Модель согласованности 1 страница

Чтобы достичь понимания модели согласованности, нужно понять, что в ней не подчеркивается важность конкретного содержания личности и присущих ей сил, вместо этого акцент делается на согласованности, сочетаемости, совместимости различных сторон личности или элементов содержания. В варианте когнитивного диссонанса эти элементы содержания когнитивны по своей природе. Для Келли одним из таких когнитивных элементов является конструкт, или осмысление, а другим – восприятие реальной действительности. Подход Мак-Клелланда очень схож в том, что один вид элементов – это ожидание, а другой – восприятие событий. Теория Фестингера также включает эти два элемента, но, возможно, она шире, поскольку согласованность между двумя представлениями или двумя образами восприятия тоже считается важной. Несмотря на различия между двумя этими теориями, они сходятся в том, что элементы одного вида имеют отношение к представлениям и ожиданиям качеств мира и самого себя, в то время как элементы другого вида имеют отношение к результатам наблюдения и восприятия реальных событий в мире и себе самом. И наоборот, в варианте модели согласованности, предложенной Фиске и Мадди, основное внимание уделяется согласованности между уровнем возбуждения или напряжения, привычным для человека, и тем, что он в действительности переживает в какой-то конкретный момент времени. Тем не менее вариант активации сходен с теорией когнитивного диссонанса в том, что касается понимания роли прошлого опыта в качестве базы для понимания того, что происходит сейчас, и в том, что содержание любого переживания так же важно, как и любое другое содержание.

Теория когнитивного диссонанса в своем чистом виде – это точка зрения, строго придерживающаяся принципа уменьшения напряжения. Ее основной смысл в том, что несоответствие или несогласованность между определенным представлением или ожиданием и определенным наблюдением – это очень неприятное состояние высокого напряжения и тревоги. Настолько неприятное, что вся наша жизнь – это стремление избежать несоответствий и тем самым снизить напряжение. С точки зрения Келли, личность в целом – это или результат попыток избежать и разрешить противоречия или проявление не разрешенных противоречий. Однако, изучая вариант теории когнитивного диссонанса, предложенный Мак-Клелландом, вы обнаруживаете подход, согласующийся с более традиционными теориями только в своем отношении к большим расхождениям, в то время как маленькие расхождения считаются в действительности приятными, следовательно, человек будет к ним стремиться. Несовпадения здесь также считаются состояниями напряжения, но уже не утверждается, что любой уровень напряжения неприятен. Теория Мак-Клелланда изображает человека, который стремится к маленьким приростам напряжения, но избегает большого его увеличения. В том, что касается напряжения, вариант активации модели соответствия ближе в позиции Мак-Клелланда, чем к концепции Келли и других сторонников теории когнитивного диссонанса. Активация описывается как напряжение, но не считается, что человек всегда стремится избежать напряжения или свести его к минимуму. Когда уровень напряжения превышает привычный, человек будет снижать его, но если уровень ниже привычного, человек будет его повышать. С точки зрения человека, слишком низкий уровень напряжения так же неприятен, как и слишком высокий.

С точки зрения модели согласованности только две характеристики человека считаются врожденными и важными для понимания личности: 1) основа для эмоционального реагирования на несоответствия и 2) основные способы ограничения неприятных эмоциональных переживаний. Но содержание мыслей и представлений, а также привычный уровень активации усваиваются в процессе научения. В отличие от теорий конфликта и самореализации, не существует определения основных сил на основе конкретного, неизменного содержания. Этот эклектизм понимания содержания личности – возможно, главная причина того, что в теориях соответствия уделяется такое внимание индивидуальной уникальности и уровню периферии, а не ядра личности.

В теориях соответствия не рассматривается конфликт, в ходе которого одна из двух противостоящих сил может обнаружить и воспрепятствовать другой, поэтому в этих теориях не возникает логической необходимости для привлечения понятия защиты. И они это понятие и не используют! С точки зрения Келли, когда конструкту не удается точно предсказать наблюдаемое событие, конструкт изменяется так, чтобы в будущем он мог лучше прогнозировать реальные происшествия в мире событий. Этот процесс изменений правильнее всего рассматривать как действия интеллектуального метода проб и ошибок. Мак-Клелланд полагает, что человек стремится к тем сферам жизненного опыта, где обычно он сталкивался с небольшими неожиданностями, и избегает тех областей, где обычно он сталкивался со значительными расхождениями. Фактически Мак-Клелланд и Келли ясно дают понять, что понятие защиты ненужно. Здесь это даже очевиднее, чем в теории самореализации, которая, хотя и не признает вездесущесть защит, однако считает, что они иногда важны и что это зависит от обстоятельств жизни.

Хотя Фестингер в своей теории когнитивного диссонанса и разделяет точку зрения на интеллектуальный метод проб и ошибок, он также больше склоняется в сторону использования понятия защиты. Ближе всего он подходит к этому, когда признает, что способы сглаживания противоречий включают не только рациональный вариант изменения представлений человека и избежание определенных областей опыта, но также и более иррациональные методы искажения и отрицания аспектов реального мира. В конце концов, это именно то, что должны делать защиты. Фиске и Мадди также склонны концептуализировать представления о защитах. Они имеют здесь в виду попытки человека исправить ситуации, в которых расхождение между привычным и реальным уровнями активации уже в действительности произошло. Цели такой коррекции достигаются путем фабрикации или отрицания воздействия стимула в зависимости от того, нужно ли поднять или опустить уровень активации. Такая корректировка искажает реальное воздействие стимула. Но, как и Фестингер, Фиске и Мадди открыто не используют понятие защиты и в своем представлении о коррекции не описывают никакого подавления реальных частей природы человека с целью избежания конфликта с обществом. Исходя из всего вышеизложенного кажется возможным сделать вывод, что понятие защиты не является важным в модели согласованности.

Рассматривая весь ход жизни человека, модель согласованности, как и самореализации, изображает личность, находящуюся в процессе практически постоянного изменения. Этот акцент на изменении представляется вполне объяснимым в теории, которая не уделяет особого внимания конфликту, защите или врожденным характеристикам личности с их неизменным содержанием. Изменения личности должны возникнуть как следствие естественного процесса столкновения с различными событиями в мире жизненного опыта. Если и есть какая-то разница в том, как модели самореализации и соответствия рассматривают природу изменений личности, она заключается в том, что первая в большей степени, чем вторая, подчеркивает изменение в форме постоянно увеличивающейся дифференциации и интеграции, или психологического роста. Но это слишком тонкие различия. Все-таки представление о психологическом росте присутствует в теории Келли, а в концепции Фиске и Мадди открыто признается его важность и дается объяснение этого феномена, а не просто постулируется его наличие, как в большинстве теорий самореализации.

Некоторые вопросы,
возникающие при анализе трех моделей

Как вы видели, модели конфликта, самореализации и согласованности различаются по ряду признаков. Некоторые из этих отличий относятся к очень абстрактному уровню, такие, как предположение теорий конфликта о несовпадении основных целей человека и общества в противовес убежденности сторонников теорий самореализации в том, что цели человека и общества вполне совместимы. Такие абстрактные расхождения порождают трудноразрешимые вопросы, особенно на основании эмпирических фактов и даже на основе теоретических построений. С моей точки зрения, наиболее плодотворный способ разобраться с такими невероятно абстрактными характеристиками теорий – это посмотреть, обладает ли каждая теория логической непротиворечивостью. Так, если в теории утверждается, что человек и общество враждебны друг другу, логично также предположить, что жизнь – это в лучшем случае компромисс. Рассматривать жизнь по-другому – значит противоречить положению о неизбежности конфликта.

В предыдущем разделе этой главы я попытался рассмотреть три модели с точки зрения их внутренней логики и определить, довольно поверхностно, насколько отдельные теории, представляющие эти модели, соответствуют этой логике. Это очень сложная задача отчасти потому, что отдельные теории иногда не полностью четко сформулированы и излишне метафоричны. Тем не менее я практически убежден, что большинство теорий конфликта, самореализации и согласованности демонстрируют достаточный уровень логической непротиворечивости. Но еще более важно то, что основные черты моделей конфликта, самореализации и согласованности, безотносительно представляющих их конкретных теорий, совсем непротиворечивы. Таким образом, эти три модели представляют собой серьезные описания ядра личности.

Но можем ли мы сделать что-нибудь еще, чтобы понять, какие модели или какие черты моделей наиболее полезны для понимания личности? Конечно, я только что сказал, что дальнейшее рассмотрение очень абстрактных вопросов, вызванное различиями в этих теориях, вряд ли может принести какую-либо пользу. Но мне кажется, что существуют более конкретные вопросы, которые можно сформулировать на основе различий между моделями, и эти вопросы стоит рассмотреть здесь подробнее. Вопросы, о которых я думаю, можно обсудить на основе эмпирического материала. Поэтому, рассмотрев эти вопросы, можно многое узнать. Как вы увидите, некоторые из них затрагивают только различия между двумя моделями, в то время как другие – сходство двух моделей и их отличие от третьей.

Первый вопрос:
надежно ли понятие защиты?

Как модель конфликта, так и самореализации использует понятие защиты, в то время как теории согласованности – это примеры концепций личности, которые обычно не считают данное понятие необходимым. Понятие защиты подвергается серьезной критике со стороны психологов, не занимающихся персонологией, и философов. С точки зрения этих ученых, данное понятие слишком неправдоподобно и нелогично. Поэтому этот первый вопрос важен для определения наиболее плодотворных направлений в построении теории личности человека.

В начале нашего обсуждения мы должны убедиться, что одинаково понимаем смысл понятия "защита". Согласно всем ученым, использующим это понятие, защита – это метод избежания тревоги, которая могла бы возникнуть, если бы мы осознали, что в нас присутствует какая-то мысль или поступок, которые могли бы привести к наказанию, чувству вины или ощущению собственной неполноценности. Основы для наказания, чувства вины и ощущений неполноценности, с точки зрения большинства оперирующих понятием защиты ученых, закладываются в конфликтных родительско-детских отношениях. Этот конфликт возникает или потому, что цели индивида и общества неизбежно противоречивы, или потому, что эти цели стали противоречивыми по вине общества. Защита вводится в действие практически в тот же момент, когда начинает нарастать тревога, поэтому в действительности переживания тревоги незначительны. Возникнув однажды, защита проявляет склонность сохраняться, поскольку лежащий в основе конфликт также сохраняется.

Эффективная защита помогает избежать тревоги, искажая или отменяя осознание основного конфликта. Это достигается с помощью блокировки осознания мыслей или действий, в результате которых у человека могли бы возникнуть трудности во взаимоотношениях с обществом или с его интериоризованным представителем – совестью. Такая блокировка осознания – активный процесс, а не просто отсутствие осведомленности в силу невнимания или привычки. На самом деле, человек не смог бы осознать эти мысли и действия, даже если бы он постарался или если бы его заставляли другие. Чтобы осознание стало возможным, необходимо сначала разрешить или, по крайней мере, принять основной конфликт.

Как вы видите, любая теория защиты – довольно сложная вещь. Она включает осмысление конфликта и неосознаваемого содержания психики. Дополнительную трудность создает тот факт, что использующие понятие защиты ученые обычно признают существование различных защитных процессов. Наименьшее количество защитных механизмов мы находим в теории Роджерса, который рассматривает только полное отрицание и в меньшей степени – искажение. Наибольшее количество защитных механизмов мы находим в психоаналитической теории, которая включает, например, такие механизмы, как подавление, проекция, отрицание, формирование реакции, рационализация, уничтожение содеянного и сублимация. В психоаналитической теории каждый из этих защитных механизмов несколько по-разному воздействует на процесс жизнедеятельности, хотя у них одна цель – предотвращение тревоги путем удержания конфликтов в бессознательном.

Развитость и популярность понятия защиты объясняется фактическим материалом, собранным персонологами в ходе наблюдения за психопатологическими состояниями. В общем и целом эти наблюдения представляют полуэмпирические свидетельства в форме описания случаев провоцирования инсайтов. Если мы проанализируем их, это поможет нам решить вопрос, касающийся надежности понятия защиты. Многие из самых впечатляющих и убедительных свидетельств были собраны Фрейдом и его ранним соратником Брейером (Breuer and Freud, 1936) в ходе исследования страдающих истерией женщин. У этих женщин наблюдались весьма удивительные симптомы, характерные для людей, не имеющих каких-либо физических недостатков: паралич или нечувствительности ладоней, слепоты, непрекращающихся болей, неспособности говорить. У них не просто не выявлялись какие-то физические недостатки, с физиологической точки зрения их симптомы часто казались просто абсурдными. Например, неспособность ощущать что-либо ладонями – так называемая перчаточная анестезия – просто не могла бы развиться на основе поражения нервной системы (Freud, 1893). Нервные окончания в ладонях сгруппированы таким образом, что гораздо вероятнее потерять чувствительность одной стороны ладони или другой, но не всей целиком. А поражение нервных путей в руке или плече привело бы к более обширным повреждениям, чем поражение только ладони. Кроме того, когда обе ладони лишаются чувствительности, это означает, что странное повреждение, произошедшее в одной руке или плече, должно было произойти и в другой. Совершенно невероятная картина! Можно было бы решить, что причина – в повреждении центральной нервной системы, но опять же, у такого повреждения были бы более распространенные последствия, они не ограничились бы одними ладонями. В качестве еще одного примера физиологической абсурдности истерических симптомов было обнаружено, что паралич у этих людей не был связан с прогрессирующими нарушениями мышечного тонуса даже несмотря на то, что эти мышцы очевидным образом не использовались. Эти загадочные явления привели многих врачей того времени к выводу, что очевидное отсутствие физических повреждений обусловлено не просто их недостаточными диагностическими возможностями, а скорее, свидетельствует о нефизиологической основе этих симптомов.

В упорном стремлении узнать больше об этом расстройстве Фрейд и Брейер начали подвергать своих пациенток гипнозу в надежде преодолеть симптомы. Представьте себе изумление ученых, когда они обнаружили, что истерические симптомы пропадают в гипнотическом состоянии! Перчаточная анестезия, паралич, слепота – все это исчезало, чтобы вновь вернуться сразу же после выхода пациента из гипнотического состояния. Это было явным доказательством нефизиологической основы истерических симптомов. Для того чтобы больше узнать об этих страдающих истерией женщинах, Фрейд и Брейер стали задавать им вопросы и просить высказывать все, что приходило им на ум. Удалось четко установить два момента. Во-первых, выяснилось, что эти симптомы, несмотря на всю их причудливость, не особенно беспокоят больных. Можно было бы представить, что такие крайне выраженные симптомы при отсутствии объяснимой причины повергнут человека в тревогу. Вместо этого женщины демонстрировали то, что Шарко (Charcot) назвал "прекрасным равнодушием истерика". Во-вторых было обнаружено, что эти женщины знали и понимали себя меньше, чем свободные от таких симптомов люди. Друзья пациентки часто могли больше рассказать о ее прошлом, чем она сама. Кроме того, пациентки проявляли мало любопытства и осведомленности в том, что происходило с ними и окружающим миром. Их разум был в удивительной степени некритичным. Но, когда их заставляли вспоминать некоторые события детства, совмещая воздействие от высказывания всего, что приходит в голову, с интерпретацией их слов врачом, они часто испытывали сильную тревогу. По мере накопления таких сопоставлений тревога уменьшалась, то же происходило и с симптомами, а кроме того, им становилось все легче вспоминать события собственного прошлого.

Эти наблюдения привели Фрейда и Брейера к объяснению истерии, в котором особое внимание уделялось понятию защиты. С их точки зрения, совершенно очевидно, что истерия вызывается психологическими, а не физиологическими причинами. Непосредственная причина – в механизме защиты, вытеснении, в результате которого происходит блокирование действий и мыслей. Каких действий и мыслей? Естественно тех, которые могут спровоцировать тревогу. Что это может быть? Очевидно, это те мысли и действия, которые могли бы привести к наказанию со стороны общества или заставить человека чувствовать свою вину. Поэтому более глубокой причиной является конфликт, который, в силу своей способности вызвать тревогу, приводит к защите. Но поскольку действия и мысли, против которых направлена защита, важны для человека, они не могут уйти под ее воздействием в небытие. Они должны найти какое-то проявление. Симптомы – это их искаженное проявление. Отсюда нужно было только совершить тройной прыжок к определению других защитных механизмов и конфликтов, лежащих в основе других психопатологических состояний. Так была введена в действие необычайно мощная модель защиты. Затем занимающиеся психопатологией персонологи разработали теорию защит более подробно, где-то ее упростили, но в основном оставили без изменений. Где бы мы ни встретились с этой теорией, она неизбежно включает конфликт, ведущий к тревоге, которая, в свою очередь, ведет к защите, принимающей форму отрицания осознавания конфликта для того, чтобы избежать тревоги.

Наиболее настойчиво вопрос о надежности понятия защиты поднимается психологами, которым это понятие представляется абсурдным. Если существует активный процесс, посредством которого не допускается осознание конфликтов, тогда должна существовать какая-то часть личности, способная воспринимать реальность и решать, что позволять или не позволять узнавать остальной части личности. Такое представление о человеке внутри человека критикам понятия защиты представляется абсурдным. В последующем обсуждении мы рассмотрим некоторые подходы к частной критике попыток опытным путем показать действие защит. Вы должны понимать, что вся эта частная критика основывается на общей установке, что рассуждения о человеке внутри человека не могут приниматься всерьез. Уточним: критика представлений о человеке внутри человека относится не к факту существования в организме различных частей, а скорее, к приписыванию характеристик целого организма, таких, как разум и способность выбирать, его отдельным частям. Так что часть организма, которая производит защиту, так же как и часть, на которую эта защита воздействует, рассматривается как нечто разумное, способное воспринимать и делать выбор. Это позволяет критикам понятия защиты говорить, что это понятие просто рассуждает об организме так, как если бы их было два. Но поскольку очевидно, что организм всего один, защита – это несостоятельное понятие, несмотря на то, что оно может быть весьма впечатляющим.

Так как организм только один, а понятие защиты необходимым образом предполагает рассмотрение одного организма в качестве двух, с точки зрения логических рассуждений это понятие совершенно ненадежно. Но здесь нужно задать вопрос: а нельзя ли перевести слишком образный язык сторонников теории защит в терминологию, менее явно описывающую человека внутри человека? Конечно же, Фрейд слишком много описывал, как суперэго сражается с ид, а эго заступается за одного из них или обманывает того или другого. Такие слова, как "сражается", "заступается", "обманывает", больше всего подходят для описания отношений между людьми, а если они используются для описания отношений между частями одного человека, это в лучшем случае – метафорично, а в худшем – алогично. Однако, может быть, возможно описать отношения между частями личности в терминах, которые схватывают важнейшую суть защиты, но избегают абсурдности. Если возможно, это будет заключаться в демонстрации метафорического характера относящихся к защитам утверждений с помощью замены их утверждениями, описывающими, как возникают препятствия на пути осознания. Причем сделать это нужно в терминах, совместимых с известными возможностями единого организма.

Но прежде, чем осуществить такую попытку, необходимо сказать о существовании эмпирического материала, свидетельствующего о пользе понятия защиты. Конечно же, полуэмпирические эпизодические наблюдения, о которых я упомянул выше, могут частично служить тому подтверждением, но только частично, поскольку они не производились систематически. Я хочу сказать, что производившие наблюдения психотерапевты изучали только людей, которые пришли к ним в качестве пациентов, и по большому счету даже не потребовали, чтобы исследование защит проводилось на всех или, по крайней мере, на большом количестве пациентов. Известно, что психотерапевты склонны делать выводы на основе поразительных наблюдений всего лишь одного или двух пациентов. Эти выводы могут быть какими угодно впечатляющими, но они могут быть и неприменимы к людям в целом, хотя очень и применимы. Кроме того, заключения психотерапевтов часто в такой степени основаны на интерпретациях, что совершенно неочевидно, что с ними смогут согласиться непредубежденные эксперты-психологи. Основы для интерпретации иногда остаются не сформулированными, что порождает вопросы о непротиворечивости и объективности их использования. Такое положение требует большого количества более точных систематических наблюдений, и только после этого можно прийти к выводу о существовании подтверждения того, что такой процесс, как защита, на самом деле действует.

К счастью, за последние 30 лет было проведено множество экспериментальных исследований, посвященных проблемам существования и действия защитных механизмов. Здесь невозможно охватить их все, но я могу отослать вас к нескольким удачным обзорам (Eriksen, 1963; MacKinnon, 1962; Sears, 1944; Allport, 1955). Здесь мы обсудим некоторые из наиболее типичных и поучительных исследований. В большинстве случаев усилия исследователей были направлены на изучение вытеснения или отрицания – защиты, признаваемой во всех использующих это понятие теориях. Некоторое внимание также уделялось проекции и регрессии – механизмам защиты, более специфичным для психоаналитической теории.

Давайте прежде всего рассмотрим регрессию и проекцию, поскольку таких исследований мало и обсуждение может быть кратким. Первое исследование, посвященное регрессии, очень известно, но, хотя его часто упоминают, оно не слишком полезно. В своем эксперименте, с применением электрического тока Моурер (Mowrer, 1940) использовал небольшое количество крыс. Одна группа крыс могла методом проб и ошибок научиться прекращать удар электрическим током на решетчатом полу с помощью нажатия на ножную педаль. Другая группа подвергалась ударам примерно через одинаковые промежутки времени, но у нее не было педали, на которую можно было бы нажимать. Со временем крысы из этой второй группы научились избежать ударов, вставая на задние лапы. Когда они хорошо освоили стойку на задних лапах, была введена ножная педаль, и крысы могли начать учиться ею пользоваться. Начиная с этого момента крыс ввели в состояние новой фрустрации: прикасаясь к ножной педали, они получали удар током, так что, стараясь прекратить воздействие тока со стороны пола, они получали удар от того, что ранее было средством спасения. Крысы, которые вначале научились избежать удара, вставая на задние лапы, почти сразу же отказались от этой привычки, в то время как остальные крысы продолжали нажимать на педаль.

Почему этот эксперимент не является хорошей демонстрацией регрессии? Главная проблема в том, что здесь не учитывается, что регрессия – это понятие, неразрывно связанное с более широкой теоретической структурой. С точки зрения психоаналитиков, под регрессией понимается переход с более поздней стадии психосексуального развития на более раннюю в более или менее общем смысле, причем этот переход обусловлен фиксацией и фрустрацией. Фиксация, по Фрейду, – это чересчур сильная соотнесенность с определенной стадией психосексуального развития, а фрустрация – это препятствие на пути удовлетворения инстинктов на любой стадии развития человека. Когда фрустрация становится сильной, может произойти отступление к предыдущей, фиксированной стадии психосексуального развития. Это и называется регрессией. Я думаю, можно предположить, что у крыс есть какое-то зачаточное психосексуальное развитие. По крайней мере, с опытом они начинают лучше исполнять свои супружеские обязанности. Но, даже если бы мы посчитали это признаком того, что крыса – существо, на котором может проверяться понятие регрессии, совершенно очевидно, что Моурер не совершил такой проверки, поскольку вставание на задние лапы или нажатие на педаль с целью избежать удара током не имеют ничего общего с психосексуальным развитием. Этот эксперимент не имеет никакого отношения к понятию регрессии, хотя, возможно, он и показал, что вновь приобретенный навык, утрачивая свою эффективность, может уступать место усвоенному ранее навыку. Ясно одно: если защиты изучаются на животных, эти животные должны хотя бы иметь какое-то психосексуальное развитие, а изучаемые формы конкретного поведения должны служить убедительным аналогом поведения человека, рассматриваемого в психоаналитической теории (ср., Hunt, 1964). Поскольку это условие, естественно, не может быть полностью выполнено при экспериментах на животных, такие исследования не особенно полезны для проверки надежности психоаналитических представлений о защите.

Возможно, вы думаете, что, если отделить понятие защиты от его психоаналитического происхождения, опыт Моурера мог бы служить подходящим свидетельством. Но понятие защиты, даже и без рассмотрения стадий психосексуального развития, подразумевает какой-то активный процесс предотвращения осознания с целью снижения тревоги. В регрессии такое предотвращение достигается возвращением на более раннюю стадию развития. Если крысы – подходящий объект изучения, они должны были обладать сознанием, ведь только в этом случае предотвращение осознания составит полезный механизм защиты. Наверное, многие психологи хотели бы предположить, что крысы или какие-то еще более высокоразвитые организмы обладают сознанием. Но даже если бы сознание, аналогичное тому, что можно наблюдать у людей посредством самоотчетов, и существовало у животных, факт его методологической непостижимости – труднопреодолимое препятствие. Сознание у животных, может быть, существует, а может, и нет, если оно существует, оно может порождать или не порождать правдоподобные аналоги человеческих конфликтов, вины и тревоги – всего того, что считается трамплином на пути возникновения защиты. Даже при более свободном понимании термина "регрессия" становится понятно, что результаты исследований животных настолько неопределенны, что их польза минимальна. То же самое можно сказать и об изучении других защит, поскольку для всех подобных экспериментов необходим организм, чье сознание доступно подробному исследованию.

Немного более убедительным выглядит другое исследование регрессии, произведенное Баркером, Дембо и Левиным (Barker, Dembo and Lewin, 1941). Оно также хорошо известно. В качестве объекта исследования они использовали 30 детей-дошкольников, позволив им раскрепоститься в свободной игровой ситуации. Интеллект у них был выше среднего. Каждому ребенку предлагалось играть в одиночку с несколькими игрушками на протяжении получаса. На следующий день ребенка приводили снова, но на этот раз вначале он играл с более привлекательными игрушками. Через 15 минут экспериментатор без всяких объяснений отводил ребенка в другой конец комнаты и разрешал играть с первоначальными, менее привлекательными игрушками в течение получаса. В течение этого получаса желанные игрушки находились в поле зрения ребенка, но все же были вне досягаемости. Баркер и коллеги предполагали, что, если регрессия существует, фрустрация, вызванная недоступностью желанных игрушек, приведет к тому, что ребенок будет играть с менее желанными игрушками более деструктивно, чем он делал это в первый день эксперимента. Исследователи постарались выработать возрастные нормы конструктивности игры, чтобы можно было в действительности рассматривать любое снижение конструктивности игры в качестве признака обращения к более ранним стадиям детского развития. Их результаты ясно показывают, что прогнозируемая деструктивность имела место. Это исследование включает один важный элемент понятия защиты, а именно процесс примитивизации, становления в большей степени ребенком. Но это исследование не особенно соотносится с психоаналитическими представлениями о регрессии, поскольку оно было мало связано с проблемами психосексуального развития. Но, конечно же, эти результаты можно использовать для подтверждения надежности понятия защиты, освобожденного от оставшейся части психоаналитической теории. Единственная ложка дегтя в этой бочке меда, и эта проблема будет постоянно возникать в ходе нашего дальнейшего обсуждения, – то, что нельзя узнать, действительно ли продемонстрированная примитивизация происходила бессознательно, ведь именно это необходимо для подлинного проявления защиты. Этого недостатка можно было бы избежать, ведь испытуемые были людьми, а не крысами, поэтому их можно было расспросить.

Поиск по сайту: