Опыт всегда выражен в терминах вашего происхождения, вашего прошлого: Ум клеток и первичное состояние без примитивизма 4 страница

У. Г.: А теперь Дж. Кришнамурти.

Барри: Он много это исследовал.

У. Г.: О мутации говорится в «Йога‑сутрах». Это нечто древнее.

Барри: Да, конечно, древнее. И Дж. Кришнамурти все время использовал это слово – «мутация» (трансформация). Но используется и слово «мутант».

У. Г.: Мутант – это тот, кто мутировал. Но что нам с этим делать? Заснуть?

Лулу: Мы все спим, за исключением мутантов (смех).

У. Г.: Вы увидите, как трудно вызывать изменение в себе. Тогда вы сами будете знать возможность того, что это – фактор в изменении человеческого сознания. Именно это воздействует на человеческое сознание, а не вы. Оно идет само собой. Влияние этого взрыва огромно. Понимаете, если мы сегодня чувствуем влияние Иисуса, то это не из‑за церкви и того, что они делают. Влияние чувствуется даже сегодня. Вам ничего не приходится делать. Ситуация развивается сама собой.

Я забыл вам показать – когда я спускался, все тело было покрыто этой белой субстанцией, руки и все прочее. Этот разговор происходит в трансцендентальном состоянии. Я это не мистифицирую. Видите ли, здесь действует не процесс мышления.

Это нечто странное. Это случилось в Женеве. Знаете, я был удивлен. Я ощущал, что эта нога немного мягче, чем правая нога… я не знаю. Когда я на ней стоял, меня вдруг тянуло к мужчинам… не из‑за какой‑то формы сексуального инстинкта или чего угодно еще. Когда я менял ногу, меня больше привлекали женщины. Так что я пробовал это несколько раз. Я хотел сам проверить – что же происходит? (смех)

Это было два разных типа осознавания, но больше нет. Теперь это все – одно осознавание. Тогда это продолжалось несколько дней. Я думаю, это было время, когда изменялись половые железы.

Лицо в зеркале тоже менялось. Я все это наблюдал. Лицо – лицо Шивы – и эта часть (шея) были синими. Возможно, именно поэтому индуисты называют Шиву Нилакантха (нила = синий, кантха = горло).

Лулу: Шея была синей?

У. Г.: Все было синим, а лицо было как будто наполовину Шива, наполовину Парвати.

Барри: Как на изображении того, что они называют ардханаришвара – наполовину Шива, наполовину Парвати…

У. Г.: …выглядели отдельными. Было различие. Даже Валентина указывала, что между двумя глазами была разница – она говорила, что один из них смотрит очень нежно и ласково. Но у меня не было никакого особенного влечения к детям, вообще никакого материнского чувства (смеется).

Лулу: Почему вы должны были…

У. Г.: Это может быть то, что стоит за всей этой символикой в индуистских храмах. У них есть эти храмы, и на этом основана вся система тантры. В любом случае теперь, спустя шесть месяцев, у меня ничего нет. Все это закончилось.

Лулу: Теперь ваше тело успокоилось?

У. Г.: Теперь у меня нет тела. Иногда я чувствую тяжесть, иногда оно очень легкое. Это жизнь во мне. Как я говорил вам, у нас, кажется, есть нечто общее. Возможно, то, что было у него (Дж. Кришнамурти), не может быть другим, чем это, но когда я начинаю это выражать, оно полностью другое. У людей будет впечатление, что это не одно и то же.

Лулу: В сущности, это должно быть одним и тем же...

У. Г.: Возможно, это именно одно и то же.

Лулу: Та творческая энергия не может быть разной.

У. Г.: Он мог прийти к этому по‑другому. Вот почему у нас есть все эти разные пути, каждый из которых как бы порождает другое учение, если я могу использовать слово «учение».

Лулу: Мы знали это на протяжении веков. Например, то, что говорил Рамана Махарши, было по существу тем же самым.

У. Г.: Он говорил не слишком много.

Лулу: Но суть одна – выяснять, что такое «я». Что такое «я», что такое это, то и другое. Он не конкретизировал это, как Дж. Кришнамурти, но разве это не тот же вопрос?

У. Г.: Да, тот же самый.

Барри: Сегодня днем мы были в моей комнате, и я показывал ему кое‑какие ранние мысли и строки Дж. Кришнамурти, но у него еще не было этого. Или оно у него только что было и еще не улеглось. У нас было такое чувство, чтоуДж. Кришнамурти это было полностью по‑другому. Не просто отчасти по‑другому, но полностью иначе, чем то, как это, видимо, случилось с вами.

У. Г.: Знаете, он проходил через ту мистическую фазу. Я вообще не прошел через ту часть. Возможно, он в течение нескольких месяцев произносил слишком много этих слов – божество, божественность и все такое.

Лулу: А вы проходили через это?

У. Г.: Только в течение очень короткого времени. Но у него никогда не было возможности быть безмолвным – он всегда говорил.

Барри: Дж. Кришнамурти был вынужден говорить. Он был вынужден выступать, принимать людей и проводить беседы и лекции. Я думаю, это было ужасно.

Лулу: Но нет ли у вас ощущения этой энергии как присутствия – как некой другой силы?

У. Г.: Да, это сила; это творческая энергия. И если вы хотите использовать слово «безмерность», есть та же самая энергия. Она не может быть ничем другим. Но как вы будете это выражать, в каких терминах?

Лулу: Но это та же самая энергия, не только в природе, но и в человечестве. Она обладает качеством – она принимает форму– природы и человечества. Так что она принимает форму того, что мы называем человеком. У нее есть такое качество.

У. Г.: У нее есть такое качество… да.

Лулу: Но вы об этом не говорите.

У. Г.: У нее есть возможность выражать себя в своей первозданной чистоте. Препятствий больше нет. «Я» – это тот, кто управляет всем.

Я не хочу говорить об этом потому, что это очень обманчиво. «Единство жизни», «Я есть жизнь» – все это очень дезориентирующие фразы. Ладно, ты – жизнь. Ты не отделен от жизни. Я не говорю себе: я – жизнь. Я не собираюсь использовать ни одно из этих слов – любовь, истина, реальность, Бог, единость, единство жизни, вселенский закон и все такое. Мне приходится избегать всех этих слов. Они осложняют выражение моего состояния бытия в его первозданной чистоте.

Лулу: Вы также не используете слово «энергия», которое…

У. Г.:.. тоже дезориентирует.

Лулу: Это современное слово.

У. Г.: И никто не знает, что мы имеем в виду, говоря «энергия».

Лулу: У нее есть живое качество…

У. Г.: Для меня это жизнь. Она обладает живым качеством. Она живая… кроме этого мне не приходит в голову никакой другой термин.

Лулу: Но почему вы говорите, что все переживания бессмысленны? Это действительно так?

У. Г.: Почему вы вообще что‑то из этого делаете? У меня есть переживания, и что мне с этим делать?

Лулу: Так вы подвергаете сомнению то, что с этим делает ум?

У. Г.: Да, то, что ум делает с переживаниями.

Лулу: Не то, чем оно является само по себе?

У. Г.: Если вы ничего не переживаете, вы мертвы. Но то, о чем я говорил, – нечто другое.

Барри: Мы вспоминаем то, что накоплено. И все наши переживания интерпретируются в терминах этих накопленных данных.

У. Г.: Не будет вообще никакого нового опыта. Пока есть непрерывность, нет никакого нового опыта.

Барри: Это не становится опытом, пока я это не интерпретирую.

У. Г.: Вы смотрите на все окружающее через очки своих собственных представлений. То, что вы называете новым опытом, это в действительности не новый, а видоизмененная форма старого опыта. Вы изменили свой способ смотреть на вещи. Все дело в этом.

Барри: Как насчет сексуального опыта?

У. Г.: Понимаете, пока вы занимаетесь сексом, там есть «вы».

Лулу: Я предполагаю, что сексуальная энергия – часть тела и не имеет отношения куму; в действительности это не нечто умственное.

У. Г.: Секс ведь в уме, разве нет?

Лулу: Даже в молодом теле? Вот что я спрашиваю.

У. Г.: Он дремлет, только и всего.

Лулу: Я не имела в виду до половой зрелости. Я имела в виду «молодое» в смысле молодого мужчины или молодой женщины.

У. Г.: В них он очень силен.

Лулу: Тогда он – в теле. Вот что я имею в виду. Он не является действительно умственным на этой стадии, не так ли?

У. Г.: Но говорят, что с тридцати лет память начинает угасать.

Барри: Сексуальное желание тоже...

У. Г.: Это – психологическая теория. Ваш интеллект перестает расти примерно с шестнадцати лет. Потом он становится горизонтальным, а не вертикальным или каким‑то еще. И тогда память – пик вашей памяти – приходится примерно на двадцать лет. А после этого вы видите начинающийся спад. Я не знаю… это теории.

Барри: Физически да; но по мере того как вы становитесь старше, растут ваши мудрость и понимание.

У. Г.: Информация, все больше и больше.

Барри: Да, но чувства достигают своего пика перед двадцатью годами, а потом имеет место небольшая задержка…

У. Г.: Видите ли, во всех отношениях пик приходится на период от четырнадцати до двадцати одного года.

Барри: Это интересно. У меня была возможность беседовать со всевозможными людьми. Ну, у некоторых девочек был крайне ранний сексуальный опыт. У одной девочки был опыт с взрослым, когда ей было пять с половиной лет. В этом возрасте – будь то пять, восемь или девять лет, ум незрел и потому у него нет осмысления. Нет ни удовольствия, ни возбуждения, ничего. Это было просто незрелое сознание, не способное реагировать. Так что это не было что‑то хорошее или плохое. Это просто не было настоящим опытом.

Лулу: Но тело уже созрело, разве нет?

Барри: Нет. Это было нормальное физическое развитие, но я думаю, что это возможно – я не знаю как. Но это не было никаким опытом...

У. Г.: Секс – это удовольствие. Да или нет?

Барри: Да.

У. Г.: Это опыт. Это приятный опыт, и мы ищем его снова и снова… вследствие непрерывности. Когда непрерывности нет, есть две вещи. Одна – это то, что сексуальная энергия будет сублимироваться и входить в мозг. Я не сомневаюсь, что йоги… то, что говорится в их книгах, более обосновано, нежели то, что сегодня утверждает медицинская наука.

Барри: Но идея сублимации уже отвергнута…

У. Г.: О, не важно. Они могут ее отвергать. Они снова к ней вернутся. Это не имеет значения. А вторая вещь – это отсутствие непрерывности. Как я объяснял вам, во‑первых, нет контента удовольствия и, во‑вторых, нет непрерывности. Когда ты не распознаешь женщину как женщину… понимаете?

Барри: Не совсем. Продолжайте.

У. Г.: Распознавание – мы обсуждали то же самое сегодня днем.

Барри: Как раз когда мы шли сюда, там было несколько красивых христианских девушек... их платья колыхались на ветерке… это действительно выглядело весьма привлекательно.

У. Г.: Понимаете, для меня то движение – в точности то же самое, что движение, например, вашей руки, пальцев… цвета, движение…

Барри: И движение ветра и травы.

У. Г.: Так что вовсе нет никакой разницы; вообще ничего. Поэтому как у меня может быть какая‑то другая реакция на это? Ладно, даже если я нахожусь близко и держу за руку… если она мягкая и отличается от этого…

Барри: От спинки стула? Рука молодой женщины?

У. Г.: Нет идеи или желания, что есть нечто большее, чем то, которое более приятно, – нет «больше и больше». Целовать женщину более приятно, а обнимать ее намного более приятно, а сексуальный акт намного, намного более приятен… всего этого здесь нет. Здесь нет никакого нарастания чувств, поскольку нет непрерывности.

Барри: Когда первый раз видишь женщину, то просто смотришь. И это будет продвигаться к большему контакту и есть предвкушение или что‑то вроде. Но для вас это невозможно. Вы можете видеть красивую девушку и это то же самое, что видеть дерево или ветерок. Вы можете держать ее за руку и это будет ощущение мягкости – на этом ничего не надстраивается.

У. Г.: Именно мозг говорит, что это мягкое, поскольку здесь никого нет.

Барри: Но вы говорите, что ваши чувства ощущают мягкость?

У. Г.: Да, чувства.

Барри: Но вы не говорите, что это мягкое.

У. Г.: Я не говорю, что это мягкое; но я и не говорю, что это жесткое.

Барри: Так что никогда, ни в какой момент...

У. Г.: Мое осязание – чувство осязания – подверглось преобразованию, как и другое.

Барри: Так что если бы женщина вас обнимала, это бы вообще ничего не значило?

У. Г.: Нет, нет… вообще ничего.

Барри: Никакого удовольствия – вы просто ощущаете давление и тепло. Это все?

У. Г.: Нет даже этого. Забудем эту тему. Но для других, кто практикует безбрачие или воздержание… это лишь сдерживание.

Барри: Эта энергия сдерживается?

У. Г.: Мои железы работают нормально. Если бы они не работали нормально, была бы какая‑нибудь болезнь. Щитовидная железа должна функционировать нормально. Тогда что происходит с этим? У меня даже нет ночных поллюций, которые у меня бывали пару лет назад. Так что это означает, что нечто происходит.

Барри: Половые железы физически работают...

У. Г.: Физически железы работают.

Барри:…но нет никаких выделений.

У. Г.: Поэтому энергия идет в клетки мозга. Я думаю, это правильно. Это движение энергии, идущее от – думаю, я вам показывал – здесь, прямо над гениталиями (муладхара‑чз. крз. [11]). И также я вам показывал – пожалуйста, извините – гениталии теперь как у маленького мальчика семи или десяти лет. Размер уменьшился, и для него больше нет никакого применения. И это – изменение.

Барри: Это действительные физические изменения!

У. Г.: Это действительные физические изменения. При практике добродетелей есть возможность падения, поскольку вы сдерживаете эту энергию. Теперь это невозможно.

Барри: Да, но от практики добродетелей не бывает физических изменений. Это нечто совершенно иное.

У. Г.: Полностью иное.

Лулу: И это из‑за изменений?

У. Г.: У врачей могут быть свои мнения об этих вещах, и это их право. Мне это неинтересно. Когда‑нибудь они узнают.

Барри: А вы чувствуете, что есть эта сексуальная сила или энергия, которую они называют либидо?

У. Г.: Я вообще не думаю с точки зрения секса. Это просто энергия – творческая энергия – вот и все. Она генерируется здесь, в муладхара‑чакре, и потом поднимается вверх.

Барри: Это удивительно. Но, я полагаю, некоторые отрицают, что секс – это вид жизненной силы, или либидо. Это просто воспоминания... уходящие на миллионы лет в прошлое, могучее подсознание, вызывающее это явление, известное как сексуальный инстинкт. Но в действительности это не инстинкт – есть только эта сила памяти, которая рождается в ребенке.

У. Г.: В том, что касается вас, это память.

Барри: И все – это не то, что бы вы назвали инстинктом.

У. Г.: Вы когда‑нибудь наблюдали то сексуальное желание, или сексуальное влечение, или как бы вы это ни называли, – как они в вас возникают и как они приходят циклически…

Барри: В разные моменты это бывает по‑разному.

У. Г.: Если бы у вас не было секса многие годы, вы бы поняли.

Барри: Это должно быть нечто постоянное, как с памятью… или если что‑то пробуждает память.

У. Г.: Если нет никакой памяти, это просто прекращается.

Барри: И это – не что‑то такое, что настойчиво есть все время. Это нечто такое, что у маленького ребенка представляет собой инстинкт, который должен пробуждаться.

У. Г.: Вот почему есть мышление, и мышление возникало миллионы лет назад… я не знаю когда.

Барри: Да, миллионы лет коллективной памяти… это есть.

У. Г.: Секс – это тоже мысль, разве нет?

Барри: На Востоке говорят – миллионы прошлых жизней физического опыта, а Запад говорит – эволюция человека.

У. Г.: Единственная разница здесь в этом состоянии – мысли приходят и уходят, и нет никого, кто смотрит на них. Нет никого, кто смотрит на эти чувства и называет их, так же как я не называю ту чашку чашкой. Чувства внутри просто приходят и уходят.

Барри: Именно.

У. Г.: Будь это движение вашей руки тут или движение красивой девушки там, это два движения. Как это ни абсурдно для вас, для меня это одно и то же.

Барри: Так что никогда не было никакого разрешения сексуального инстинкта как такового, поскольку это не то, как…

У. Г.: Нет вообще никаких проблем. Нет создателя проблем.

Лулу: И конечно, в этом вся суть.

У. Г.: Понимаете, суть всей проблемы в «я». Так что вы можете быть уверены – пока внутри вас есть любая из этих вещей, там есть это «я».

Тело и природа ума: проделки создателя образа * Структура цивилизации и культуры строится на неправильном фундаменте * Никакого внешнего фактора нет * Ощущения – это движение жизни без мысли, образа, слова * Объект есть субъект * Заявление Декарта: «Я мыслю, значит, я существую» и его следствие: Если нет мышления, то есть ли «я»? * Различие между фактической и психологической памятью: Естественное состояние – это чистое и простое физическое и физиологическое состояние бытия

Пол: Мне казалось, что при выполнении упражнения йоги одно из главного – осознавать тело. И вы спрашивали меня, осознаю ли я форму своего тела. Я сказал, да, но теперь понимаю, что это неправда. Когда я сидя занимаюсь медитацией, я не осознаю форму тела. Я осознаю точки соприкосновения тела с чем‑то еще – осознаю, например, если напряжена какая‑то мышца; осознаю, если где‑то ощущается боль; осознаю сердцебиение или дыхание. Но все это – как точки. И если я, исходя из этого, говорю, что осознаю форму тела, значит, я должен проводить через все эти точки линию и говорить, что это форма. Но это не я. Это допущение... это предположение, что тело имеет определенную форму, и потому такая форма – нереальность, а имеющийся у меня образ. Вы это имеете в виду?

У. Г. Кришнамурти: Да. Вы также осознаете свое тело, когда вы больны.

Пол: Да.

У. Г.: В иных случаях мы вообще не осознаём свои тела, разве не так? Это просто имеющийся у вас образ себя, который вы всегда несете с собой. Но если вы действительно хотите посмотреть на форму своего тела, вы не можете это сделать. Как вы можете – за исключением образа, который у вас есть? И даже это представление мы берем из фотографий, из своих отражений в зеркале – вот и все. Как вы выглядите? Кто может вам сказать?

Пол: Вероятно, одной из причин того, почему я ошибался, было то, что я прочитал слишком много книг на эту тему Все они говорят об образе тела, и я говорил себе, что это должно быть верно. Но это не факт.

Спрашивающий: Возможно, когда вы видите руку, вы действительно чувствуете руку. Это не все тело. Если вы видите и говорите, что чувствуете свою ногу, возможно, у вас есть образ формы вашей ноги. Возможно, таким образом мы способны строить образ всего тела [12].

У. Г.: Осознание есть, только когда тело соприкасается с чем‑либо. Вот и все. Но вы дополняете это своим воображением. А что происходит, если воображения нет? Ладно, есть точки соприкосновения с вещами вокруг вас. Ну и где, вы думаете, происходит процесс мышления? Это нечто простое. Вы сами это знаете. Вам не нужно читать книг. Где внутри вас происходит это мышление?

Пол: Ну, кажется, я…

У. Г.: Скажите мне. Где находятся мысли?

Пол: У меня есть представление, что мышление находится в голове, но так ли это? Я не знаю.

У. Г.: Где оно? Вы думаете все время, даете ли вы этому выражение или нет, вербализуете ли вы это или нет. Как я на днях вам говорил, даже если вы не издаете звук, эти голосовые связки двигаются. Если вы очень внимательно следите за тем, что происходит внутри вас, вы почувствуете движения голосовых связок. Говорите ли вы вслух или нет, издаете ли звуки или нет, вы будете чувствовать движения. Вы должны это однажды попробовать в качестве эксперимента. Лягте на постель. Вы все время думаете и есть постоянный поток мыслей. Мысль вызывает движение голосовых связок.

Пол: Но где вы это чувствуете?

У. Г.: Если это то, о чем я спрашиваю вас, не задавайте этот вопрос мне. Где, по‑вашему, находится этот процесс мышления?

Пол: Ну, если вопрос касается точки соприкосновения с так называемым внешним миром, я могу ее определить. Например, я знаю, что моя рука находится здесь.

У. Г.: Но каким образом вы знаете, что ваша рука находится здесь? Я задаю не хитрый или коварный вопрос. Да, вы отождествили эту руку с собой.

Пол: Да?

У. Г.: Видите, я смотрю на свою собственную руку. Я не имею представления, что это моя рука. Я вам кое‑что покажу. Давайте. Это только для того, чтобы заставить вас понять. Вы смотрите на изображение, которое находится там (в зеркале). Отражение огня и всего такого – что происходит внутри вас, когда вы это видите?

Пол: Насколько я могу понять из того, что вы нам показали, мы обманываем самих себя, так как думаем, что мы все это чувствуем. На самом деле это только точки.

У. Г.: Это точки.

Пол: И что мы создаем связи между этими точками, и что в нас есть создатель образа.

У. Г.: Верно – создатель образа.

Пол: Но я вряд ли могу это понять, если дело касается моей руки.

У. Г.: Это в точности то же самое.

Пол: Но тогда это подразумевает, что нет никакой разницы между моей рукой и так называемым внешним миром.

У. Г.: Да. Это точно то же самое; это расширение того же самого.

Пол: Да, я могу это видеть.

У. Г.: Нет. Я не ожидаю, что вы увидите. Это не так просто.

Пол: Ну, на днях вы говорили нам, что когда вы видите, слышите и осязаете, это все разные чувства, что между ними нет никакой связи и что каждое ощущение независимо. К вам не приходит предположение, что между ними есть связь, представляющая собой движение мысли. Если необходимо, оно приходит позднее.

У. Г.: Оно приходит позднее, если есть необходимость. Если есть необходимость связывать эти две вещи, то оно есть. Например, вы видите там огонь. Во мне возникает вопрос: что это такое? Я такой невинный. Я не невежественный. В этом состоит различие. Ребенок невинен. Вы наблюдали за тем, как растет ваш ребенок. Дети невинны. Как вы их обучаете? Вы учите слову, и именно так в наших умах строится взаимосвязь. Вы кормите ребенка, вы говорите – это ложка, а потом повторяете это снова и снова, пока он не научится и не будет способен повторять слово. Поэтому всякий раз, когда ребенок смотрит на объект, отождествление объекта происходит посредством слова. Вот как это тогда начинается, очень просто.

Даже теперь вы не можете освобождаться от этого очень простого процесса, который начинался, когда вы были маленьким ребенком. Он продолжается. И это верно в отношении всего.

Имеется непрерывность, но на самом деле никакой непрерывности вообще нет. Непрерывность – это создатель образа, если вы хотите это так называть, или мыслитель, или центральная сущность внутри вас, или как бы вы это ни называли. На самом деле такой сущности вовсе нет. Но с практической точки зрения вы полагаете, что эта сущность, или центр, существует. Это, как я говорю, иллюзия. Именно это создает «я» – фокусирующую точку, собирающую вместе все эти вещи. Это соединялось не только с вашего детства. Наследственные характеристики – семь поколений со стороны вашего отца и семь поколений со стороны вашей матери, и семь поколений со стороны отца и матери вашей жены – эти наследственные характеристики тоже влияют на эту структуру. Это несут хромосомы. Индуисты называют это перевоплощением, но нас это не заботит. Так что влияние наследственности тоже имеет место, формируя то, что вы переживаете в этой жизни. Это соединяется. То, что соединяется, никогда не будет позволять себе разделяться. Не знаю, понятно ли это.

Пол: Где эта фокусирующая система, она внутри или снаружи нас?

У. Г.: Она внутри нас. Снаружи нет ничего[13]. Фокусирующий механизм строим мы сами.

Пол: Это механизм?

У. Г.: Это механизм. Чтобы мы не позволяли себе разваливаться. Он соединяет.

Пол: Как вы можете говорить, что это не центр, если он всегда есть, когда он нужен?

У. Г.: Когда он нужен, он есть. Когда не нужен, его нет. Но у вас имеется ощущение, что он там есть всегда.

Пол: Кто знает, нужен он вам или нет?

У. Г.: Вы думаете, что он вам нужен. Теперь вы привыкли к тому, что он должен там быть постоянно. Без этого вы пропали.

Пол: Вот почему мы не можем оставаться безмолвными. А если имеет место безмолвие, то все это...

У. Г.: Все это заканчивается. Вот почему я говорил, что если бы вы только могли слушать потрескивание той деревянной колоды, оно бы наполняло вас, поскольку вы пусты. Но вы никогда не бываете пустыми; взамен вы наполнены своими собственными идеями, своими собственными мыслями, своими собственными мыслительными процессами. Поэтому тот покой не имеет никакой возможности в вас входить. Вы не прислушиваетесь ни к чему снаружи, но все время прислушиваетесь к себе внутри. Так что здесь у вас есть ориентир, ключ. Здесь у вас есть ответ на все, что бы вы ни искали. Вам более интересно задавать вопросы. На это никто не может ответить. В конце концов, чего мы ожидаем от всех этих обсуждений, всех этих бесед, слушая кого‑нибудь или читая книги? Только одного – безмолвия – покоя, мира с самим собой. Это то, чего мы все ищем, – быть в мире с самими собой. Но это состояние – уже состояние покоя. Поскольку вы уходите от этого состояния покоя в поисках идеи покоя, у вас нет никакого покоя. Мы хотим быть в покое потому, что нас всех беспокоят эти мысли. Некоторые мысли хорошие, другие плохие, некоторые святые, другие нечестивые, некоторые приятные, другие болезненные. Именно центр классифицирует, приводит в порядок все это. Вы хотите оставаться с приятными мыслями и отбрасывать неприятные, болезненные мысли, что невозможно.

Теперь мы возвращаемся к моменту тождественности. Я смотрю на эту руку. Верно?

Пол: Да.

У. Г.: Каким образом я знаю, что это моя рука? Она имеет связь с мозгом. Если вы ее щиплете вот тут, имеет место боль, которую регистрирует мозг. Но нет никого, кто говорит: «Я чувствую боль». Видите разницу? Если имеется боль, мозг автоматически ее регистрирует и передает. В тот момент, когда я ввожу посторонний фактор – «Мне больно», «Я чувствую боль» и «Я чувствую»… эти посторонние факторы создают психологическую боль.

Пол: В конце концов, с физиологической точки зрения у боли есть своя роль, и это сохранение тела. Это означает, что если имеется боль, мозг должен это чувствовать, чтобы была правильная реакция для спасения тела. Но это все.

Поиск по сайту: