную, подобную этой. Нет. Та же самая энергия, что действует во мне, имеет шанс выражать себя. Вот и все. Так или иначе, этот процесс («я») внутри тебя заканчивается. Инициирующее устройство находится внутри тебя – это приходит как взрыв. Это взрыв ужасающей природы. И потом последствия влияют на окружающих людей. Это случается все время. Не в этот момент; когда я останавливаюсь, имеет место безмолвие. Поэтому я также просил его (Дэвида Бома): помогите мне с этим – как говорить. Он говорит, что наука открывает новый язык[10]. Когда? Для этого нужно время. Не знаю, сколько лет на это потребуется.

Лулу: Но это будет не ваш язык.

У. Г.: Это не будет мой язык.

Барри: Не важно, что за язык, – это опять будет ряд символов.

У. Г.: Да, символы не важны.

Лулу: И у нас уже достаточно нового жаргона, новых слов, новых языков.

Барри: Было блестящее и краткое введение в книге (Дж. Кришнамурти) «Первая и последняя свобода» – о символах и о том, что мы в действительности являемся их частью.

У. Г.: Это значит, что у нас нет слов для описания жизни, не говоря о том, чтобы наделять жизнь каким‑то смыслом. Все наши попытки направлены только на наделение жизни каким‑то смыслом или пониманием – которое не является пониманием жизни. Оно должно умереть. Это первое, в ином случае невозможно понимать жизнь. Так что я использую слово «тело» именно в этом смысле. Как вы хотите называть это – тело без «я»? Это просто тело, но это другое тело. Оно функционирует по‑другому. У него есть иная сила.

Лулу: Оно освобождается от гнета «я».

У. Г.: Конфликтов моральной жизни больше нет. Это не значит, что вы безнаказанно совершаете аморальные действия. Вы не можете не быть моральным в строгом смысле этого слова. Вы вообще не конфликтуете с обществом, поскольку нет никакого конфликта внутри вас. Но думать, что такой человек полон беспредельной любви, сострадания и доброты – наши образы подобных людей как воплощения ненасилия, поборников истины – все эти слова, мы можем практиковать их как изящные искусства и становиться символами этих слов. Но это состояние (без «я») – состояние сострадания. Оно не означает, что вы будете основывать новое общество и начинать кормить всех голодных в этом мире.

Лулу: Одно из основных утверждений иудаизма: ты не можешь знать Бога, но ты связан с Ним. Ты можешь служить Ему, или видеть одну сторону Его лика, если ты пророк вроде Моисея. Но ты никогда не можешь знать Бога.

Барри: Да, но это ортодоксальный иудаизм. Тогда как в каббале, которая очень близка с концепцией кундалини, ты достигаешь главной души, которая представляет собой абсолютное знание божественной Самости, пребывающей без эго. И это – пробуждение силы, которая ограничена в пространстве и времени. А потом они поднимаются к абсолютному осознанию Самости и энергии. Это есть в каббале, а также у христианских мистиков.

У. Г.: Это источник, начало религиозного опыта; а религии представляют собой то, что мы из этого сделали.

Лулу: В этом все и дело. Это всегда становится мертвой информацией.

У. Г.: Мы пытаемся понимать живое с помощью этого мертвого материала. В этом состоит трудность – я пытаюсь выражать живое посредством мертвых слов…

Лулу: Да, да – с помощью мертвого языка и мертвой культуры.

У. Г.: Да, мертвого языка и мертвой культуры.

Барри: Я думаю, в различных случаях подобное переживание случается, случалось, и это то, о чем говорили некоторые учителя древности. Это касалось смерти, и это позволяло им соприкоснуться с вселенской энергией. Что ж, это было естественно, и никто мне об этом ничего не рассказывал. Но теперь я вижу это как смерть для самого себя, смерть «я». Но затем вмешивалось общество, захватывало власть и говорило – это фантазия, это воображение, это нереально или безумно. И поэтому ты сомневаешься в себе; ты приспосабливаешься к окружающему миру Если при таких обстоятельствах ты не приспосабливаешься, тебя посадят – или, точнее, будут держать в определенном заведении. Так что это нечто опасное.

У. Г.: Это нечто опасное.

Барри: Во многих отношениях.

У. Г.: Такой человек опасен для общества.

Барри: Он абсолютно опасен для общества. Он совершенно аморален и повсюду говорит то, что подрывает общепринятые представления. Он говорит им, и потом его распинают, или прибивают гвоздями, или морят голодом до смерти, или что угодно еще. Его убирают...

У. Г.: …и потом они запирают ворота.

Лулу:…или головы…

У. Г.: Поэтому ожидать изменения в структуре общества…

Лулу:…нельзя.

У. Г.: …это невозможно. Но когда ты видишь, как трудно вызвать изменение в твоей собственной структуре, ты сочувствуешь миру. Поскольку для меня стало невозможным вызвать это изменение в моей структуре, мне становится немного легче симпатизировать немного большему числу людей. На самом деле я не знаю, возможно это или нет. Знаете, я исхожу из того, что это возможно, и показываю, как трудно вызывать это изменение в вашей структуре. Оставим в покое общество; оставим мир. Он позаботится о себе. И возможно, уничтожит себя в ядерном холокосте. Это не имеет значения.

Это не означает, что вы бесчеловечны или что вас это не касается. Поскольку меня это касается, я пытаюсь помогать тому, кто рядом со мной – своему ближайшему соседу, – и потом показывать, как это трудно. Если только это изменение не происходит во мне, нет никакой возможности вызвать изменение в обществе. Это не интеллектуальная идея. Само это изменение воздействует на мир. Изменение в индивидуальном сознании влияет на сознание общества в целом.

Почему я высказываю это смелое утверждение? Если только вы можете вызвать это изменение в себе, вы сами увидите, как оно влияет на человеческое сознание. Поэтому человек, который может вызвать это изменение в своей собственной структуре, делает гораздо больше, чем говорящие об изменении мира… все эти реформаторы. Каждый раз, когда происходит взрыв, его последствия по‑своему влияют на человеческое сознание. Так что не важно, носитесь ли вы по свету, говоря об этом, или сидите в одном углу взаперти. Вы все равно влияете на мир.

Но современный мир иной; современная ситуация иная. Тем не менее такой человек действительно влияет на человеческое сознание. Так что если бы было немного больше этих мутантов (смех), миру стало бы намного легче. Этим была бы заряжена вся атмосфера. Эти последствия были бы повсюду.

Я не знаю… что делать? Что вы собираетесь с этим делать? У вас есть ответ. Вы – ответ на проблемы мира.

Больше никто не будет ответом. Больше никто не спасет это человечество. Вы станете спасителем человека. Вот почему мы придумали эту фразу (спасители человечества). Такие люди уже становились спасителями человечества. Так что вы – ответ. Я не могу создавать эту побудительную силу. На самом деле нет никакой настоятельности. Возможно, слова звучат… настоятельно!

Барри: Если я чувствовал настоятельность, то тут же ставил ее под сомнение. Разве это неправильно? Я вспоминаю, как сидел в той палатке и чувствовал настоятельность. А потом, однажды, я просто остановился и сказал: «Что я делаю?» Все это было таким искусственным.

У. Г.: Ладно, во всяком случае вас ничто не трогает. Если бы вас что‑то трогало, не важно что, вы бы очень быстро изменились; вы бы стали мутантом. Я думаю, это очень привлекательное слово (смех).

Лулу: Эта идея впервые появилась в научной фантастике. Я думаю, она происходит именно оттуда.

Барри: Не обязательно; в действительности она происходит из тайного общества, которое процветает даже теперь. И эту идею использовали последователи Успенского и Гурджиева.

Поиск по сайту: