Позиция Ангьяла и Бейкана

Андраш Ангьял (1941, 1951) и Дэвид Бейкан (1966) разработали независимо друг от друга довольно схожие концепции, полностью укладывающиеся в рамки чисто интрапсихической модели конфликта. Ангьял родился и получил образование в Европе. Вскоре после окончания университета он переехал в США, где преподавал и занимался исследовательской работой персонологического направления. С 1937 по 1945 год он занимал позицию директора исследовательских программ государственной больницы Ворчестера, Массачусетс. Именно в этот период он разрабатывал свою персонологическую концепцию. В 1945 году он оставил свой пост и до смерти (1960 г.) занимался частной психиатрической практикой. Бейкан родился в 1921 году в Нью-Йорке, у него была степень по психологии, но не было медицинского образования. Он преподавал, занимался исследовательской и общественной работой, уделяя большое внимание персонологическим разработкам. Среди прочих интересов Бейкана – психология религии и методология. Прежде чем представить свою теорию личности (Bakan, 1966), он опубликовал работу, в которой проанализировал, какое влияние на развитие психоанализа оказали личность и религиозные взгляды самого Фрейда. Хотя Фрейд, несомненно, оказал огромное влияние на Бейкана в ранний период его деятельности, теория личности последнего все же значительно отклоняется от психоаналитической традиции.

Теоретические рассуждения Ангьяла и Бейкана схожи по форме и содержанию с идеями Ранка. По мнению Ангьяла, тенденция ядра – это попытка максимизировать как автономию, так и капитуляцию перед обществом, или ощущение общности с ним. По мнению Бейкана, тенденция ядра заключается в попытке максимизировать как проявление силы, так и ощущение принадлежности.

Характеристики ядра личности в соответствии с теорией Ангьяла – это автономия и капитуляция, в соответствии с теорией Бейкана – проявление силы и ощущение принадлежности. Все четыре понятия соотносятся одновременно как с давлением на личность с целью направить ее поведение по определенному пути или направлению, так и с появляющимися в результате стабильными аспектами личности. Автономия и проявление силы обозначают такое функционирование, в результате которого человек отделяет себя от других людей и физического окружения и выделяет отдельные части своей личности. Как следствие появляются дифференцированность личности и ее независимость от других людей и внешних явлений. Если в понятии автономии делается акцент на отчужденности, то в понятии проявления силы – на манипулятивности, однако расхождение между ними менее существенно, чем очевидное сходство. Вы, должно быть, уже увидели согласованность между двумя этими понятиями и предположением Ранка о том, что базовой характеристикой жизни является неизменная тенденция к сепарации и индивидуализации.

Обсуждая эти понятия, Ангьял и Бейкан ясно дают понять, что считают их основополагающими тенденциями жизни, так же как это делал Ранк. По мнению Ангьяла (Angyal, 1951, с. 131-132), если рассматривать личность с точки зрения автономии, она "всеми силами стремится утвердить и распространить собственную самодетерминацию. Личность – автономное, самоуправляющееся целое, активно отстаивающее свои права и желания; ее нельзя считать пассивным физическим телом, лишь реагирующим на воздействия окружающего мира... Эта тенденция... выражается в спонтанности, уверенности в себе, стремлении к свободе и власти". Бейкан же рассматривает проявление силы как движение в сторону индивидуализации, которое свойственно не только человеку, но и всем без исключения живым существам, причем не только на уровне целостного организма. Даже клетки – составные части материи – отделяются друг от друга.

Капитуляция и принадлежность также имеют много общего. Оба понятия используются для обозначения той силы, которая заставляет человека сливаться с другими людьми и с неодушевленной средой и обеспечивает интеграцию различных частей личности. Капитуляция и принадлежность объясняют возникновение определенной личностной структуры и установление взаимоотношений взаимозависимости с другими людьми и явлениями. Точно так же, как в случае с автономией и проявлением силы, мы обнаруживаем, что капитуляция и принадлежность слегка различаются в смысловых оттенках. В понятии капитуляции акцент делается на зависимости, в понятии принадлежности – на единении. И снова мы можем сказать, что сходство между этими двумя понятиями гораздо более существенно, чем расхождение между ними. Кроме того, Бейкан и Ангьял, по-видимому, склонны согласиться с Ранком, когда он говорит о тенденции к единству как основополагающему направлению человеческой жизни. Говоря о капитуляции, Ангьял (Angyal, 1951, с. 132) полагает, что личность "ищет свое место в более широкой общности, частью которой она стремится стать... она... охотно капитулирует перед этой общностью, ищет в ней свое пристанище, стремится стать органической частью чего-то, воспринимаемой ею как нечто большее, чем она сама...Иерархически более высокое целое может быть представлено в сознании человека как социальная общность – семья, клан, нация, как общее дело, как идеология, как структурированная и имеющая смысл Вселенная. В сфере эстетических, социальных и моральных установок эта основополагающая тенденция имеет особое значение. Однако самое явное ее проявление – это религиозные установки и религиозные переживания".

Бейкан описывает принадлежность в весьма сходных терминах, подчеркивая утрату собственного "Я" и самосознания через слияние с другими людьми и миром.

Очевидно, что две эти базовые силы находятся в оппозиции друг другу: автономия или проявление силы, с одной стороны, направляют человека в сторону индивидуализации, принадлежность или капитуляция – с другой – в сторону единения. Столь же очевидно, что оба теоретика согласны с тем, что основная жизненная задача – это поиск компромисса между этими двумя антагонистическими силами. Наиболее успешный тип компромисса имеет место тогда, когда обе силы максимально представлены в жизни человека. Обсуждая такую жизненную ориентацию, Ангьял (Angyal, 1951, с. 135-136) говорит:

"Следуя тенденции к увеличению собственной автономии, человек пытается обрести власть и управлять своим окружением, однако он обнаруживает, что ему не удастся достичь своих целей простым применением силы, грубым насилием; гораздо более эффективным будет послушание, понимание и уважение к законам окружающего мира, то есть установка, во многом сходная с теми, что присутствуют во взаимоотношениях, основанных на любви. Точно так же попытка установить максимально удовлетворительные взаимоотношения, основанные на любви, предполагает не только способность к капитуляции, по и способность управляться с окружающим миром, достаточное количество внутренних ресурсов и уверенности в собственных силах, без которых отношения рискуют превратиться в беспомощную зависимость, эксплуатацию, собственничество и т.д."

Анализируя любовь как первоосновное межличностное выражение жизненного компромисса, Ангьял (Angyal, 1951, с. 133) говорит, что она "заключается в признании ценности и принятии инаковости "объекта" любви, и в то же время человек переживает тождество себя и своего любимого". Высшая форма разрешения основополагающего жизненного конфликта обычно предполагает одновременное переживание как собственного отличия от других людей и мира в целом, так и тождества, или принципиального сходства, между собой и ими. Бейкан всецело разделяет мнение Ангьяла на сей счет и особенно подчеркивает одновременный характер процессов дифференциации и интеграции при наиболее конструктивном выражении тенденции ядра личности. В социальной сфере дифференциация предполагает ощущение собственной уникальности, а интеграция, по крайней мере отчасти, ощущение общего дела (которое может выражаться, к примеру, в присоединении к группе борцов за мир или гражданские права). Во внутриличностной сфере дифференциация предполагает принятие различных сторон собственной личности и потенциальной ее изменчивости, а интеграция – ощущение того, каким образом все части "Я" соотнесены между собой, и того, что, несмотря на все возможные изменения, личность остается сама собой.

Одновременность процессов интеграции и дифференциации рассматривается обоими теоретиками как наиболее конструктивное решение проблемы существования двух противоборствующих сил; той же самой идеи придерживался и Ранк. Этот процесс, который сторонники теорий самореализации обычно называют психологическим ростом, делая на нем основной акцент, в рамках модели конфликта представляется слишком оптимистичным. Очевидно, что приверженцы интрапсихической версии модели конфликта рассматривают наиболее совершенную форму бытия преимущественно как процесс развития, а не как заранее заданный и защитный по своей природе (что характерно для модели психосоциального конфликта). Процесс одновременной дифференциации и интеграции не предполагает искажения реальности и вытеснения каких-то событий и явлений из сферы сознания. Действительно, Ранк, Ангьял и Бейкан кажутся столь оптимистично настроенными относительно конструктивности человеческой жизни, что вы вполне можете задаться вопросом, есть ли здесь вообще какой-то компромисс. И все же я еще раз подчеркну, что они считают одновременную интеграцию и дифференциацию проявлением компромисса, поскольку это лучшее, что может быть достигнуто, учитывая исходный акцент на неразрешимый, интенсивный конфликт, лежащий в основе развития личности. Основополагающее положение всех теорий конфликта, будь он интрапсихический или психосоциальный, сводится к тому, что личность – это дом, навечно расколотый надвое!

Чтобы вы убедились в том, что одновременная дифференциация и интеграция представляют компромисс двух противоборствующих сил, вернемся ненадолго к позиции Ранка. В соответствии с его теорией, личность, хотя и ориентирована на редукцию напряжения, связанного со страхом жизни и смерти, никогда полностью свою цель не реализует. На человека постоянно давит как страх смерти, так и страх жизни, поскольку ни полная дифференциация, ни полная интеграция не могут быть достигнуты. Необходимо наличие баланса дифференциации и интеграции. Следовательно, личность должна смириться с определенным страхом смерти даже в том случае, если она способна наиболее конструктивным образом решить проблему своего расколотого существа. Ангьял и Бейкан в своих теориях не придают особого значения страху, хотя надо отметить, что его имплицитность ими, безусловно, признается. Хотя они никогда не постулировали наличие страхов сепарации и единения, ряд их рассуждений и примеров вполне согласуется с предположением о том, что их позиция не слишком существенно отличается от позиции Ранка. Подводя итог, можно сказать, что сторонники теории интрапсихического конфликта кажутся более оптимистично настроенными, чем сторонники чисто психосоциальной модели конфликта, делая акцент на росте и развитии и преуменьшая значение защитных механизмов. И тем не менее теории интрапсихического конфликта предполагают, что наиболее совершенная форма жизни – это компромисс, одним из аспектов которого является непрекращающееся существование страха. Как вы увидите в следующей главе, акцент на интеграцию и дифференциацию, который делается в теориях самореализации, не предполагает существования такого страха.

До настоящего момента мой рассказ касался наиболее совершенной, по мнению Ранка, Ангьяла и Бейкана, формы жизни. Однако в их работах описаны и менее конструктивные формы человеческого существования. Они не представляют собой компромисс, уравновешивающий две противоборствующие силы, скорее, это совокупность неудач, вынуждающих достигать компромисса. Жизненные неудачи всегда связаны с непропорциональной или чрезмерной выраженностью в жизни человека одной из двух сил. Описывая те пути, которые приводят человека к неудачам при достижении конструктивного компромисса между двумя противоборствующими силами, Ранк делает акцент на опасности отказа от тенденции к сепарации либо тенденции к единению. В результате может возникнуть либо невроз, либо плохая адаптация соответственно. Ангьял и Бейкан говорят лишь об опасности отказа от единения. Бейкан (1966) описывает целый ряд психологических и физических нарушений, от отчуждения до рака, являющихся выражением проявления силы, не уравновешенной принадлежностью. Возможно, эту разницу в акцентах можно понять с учетом различий в социокультурном контексте, в котором работали эти авторы. Однако в любом случае, если мы объединим вместе то, что было сказано всеми тремя персонологами относительно деструктивных способов жизни, мы получим более отчетливую картину. Мы могли бы ожидать того, что эти относительно неконструктивные способы жизни будут описаны в терминах защит, поскольку придерживающийся их человек буквально отрицает одну из заложенных в его природе тенденций. Этот процесс по определению должен опираться на защитные механизмы, поскольку в противном случае человек осознавал бы, что его действия наносят ему огромный ущерб, а люди обычно не склонны специально вредить сами себе. К счастью, мы действительно обнаруживаем, что эти персонологи подчеркивают защитный характер отрицания одной из этих сил. В теории Ангьяла мы можем отметить акцент на защите, который он делает при описании символического "Я". Во многих аспектах схожее с волей, по Ранку, и с самодинамизмом, по Салливану, символическое "Я" определяется как совокупность представлений человека о самом себе. Ангьял (Angyal, 1941, с. 121) говорит о том, что символическое "Я" не всегда является надежным отображением индивида, о том, что представления человека о самом себе весьма редко совпадают с реальной картиной его потребностей:

"Относительная отделенность символического "Я" от других частей личности является, по-видимому, наиболее уязвимым местом организации личности".

Очевидно, что личность приводит в действие какие-то защитные механизмы, выводя за пределы сознания те свои реальные характеристики, которые, в случае если бы были осознанными, представляли бы для нее угрозу. Аналогичным образом, когда Ранк (Rank, 1945) говорит о том, что у ребенка нет адекватного шанса развить свою волю, если родители не относились с уважением к его индивидуальности и не воспринимали его как отдельное и не зависимое от них существо, мы можем интерпретировать это как упоминание о защитном механизме. Для обоих персонологов защита является следствием того, что человек в отношениях со значимыми для него людьми не предстает как единое целое. И даже несмотря на то, что позиция Бейкана по этому вопросу несколько двусмысленна, мы все же можем истолковать ее именно таким образом. И хотя из предшествующего описания можно сделать вывод, что сторонники теории интрапсихического конфликта, говоря о конструктивной форме жизни, уделяют меньше внимания защите, между ними и сторонниками модели психосоциального конфликта нет особых расхождений в использовании понятия, когда речь идет о жизненных неудачах. Все поведение человека, следующего деструктивным жизненным курсом, по природе своей защитно.

В заключение я должен отметить еще один момент, касающийся теории Ангьяла. Те из вас, кто имеют представление о его идеях, могут почувствовать, что я несколько исказил их, не сделав должного акцента на ее холистическом характере. Ангьял рассматривает личность как неотъемлемую часть всего ее окружения; эти два элемента формируют то, что он называет биосферой. Кроме того, он описывает ряд систем, которые регулируют не функционирование человека в отдельности, но человека в окружающей его среде. Этот акцент на интеракцию и транзакцию можно обнаружить и в теории Салливана, и некоторым из вас, возможно, показалось, что и его идеи были мной несколько искажены. В защиту своего подхода я хотел бы отметить, что меня интересуют только те идеи персонологов, которые касаются характеристик человека на психологическом уровне анализа. Меня интересует лишь личность, а не интерпретация функционирования социальных систем. Ангьял при всем его внимании к холизму показал возможность и потенциальную целесообразность рассмотрения человека в отрыве от остальной биосферы, как отдельного существа. Именно это я и сделал и, ориентировав свой анализ таким образом, постарался максимально точно передать его представление о силах, живущих внутри "шкуры" человека. Я попытался сделать то же самое, говоря об идеях Салливана.

Поиск по сайту: