|
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомДругоеЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция |
Модель согласованности 5 страницаЭти оценки в действительности составили данные этого исследования, и их средние значения представлены в таблице 5.5. По трем показателям не было найдено значимых различий между "однодолларовой", "двадцатидолларовой" и контрольной группами. Но были найдены значимые различия в оценке удовольствия, полученного от эксперимента. Оценивание проводилось по шкале от –5 (скучный) через 0 (нейтральный) до +5 (приносящий удовольствие). Испытуемые контрольной группы оценили эксперимент как немного скучный, испытуемым "однодолларовой" группы он доставил удовольствие, а "двадцатидолларовая" группа оценила его как нечто нейтральное. Небольшое различие между контрольной и "двадцатидолларовой" группами не достигает уровня значимости. С точки зрения Фестингера и Карлсмита, эти результаты подтверждают предположение о том, что люди стремятся снизить когнитивный диссонанс. Они утверждают, что, хотя у испытуемых и из "однодолларовой", и из "двадцатидолларовой" групп развился диссонанс, обусловленный несоответствием между их восприятием задания как скучного и их восприятием самих себя, публично восхваляющими его занимательность этот диссонанс, на самом деле, гораздо меньше выражен у испытуемых из "двадцатидолларовой" группы. Это связано с тем, что они, по крайней мере, могли сказать себе, что им хорошо заплатили за ложь, в то время как несчастные испытуемые из "однодолларовой" группы даже не получили достаточную финансовую компенсацию за свой обман. Кроме того, с точки зрения экспериментаторов, понятно, что, вспоминая задание, испытуемые из "однодолларовой" группы должны находить его более увлекательным, поскольку такое изменение взглядов на задание позволит уменьшить диссонанс. Я бы хотел, чтобы вы отметили, насколько невероятно изобретательно построен этот эксперимент. Здравый смысл и теория подкрепления предположили бы, что испытуемые из "двадцатидолларовой", а не из "однодолларовой" группы впоследствии расскажут о наибольшем полученном удовольствии, поскольку они получили от своего участия максимальную прибыль, а лгали не больше, чем испытуемые из "однодолларовой" группы. Полученные результаты не только согласуются с представлением о смягчении несоответствия, они достаточно удивительны. Таблица 5.5 Средние оценки, полученные в ходе ответа на вопросы интервью
Сост. по: Фестингер Л., Карлсмит Д. М. Когнитивные последствия принудительной уступчивости // J. Abnorm. Soc. Psychol., 1959. Этот и подобные эксперименты подвергались многочисленным критическим нападкам. Но до того как мы их рассмотрим, давайте предположим, что результаты действительно обозначают то, что в них видят Фестингер и Карлсмит. Даже если бы это было так, здесь не доказывается, что незначительные несоответствия приводят к поведению избежания. Со статистической точки зрения различий в оценках увлекательности задания у испытуемых из контрольной и "двадцатидолларовой" групп не существует. Есть свидетельства лишь в пользу того, что большие несоответствия, такие, как те, что испытали члены "однодолларовой" группы, могут привести к попыткам их уменьшить, убедив себя, что задание принесло удовольствие. Итак, с точки зрения обсуждаемого нами вопроса мы должны, возможно, лишь заключить, что есть свидетельства, говорящие о том, что большие несоответствия неприятны и избегаются. Но критика, нацеленная на этот и похожие эксперименты, сильна и непреодолима, что заставляет нас сомневаться: а говорят ли вообще эти результаты что-нибудь о реакциях на диссонанс. Главными критиками исследований снижения диссонанса являются Чапанис и Чапанис (Chapanis and Chapanis, 1964), и я во многом буду опираться на их рассуждения. Прежде всего они задаются вопросом: а насколько в этом эксперименте вообще удалось создать диссонанс? В этом исследовании переживание диссонанса связано с повторяющимся заданием, которое во время выполнения вызывало ощущение скуки. И все же испытуемые из контрольной группы, которые выполняли это задание, но которых не просили обманывать других испытуемых, оценили задание как слегка скучное, лишь немногим отличающееся от нейтрального (см. данные первого ряда и столбца таблицы 5.5). Или задание не было настолько однообразным, как ожидали экспериментаторы, или данные испытуемым первоначально общие инструкции об изучении воздействия ожиданий на выполнение так заинтересовали их в участии в эксперименте, что однообразный характер задания стал единственным или самым важным фактором полученного испытуемыми удовольствия. Итак, Чапанис и Чапанис приходят к выводу, что эксперимент не позволяет нам проверить, действительно ли было вызвано сколь-нибудь значительное противоречие между когнитивными элементами. И даже еще более серьезная критика связана с различием в правдоподобности двадцатидолларового и однодолларового вознаграждения за выполнение обязанностей помощника экспериментатора. 20 долларов – это большие деньги для студента, даже если это плата за целый день работы. Когда эта сумма предлагается за работу, на выполнение которой уходит менее получаса, трудно представить, что какой-то студент может принять эти деньги, не заподозрив подвоха. И действительно, пришлось отпустить более 16% испытуемых, изначально оказавшихся в "двадцатидолларовой" группе, поскольку они высказывали подозрения или отказывались от этой работы! При таких обстоятельствах, заключают Чапанис и Чапанис, вполне вероятно, что оставшиеся испытуемые при оценке эксперимента уклонялись от прямого ответа или хитрили, поскольку могли испытывать общую тревогу, связанную с характером и Целями эксперимента. И конечно, то, что в среднем эксперимент был оценен как нейтральный (а это составляет середину шкалы от неприятного до приносящего удовольствие), выглядит очень неоднозначным, потому что такая оценка могла возникнуть в результате взаимного исключения нескольких противоположных тенденций в группе. В любом случае в то время как вознаграждение в 1 доллар выглядит вполне правдоподобным, этого нельзя сказать о двадцати долларах. Чапанис и Чапанис справедливо заключают, что поэтому невозможно привести объяснение полученных результатов, отличное от предложенного Фестингером и Карлсмитом. В действительности убедительная альтернатива была предложена Розенбергом (Rosenberg, 1965) в исследовании, которое пытается исправить некоторые из просчетов исследования, очень похожего на эксперимент Фестингера и Карлсмита. Аналогичное исследование было произведено Коэном (Cohen) и описано Бремом и Козном (Brehm and Cohen, 1962). Общее построение эксперимента напоминало эксперимент Фестингера и Карлсмита за исключением того, что там использовались четыре размера вознаграждения вместо двух. Прогнозируемый результат заключался в том, что чем больше вознаграждение, тем меньше снижение диссонанса, и такое снижение можно увидеть в изменении первоначального отношения. Испытуемыми были студенты Иеля, и исследование состоялось сразу после беспорядков в университетском городке, которые были подавлены полицией. Экспериментатор, появляясь в случайно выбранной комнате студенческого общежития, убеждался в ходе опроса, что испытуемый не одобрял действия полиции. Затем испытуемого просили написать эссе в поддержку действий полиции, объясняя это тем, что экспериментатор хочет получить примеры аргументов, которые могут оправдать действия полиции. Испытуемому также говорили, что за написание эссе, противоречащее его собственным взглядам, он получит определенную плату, причем одной группе предлагали 0,50 доллара, другой группе – 1 доллар, еще одной – 5 долларов, а последней – 10 долларов. После написания этого противоположного отношению испытуемого эссе его просили заполнить опросник, направленный на выяснение его действительной реакции на действия полиции, на основании того, что "теперь, когда вы рассмотрели некоторые причины действий полиции Нью Хэвена, мы бы хотели уточнить ваше отношение к этой проблеме: возможно, вы захотите в этом свете посмотреть на данную ситуацию. Итак, заполните, пожалуйста, этот опросник". Контрольной группе давался окончательный опросник на определение ее отношения, но этих испытуемых не просили написать эссе и они не получали никакого вознаграждения. Коэн обнаружил, что выражаемое отношение к полиции Нью Хэвена не отличается на достоверном уровне у испытуемых из "пяти"- и "десятидолларовой" и контрольной групп. Но испытуемые из "пятидесятицентовой" группы меньше проявляли негативное отношение к полиции, чем испытуемые из "однодолларовой" группы, которые, в свою очередь, проявляли меньше негативного отношения, чем испытуемые из "десятидолларовой" группы. Кроме того, показатели "пятидесятицентовой" и "однодолларовой" группы сильно отличались от контрольной. Как вы видите, представляется, что результаты вполне соотносятся с прогнозируемым результатом. Но Розенберг (1965) полагает, что при объяснении результатов важно учитывать страх оценивания и общую досаду на экспериментатора, что соответствует предположению о подозрительности, высказанному Чапанисом и Чапанисом. Розенберг (1965) пишет, что, с его точки зрения, "можно предположить, что в этом и сходных экспериментах испытуемые с низким диссонансом (высоко награждаемые), вполне вероятно, подозревали, что у экспериментатора есть какие-то скрытые цели. Вопиющее несоответствие между занимающим несколько минут написанием эссе и большой предлагаемой суммой, тот факт, что эту большую сумму еще не доставили к моменту вручения испытуемому опросника, тот факт, что фактически его поощряли показать, что он стал лучше относиться к полиции Нью Хэвена, – все это могло вызывать подозрение и, таким образом, вызвать страх оценивания и негативные чувства по отношению к экспериментатору. Возможно, наиболее эффективный способ для испытуемого снизить выраженность одного или обоих из этих мотивирующих состояний – высказать нечто иное, как достаточно сильное неодобрение полиции Нью Хэвена; для испытуемого, который решал, что оценивается его способность сохранять независимость перед лицом денежного соблазна, высказывание "антиполицейских" настроений доказывало, что он сохраняет эту независимость; для испытуемого, который полагал, что скрытым и хитроумным способом пытаются изменить его отношение, и чувствовал в ответ на это гнев, жесткая приверженность своим первоначальным взглядам могла казаться подходящим способом расстроить планы экспериментатора. Более того, с каждым шагом в сторону повышения награды мы можем ожидать увеличения количества испытуемых, достигших мотивационного уровня выраженности страха оценивания или вызванного аффекта". Затем Розенберг провел собственный эксперимент, пытаясь исправить недостатки, которые он обнаружил в предыдущих исследованиях. Общий способ улучшить построение эксперимента – это осуществлять сбор информации об отношении, следующий за выполнением задания, которое должно породить диссонанс, в максимально возможном отрыве от остальной части эксперимента. Розенберг достигал этого двумя путями. Во-первых, он создал правдоподобную ситуацию, в которой информация о конечном отношении собиралась другими экспериментаторами быстрее, чем теми, кто проводил ранний этап эксперимента. Во-вторых, испытуемым платили за их участие в первой части исследования до того, как они переходили к последней части. Первый момент – это определенно шаг вперед по сравнению с методом Коэна, когда один и тот же человек собирал все данные исследования. Фестингер и Карлсмит действительно использовали разных экспериментаторов для управления выполнением задания и для сбора данных о степени полученного удовольствия, но эксперимент был построен таким образом, что подозрительный испытуемый вполне мог увидеть связь между этими людьми. Розенберг, наоборот, разработал детально продуманное, хотя и правдоподобное, объяснение независимости той части эксперимента, что должна порождать диссонанс, и последующей части, которая нацелена на отражение эффекта, который этим диссонансом создается. Эти две части не просто проводились разными людьми, но и в разных зданиях, в разных филиалах института. Поэтому маловероятно, что какие-то из полученных результатов, подобные тем, что получили Коэн и Фестингер с Карлсмитом, можно было бы объяснить воздействием страха оценивания или гнева по отношению к экспериментатору с той же легкостью, как и попытками снизить диссонанс. Но, используя это улучшенное построение эксперимента, Розенберг получил результаты, прямо противоположные тем, которые можно было бы ожидать исходя из теории диссонанса. Как видно из средних (М), представленных в таблице 5.6, он обнаружил, что чем выше вознаграждение, тем сильнее изменяется отношение испытуемого в сторону отношения, выраженного в эссе, которое испытуемого просили писать в противоречии со своим первоначальным отношением. Другими словами, чем больше ты получаешь денег за написание эссе, расходящегося с твоими взглядами, тем больше это действие изменит твое отношение. Этот результат кажется более очевидным, чем тот, что прогнозируется исходя из теории диссонанса и ставит под сомнение предыдущие результаты, полученные Фестингером с Карлсмитом и Коэном. Таблица 5.6 Групповые средние и различия между группами
Примечание. Общие различия между группами оценивались с помощью критерия Круска-ла-Уоллиса – Н = 17,89, р < 0,001. * Оценивались по z-критерию Манна-Уитни для распределений с одним конечным участком. Сост. по: Розенберг М.Д. Когда диссонанс не удается: об исключении влияния страха оценивания на измерение отношения // J. Abnorm. Soc. Psychol., 1965. Вопрос, который возникает в связи с описанными выше исследованиями, заключается в том, были ли попытки снизить диссонанс или осторожность и негодование, вызванные недоверием испытуемых. Существует и другая группа исследований диссонанса, в которых также критиковались Чапанис и Чапанис, но в несколько иной манере. Возьмем в качестве примера одно из исследований (Aronson and Mills, 1959) этой группы. Студентки колледжа добровольно согласились принять участие в серии групповых дискуссий по вопросам психологии пола. В ходе предварительного собеседования некоторым девушкам сказали, что они должны пройти тест на стеснительность, чтобы выяснить, достаточно ли они упорны, чтобы выдержать групповую дискуссию. Девушкам из этой "сильно смущаемой" группы пришлось в присутствии мужчины-экспериментатора зачитывать вслух живые описания сексуальной деятельности и список неприличных сексуально окрашенных слов. Девушки из другой группы, названной "среднесмущаемой", читали умеренно сексуальный текст. Всем девушкам, принявшим участие в эксперименте, сказали, что они успешно прошли тест на стеснительность. После этого каждая испытуемая прослушала запись групповой дискуссии, о которой было сказано, что это спонтанная дискуссия, похожая на ту, в которой ей, возможно, придется принять участие. На самом деле записанная дискуссия была тщательно спланирована и разыграна экспериментаторами. Она была запланирована как скучное и банальное обсуждение сексуального поведения животных. И наконец, в эксперименте участвовала и контрольная группа, члены которой прослушали запись поддельной дискуссии, но не прошли перед этим тест на стеснительность. Затем испытуемые всех групп оценивали эту записанную на пленке дискуссию, ее участников, а также свою заинтересованность в участии в будущих дискуссиях. Результаты показали, что оценки, сделанные испытуемыми из "сильно смущаемой" группы, в среднем были выше оценок испытуемых из двух других групп. По мнению Аронсона и Миллса, эти результаты показывают, что чем болезненнее было начало, тем в большей степени потом испытуемые полюбят группу. Успешно пройдя жесткий тест на стеснительность, девушки прошли через болезненный опыт, чтобы заслужить право принять участие в последующей групповой дискуссии, которая, однако, оказалась настолько скучной и неинтересной, что они должны были осознать, что первоначальная процедура этого не стоила. Это породило диссонанс, который был снижен за счет того, что групповую дискуссию оценили более интересной, чем она в действительности была. Критикуя этот эксперимент и сделанные выводы, Чапанис и Чапанис (1964) пишут: "Возможно, все это и так, но, чтобы принять объяснение авторов, мы должны быть уверены, что у девушек действительно возникли именно эти, а не другие противоречивые когнитивные элементы. Например, мы должны быть уверены, что они не почувствовали облегчения, когда выяснилось, что групповая дискуссия вызывает скуку, а не смущение, что успешное прохождение трудного теста (теста на стеснительность) не изменило их оценку задания, что сексуально окрашенные тексты не послужили источником удовольствия или ожидания получения удовольствия в будущем и что групповая дискуссия была настолько скучной, что девушки действительно пожалели, если бы им пришлось принять в ней участие. Первые три условия нельзя подвергнуть прямой проверке, хотя другие экспериментальные данные позволяют предположить, что их воздействием нельзя пренебрегать. Но для проверки значимости четвертого фактора мы располагаем данными контрольной группы, которые показывают, что на самом деле групповая дискуссия была скорее интересной, чем нет (она получила среднюю оценку 10 балов при шкале от 0 до 15). Поэтому трудно поверить, что девушки пожалели об участии. Итак, подведем итог: поскольку модель этого эксперимента не исключает возможности того, что приятные когнитивные элементы возникли в результате произошедшей в ходе исследования последовательности событий, и поскольку, кроме этого, существование "болезненных" когнитивных элементов не было доказано, мы не можем принять интерпретацию авторов без серьезных оговорок". Эти критики продолжают свои рассуждения, предположив, что, если что-то и есть в представлении о том, что жесткое начало повышает степень привязанности к группе, это связано с чувством высоких достижений. "Чем суровее испытание, тем сильнее приятное переживание успеха от преодоления трудности. Нет необходимости привлекать побуждение, вызванное диссонансом, если принцип удовольствия может успешно объяснить полученные результаты" (Chapanis and Chapanis, 1964). Критики показывают, что сложности исследования Аронсона и Миллса содержатся и в других работах, посвященных исследованию диссонанса (например, Cohen, 1959). Специальный термин для обозначенной выше проблемы – смешение переменных. Другими словами, результаты могли быть вызваны либо попытками снизить диссонанс, либо воздействием на поведение какого-то рода облегчения. Две переменные перекрываются или смешиваются в результате эксперимента. Очевидно, что важнейшая цель любого эксперимента – это избежать смешения. В естественных ситуациях смешение возникает часто, но общая цель эксперимента состоит в том, чтобы улучшить эту естественную ситуацию в том смысле, чтобы сделать постоянными или нейтрализовать все возможные факторы, кроме одного. Это имеет место в экспериментальной группе, так что, сравнивая результаты в этой группе с поведением контрольной группы, можно оценить причинное влияние взятого в отдельности фактора. Высказывая все свои критические замечания, Чапанис и Чапанис говорят, в сущности, о том, что проведенные исследователями диссонанса эксперименты неудачны в одном или другом, поскольку все они смешивают два или более факторов. Критика смешения нацелена даже на большее число исследований, выполненных в традиции диссонанса, чем я успел пока рассмотреть. В качестве впечатляющего примера Чапанис и Чапанис описывают эксперимент, приведенный у Аронсона (1961), который замышлялся как противопоставление теории диссонанса теории подкрепления. Теория подкрепления гласит, что связанные с вознаграждением стимулы становятся привлекательными, в то время как теория диссонанса показывает, что на самом деле не связанные с вознаграждением стимулы могут стать более привлекательными, если человек затратил значительные усилия, чтобы достичь их. Чапанис и Чапанис ясно показывают, что в том, что выглядит оригинальным построением эксперимента для проверки этого предположения, смешиваются затраченные усилия со скоростью, с которой получается награда. Поэтому нельзя сделать никаких однозначных выводов об эффекте, который оказывают затраченные усилия на привлекательность стимула, ради которого совершается работа. И в других исследованиях также присутствует подобное смешение факторов (например, Yaryan and Festinger, 1961). Ситуация еще больше осложняется тем, что, когда высказаны все критические замечания относительно построения эксперимента, мы обнаруживаем множество прямо противоположных подходов к обработке полученных данных. Чапанис и Чапанис подчеркивают, что при исследовании диссонанса испытуемых часто исключают из анализа результатов, после того как манера их поведения становится уже известна экспериментатору. Это серьезная критика, так как подобные действия подрывают саму идею научной объективности. Как подчеркивают Чапанис и Чапанис, всегда можно найти оправдание исключению испытуемых, чтобы найти подтверждения своей гипотезе. Поэтому исключение всегда должно совершаться до анализа данных. Это правило не только часто нарушалось: нередко обоснования исключению испытуемых казались неубедительными для незаинтересованных наблюдателей. Например, Брем и Коэн (1959) отмечают, что "[испытуемые], которые не выбрали ту альтернативу, что изначально считалась наиболее вероятной, были исключены, поскольку давали ненадежные или необоснованные оценки". Здесь даже не объясняется, что исследователи имели в виду. Используя в качестве примера исследования Коэна, Брема и Флеминга (Cohen, Brehm and Fleming, 1958), Чапанис и Чапанис показывают, насколько внутренне противоречивы бывают причины исключения испытуемых. В исследовании Эрлиха, Гутмана, Шонбаха и Миллса (Ehrlich, Guttman, Schonbach, and Mills, 1957) той или иной причиной оправдывается исключение практически 82% первоначальной выборки! Когда исключается такая большая часть выборки, практически невозможно понять, что в действительности обозначают результаты, и естественно, невозможно узнать, к кому могут быть приложимы сделанные выводы. В других исследованиях, где количество исключенных испытуемых было ниже, тем не менее из различных групп (например, из групп с высоким диссонансом, низким диссонансом, контрольной группы) исключалось разное количество наблюдении. Чапанис и Чапанис совершенно справедливо заключают, что не в поддающемся определению количестве исследований диссонанса может в действительности идти речь всего лишь об артефактах, порожденных исключением испытуемых! Еще хуже, чем описанное выше исключение испытуемых, своеобразное перераспределение испытуемых из одной группы в другую, которое мы обнаруживаем в исследовании Равена и Фишбейна (Raven and Fishbein, 1961). Действительно, в этих исследованиях участвовали испытуемые, которые не подтверждали их прогнозы, и вместо того чтобы исключить этих испытуемых, что само по себе достаточно сомнительно, просто переводили из экспериментальной группы в контрольную. Как заключают Чапанис и Чапанис, "в процедуре исключения нет ничего хорошего, но перераспределение [испытуемых] из экспериментальной в контрольную группу, по ту сторону независимой переменной, нарушает само понятие контролируемого эксперимента". Продолжая опровергать исследования диссонанса, Чапанис и Чапанис указывают на то, что в некоторых исследованиях многие испытуемые отказывались от участия в эксперименте, как только узнавали, что им предстоит обманывать других или писать что-то, во что они не верили, причем таких испытуемых было настолько много, что не принимать их во внимание, делая какие-то выводы, – значит приходить к неверному заключению. Если человек отказывается участвовать, значит, его поведение нельзя объяснить с позиций теории диссонанса, а тем не менее в выводимых заключениях никак не оговаривается, поведение какой части испытуемых можно достоверно объяснить на основе результатов исследований. Вслед за этими замечаниями Чапанис и Чапанис заканчивают свой обзор разделом, посвященным не адекватному применению статистических методов анализа полученных данных, что вновь может быть отнесено ко многим исследованиям, выполненным в традиции диссонанса. К каким же выводам можно прийти относительно этой группы исследований, которые, как полагалось, должны доказывать, что когнитивный диссонанс всегда неприятен и избегается? Ну, прежде всего необходимо отметить, что исследователи этой области так хотели показать, как их прогнозы отличаются от прогнозов более знакомых и конкурентоспособных теорий, и так старались приложить свое понятие диссонанса к сложным и значимым явлениям социальной жизни, что построение их экспериментов отличалось досконально разработанными инструкциями и запутанными взаимоотношениями между испытуемым и экспериментатором. Такие сложные модели эксперимента практически неизбежно приводят к смешению определенных переменных и необходимости исключать некоторых испытуемых. Но в исследованиях диссонанса так много этого смешения и исключений, что практически невозможно наверняка заключить, что результаты проясняют эффекты диссонанса и только диссонанса. Может быть, недостатки, связанные со смешением и исключением, возможно исправить. Если будет поменьше воодушевления и рвения, возможно, появятся более простые и правдоподобные модели эксперимента, что позволит лучше проверить теорию диссонанса. Даже если это и так, пока такое исследование не состоялось, мы можем сказать, что еще не доказано, что диссонанс всегда неприятен и избегается. Но, возможно, все еще хуже. Как представляется, Чапанис и Чапанис (1964, с. 20-21) убеждены, что сама теория диссонанса – это колоссальное упрощение, поэтому смешение переменных и исключение испытуемых неизбежно! Свой обзор они завершают следующим утверждением: "Магическая привлекательность теории Фестингера основана на ее поразительной простоте как в формулировке, так и в приложении. Но в нашем обзоре мы видели, что такая простота обманчива; по сути дела, под ней зачастую скрывается большое количество смешанных переменных. Естественно, тщательное построение эксперимента может многое решить для выяснения этого смешения переменных. Тем не менее все еще остается одна сложность, более фундаментальная, чем эта. В общем интерпретация социальной ситуации с позиций теории когнитивного диссонанса обозначает, что все значимые социальные факторы могут быть сведены в два простых утверждения. Если точнее, Фестингер открыто не заявляет, что интерпретация с позиций теории диссонанса работает только для двух различных утверждений; но это очевидно, потому что практически он действительно вводит такое ограничение, что и обеспечило этой теории такой радушный прием. Это подводит нас к сути проблемы: разве действительно возможно свести все ключевые аспекты сложной социальной ситуации всего лишь к двум фразам? Неохотно мы вынуждены ответить "нет". Свести описание сложнейших социальных ситуаций к двум, и всего лишь к двум, простым противоречивым утверждениям – значит подняться на такой уровень абстрагирования, когда эта модель больше не имеет никакого сходства с реальностью. В действительности экспериментатор в итоге получает такой выхолощенный прогнозирующий механизм, что волей-неволей ему приходится прибегать к множеству специальных гипотез для объяснения неожиданных результатов. Теперь мы видим, что самая привлекательная черта теории когнитивного диссонанса – ее простота – оказывается на самом деле обреченной на провал ограниченностью". Следующий шаг, который нам необходимо сделать при рассмотрении этого вопроса, – проанализировать данные, собранные различными учеными в попытке доказать, что изменение, новизна и сложность стимуляции нужны человеку и он к ним стремится. Если эти данные убедительны, тогда мы сможем сказать, что когнитивный диссонанс не может всегда быть неприятен и избегаться. Это так, потому что разнообразие неизбежно влечет за собой диссонанс, поскольку такие аспекты разнообразия, как новизна и неожиданность, нужно определить как некое ощущаемое различие между некоторой совокупностью представлений или ожиданий, с одной стороны, и некоторой совокупностью образов восприятия текущих событий – с другой. В исследованиях разнообразия отмечаются, по существу, три момента: разнообразие 1) необходимо для успешного развития и жизнедеятельности взрослого, 2) к нему стремятся и 3) оно приятно, по крайней мере до определенных пределов. Фиске и Мадди (1961) свели воедино данные исследований в различных областях психологии и физиологии в поддержку этих положений, и поэтому в последующем обсуждении мы во многом будем опираться на сделанные ими выводы. Но другие психологи (например, Duffy, 1963; Berlyne, 1960) также сделали доступными обзоры того, что теперь представляет собой большое количество научной литературы. Поиск по сайту: |
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Студалл.Орг (0.008 сек.) |