Глава 1. Только что обвенчанная с Хью Кэботом Розамунда Болтон, совсем еще дитя, молча смотрела вслед уезжавшим

Только что обвенчанная с Хью Кэботом Розамунда Болтон, совсем еще дитя, молча смотрела вслед уезжавшим. Когда наконец дядя и его жена скрылись из виду, она повернулась к мужу и тихо осведомилась:

– Они убрались насовсем, сэр? Мой дядюшка всегда вел себя так, словно не я, а он – хозяин этого дома.

– Значит, ты это тоже поняла? – удивленно откликнулся Хью. Интересно, что еще она успела сообразить? Бедный ягненочек. Ее жизнь легкой не назовешь.

– Я, – наследница Фрайарсгейта, – просто, но гордо ответила она, – дядя Эдмунд говорит, что я – знатная добыча. Поэтому мой дядя Генри так стремится наложить лапы на мое имущество. Он вернется?

– Пока что вряд ли. Но я уверен, что он приедет посмотреть, как у тебя обстоят дела.

– Вернее, для, того, чтобы проверить, насколько процветает хозяйство, – проницательно заметила девочка.

Хью сжал ее руку.

– Давай пойдем в дом, Розамунда. Ветер сегодня холодный: знак того, что зима не за горами.

Они вместе возвратились в дом и уселись в маленьком зале у теплого огня.

– Значит, теперь вы мой супруг, – серьезно заметила Розамунда. Хью увидел, что ее маленькие ножки не достают до пола.

– Именно, – согласился он, лукаво поблескивая глазами и гадая, куда она клонит.

– И сколько же жен у вас было до меня, сэр? – полюбопытствовала она.

– Ни одной, – заверил он с легкой улыбкой, осветившей его угловатые черты.

– Почему? – допытывалась девочка, гладя большую серую гончую, сидевшую у ее кресла.

– У меня не было средств содержать жену, – пояснил Хью. – Я был младшим сыном у отца. Он умер еще до моего рождения. Бедняга тоже был младшим сыном, во всем зависевшим от своей семьи. Давным‑давно мне пришлось сделать своей кузине Агнес огромное одолжение: по крайней мере тогда я так считал. Убедил ее брата отдать ей маленькое поместье Оттерли, после чего она сразу превратилась в желанную невесту для твоего дяди Генри. Агнес – девушка некрасивая и не имеющая призвания к монастырской жизни. Ей нужно было что‑то такое, что выделило бы ее среди остальных девиц брачного возраста со скромным состоянием. Уговорив Роберта Линдси, дав ему понять, что женщина с приданым имеет больше возможностей найти мужа, я оказал Агнес немалую услугу.

– У меня тоже больше возможностей найти мужа, чем у остальных, – проницательно объявила Розамунда.

– Совершенно верно, – сказал Хью со смешком. – Для такой малышки ты на редкость сообразительна.

– Священник говорит, что женщины – сосуд слабый и ничтожный, но, думаю, он ошибается. Женщины могут быть не только умными, но и сильными, – откровенно призналась Розамунда.

– Это ты сама придумала? – удивился он. Что за поразительное дитя досталось ему в жены!

Она ответила испуганным взглядом и забилась поглубже в кресло.

– Вы побьете меня за мои мысли, сэр? – пролепетала она.

Хью озабоченно свел брови. Неожиданный вопрос глубоко его встревожил.

– Почему ты так считаешь, девочка? – тихо пробормотал он.

– Я вела себя очень дерзко. Тетя твердит, что женщина не должна быть чересчур откровенной или смелой. Это вызывает недовольство мужчин и навлекает на женщин побои и наказания.

– Дядя тебя бил? – догадался Хью.

Девочка молча кивнула.

– Ну а я не стану, – заверил он. Добрые голубые глаза встретились с испуганными янтарными. – Наоборот, я жду, что ты будешь чистосердечной и открытой в разговорах со мной. Когда люди таятся друг от друга, между ними возникают глупые недоразумения. Я многому могу научить тебя, если захочешь стать настоящей хозяйкой Фрайарсгейта. Не знаю, сколько смогу пробыть рядом с тобой, ибо я уже немолод. Но если собираешься стать хозяйкой собственной судьбы и не намерена терпеть чью‑либо власть, должна прилежно усваивать все мои уроки, иначе Генри Болтон снова явится, чтобы завладеть твоими богатствами.

Он заметил в ее взгляде искорку интереса, но она быстро опустила ресницы и задумчиво протянула:

– Знай мой дядя, что ты собираешься восстановить меня против него, вряд ли ты стал бы моим мужем, Хью Кэбот.

Хью усмехнулся.

– Ты неверно поняла меня, Розамунда, – вкрадчиво ответил он. – Я не собираюсь ссорить тебя с родными, но, будь я твоим отцом, хотел бы, чтобы ты не зависела от семьи. Фрайарсгейт принадлежит тебе, а не им, девочка. Знаешь мой фамильный девиз?

Розамунда покачала головой.

– «Tracez votre chemin». Это означает: «Сам прокладывай себе путь», – объяснил он.

Розамунда кивнула.

– Пожалуйста, Хью, живи подольше, чтобы я "смогла сама выбрать себе мужа, – попросила она, весело блестя глазами. Хью громко рассмеялся и сам удивился себе. Как давно он не хохотал так искренне, без всякой злобы или обиды!

– Постараюсь, Розамунда, – пообещал он.

– Сколько тебе лет? – выпалила она.

– Сегодня двадцатый день октября. В девятый день ноября мне исполнится шестьдесят. Я очень стар, Розамунда.

– И вправду, – серьезно согласилась она.

Не в силах сдержаться, Хью снова хмыкнул.

– Мы будем друзьями, девочка, – объявил он и, упав на колени, взял ее руку.

– Клянусь тебе в день нашей свадьбы, Розамунда, что, пока живу, превыше всего буду ставить интересы твои и Фрайарсгейта.

И с этими словами он поцеловал маленькие пальчики.

– Может, я тебе и поверю, – сказала Розамунда, отнимая руку, но тут же лукаво улыбнулась. – Я рада, что дядя выбрал именно тебя, Хью Кэбот, хотя, думаю, он вряд ли это сделал бы, знай твое истинное лицо и мятежные мысли.

И никакая тетка не смогла бы его уговорить!

– Моя жена‑дитя, – обратился к ней Хью, – подозреваю, что у тебя имеется склонность к интригам. Весьма интересное свойство для столь молодой особы.

Он встал и снова устроился в кресле.

– Я не знаю, что такое интрига. Это хорошая вещь? – допытывалась Розамунда.

– Иногда. Я всему научу тебя, – заверил он. – Тебе понадобится немало ума и сообразительности, когда я уйду и не смогу больше тебя защищать. Твой дядя – не единственный, кто мечтает заполучить Фрайарсгейт. Вполне возможно, найдется человек сильнее и опаснее Генри Болтона.

У тебя хорошая голова, девочка. Тебе просто необходимы мои наставления, чтобы выжить и уцелеть в этой схватке.

Вот так началась их супружеская жизнь. Хью быстро полюбил малышку, всячески ее лелеял и баловал, как дочь, которой он никогда не имел. Розамунда отвечала ему тем же. Он заменил ей дедушку, и отныне они стали неразлучны. На следующий день после свадьбы оба отправились объезжать имение: Хью на крепком гнедом мерине, а Розамунда – на снежно‑белом пони с черными гривой и хвостом. Хью был поистине потрясен, обнаружив, как много знает девочка о своих владениях. Она очень гордилась Фрайарсгейтом и показала мужу зеленые луга, по которым бродили овцы, и плодородные пастбища, где коровы щипали траву под осенним небом.

– Дядя делился с тобой знаниями? – расспрашивал он.

– Никогда, – вздохнула Розамунда. – Для Генри Болтона я всего лишь собственность, которой следует управлять, чтобы он, в свою очередь, мог заполучить Фрайарсгейт.

– Откуда же тебе все так хорошо известно? – удивился он.

– У моего деда было четверо сыновей, – начала девочка. – Отец родился третьим, но первые два были незаконными и появились на свет до женитьбы деда. Дядя Генри – самый младший. А старший – дядя Эдмунд. Мой дед любил всех детей, но больше всего – Эдмунда и Ричарда. Дядя Генри родился, когда моему отцу исполнилось пять. Говорят, что дед не делал различия между сыновьями, кроме разве того, что именно мой отец был объявлен законным наследником. Эдмунду и Ричарду даже позволили носить фамильное имя. Дядя Генри ненавидит их, особенно Эдмунда, потому что дедушка любил его больше всех.

Дед отдал Ричарда церкви, чтобы искупить свои грехи.

Он стал монахом в аббатстве Святого Катберта, что неподалеку от Фрайарсгейта. Эдмунда дед сделал своим управителем, когда тот вырос, а старый управитель умер. Дядя Генри не посмел выгнать старшего брата, ибо Эдмунд слишком много знает о Фрайарсгейте. Конечно, Эдмунд держится подальше от Генри, но и он, и Мейбл многое мне объясняли.

– Мейбл? Кто это?

Еще одно новое имя.

– Моя нянюшка, – объяснила Розамунда, – и жена Эдмунда. Она – единственная мать, которую я знала. Свою я почти не помню, хотя, говорят, она была милой и доброй, но так и не окрепла после того, как родила меня.

– Я хотел бы познакомиться с Мейбл и Эдмундом, – решил Хью.

– Тогда едем к их дому, – согласилась Розамунда. – Они тебе понравятся.

Теперь Хью Кэбот понял вторую причину, по которой Генри Болтон выбрал его в мужья Розамунде. Очевидно, ему не терпелось позлить Эдмунда. О нет, он не сместил старшего брата с должности грубо и открыто, просто теперь тому ничего не останется, кроме как отступить. Что же, Хью придется как можно скорее навести мосты, если он не хочет открытой ссоры. Ничто не должно отвлекать его от цели: заботы о безопасности Розамунды и Фрайарсгейта. Если Эдмунд Болтон именно таков, каким его считает Розамунда, Хью наверняка с ним поладит.

Они добрались до каменного коттеджа, расположенного на склоне уединенного холма, выходившего на маленькое озеро. С первого взгляда было видно, что домик содержится в порядке: ни одной поломанной черепицы на крыше, свежая побелка, крепкие ставни. Под окном стояла старая, много повидавшая скамья. Из трубы поднималась узкая лента серого дыма. У двери цвели поздние розы.

Спрыгнув с лошади, Хью поднял Розамунду и поставил на землю. Девочка поспешила в коттедж, выкрикивая на ходу:

– Эдмунд! Мейбл! Мой муж захотел познакомиться с вами!

Хью, нагнув голову под притолокой, вошел в дом и оказался в уютной комнате, где в камине весело плясало пламя. Вперед выступил мужчина среднего роста с загорелым, обветренным лицом человека, проводящего весь день на свежем воздухе. Янтарные глаза светились любопытством.

– Добро пожаловать, милорд. Мейбл, иди познакомься с новым хозяином.

Он подвел к гостям свою пухленькую женушку, маленькую женщину неопределенных лет с проницательными серыми глазами. Она внимательно оглядела Хью и, очевидно, удовлетворившись осмотром, почтительно присела.

– Рада видеть вас, сэр.

– Могу я предложить вам сидра, милорд? – вежливо Осведомился Эдмунд.

– С удовольствием, – согласился Хью. – Мы целый день скакали верхом, объезжая владения моей жены.

– И мое дитя кусочка во рту не имело с самого утра? – возмутилась Мейбл. – Безобразие!

– Я не голодна, – хихикнула Розамунда. – Я впервые за много недель вышла из дома! Ты же знаешь, Мейбл, дядя Генри глаз с меня не спускал и разрешал отлучаться разве только для того, чтобы облегчиться и поспать. До чего же чудесной получилась прогулка!

– И все же Мейбл права, жена, – спокойно вмешался Хью. – Я, как и ты, наслаждался прекрасным днем, но ты растешь и нуждаешься в подкреплении. – Он повернулся к хозяевам:

– Кстати, я просто Хью Кэбот.., и буду рад, если вы станете обращаться ко мне по имени, данному мне при крещении, Эдмунд и Мейбл Болтон, – Да, когда мы наедине, – согласился Эдмунд, – но в присутствии слуг мы должны соблюдать общепринятые правила. Что ни говори, а ваша жена – хозяйка Фрайарсгейта.

Эдмунд приятно удивился тону и мягким манерам Хью.

Не таким он ожидал увидеть мужа Розамунды!

– Садитесь! – пригласила Мейбл. – Я покормлю вас, Она захлопотала, вынув хлеб из стоявшей у огня корзины, разрезав каравай надвое и вынимая мякиш. Потом поставила корки на стол и наполнила аппетитно пахнувшим жарким из кролика с луком и морковью в густой подливе.

Также она положила на стол полированные деревянные ложки. Розамунда и Хью должны были есть из одной корки.

Эдмунд принес оловянные кубки с сидром.

К своему удивлению, Розамунда обнаружила, что очень голодна. Она ела быстро, жадно, то и дело засовывая в рот куски каравая.

Мейбл исподтишка наблюдала за ними, отмечая, что Хью Кэбот заботится о ребенке, позволяя девочке есть вволю, а сам только делает вид, что тянется к жаркому. Лишь когда Розамунда насытилась, он стал энергично орудовать ложкой.

«Ну и ну, – заметила про себя Мейбл. – Интересно, ничего не скажешь».

Но она еще не была готова поверить, будто Генри Болтон сделал племяннице добро, выбрав ей в мужья этого старика. Все же Розамунда, кажется, полюбила этого человека. Обычно она не слишком привечает незнакомых людей, особенно имеющих отношение к ее жадному дяде.

– Клянусь, Мейбл, это лучшее кроличье жаркое, которое я едал в жизни! – объявил Хью, отдуваясь и с довольным вздохом отодвигаясь от стола.

– Она хорошо готовит, моя Мейбл, – с улыбкой подтвердил Эдмунд. – Еще сидра, Хью?

– Нет, не стоит. Нам нужно скоро уезжать, если хотим засветло добраться до дома.

– Да, зима на носу, и с каждым днем темнеет все раньше, – кивнул Эдмунд.

– Однако прежде чем уйти, я хочу, чтобы между нами не осталось неясностей, – объявил Хью. – Генри Болтон задумал нас поссорить, но я этого не допущу. Много лет я служил управителем у брата Агнес Болтон. Меня попросили обучить его младшего сына всему, что я знаю, что и было сделано. Парню предстояло занять мое место. Узнав об этом, Агнес предложила мне стать мужем Розамунды, чтобы защитить интересы ее мужа во Фрайарсгейте.

– У Генри Болтона не было интересов во Фрайарсгейте! – рассердился Эдмунд.

– Согласен, – поспешно кивнул Хью. – Фрайарсгейт принадлежит Розамунде, а после нее – ее наследникам, но Генри пошел на хитрость, попытавшись заменить вас и выдав Розамунду за меня. Фрайарсгейт не нуждается в двух управителях. Насколько я знаю, меня попросили жениться на девочке. Ничего больше. Хотя Генри рассчитывает, что я вытесню вас с должности, предназначенной вам отцом, этого не будет.

– И как же вы поступите? – осторожно осведомился Эдмунд.

– Научу Розамунду читать, писать и вести счета, чтобы, когда нас обоих не окажется рядом, она знала, что делать.

Насколько я понял, священник не пытался ее учить. Он показался мне человеком не очень умным и довольно невежественным.

– Генри Болтон убежден, что женщине грамота ни к чему. Достаточно уметь вести дом. Он считает, что племяннице лучше всего знать обязанности жены и хозяйки: уметь варить мыло, делать заготовки, солить рыбу, – пояснил Эдмунд.

– А как считаешь ты? – допрашивал Хью.

– Думаю, ей не помешает и грамота, но старый отец Бернард сам не силен в письме и чтении, не говоря уже о счете. Выучил службы на слух и никак не может считаться образованным человеком. Черт, да он старше тебя, Хью Кэбот, и последнее время с головой у него не все ладно.

Хью сердечно рассмеялся.

– В таком случае договорились, Эдмунд. Ты будешь по‑прежнему управлять поместьем, а я стану обучать свою жену.

– Но мы будем встречаться регулярно, – добавил Эдмунд. – Ты должен знать все дела поместья, дабы Генри не сомневался в том, что именно ты управляешь Фрайарсгейтом. И лучше будет, если ты станешь вершить суд, как полагается, каждые три месяца. Для всех посторонних именно ты отныне – господин Фрайарсгейта.

– Надеюсь достойно играть свою роль, – кивнул Хью.

– Пока вы двое строите планы, бедный ребенок заснул, – резко вмешалась Мейбл. – Поезжайте домой вместе со своей женушкой, Хью Кэбот, прежде чем стемнеет, а то еще заблудитесь в здешних пустошах. В округе рыщут разбойники, ибо шотландская граница совсем недалеко отсюда.

– Вы часто подвергаетесь набегам? – спросил Хью.

– Обычно здесь у нас безопасно, – сухо заверила Мейбл, – если только королям и могущественным лордам не придет в голову сцепиться. Тогда больше всего страдают бедные и обездоленные. Иногда шотландцы угоняют скот и овец, но по большей части нас оставляют в покое.

– Интересно, почему бы это? – удивился Хью.

– Причина в наших холмах, – вмешался Эдмунд. Те, что вокруг Фрайарсгейта, – очень крутые, через них трудно угнать стадо или хотя бы несколько животных. Для того чтобы шотландцы по‑настоящему ополчились на нас, нужен очень серьезный повод вроде открытой распри.

– А кто из приграничных лордов живет ближе всего к Фрайарсгейту? – допытывался Хью.

– Хепберн из Клевенз‑Карна, – ответил Эдмунд. – Я встречался с ним однажды, когда он приезжал на ярмарку скота со своими сыновьями. Возможно, он уже умер и один из сыновей унаследовал все, хотя не знаю, который именно.

Шотландцы – люди склочные, и сыновья, вне всякого сомнения, передрались из‑за отцовских владений.

– Верно, – согласился Хью, – чего и ждать от шотландцев! Они почти все дикари.

Он поднялся и посмотрел на сонно клевавшую носом Розамунду.

– Эдмунд, подними девочку. Я повезу ее на своем мерине и поведу пони в поводу.

– Нет, я поеду тоже, – запротестовала Мейбл. – Нужно же кому‑то присмотреть за девочкой!

– Тогда едем, – сказал Хью, открывая дверь. Солнце только начинало садиться. Хью вскочил в седло, взял спящую девочку у Эдмунда и осторожно пристроил ее голову на сгибе своей руки, удерживая другой поводья.

Из дома поспешно вышла Мейбл, кутаясь в плащ, и с помощью мужа уселась на белого пони.

– Я готова. Постарайся оставить дом чистым, Эдмунд Болтон, когда поедешь завтра за мной.

– Обязательно, дорогая, – заверил он с легкой улыбкой и шлепнул пони по крупу. Животное проворно побежало вперед. Глядя вслед отъезжавшим, Эдмунд думал о том, что его племянница наконец получила оружие, которым может сражаться с Генри Болтоном. Если, разумеется, Хью Кэбот именно таков, каким кажется. Но Эдмунду понравился новый хозяин. Он сердцем чувствовал, что тот – человек хороший.

Эдмунд язвительно хмыкнул. Вот опростоволосился младший брат! Вообразил, будто выбрал племяннице слабого, выжившего из ума старика! Что‑то будет теперь?..

Генри всегда был самодовольным, злобным, но недалеким человеком. Эдмунд знал, куда он метит, и его намерения были так же прозрачны, как осколок стекла. Генри выдал Розамунду замуж только потому, что девочка слишком мала, чтобы выполнять супружеские обязанности и рожать детей. К тому же Хью Кэбот стар для подобных вещей. Однако теперь хозяйка Фрайарсгейта стала замужней женщиной, недоступной для хищных охотников за богатством, которые стремились бы жениться на ней, невзирая на желания Генри. Тот хотел получить имение для своих будущих наследников. Если ребенок, которого носит Агнес, окажется сыном, Генри, вне всякого сомнения, попробует выдать за него Розамунду, не дожидаясь, когда этого ребенка отлучат от материнской груди. И не важно, что невеста старше жениха. Подобные вещи были обычными для тех браков, где речь шла о богатых владениях.

Но если Хью Кэбот окажется таким честным человеком, каким его считает Эдмунд, Розамунда навеки избавится от своего дядюшки Генри, который скорее всего перехитрил сам себя.

Эдмунд дождался, пока всадники исчезнут за ближайшим холмом, прежде чем повернуться и войти в дом, чтобы начать уборку. Утром он вернется к своим обязанностям управителя.

Он и Хью вместе научат Розамунду всему, что она должна знать. Девочка станет достойной хозяйкой Фрайарсгейта, когда их больше не будет рядом, чтобы вести ее дела.

Фрайарсгейт, бывший местом недовольств и ссор при Генри Болтоне, сейчас снова стал уютным уголком, где царили счастье и радость, совсем как при родителях Розамунды. Вечером, в канун Дня всех святых, на склонах холмов зажглись костры. В парадном зале Фрайарсгейта на стол водрузили высокий канделябр. Стены украсили гирляндами зелени. Главным блюдом пиршества был сладкий яблочный пудинг, который разделили между сидевшими за высоким столом. В пудинге были запечены два кольца, две монеты и два мраморных шарика.

– У меня монетка! – взволнованно вскричала Розамунда, со смехом выуживая пенни из ложки.

– И у меня тоже, – фыркнул Хью. – Значит, жена, как гласит поверье, мы разбогатеем. Впрочем, у меня уже есть богатство – это ты!

– А что ты получил, Эдмунд? – спросила девочка.

– Ничего, – со смехом признался тот.

– Но это означает, что твоя жизнь будет полна неопределенности, – разочарованно протянула Розамунда, запуская ложку в общее блюдо. – Я найду тебе кольцо!

– Но он уже женат на мне, – напомнила Мейбл. – Оставь кольца судомойкам, которые доедят все, что останется на столе, моя юная леди.

– А тебе что‑нибудь попалось? – не унималась девочка.

– Шарик, – вздохнула Мейбл.

– Нет‑нет! – охнула Розамунда. – Это означает, что твоя жизнь будет одинокой!

– Но она уже не одинока, – отмахнулась няня. – У меня есть ты и мой Эдмунд. И все эти поверья – чистая глупость!

Розамунда в сопровождении мужа вышла из зала во двор, чтобы раздать хрустящие яблочки из плетеной ивовой корзины своим арендаторам, собравшимся вокруг огня. Яблоки в это время года считались добрым знаком и принимались с поклонами, приседаниями и благодарностью от обитателей Фрайарсгейта.

Настал День всех святых, и в домах жителей поместья устроили праздничные обеды в честь святых, известных и неизвестных. Второго ноября праздновали День всех душ.

Дети Фрайарсгейта ходили по домам, от двери к двери, и хозяева награждали их соул‑кейкс – маленькими овсяными печеньями с кусочками яблок. На девятый день ноября Розамунда сделала сюрприз мужу, устроив пир в честь дня его рождения. Она также подарила ему серебряную заколку, украшенную черным агатом, принадлежавшую ее отцу и деду.

– Надеюсь, вам она понравится, сэр, – сказала девочка.

Хью молча смотрел на заколку, покоившуюся в гнездышке из тонкой голубой шерстяной ткани. За всю свою жизнь, за все шестьдесят лет он ни разу не получал подарков. Наконец он поднял на жену полные слез глаза.

– Понимаешь, Розамунда, – с трудом выдавил он, – мне никогда еще не дарили столь красивой вещи.

Он нагнулся и поцеловал розовую щечку.

– Спасибо, жена.

– О, я так рада, что тебе понравилось! – воскликнула она. – Мейбл так и говорила! Это для твоего плаща, Хью!

До чего же чудесно выглядит!

Два дня спустя они отпраздновали День святого Мартина жареным гусем. Двадцать пятого ноября пекли печенье Кэтрин в форме крохотных колес и подавали в специальных чашах «овечью шерсть» – пенистый напиток в честь Дня святой Екатерины, а потом в зале устроили танцы.

Первого декабря начался рождественский сезон. Это было самое счастливое время в жизни Розамунды. От дяди Генри известий не получали, так что спокойствие ничем не нарушалось. В очаге парадного зала горело огромное рождественское полено. По залу были развешаны остролист и омела. Всю Двенадцатую ночь горели двенадцать канделябров, а за каждым обедом подавали по двенадцать блюд. Дети ходили по домам с пением рождественских песен; готовились, пеклись и поедались горы сластей: пшеничная каша на молоке с сахаром и корицей, пироги с медом, изюмом, миндалем, пудинги, но особенно Розамунда любила рождественских куколок из имбирного теста. В качестве подарка арендаторам она объявила о разрешении охотиться на кроликов каждую субботу в продолжение зимних месяцев. И поскольку урожай выдался обильным и каменные житницы были полны, она могла легко прокормить обитателей Фрайарсгейта в холодную погоду. В погребах хранились корзины с луком, яблоками и грушами. Морковь и свекла свисали с потолочных балок.

На пятое января пришелся последний день рождественских праздников, известный как Двенадцатая ночь.

В зале супругов развлекали шесть танцоров, жителей деревни, одетых быками, с рогами и колокольчиками. Когда они закончили танец, Розамунда выбрала из них «лучшую скотинку» и, смеясь, надела на рог твердую овсяную лепешку в форме пончика. «Лучшая скотинка» попыталась стряхнуть награду, пока Розамунда и Хью горячо спорили о том, упадет ли лепешка впереди или позади танцора.

Наконец лепешка слетела с рога и упала на стол перед молодой хозяйкой Фрайарсгейта. Розамунда разразилась смехом и захлопала в ладоши, громкими криками приветствуя танцоров.

Обед закончился, когда владельцы Фрайарсгейта взяли кубки и вышли в прохладную ясную ночь. В темном небе сверкали звезды, серебристые, голубые и красные. Перед домом стоял большой узловатый дуб. Говорили, что он рос здесь еще двести лет назад, до постройки дома, В кубках пенился сидр, и в каждом плавало по три маленьких кусочка печенья с тмином. Розамунда и Хью приветствовали древнее дерево, и каждый съел по кусочку печенья, предложив остальные два дубу. Потом супруги обошли исполина под пение древней мелодии и вылили остаток сидра на причудливо сплетенные корни, пробившиеся на поверхность твердой земли.

– Лучшей Двенадцатой ночи у меня еще не было! – счастливо объявила Розамунда.

– Да, – согласился Хью, возвращаясь в дом со своей молодой женой. – И у меня тоже, девочка.

Теперь зима полностью вступила в свои права. Розамунда прилежно училась читать и писать. Хью сам с бесконечным терпением наставлял ее, выводя буквы кусочком уголька на клочке пергамента. К его удивлению, девочка оказалась левшой, что в те времена считалось совершенно необычным. Следуя его подсказкам, она старательно копировала буквы раз за разом и громко повторяла название каждой. Розамунда крайне серьезно относилась к занятиям и стала быстро делать успехи. Уже через месяц знала наизусть весь алфавит и тщательно выписывала каждую букву. Далее Хью научил ее писать свое имя. И, впервые увидев плоды рук своих, Розамунда зачарованно уставилась на аккуратные завитушки, глядевшие на нее с потертого пергамента. После этого дело пошло еще скорее. К концу зимы девочка начала читать.

– Боюсь, она превзойдет меня! – шутливо жаловался Хью Эдмунду. – Уж очень умна. К лету станет читать лучше, чем ты или я.

– Тогда мы вместе обучим ее арифметике, чтобы она знала, как вести счета, – предложил Эдмунд и со смехом добавил:

– Генри вряд ли понравится такое новшество.

– Но он пока что бессилен, – возразил Хью. – Я мух Розамунды и ответствен за ее поведение и ее земли. Мы оба знаем, что он выбрал меня, поскольку хотел уберечь девочку от брачных притязаний других семейств, а сам ждет не дождется, чтобы после моей смерти обручить ее со своим сыном.

– Чем старше она становится, тем труднее будет с ней справиться, – заметил Эдмунд. – Она так похожа на отца, это заметно даже сейчас.

* * *

На полях зазеленела первая весенняя травка. Начался окот овец. Стада Розамунды увеличились также на несколько телок и двух бычков. Одного собирались оставить на племя, а другого продать. За длинные зимние месяцы арендаторы успели поправить свои дома: залатали крыши и прочистили дымоходы. Теперь настало время пахоты, а потом и посева зерновых и овощей.

В последний день апреля Хью, Эдмунд и Мейбл отпраздновали день рождения Розамунды. Девочка восхитила взрослых своей неподдельной радостью при виде подарков. От Мейбл она получила кушак зеленого шелка, вышитый золотой нитью. Дядя Эдмунд подарил племяннице переплетенную в кожу тетрадь для арифметики вместе с остро заточенным гусиным пером. А вот Хью подарил жене сшитые им самим перчатки из оленьей кожи, отделанные кроличьим мехом, и прозрачную батистовую вуаль, купленную у бродячего торговца.

Поля были засеяны и зерно дало дружные всходы, когда во Фрайарсгейт прибыл Генри Болтон, впервые с прошлой осени, и с грустью объявил о том, что его добрая жена леди Агнес разрешилась крошечной дочерью в самый праздник Святой Юлии. Ребенок находится на попечении кормилицы, поскольку леди Агнес скончалась от родильной горячки вскоре после появления на свет дочери.

Вечер он и Хью коротали в зале.

– Вижу, Розамунда в добром здравии, – заметил Генри Болтон. Племянница приветствовала его почтительно, а после ужина учтиво попросила разрешения удалиться.

– Она крепкая девочка, – кивнул Хью.

– Похоже, она тебя любит.

– Я ей вместо дедушки, – пробормотал Хью.

– Надеюсь; ты ее не избаловал? Ты часто учишь ее розгой? – допытывался Генри, пристально уставясь на старика.

– До сих пор в этом не было необходимости, – запротестовал Хью. – Она добрая и послушная малышка. Если вдруг засвоевольничает, я быстро внушу ей правила приличия. Даю тебе слово, Генри.

– Вот и хорошо, – довольно улыбнулся Генри. – Ну а ты, Хью? Надеюсь, тоже не болеешь?

Черт бы побрал Агнес! Если старик, которого он выбрал в мужья Розамунде, отправится к праотцам, Фрайарсгейт наверняка будет для него потерян!

– Ни в малейшей степени, Генри. Мое здоровье здесь поправилось, – напрямик объявил Хью, прекрасно понимая, что на уме у собеседника, и едва удерживаясь от смеха.

– Я должен снова жениться! – выпалил Генри.

– Что же, это мудро с твоей стороны, – согласился Хью.

– Брат Агнес заявляет, что я должен вернуть ему Оттерли, – признался Генри.

– Нет, он твой. Отец Агнес подарил его дочери в приданое, и она могла делать с поместьем все, что пожелает.

Передай Роберту эти мои слова, ибо именно я составлял бумаги на владение Оттерли. Поищи в ее вещах, и ты найдешь эти бумаги. У Роберта Линдси есть такие же. Он отлично знает, что Оттерли принадлежит тебе, просто решил посмотреть, нельзя ли выманить его хитростью. Я засвидетельствую правду перед любым судом. Если скажешь это шурину, сразу заткнешь ему рот.

– Спасибо! – с благодарностью выпалил Генри.

– А тебе советую после года траура искать другую жену, – жизнерадостно заключил Хью. – Моя кузина была хорошей женщиной. Будет трудно найти другую такую же.

– Я уже выбрал невесту. Пойми, нет времени скорбеть об Агнес целый год. Ты не станешь жить вечно, Хью, а ведь, сам знаешь, я хочу, чтобы мой сын женился на Розамунде.

Даст Бог, парнишка хотя бы пойдет ножками, когда это случится, – откровенно заявил Генри.

– Вот как, – промямлил Хью, не зная, то ли сердиться, то ли забавляться подобным бессердечием. Значит, по бедняжке Агнес некому будет плакать.

– Ее зовут Мейвис, она дочь фригольдера с маленьким владением, граничащим с Оттерли. Отец дает ей в приданое треть своих земель из тех, что примыкают к моим. Мы поженимся после Пасхи. Она молода и, должно быть, плодовита.

– И все же она всего лишь младшая дочь, – проницательно заметил Хью.

– Ее братец наплодил уже с полдюжины сыновей, а у отца полно детишек от любовницы. Мать Мейвис – женщина холодная. Хорошо, что дочь пошла не в нее, – хмыкнул Генри. – Я уже залез ей под юбку, а она только просила еще.

– Надеюсь, она была девственна, – подлил масла в огонь Хью. – Ты должен быть уверен, Генри, что в жилах первенца течет твоя кровь.

– Уж в этом не сомневайся, – заверил Генри. – Я сунул в нее палец перед тем, как употребить впервые, причем по требованию отца.

– Ты, конечно, привезешь невесту сюда и познакомишь с Розамундой, прежде чем наградить ребенком, – сказал Хью.

– Обязательно. А как Фрайарсгейт? Процветает?

Хью кивнул:

– Не сомневайся. В конце зимы был неплохой окот, да и много коров отелились. Хлеб поднялся дружно, да и фруктов, похоже, будет много. Год должен быть урожайным.

– Как насчет шотландцев?

– Держатся своей стороны границы, – отмахнулся Хью.

– Вот это прекрасная весть. Мне сказали, что они избегают Фрайарсгейта, потому что здешние холмы слишком круты и перегонять украденный скот почти невозможно, но с этими разбойниками никогда ни в чем нельзя быть уверенным. Так что держи ухо востро, – напыщенно посоветовал Генри.

– Обязательно, Генри. Обязательно, – пообещал Хью.

Родственник убрался на следующее утро. Розамунда пришла попрощаться с дядей. Он внимательно оглядел ее в последний раз. Ничего не скажешь, здоровая сучонка и сильно подросла. В рыжих волосах переливались золотистые отблески. Янтарные глаза вопросительно уставились на него, прежде чем ресницы скромно опустились и девочка низко присела.

– Что же, племянница, не знаю, когда снова выберу время навестить тебя, – буркнул Генри. – В следующий раз привезу твою новую тетю, договорились?

– Ты всегда желанный гость во Фрайарсгейте, дядя, – ответила Розамунда, вручая ему маленький квадратик, завернутый в шерсть и перевязанный ниткой.

– Что это? – удивился он.

– Это брусочек верескового мыла, которое я сама сварила для твоей невесты, дядя, – пояснила Розамунда.

Генри Болтон потерял дар речи. Он был не настолько бесчувствен, чтобы не понять, что племянница не слишком его жалует. Но подарок для Мейвис?! Поразительный жест для столь юной особы.

– Я отвезу ей мыло, и большое тебе спасибо, Розамунда. Твои манеры безупречны, и я рад, что ты учишься обязанностям жены и хозяйки.

– Владелица Фрайарсгейта обязана знать много вещей, дядюшка. Я молода, но уже способна учиться, – пояснила Розамунда и, снова присев в реверансе, отошла к мужу.

– Розамунда сварила мыло, чтобы содержать в чистоте домашних всю долгую зиму, – поспешно вмешался Хью, прежде чем Болтон смог задуматься над словами племянницы. Сейчас самое главное – осмотрительность. Нужно объяснить Розамунде, что не следует так откровенничать. Он радушно улыбнулся Генри. – С Богом.

– С Богом, дядя, и пусть Он защитит вас, – вторила Розамунда и, взяв за руку Хью, проводила взглядом отъезжавшего. – Если бы он только знал, – задумчиво шепнула она.

– Но он не узнает, пока не станет слишком поздно, – усмехнулся Хью.

Розамунда согласно кивнула.

– Не узнает, – подтвердила она.

Поиск по сайту: