Опыт всегда выражен в терминах вашего происхождения, вашего прошлого: Ум клеток и первичное состояние без примитивизма 6 страница

* * *

У. Г.: Я заинтересован только в том, чтобы побудить вас формулировать «правильный» вопрос. Правильный вопрос содержит ответ в самом себе. Но вы как будто знаете ответ, и именно поэтому задаете вопрос. Если я даю вам ответ, вы либо соглашаетесь, либо нет, но дело здесь вовсе не в согласии или несогласии.

Пол: Я ничего не могу поделать, хотя мне трудно формулировать правильный вопрос. Тем не менее вот вопрос. Я увидел, что действующий во мне психический механизм (ум) – это я сам и что он не может давать ответы в определенных областях. Он должен останавливаться. Иногда он действительно останавливается, но в целом я думаю, что он должен функционировать как‑то по‑другому.

У. Г.: Почему вы читаете эти чувства? Чтение этих чувств внутри вас – это мыслительная структура. Вы говорите, есть чувство гнева и чувство счастья, но почему вы различаете эти чувства? Все они одно и то же. Они представляют собой внутреннее движение и все в точности одно и то же, но вы даете им разные названия, например гнев, покой, счастье и так далее.

Как вы видите вещи снаружи и называете то, что видите, деревом, гроздью винограда, дорогой, мужчиной, женщиной, точно так же вы делаете и внутренне. Это структура мышления.

Пол: Факт в том, что ум действительно работает таким образом, и работая так, наносит вред, действующий как яд. Мне приходится помнить, что это яд.

У. Г.: Почему вы называете это ядовитым? Гнев для вас ядовит, а счастье или секс – нет. Вы хотите распознавать то чувство как счастье и хотите оставаться и двигаться с этим чувством. Вы хотите, чтобы это чувство продолжалось, и потому оно не ядовито. Но вы не понимаете, что гнев – это тоже чувство, подобно чувству счастья, или покоя, или как бы вы это ни называли. Именно механизм обозначает эти чувства разными словами, и это структура мышления – такова ее природа.

Пол: Различаете ли вы чувства гнева и счастья?

У. Г.: Именно об этом я и говорю. Если вы это делаете, тогда весь вред налицо. Но если никакой разницы нет, есть ли тогда гнев или счастье? Вот мой вопрос. Точно так же, как что это вон там без этого слова «дерево»? Это по‑прежнему там, не сомневайтесь.

Пол: Например, этот стул...

У. Г.: Можете ли вы смотреть на него без вмешательства слова? Это было бы концом вас как мысленной структуры. Если нет слова, то как стул отличается от других вещей? Это было бы концом мысленной структуры и переходом власти к другому виду инстинкта или разума.

Пол: Когда я распознаю это как стул, это как кушетку, это как мягкое на ощупь, а то как жесткое, это мышление, и оно необходимо, поскольку мне приходится ими пользоваться. И, по‑видимому, это нормальная работа ума. Но когда тот же самый психический механизм работает в других областях вроде моих убеждений и я пытаюсь их защищать, он наносит вред и потому ему не следует работать таким образом. Здесь что‑то не так.

У. Г.: Когда я касаюсь этого, имеет место ощущение, и это реакция, но когда я реагирую, то это психическая деятельность. Имеется движение, и это вызывает движение и внутри вас, но называние этого движения – вред. Вы все время читаете внутри и не смотрите на вещи, как они есть.

Ладно, что такое «мысль», как она в вас возникает?

Пол: Есть связующее звено...

У. Г.: Это «я», память. «Я» устанавливает связь между двумя мыслями. Если связывания нет, то между двумя ощущениями есть разрыв.

Тревога, гордость, гнев, счастье – все это страх, а страх – это «я». Все это мышление. Мышление – это «первородный грех», невозможно узнать, когда оно начиналось. В Библии говорится: «В начале было слово…»

Пол: Мы говорили о слове как о триумфе человека.

У. Г.: Это фундамент, на котором основывается вся человеческая цивилизация, а теперь он рушится. Но не на самом деле, поскольку мы все еще верим в структуру мышления.

Пол: Но вы говорите, что «я» – это мысль.

У. Г.: Группа мыслей.

Пол: Но когда между двумя мыслями есть промежуток, «я» нет.

У. Г.: Никакого «я» нет; когда нужно, ты называешь это стулом, и это заканчивается, никакого дальнейшего связывания не происходит.

Пол: Тогда что такое тело?

У. Г.: Есть ли тело без этого «я»? Тело подобно тому стулу без слова. Но у вас есть представление, образ тела, и вводится психологический элемент, когда в действительности это совсем другое – то, как оно функционирует само по себе.

Вы должны открывать его не интеллектуально, а на самом деле, и позволять быть ощущениям, не называя их, – тогда вы будете понимать.

Все эти мысли и чувства, о которых вы говорите, – не часть вас, это в вас функционирует общество. Если это закончится, будет взрыв, и в теле произойдет радикальная мутация. Это не изменение в структуре мышления. Если это касается только ее, то это еще один способ мышления, еще один вариант в рамках структуры мышления.

Андреас: Я принимаю пилюлю счастья (наркотик), и «я» больше нет.

У. Г.: И спустя какое‑то время возвращаетесь к прежнему состоянию. Это как при хирургии – вам дают анестезию, мозг притупляется, и вы не чувствуете боли, но после того, как действие анестезии проходит, вы возвращаетесь к исходному состоянию.

Андреас: Какая разница между сном, где нет никаких мыслей, и состоянием, которое вы описывали?

У. Г.: Вы, кажется, думаете, что мышление кончается. Это не состояние без мыслей. Если вы думаете, что тут нет никаких мыслей, никаких воспоминаний, это означает, что я мертв.

Просто мышление не может на вас влиять, вот и все. Мысли приходят, но нет интерпретирующего или связывающего эти мысли. Когда есть необходимость, мысли приходят и используются, память предоставляет слова. Но когда нет этой необходимости, мыслей нет и есть только безмолвие.

Андреас: Не похоже, чтобы вас что‑то интересовало.

У. Г.: Пока есть «я», оно дает жизнь мыслям и интерпретирует их с точки зрения своего собственного опыта. Но здесь мысли не могут вызывать мыслителя и говорить, что это интересно, приятно, печально или что угодно еще.

Андреас: Я не понимаю.

У. Г.: Что происходит, когда вы смотрите на свое лицо в зеркале? Вы узнаете свое лицо потому, что уже смотрели на него раньше и у вас уже есть образ того, как вы выглядите. Точно так же вы смотрите на свои мысли и читаете их. Но, допустим, вы никогда раньше не смотрели на свое лицо. Узнали бы вы тогда свое лицо в зеркале? Так и здесь, нет никого, никакого подобного образа, чтобы говорить вам, как вы выглядите. Есть только ощущения. Но в вашем случае, как только вы читаете свои ощущения, приходят мысли, и в таком смысле ваши ощущения – это мысли и ваши чувства – это тоже мысли.

Андреас: Я не могу понять источник «я».

У. Г.: Не можете без слова.

Андреас: Что такое «я»? Я не знаю. Но «я» есть.

У. Г.: «Я» – это ваше мышление, чувства, вопрошание. Но есть ли что‑то иное, чем «я»?

Андреас: Я не знаю. Но будды и гуру говорят, что для того, чтобы закончить перерождение («я»), мы должны выходить из страдания жизни. Но я хочу говорить об относительности жизни. Зачем уходить из жизни, зачем всегда видеть в жизни страдание? Жизнь не всегда бывает страданием. Вчера у меня был прекрасный день. Так что жизнь не обязательно несчастна.

У. Г.: Иногда да, иногда нет. Вы стремитесь максимально расширять то, что приятно или доставляет удовольствие. Это невозможно. Это заложено в самой природе вещей, и так оно устроено – движение. Вы разделяете и классифицируете чувства, переживания на приятные и болезненные – я хочу этого, я не хочу того и так далее. И вы хотите всегда жить с приятными чувствами, что невозможно. Поскольку то, что вы называете удовольствием, это чувство и оно тоже движется и по самой своей природе не может оставаться. Ваша нервная система не может выдерживать удовольствие, и потому ему приходится двигаться, но вы пытаетесь цепляться за него, что невозможно, и потому вы страдаете.

Андреас: Вчера был прекрасный день. Шел дождь, и у меня было очень счастливое состояние ума.

У. Г.: Именно это я и говорю. Вы сравниваете сегодняшний день с вчерашним, и то вчера может становиться самым приятным днем, с которым, как с критерием, вы сравниваете другие дни.

Андреас: Нет, я сейчас не страдаю из‑за того, что сегодня не похоже на вчера.

У. Г.: Несомненно страдаете, иначе вас бы не интересовало то, что происходило вчера. Видите, это воспоминание накладывается на чувство.

Ладно, что именно вы имеете в виду под страданием? Будда называл это дуккха, что переводится как «страдание». Он говорил все это для того, чтобы освободить вас от рождений и смертей – и это превратили в перевоплощение души и тому подобное.

Что вы делаете, так это связываете этот процесс, эту цепь событий, с точки зрения причины и следствия. Это процесс, и когда между ними есть разрыв, вы будете знать, что сама причина – это событие, что событие не является независимым от причины, что следствие – это причина, а причина – это следствие. Но вы их разделяете, когда на самом деле они – одно и то же. И когда вы открываете, что такое боль и что такое удовольствие, тогда о чем спрашивать? Это то, что оно есть.

Андреас: Я собираюсь в Индию – в Сикким – и надеюсь пробыть там несколько дней. Я не знаю, что я там найду; у меня нет никаких ожиданий.

У. Г.: Тогда зачем вы туда едете?

Андреас: Мне просто нравится. Я знаком там с одним человеком. Я просто еду чтобы посмотреть. Мне доставляет удовольствие путешествовать, вот и все. Это не страдание.

У. Г.: Если нет страдания, то нет проблемы. Чего же тогда вы ищете?

Андреас: Дело просто в том, что я хочу полной жизни – двигаться, путешествовать – я люблю действие. Жизнь всегда движется, и я просто хочу двигаться с потоком. Одно время я действительно страдал, когда не получал того, чего хотел, скажем, женщины, с которой я очень желал быть. Но все это кончено. Теперь мне безразлично, если я не получаю то, чего хочу или желаю. Я об этом не думаю. Но есть это желание знания и встреч с людьми. Сегодня я здесь, чтобы встретиться с вами; завтра вы можете уехать, и я не буду несчастным.

У. Г.: Да, но если бы ваша жена ушла от вас или с кем‑нибудь убежала, вы были бы несчастным.

Андреас: Нет, я скажу – я просто должен идти дальше…

У. Г.: Вы говорите это сейчас, но это не убедительно. Вы говорите, что жизнь – это движение, и вы движетесь вместе с жизнью, но на самом деле вы манипулируете движением. Движение жизни – это нечто совершенно другое.

Андреас: Я пытаюсь понимать движение жизни.

У. Г.: Вы пытаетесь понимать то, что невозможно понимать. По‑видимому, у вас много знаний об этом движении. О нем говорили другие, вы много о нем читали и пытаетесь понимать это движение с точки зрения своего собственного опыта, своего знания. Вы хотите приобретать все больше знаний, все больше опыта и думаете, что посредством этого процесса вы можете лучше понимать вещи. Но я говорю, что движение жизни никогда не может быть частью знания. Когда вы сами – движение и пытаетесь что‑то с этим делать, вы посредством этого процесса отделяете себя от движения.

Нельзя выйти из самого себя и смотреть на себя. Вы можете сделать фотографию и смотреть на себя, и это все равно что смотреть на себя в зеркало или посредством чьего‑либо описания вас, но вы не можете смотреть на самого себя; точно так же невозможно смотреть на движение жизни, потому что вы и есть это движение.

Андреас: Понимаете, у меня есть время, и я хочу путешествовать по всему миру...

У. Г.: Да, почему бы и нет, это приятно. Это хобби, подобно тому, как кто‑то интересуется крикетом, волейболом или еще чем‑либо. Я говорю, что ваш интерес не слишком отличается от этого, но вы не хотите признавать один факт: то, что вы ищете, не слишком отличается от чего бы то ни было, что ищет кто‑то другой. Не то чтобы я предполагал, что вам следует не путешествовать, а сидеть где‑нибудь взаперти, или что искать новых контактов и новых переживаний неправильно. Такова природа ума – вот и все. Я знаю мужчину, который говорит, что он переспал с триста шестьюдесятью женщинами разных рас и национальностей в разных частях света.

Андреас: Бедняга!

У. Г.: (смеется) Не бедняга, это его стремление в жизни. Я спрашивал его – вы хотя бы поняли секс? Какая разница, спите ли вы с француженкой, итальянкой или американкой? Это ваш опыт, она вам вообще ничего не дает, но вы приписываете это ей. Это ваш опыт, ваша проекция, и вы можете думать, что это каждый раз по‑другому? Как это отличается от шопинга?

Вы сами должны видеть, что это не способ понимать. Я хочу лишь освобождать вас от иллюзии. Идете ли вы к одной или к десяти девушкам, это будет то же самое. Но если вы честны с собой и знаете: то, чего вы ищете, – это просто приятная вещь, тогда будет больше не о чем говорить.

Андреас: Но ум всегда ищет новых переживаний.

У. Г.: Эти переживания составляют ум. То, что там есть внутри, – не что иное, как куча всех этих переживаний, и вы хотите добавлять к этому все больше и больше. Это не уничтожает мысленную структуру, а только укрепляет ее. И я говорю, что понимать эту структуру означает не уничтожать ее, а ставить ее на подобающее ей место.

К несчастью, эта структура овладела вами и контролирует весь ваш образ жизни. Это жизнь мысли, ума, а не жизнь.

Вы – движение жизни, и вы никак не можете знать это движение. Мысленная структура, которая есть нечто мертвое, не может смотреть на живое. Любой опыт – мертвый опыт; все ваши переживания интерпретируются с точки зрения прошлых переживаний.

Даже так называемое новое знание становится частью старого знания. Вот почему я возражаю против употребления таких слов, как любовь, Бог, истина, реальность, покой, красота и необъятность. Возможно, есть такое состояние, как необъятность, и иногда вы испытываете искушение использовать это слово, но как только вы его используете, того состояния больше нет, но если вы позволяете этому состоянию оставаться, не называя его любовью, блаженством, или Богом, в это погружается все ваше существо – чем бы это ни было. Это нечто живое. Можно описывать состояние, но в следующий момент оно забыто, ушло, и потому описание может иметь некоторую обоснованность.

Пол: Вчера вы говорили, что не можете смотреть на это состояние или говорить о нем.

У. Г.: Слов нет, но, тем не менее, я все время прямо и непосредственно, ясным и очевидным языком передаю это состояние так, чтобы в свете того, что я описываю, вы могли видеть иллюзию, могли сами видеть: то, чего вы ищете, не имеет вообще никакого отношения к этому состоянию. В этом цель того, что я говорю.

Вы тоже будете в этом состоянии, когда перестанете это интерпретировать, сравнивать, или проецировать с точки зрения своего прошлого знания и опыта. И вы узнаете безмолвие, которое есть всегда.

Пол: Медитация – это безмолвие, не так ли?

У. Г.: Это не то, что я имею в виду. Когда вы находитесь в этом состоянии безмолвия, это безмолвие, не являющееся молчанием ума, будет на вас воздействовать. Здесь все ваше существо безмолвствует. Это безмолвие Вселенной, текущей через этот инструмент (тело).

В вашем случае вы недолго остаетесь в этом безмолвии, поскольку в этом безмолвии есть движение, и вы интерпретируете как это и то, и потому никогда реально не соприкасаетесь с этим безмолвием.

Пол: Когда ты молчишь, слова то и дело выскакивают, и порой ты беспомощен.

У. Г.: Видите, вы переживаете ненастоящее безмолвие, поскольку всегда есть опыт, и потому оно не имеет никакой ценности.

Что же тогда имеет ценность? Когда я вижу, что я делаю, буду ли я продолжать это делать? Когда я вижу, что это медитативное состояние не отличается от всех других переживаний, какое значение имеет это занятие медитацией?

Здесь медитативное состояние – это образ жизни (хотя я не хочу формулировать это таким образом). Это всегда медитативное состояние. Это не результат практики медитации, это другое и на совершенно другом уровне. Это потрясающее безмолвие тела, всего организма, а не ума.

Видите ли, когда вы медитируете, мышление просто замедляется, ум притупляется, и многие интерпретируют это как необычный опыт.

Пол: Нет, когда я медитирую, нет ничего, что меня беспокоит или задевает. Но вы говорите, что всегда находитесь в состоянии медитации.

У. Г.: Но вы должны знать, что это не расширение того, что вы считаете медитативным состоянием. Это не имеет вообще никакого отношения к тому, что вы называете медитацией. Вот почему мне порой приходится использовать отрицательные слова и говорить, что это – ни это и ни то, что вы думаете. Естественно, возникает вопрос: тогда что же это? Это как море, факт (не в научном смысле) – это есть, незатронутое, само по себе. И у тебя нет никакого способа понимания всего этого.

Пол: Да, ум не может понимать. Так что мне делать? Выходить из него и ничего не делать?

У. Г.: (смеется) В любом случае вы будете продолжать делать то, что вы делаете, и я не говорю, что вам следует изменяться. Но, понимаете, вы можете приобретать полдюжины новых убеждений, увеличивать запас своих знаний, но структура не изменяется. Так что вам следует перестать добавлять новые вещи. Сама природа ума состоит в том, чтобы прибавлять и прибавлять, это искусство его выживания. И это то, как он возник, соединяя все эти переживания. Таким образом, даже так называемое религиозное переживание становится частью этой структуры переживаний – все это препятствие.

Пол: Итак, мне не следует ничего делать, не накапливать больше знаний, больше опыта.

У. Г.: Что заставляет вас думать, что вы ничего не будете делать? Вы проецируете состояние бытия и думаете, что придете к нему, ничего не делая. Так не бывает.

Нет. Сперва вы должны увидеть, что ваш поиск не отличается от других вещей или того, что делают другие, и понять, что это бегство от того, что есть. Если вы, по крайней мере, видите иллюзорность всего этого, оно теряет свою власть над вами.

Идея поиска окончательной реальности не дает вам смотреть в лицо реальности, существующей здесь и сейчас. Поэтому, когда подобная цель отпадает, вы остаетесь с самим собой. Это страдание и есть реальность. Не важно, что вы делаете, вы не можете этого избежать. Когда вы понимаете, что ничего не можете с этим поделать, вы останавливаетесь.

Увидеть уловки ума, чтобы выживать, увидеть иллюзорность абсолютной реальности, абсолютных добродетелей, увидеть ужас внутри вас – значит начать процесс освобождения. Тогда есть возможность.

Пол: Вы говорите, что это должно начинаться в самом психическом процессе.

У. Г.: Вы должны видеть, что делает этот инструмент, это единственный инструмент, который у вас есть, и никаких других инструментов нет, и вы должны открывать для себя, как он функционирует, видеть, что все это иллюзия.

Пол: Тогда будет единство жизни.

У. Г.: Это не то, что вы думаете. Должен заканчиваться спрашивающий. Спрашивающий – это вопрос. Когда нет зеркала, ты – все, что есть. Отдельности больше нет. Когда дует ветер или идет дождь, коль скоро никто не переживает ветер или дождь, нет никакой разделенности. Единственное осознавание, которое у меня есть: я – дождь. Не то чтобы я говорил это самому себе. Хотя тело противится порывам ветра, осознавание, имеющееся во мне, есть ветер.

Пол: Вы состоите из того, что буддисты называют «пустотой»?

У. Г.: Нет, это тело плотное (смеется). Есть осознавание ветра. Это не все равно что говорить: я – ветер, дождь, дерево, я – Брахман, Брахмасми – все это слова. Эти слова никогда туда не входят. Но для того чтобы сообщать, что представляет собой то состояние осознавания, я пользуюсь этими словами.

Это примерно так: я смотрю на воду; глаза, как объектив фотоаппарата, фокусируются на ней; я не знаю, голубая она, коричневая, красная или еще какая‑то. Когда вы спрашиваете, я говорю, что она голубая, но я никогда не говорю самому себе, что она голубая или даже что это вода – поскольку здесь нет никакого мыслителя, нет никакой отдельности от этого. Здесь объект – это субъект; это звучит очень философски, но для меня это действительность. Нет никакого субъекта; в качестве мыслящего, чувствующего субъекта выступает то, что вы называете сознанием.

Субъекта нет, и объект – это единственное, что для меня существует. Я не существую независимо от него. «Я» возникает, только когда задействуется память. Когда приходит слово «море», приходит «я», но когда слова нет, что есть?

Когда вещи не отдельны от тебя, нет никакого пространства. Объект есть субъект. Женщина, на которую я смотрю, – это я сам… поэтому у меня не может быть секса, я не могу заниматься любовью с самим собой, вы понимаете. Здесь нет никакого нарастания процесса. Это не мистическое понятие – это чистое и простое физиологическое состояние. Есть только восприятие, но не воспринимающий. Если вы переводите это в мистические или философские термины, это не моя забота. Это единое осознавание; внутреннее и внешнее, – это одно и то же.

* * *

Пол: Вы говорили о вибрациях в теле. Я хочу понять, что это такое.

У. Г.: Понимаете, есть человек, который каждое утро распевает Лалитасахасранам [15]. Я слушал. Эти звуки, вибрации, наполняли все мое существо; это исходило как бы отсюда изнутри. В то же самое время начала лаять собака, и звук лая тоже наполнял все мое существо. И я думал: может, собака тоже поклонялась? Так что вы видите, нет никакого ума, никакого выбора, здесь не происходит никакой интерпретации, это физическое состояние. Все эти звуки или шумы – будь то поклонение святого человека или лай собаки – зарождаются внутри меня. Что я могу сделать? (смеется)

Пол: Я хочу спросить вас об утверждении Декарта: «Я мыслю, значит, я существую». Это мое состояние, это верно для меня, но это не кажется верным для вас.

У. Г.: Да, пока вы мыслите, есть мыслитель. Но если нет мышления, то есть ли «я»? Возможно, Декарт открыл это для себя.

Пол: Но это интерпретировали по‑разному, как, например, поскольку человек способен мыслить, у него есть постоянная сущность – «я», и он отличается от животных и всех других вещей во Вселенной, будучи выше их всех. Таково популярное толкование.

У. Г.: Это так. Но для меня само по себе это утверждение имеет другой смысл. Я не знаю, что он имел в виду. Однако факт в том, что есть состояние, где нет никакого мышления, никакого «я». Вам это трудно принять – для вас «я» это осязаемая вещь, кто‑то, кто мыслит эти мысли. Но есть ли мыслитель? Есть мыслитель, который мыслит мысли, или это мысли создали мыслителя? Вы видите разницу? Я говорю, что мысли порождают мыслителя, так что это совершенно противоположно утверждению Декарта.

Пол: Так что утверждение Декарта неприменимо к вам, но применимо ко мне.

У. Г.: Оно неприменимо и к вам. Вы просто никогда не ставили его под сомнение.

Пол: Значит, у меня есть иллюзия, что он применим ко мне, и это делает его верным и реальным.

У. Г.: Пока вы не обнаруживаете, что никакого мыслителя нет, утверждение Декарта будет верным.

Пол: Итак, ты видишь, как функционирует ум, видишь иллюзию, которую он создает, и это должно прекращаться.

У. Г.: Это само себя истощает. Оно уничтожает энергию, которая может быть использована для какой‑то другой цели.

Пол: Мы должны быть честными с собой.

У. Г.: Вы должны быть беспощадно честным с собой. Это нелегко. И вы обнаружите, что эта умственная структура, которую вы считаете очень эффективной, не может с этим справляться.

Пол: То, что вы говорите, противоречит психоанализу.

У. Г.: Нет, совсем иное. Психиатр, с которым я недавно встречался, говорил, что я выбиваю само основание, на котором они построили всю структуру. Пока ты имеешь дело с умом, есть нужда в психиатрии. Здесь нет никакого ума, не говоря уже о бессознательном, подсознании и тому подобном.

Бессознательное произошло в амебе; это все там начиналось. У животного есть мышление. Животные и птицы не используют слова, но издают звуки, и это мышление. Но мы эволюционировали до определенного этапа, где мы учим и используем слова, мы переводим образы в слова. Здесь приканчивается образ, а не слова, и эти слова не порождают образ. Есть только слова: жена, дочь, магнитофон, стул, мужчина, женщина – здесь они не порождают образы. Вот почему я говорю, что семантика и лингвистика и все такое не имеют никакого смысла. Также вы должны знать, что не только словесная структура составляет часть мышления, но и клеточная структура тоже. У нервной системы есть свои мышление и память.

Пол: Раньше я никогда так ясно не видел иллюзорность наблюдения нашего собственного процесса мышления, нашего прошлого. Такое наблюдение подразумевает, что есть наблюдатель, который наделяется непрерывностью. Но это не то, как мы живем.

У. Г.: Почему вы говорите, что это не то? Это то, что вы делаете и будете продолжать делать.

Пол: Почему вы так говорите?

У. Г.: Наблюдатель по‑прежнему есть, вы не увидели его конца.

Пол: Нет.

У. Г.: Вы будете продолжать это делать; завтра вы примете другой подход, другой метод, надеясь, что все это закончится. Каждый раз, когда это начинается, вы будете говорить себе, что перестанете это делать, и это так никогда не кончается.

Пол: Так что, веря, что я могу видеть источник мышления…

У. Г.: Или не можете видеть источник мышления. И то

и другое – одно и то же. Все это часть одной и той же структуры. Оставьте ее в покое и позвольте ей функционировать самостоятельно. Какое имеет значение, как возникало мышление? Мышление есть. Поэтому я не пытаюсь найти его источник, не манипулирую им, не нахожу смысл того или понимание этого; я оставляю его в покое…

Вы видите, что сейчас происходит. Вы слушаете и внутренне думаете, что вам со всем этим делать. Слушание – тоже мышление. Пока вы переводите мои слова в осмысленную структуру, есть слушатель, мыслитель.

Пол: Мы всегда интерпретируем вещи по‑своему. Это факт.

У. Г.: Это факт и не факт. Когда вы выясните это сами, вы будете знать, что это не то, как вы функционируете. Есть только мысли, никакого мыслителя. Вы не обязаны принимать то, что говорю я или говорит Декарт. Вы должны сами для себя выяснять, что все это такое. Это означает, что вам следует игнорировать оба утверждения, а также все свои переживания, которые подтверждают эти вещи. И тогда весь процесс, все движение мысли останавливается – не кончается, – тогда вы будете знать.

Пол: Вы говорили, что внутри вас есть движение, которое не связано ни с какой размерностью, и в то же время вы также говорите, что для вас нет никакого пространства? Как так?

У. Г.: Движение происходит из пункта А в пункт Б, расстояние и время, которое у меня уходит на перемещение из А в Б. Это выражается в терминах времени, расстояния и пространства. Когда здесь нет никакого времени, никакого пространства, никакого расстояния, тогда нет абсолютно никакого движения мысленной структуры. Но то, что вы делаете, подобно передвижению из А в Б; так вы хотите понимать процесс мышления. Это неправильный процесс. Вы ничего не можете с этим поделать. Полная остановка. Точка. Вы не знаете, закончится это или нет.

Но я говорю не об отсутствии мышления. Мышление будет. Но оно станет частью движения жизни. Мышление никогда не бывает отдельным и не обладает независимым существованием. В вас мышление движется параллельно с движением жизни.

Пол: Иногда я могу видеть, что живу в параллельном мире, который строится из языка, из идей и образов; я не знаю, есть ли что‑то другое, кроме этого. Я вижу этот параллельный мир, банк памяти, который представляет собой «я», и чувствую, что могу видеть все это, однако я не слишком уверен, что действительно это вижу – если бы я это видел, это бы прекращалось, не так ли?

Поиск по сайту: