Модель согласованности 4 страница

Второй вопрос:
все ли поведение носит защитный характер?

Обнаружив наличие эмпирических подтверждений существования защитного поведения, необходимо рассмотреть, все ли поведение или только его часть носит защитный характер. Вопрос возникает здесь потому, что психосоциальная модель конфликта в своем чистом виде признает, что все поведение носит защитный характер, в то время как большая часть других моделей считает, что лишь некоторое поведение является защитным. В действительности, вариант когнитивного диссонанса модели соответствия не отводит защите какой-то определенной роли. Большинство полуэмпирических и эмпирических данных, имеющих отношение к этому вопросу, уже было обсуждено в этой и предыдущей главах. Особую важность здесь имеют исследования, позволяющие увидеть, существует ли поведение, не искажающее реальность, в условиях, которые способствуют возникновению такого искажения.

Хотя таких открытий и немного, я подчеркивал, что каждый раз, когда исследование разрабатывалось и анализировалось таким образом, что было возможно заметить не только сенсибилизацию и десенсибилизацию, но также и нормальную и точную чувствительность, некоторые испытуемые попадали под эту последнюю категорию. Ярче всего этот результат проявляется в исследованиях памяти, и он останется устойчивым вопреки всем попыткам экспериментаторов повысить вероятность возникновения защит, оказывая давление на испытуемых. Очевидно, что у некоторых людей защиты все же не проявляются, по крайней мере иногда. Бесполезно утверждать, что это доказывает только то, что эксперимент оказался неудачным для некоторых людей, что не у всех удалось вызвать тревогу и задействовать конфликты. Именно это утверждение признает, что некоторые люди не используют защитные механизмы, по крайней мере иногда!

Хотя свидетельства такого рода всего труднее найти в исследованиях восприятия, я все же указал на то, что, весьма вероятно, они там тоже есть. Поскольку соответствующие исследователи не особенно интересовались своими испытуемыми, демонстрирующими точное восприятие, то есть без недостаточной и излишней чувствительности, они не анализировали свои данные таким образом, чтобы сделать эту информацию доступной. Но при внимательном рассмотрении их результатов можно отметить два момента: в типичном исследовании выявляются значительные расхождения в скорости восприятия у различных испытуемых, а среднее расхождение во времени, необходимом для восприятия критических и нейтральных слов, обычно незначительно. Эти две особенности заставляют предположить, что количество точно воспринимающих испытуемых, вполне возможно, достаточно велико.

По моему мнению, такого рода доказательства, хотя и не являются исчерпывающими, поддерживают ту точку зрения, что некоторые люди существенно не искажают реальность, даже когда на них оказывают давление и запугивают. Таким образом, у нас есть эмпирическое основание разрешить поставленный ранее вопрос в пользу той точки зрения, что некоторое, но не все поведение носит защитный характер. Из этого можно сделать далеко идущие выводы. Возможно, наиболее основательным из них будет вывод о том, что психосоциальная модель конфликта в своем чистом виде обладает ограниченной полезностью для понимания личности. Как вы помните, эта модель прибегает к понятию защиты, так как она говорит о существовании человека с эгоистическими целями и общества, обладающего прямо противоположными интересами и способностью выискивать и наказывать эгоистические устремления. В таких теориях понятие защиты используется, чтобы обозначить общую направленность жизни человека, посредством которой он может избежать наказания и чувства вины, в то же время сохранив небольшую основу для удовлетворения собственных потребностей. Именно декларируемая в этой модели повсеместность защит ставится под сомнение результатами нашего эмпирического анализа. Но полезность интрапсихического варианта модели конфликта не ставится под сомнение, поскольку этот подход признает существование защитного поведения, не утверждая, что все поведение носит защитный характер. Это же касается и того варианта психосоциального подхода модели конфликта, что представлен в работах Мюррея и эго-психологов. В этом подходе признается наличие врожденной основы для существования без конфликта, а значит, и без защит. Теории конфликта, к которым в наибольшей степени относятся сделанные нами выводы по второму вопросу – это теории Фрейда и Салливана.

Как вы видите, модель самореализации целиком поддерживается нашими выводами. Это так, поскольку данная модель считает конфликт, тревогу и защиту возможными, но не неизбежными результатами жизни. Во всех вариантах и версиях этой модели защита имеет место, но не является повсеместной. Как мы уже отмечали в завершении обсуждения первого вопроса, эмпирические подтверждения существования защитного поведения ставят под сомнение вариант когнитивного диссонанса модели согласованности. Но активационный вариант этой модели, представленный теорией Фиске и Мадди, был признан надежным. Сделанный здесь вывод укрепляет позиции этой теории, поскольку в ней коррекционное (псевдозащитное) поведение, совершенно очевидно, не считается повсеместным. Оно имеет место, лишь когда прогнозирующее поведение оказалось неэффективным. Вполне вероятно, что антиципационное поведение неэффективно в ситуации лабораторного эксперимента, где человек не может полностью задействовать собственный опыт.

Третий вопрос:
высшая форма жизни – это трансцендирование или адаптация?

Как вы помните, с точки зрения психосоциальной версии модели конфликта в ее чистом виде высшей формой жизни является та, что включает приспособление к требованиям общества. Естественно, эта позиция связана с предположением о неизбежности конфликта между индивидом и обществом, и защитные механизмы выступают здесь единственным прикрытием личности. В соответствии с этими взглядами зрелость включает такие личностные черты, как надежность, великодушие, преданность, уважение к другим людям и обществу, постоянную продуктивность и уравновешенность. Незрелое поведение включает импульсивность, непокорность, неуважение к другим людям и социальным институтам и общую непредсказуемость. И совсем наоборот, модель самореализации рассматривает повторяющееся, конформистское, неизобретательное поведение как признак проявления защит и незрелости. Это согласуется с тем, что адаптация к обществу не рассматривается в качестве достойной цели жизни. Преодоление условностей общества (они не считаются требованиями, обязательными для исполнения) совершенно необходимо для активного, зрелого существования. Вполне понятно, что свойством зрелости с точки зрения модели самореализации является освобождение от защит и психосоциального конфликта. Другие подходы и варианты модели конфликта оказываются где-то между теми двумя крайними полюсами, что я обозначил. Модель согласованности не имеет особого отношения к этому третьему вопросу, хотя вариант когнитивного диссонанса в своем чистом виде склонен приветствовать надежное, повторяющееся поведение, в то время как подход Мак-Клелланда и теория активации включают некоторый акцент как на повторяющихся, так и на новых формах жизнедеятельности.

Хотя третий вопрос можно точно сформулировать, мне неясно, можно ли его разрешить посредством эмпирического анализа. Конечно, мы вполне можем ожидать, что найдем подтверждения существованию у людей как приспособительного, так и трансцендентного поведения. Но какое из них лучше – это неизбежно вопрос личного мнения. Сторонник теории конфликта может убедительно доказывать, что некто, являющийся хорошим гражданином, – это превосходная личность, в то время как сторонник теории самореализации с тем же красноречием может рассказывать о человеке, чьи художественные наклонности вывели его за пределы социальных условностей. Чтобы эмпирические данные могли определенно разрешить этот вопрос, сторонники теорий конфликта и самореализации должны прийти к согласию относительно достойных восхищения качеств одного из выделяемых типов личности. Последующее рассмотрение поведенческих черт личности такого типа могло бы прояснить, являются ли они адаптивными или трансцендентными. Пожалуй, ближе всего мы можем подойти к такому соглашению, если обратимся к творческой личности. Творческие люди обычно приветствуются в нашей культуре, считается, что они достигли вершин жизнедеятельности. Их превозносят, им завидуют, с ними соревнуются, их поддерживают государственными субсидиями. Сторонники как теории конфликта, так и самореализации признали бы их замечательными людьми. Однако нам нужно соблюдать некоторую осторожность, поскольку есть люди, до сих пор склонные подозревать, что творческая личность на самом деле вздорна, опасна и ленива. Кроме того, если бы вы попросили кого-нибудь определить творческие способности членов вашей группы, вы бы обнаружили значительные расхождения в оценках. Тем не менее, изучая поведенческие черты творческих людей, мы, возможно, подходим максимально близко к эмпирическому основанию разрешения третьего вопроса.

Хотя за последнее время было проведено несколько исследований творческих личностей, пожалуй, наиболее тщательно выполненной и всесторонней из них является работа Мак-Киннона (MacKinnon, 1962; 1965). Остановив свой выбор на архитекторах, Мак-Киннон попросил выдающихся администраторов и теоретиков в этой области назвать самых творческих представителей своей профессии. Объединив полученную таким образом информацию, Мак-Киннон смог отобрать группу архитекторов, которые, по общему мнению, являются творческими людьми. По сравнению с контрольной группой случайно выбранных архитекторов творческая группа включала гораздо большее количество призеров различных конкурсов и руководителей. Хотя не совсем понятно, что обозначает выбранная в этом исследовании мера креативности, не похоже, что она не согласуется с современными взглядами психологии. С общепринятой точки зрения творческий акт порождает что-то новое и важное, а творческий человек – это тот, кто постоянно производит творческие акты (Bruner, 1926b; Jackson and Messick, 1965; Maddi, 1965).

Творческие архитекторы из выборки Мак-Киннона сравнивались с контрольной группой по показателям множества личностных тестов. Один из наиболее очевидных результатов этого исследования заключается в том, что творческие архитекторы гораздо больше склонны переступать общепринятые границы, чем архитекторы из контрольной группы. Творческие архитекторы в своих описаниях говорят о своей незаинтересованности в общении, о том, что их не интересует популярность и признание со стороны других людей, о необычности и уникальности своих привычек и убеждений и в большей заинтересованности в качестве, а не в приемлемости или результативности своей работы. Хотя они считают, что способны к близким отношениям с друзьями, прелести социального взаимодействия мало их привлекают. Кроме того, они не слишком озабочены собственными предрассудками и презирают общественное устройство. Чтобы вы не сомневались, что эти описания имеют какое-то отношение к тому, как другие люди со стороны воспринимают этих творческих архитекторов, позвольте мне заверить вас, что имеют. Психологи, работавшие под руководством Мак-Киннона, на основании личных контактов с испытуемыми на протяжении нескольких дней пришли к выводу, что творческие архитекторы во многом действительно похожи на себя в их описаниях. Творческие архитекторы были менее предсказуемы, типичны и конформны, но в то же время обладали более богатым воображением, проявляли большую впечатлительность и оригинальность, чем архитекторы из контрольной группы. Подтверждение наличия трансцендентных качеств, упомянутых выше, также было получено и при изучении личных историй творческих архитекторов. В общем и целом можно сказать, что они не настолько приспосабливались к социальным институтам, сколько изменяли их или же действовали за их пределами.

Вряд ли есть смысл описывать остальные исследования креативности (см. Razik, 1965), поскольку их результаты согласуются с открытиями Мак-Киннона, указанными выше. Даже исторические исследования жизни людей, прославившихся своим большим творческим потенциалом (например, Maddi, 1965), подтверждают трансцендентный характер их поведения. В великих людях есть даже черта, которую можно было бы назвать эгоизмом. Большинство из них глубоко верили в собственное величие. Даже Фрейд – главный представитель модели конфликта – разделял подобное убеждение (Jones, 1955). Эти свидетельства из различных источников подводят меня к выводу, что высшей формой существования является трансцендентность, а не приспособление.

Очевидно, данный вывод говорит о преимуществе модели самореализации над моделью конфликта в ее психосоциальном варианте. От этих открытий не особенно страдают интрапсихический вариант модели конфликта и модель соответствия. В классической фрейдистской теории, которая является прототипом теории психосоциального конфликта, не приводится более или менее удовлетворительного описания креативности. Последняя рассматривается как нечто, родственное сумасшествию. В соответствии с классической психоаналитической теорией при сумасшествии человек в максимально возможной степени приближается к утрате защит. В этом состоянии жизнедеятельность хаотична, деструктивна и полна тревоги. Инстинкты находят до некоторой степени прямое выражение, что наносит ущерб человеку и его окружающим. Креативность рассматривалась как нечто менее интенсивное – психопатологическое, но находящееся где-то в том же континууме. Акт творчества считался проявлением инстинкта, над которым человек в значительной степени не властен. Очевидно, что эта попытка объяснения креативности не выдерживает никакой критики в свете результатов исследований, подобных тем, что были здесь описаны. Только с появлением эгопсихологии персонологи, принадлежащие к лагерю психоаналитиков, смогли объяснить креативность таким образом, чтобы отличить ее от безумия. Но это объяснение потребовало добавить к модели психосоциального конфликта некоторые аспекты модели самореализации. В результате родилась совершенно новая теория, как я показал в главе 2.

Объяснение креативности, предложенное эгопсихологией, подразумевает регрессию в пользу эго (Kris, 1952). Регрессия – это защитный механизм, с которым мы уже встречались ранее. Но в данном контексте мы обнаруживаем, что отступление на более ранний уровень развития, составляющее этот защитный механизм, это не неизбежная, неосознанная попытка избежать тревоги, а скорее сознательно ускоренное возвращение в более детское состояние, чтобы найти вдохновение, отказавшись на мгновение от той самой социализации, которая считается такой полезной в повседневной жизни. Итак, хотя регрессия в пользу эго и сохраняет сходство с защитами в том, что касается искажения реальности, это не совсем защита, поскольку она совершается сознательно и под контролем со стороны личности. Объяснение креативности, предлагаемое эго-психологией, подходит максимально близко к модели самореализации, однако сохраняет нечто от модели конфликта; креативность с этой точки зрения не обязательно носит защитный характер даже несмотря на то, что она приводит к некоторому отказу от социальной реальности.

Четвертый вопрос:
действительно ли когнитивный диссонанс всегда неприятен и избегается?

С точки зрения версии когнитивного диссонанса модели согласованности в ее чистом варианте расхождения между ожиданиями, мыслями и образами восприятия любого рода и в любой степени выраженности считаются источником эмоционального дискомфорта и попыток его избежать. На первый взгляд такая позиция достаточно разумна. Получить что-то отличное от того, что мы ожидали или предполагали, – это значит ошибиться, а кому такое может понравиться? Думать о себе так, а воспринимать свои действия иначе, – значит быть нечестным, трусливым или нелепым, ни одна из этих возможностей не является особенно приемлемой. Разделять два различных убеждения или мысли одновременно – значит запутаться, а кто этого хочет? Принцип один и тот же, независимо от того, является ли расхождение большим или незначительным, важным или неважным.

Вопрос о том, является ли эта позиция правильной, исходит из данных различных областей психологии. В рамках самой модели когнитивного диссонанса мы располагаем вариантом этой теории, представленным концепцией Мак-Клелланда, который утверждает, что лишь большие расхождения неприятны и избегаются, в то время как маленькие расхождения в действительности приятны и человек к ним стремится. Более того, в активационном варианте модели соответствия, представленном теорией Фиске и Мадди, утверждается, что когнитивный диссонанс в степени, необходимой для удержания привычного уровня активации, будет приятен и человек будет его добиваться. Эти психологи демонстрируют значительное расхождение во взглядах с традиционным вариантом когнитивного диссонанса модели согласованности, и сейчас растет число тех, кто считает, что разнообразие имеет для организма высокую ценность.

Кроме того, модель самореализации, строго говоря, не согласуется с моделью когнитивного диссонанса. Если бы когнитивное соответствие препятствовало самореализации, с точки зрения сторонников теории самореализации, соответствие в действительности было бы неприятным состоянием. В этом сторонники теории самореализации согласились бы с Эмерсоном (Emerson, 1У40), который в своей замечательной строке из эссе об уверенности в себе пишет: "Глупое соответствие – это пугало ограниченных умов". В теории самореализации содержится представление о том, что когнитивное соответствие обозначает то, что человек следует внешним или социальным определениям жизни. Соответствовать – часто значит отказаться от самореализации. Несогласие, проявляемое сторонниками теории самореализации, – это не вопрос степени выраженности когнитивного диссонанса, как в концепциях Мак-Клелланда и Фиске и Мадди, здесь дело скорее в содержании несоответствия.

На первый взгляд может показаться, что модель конфликта довольно близко сходится с вариантом когнитивного диссонанса модели согласованности. В конце концов, конфликт – это несочетаемость двух противостоящих сил. Но вы должны иметь в виду, что в теории конфликта считаются важными не все расхождения, а лишь расхождения между двумя силами, составляющими с точки зрения теории основу личности. Таким образом, теория конфликта гораздо уже теории когнитивного диссонанса в том смысле, что она рассматривает определенное содержание. Но различия этим не исчерпываются. Вы должны также понимать, что возможно представить расхождение, которое, не затрагивая конфликта между двумя противоположными силами, не будет считаться сторонником теории конфликта неизбежно неприятным и избегаемым. Теория конфликта согласуется с теорией когнитивного диссонанса только относительно тех расхождений, которые синонимичны конфликту. Таким образом, как и в случае теории самореализации, теорию конфликта можно сопоставлять с теорией когнитивного диссонанса, только если мы говорим об определенных проблемах содержания.

Теперь мы можем обратиться к эмпирическим данным, имеющим отношение к этому вопросу. Удивительно, но теория Келли – наиболее удачный пример классической теории когнитивного диссонанса в рамках модели согласованности: она не вызвала сколь-нибудь систематических исследований, способных ответить на вопрос, неизбежно ли диссонанс является неприятным и избегаемым. К счастью, подобные исследования были проведены, основываясь на теории Фестингера, которая, не являясь теорией личности, разделяет сходные с концепцией Келли взгляды на стоящий перед нами вопрос. Сейчас мы рассмотрим важные и характерные примеры из этой исследовательской области наряду с критическими замечаниями, которые они порождают. Вслед за этим я представлю систематические исследования, имеющие противоположную точку зрения, то есть теорию разнообразия опять-таки вместе с критическими замечаниями. И наконец, мы найдем какие-то основания для разрешения волнующего нас вопроса.

Исследования, пытающиеся продемонстрировать избежание когнитивного диссонанса, вызвали значительное воодушевление в современной психологии. Я думаю, причина такого воодушевления понятна. Фестингер и его многочисленные последователи убедительно представили нам схему для понимания социальных и индивидуальных изменений, которая одновременно и удивительно проста, и всеобъемлюща. Кроме того, свою позицию они отстаивали не на сухом теоретическом материале, а в насыщенном и сложном контексте важных жизненных событий. И когда они провели эксперименты, то сконцентрировались на результатах, которые могли быть предсказаны исходя из теории диссонанса, а не из более знакомых и очевидных понятийных систем. Итак, эта теория простая, общая, ориентирована на важные события жизни и предсказывает удивительные, впечатляющие результаты, которые можно проследить в условиях лаборатории. Растущая популярность этой теории вполне понятна.

Начать обзор произведенных в этой традиции исследований мне бы хотелось с довольно длинной цитаты из статьи Фестингера, которая демонстрирует не только впечатляющую убедительность описания, но также и то внимание, которое уделяется значимым событиям жизни. Описываемый эпизод – это исследование методом естественного наблюдения. Фестингер (Festinger, 1958, с. 74-76) пишет:

"Еще один интересный пример поразительного способа снижения диссонанса взят из проведенного мною вместе с Рикеном (Riecken) и Шехтером (Schachter) <...> исследования группы людей, которые предсказывали, что в определенный день катастрофическое наводнение затопит большую часть мира. Предсказание катастрофического наводнения было передано этим людям в ходе прямого общения с богами и являлось составной частью их религиозных убеждений. Когда предсказанный день наступил и миновал, у людей возник значительный диссонанс. Они продолжали верить в своих богов и в истинность поступающих от них посланий, но в то же время они знали, что предсказание наводнения было ошибочным. Мы наблюдали за происходящим в качестве его участников приблизительно два месяца до и один месяц после недвусмысленного опровержения части их верований. Естественно, целью исследования было пронаблюдать, как они будут реагировать на диссонанс".

Позвольте мне описать некоторые детали опровержения и того, как люди на него отреагировали.

В течение некоторого времени людям в группе было понятно, что избранных должны забрать летающие тарелки до того, как разразится катастрофа. Некоторым из верующих, в большинстве своем студентам, посоветовали пойти домой и ждать в одиночестве летающую тарелку, которая должна прилететь за каждым из них. Это было разумно и правдоподобно, поскольку день катастрофы по случайности пришелся на период каникул. Большая часть группы, включая наиболее важных и сильно верующих членов, собралась в доме женщины, получившей послание от богов, в котором говорилось, что они все вместе должны ждать прибытия летающей тарелки. Для этих людей опровержение предсказания (в виде того, что послания не подтверждались) началось за четыре дня до того, как предсказанное событие должно было произойти. Послание гласило, что тарелка приземлится на заднем дворе дома в 4 часа дня, чтобы забрать членов группы. Они ждали с пальто в руках, но тарелка не появилась. В следующем послании сообщалось, что произошла задержка и тарелка прибудет в полночь. Соблюдая абсолютную секретность (соседи и пресса не должны были ничего знать), они ждали на улице холодной и снежной ночью больше часа, но тарелки все не было. Еще одно сообщение велело им продолжать ждать, но тарелка так и не прилетела. Примерно в 3 часа ночи они сдались, истолковав события ночи как испытание, тренировку, репетицию настоящего отлета, который все же вскоре произойдет.

Они с напряжением ждали, когда будут отданы последние приказания – придут послания, в которых будет сообщено время, место и процедура настоящего отлета. Наконец за день до того, как должна была разразиться катастрофа, послание пришло. В полночь к дверям дома придет человек и отведет их туда, куда приземлится летающая тарелка. В этот день пришло еще несколько посланий одно за другим, в которых сообщались пароли, необходимые, чтобы подняться на борт тарелки, говорилось о подготовительных процедурах, таких, как изъятие всех металлических предметов из одежды, избавление от всех удостоверяющих личность документов, сохранение молчания в определенные периоды времени и т.д. Группа провела день, готовясь и репетируя необходимые действия, и когда пришла полночь, люди сели ждать в полной готовности. Но никто так и не постучал в дверь и не пришел отвести их к летающей тарелке.

С двенадцати ночи и до пяти утра члены группы сидели и пытались понять, что произошло, старались найти объяснение, которое позволит им как-то оправиться от разрушительного понимания того, что их не заберет летающая тарелка, а следовательно, и наводнения не будет, как это было предсказано. Сомнительно, что в одиночку, без поддержки других, можно было выстоять против этого опровержения предсказания. И действительно, те члены группы, что отправились в свои дома ждать в одиночестве, в том смысле, что с ними не было других верующих, не выдержали этого. Почти все они впоследствии стали скептиками. Другими словами, если нет легкодоступной социальной поддержки, которую можно использовать для снижения диссонанса, диссонанс способен спровоцировать отвержение убеждения вместо сохранения веры в него. Но члены группы, собравшиеся дома у получающей послания женщины, могли оказывать друг другу моральную поддержку, что они и делали. Они продолжали убеждать друг друга, что послания истинны и какие-нибудь объяснения будут найдены.

Без пятнадцати шесть утра было найдено объяснение, способное принести хотя бы временное удовлетворение. От Бога пришло послание, которое в действительности гласило, что Он спас мир и остановил наводнение благодаря этой группе, той силе и тому свету, которые исходили от этих людей и освещали весь мир прошедшей ночью.

С этого момента поведение людей изменилось практически на противоположное. Эти люди, которые не интересовались популярностью и даже ее избегали, стали жадно добиваться славы. В течение четырех последующих дней, находя каждый день новую причину, они приглашали журналистов в дом, давали развернутые интервью и пытались заинтересовать общественность своими идеями. В первый день они позвонили во все газеты и информационные службы и рассказали им о том факте, что мир был спасен, и пригласили их прийти и взять интервью. На второй день был снят запрет фотографировать и они опять позвонили в газеты, проинформировали их об этом факте и пригласили приехать и фотографировать. На третий день они опять обзвонили средства массовой информации, чтобы сообщить, что на следующий день они соберутся на лужайке перед домом и будут петь и, возможно, человек из космоса прилетит встретиться с ними. Более того, широкая общественность получила особое приглашение прийти и посмотреть. И на четвертый день журналисты и примерно две сотни людей пришли посмотреть, как эта группа поет на лужайке перед домом. Эти люди были готовы пуститься во все тяжкие, только чтобы завоевать популярность и убедить потенциальных верующих в истинность посланий. В действительности, если количество обращенных увеличится, если все больше людей будут верить в послания и в то, что в них говорится, то диссонанс между их верованием и знанием того, что послания были ошибочны, может быть уменьшен.

Хотя этот эпизод достаточно впечатляет, его нельзя считать полностью убедительной демонстрацией принципа уменьшения когнитивного диссонанса. Здесь слишком много других потенциально важных факторов. В этой ситуации, как и в большинстве происходящих в реальной жизни, так сложно переплелось множество взаимно перекрывающихся факторов, что она не может служить однозначной демонстрацией исключительной важности любого из этих факторов. В добавление к естественным наблюдениям необходимы систематические лабораторные исследования. Очевидно, что Фестингер (1958, с. 76) с этим согласен, потому что буквально в следующем абзаце он пишет:

"Эти примеры, хотя они и показывают, что попытки снизить диссонанс могут принимать довольно интересное направление, все еще заставляют многого желать. Также появляется желание продемонстрировать, что такой феномен, как снижение диссонанса, действительно может произойти в контролируемых лабораторных условиях и что величина эффекта действительно зависит от степени выраженности существующего диссонанса".

Затем Фестингер продолжает описывать эксперимент (Festinger and Carlsmith, 1959), который и был нацелен на четкую демонстрацию избежания несоответствия. Испытуемым сказали, что они участвуют в эксперименте по изучению уровня производительности, в то время как на самом деле в течение часа их заставили выполнять скучное и повторяющееся задание. После этого испытуемым дали вымышленное объяснение цели эксперимента. Им сказали, что исследование было направлено на изучение влияния ожиданий на выполнение задания. Затем нескольких испытуемых спросили, не могли бы они остаться и на несколько минут занять место помощника экспериментатора, поскольку он в этот день отсутствует. Им пришлось бы обмануть следующего пришедшего испытуемого, сказав, что задание, которое он будет выполнять – то самое скучное задание, которое обманывающий испытуемый только что сам выполнил, – довольно интересное и захватывающее. За предполагаемое выполнение работы ассистента экспериментатора одной группе испытуемых давали по одному доллару, а другой группе – по двадцать долларов каждому. Некоторые испытуемые отказались от участия, но другие согласились пойти на обман. Контрольную группу испытуемых не просили принимать участия в каком бы то ни было обмане. В конце эксперимента все испытуемые (обманывающие и из контрольной группы) встретились с интервьюером – предположительно сотрудником факультета психологии, в задачу которого входила оценка экспериментов, проводимых остальными сотрудниками. Во время интервью испытуемых просили оценить эксперимент по четырем показателям.

Поиск по сайту: