Глава 13. Король и королева наслаждались редкими мгновениями уединения в своих покоях

Король и королева наслаждались редкими мгновениями уединения в своих покоях. И хотя за дверью стояла стража, а в комнате рядом со спальней неустанно щебетали фрейлины, Екатерина и Генрих наконец‑то смогли побыть вдвоем, пусть и недолго. Король искренне любил и почитал жену, но не мог устоять против хорошенького личика и острого ума и, несмотря на статус человека женатого, не отказывал себе в удовольствиях на стороне Но королева до сего времени не подозревала о его похождениях Король опасался расстраивать жену, зная ее деликатность и чувствительность.

Она уже потеряла одно дитя Поэтому он взял за правило проводить с Кейт полчаса каждый день. Она, благослови ее Господь, была рада уже тому, что муж рядом.

– Ты помнишь Розамунду Болтон из Фрайарсгейта? – спросила она мужа. На коленях ее лежал развернутый пергамент.

Король задумчиво нахмурил широкий лоб.

Еще бы ему не помнить ее!

Он жаждал уложить ее в постель, но какой‑то чертов рыцарь из окружения отца не вовремя вмешался, успев к тому же прочесть принцу лекцию о недопустимости подобных поступков.

– Вряд ли, – ответил Генрих. – Кто она?

– Розамунда недолгое время пробыла при дворе, – пояснила Кейт. – Наследница из Камбрии Подопечная твоего отца.

– У моего отца было много подопечных, – ответил король.

Но ни одной с такими округлыми грудками и влажными янтарными глазами.

– Она была любимицей твоей сестры, до того как Маргарет уехала в Шотландию, – настаивала королева. – Твои сестра и бабушка убедили короля отдать ее в жены сэру Оуэну Мередиту. Они обручились при дворе и отправились на север в составе свадебного поезда Маргарет, но, не доезжая до Шотландии, свернули на дорогу, ведущую к их имению.

Сэр Оуэн Мередит! Да! Тот самый рыцарь, который приструнил его!

Король улыбнулся жене:

– У нее рыжие волосы, Кейт, любимая? Кажется, я припоминаю рыжеволосую девушку. Или брюнетку?

Он снова поморщился, притворяясь, будто ломает голову.

– Волосы у нее рыжевато‑каштановые, а глаза – как тот янтарь, что привозят нам из дальних стран. Я всегда восхищалась ее истинно английской красотой. Бела, как сливки, румяна, как роза, что вполне подтверждает ее имя Розамунда.

– Да, теперь, кажется, вспомнил. Хорошенькая девочка, которая в четырнадцать лет дважды успела овдоветь.

– Верно! Это она. О, я так рада, что ты вспомнил ее! Я хотела пригласить Розамунду ко двору.

– Как, сердце мое, разве у тебя недостаточно фрейлин, чтобы потребовалось еще и общество леди из Камбрии? А что скажет ее муж? Я бы не хотел, чтобы ты куда‑то уезжала без меня, – заявил король с широкой улыбкой.

Королева мило зарделась.

– О, Генрих, она снова овдовела. Ее бедное сердце разбито, ибо она любила сэра Оуэна и родила ему трех дочерей. Я крестная мать средней, хотя никогда ее не видела.

Заинтригованный, король поднял брови.

– Как это получилось, что ты так много знаешь о сельской девушке и даже стала крестной ее ребенка?

Иногда Кейт немало его удивляла, причем как раз в те моменты, когда он менее всего ожидал этого от нее.

Да, ничего не скажешь, ему еще многое предстоит узнать о жене.

– Мы переписывались, мой дорогой господин, почти с того времени, как она покинула двор. Ты и представить себе не можешь, как она была добра ко мне и как неизменно верна нашему дому. Розамунда Болтон – лучшая из женщин. И если я смогу облегчить ее горе, с радостью это сделаю. Пожалуйста, разреши ей приехать. Это будет таким подарком для меня!

– Разумеется, она может приехать, – заверил король, любопытство которого разгорелось еще сильнее, – но скажи, Кейт, в чем проявлялась ее доброта?

– Узнав о моих затруднениях, в то время как твой отец, упокой Господи его душу, – начала королева, благочестиво крестясь, – еще не решил, состоится ли наш брак, и постоянно спорил с моим родителем из‑за приданого, Розамунда Болтон послала мне кошелек с деньгами. И не один. Дважды в год она делилась со мной чем могла. И пусть ее монет хватало всего на несколько дней, но она ни разу не нарушила данного слова. Как‑то, по словам моего посланника, она продала молодого годовалого жеребца, чьим отцом был знаменитый боевой конь, и послала мне всю выручку. Леди Невилл, чей муж тоже хотел получить жеребца, подтвердила рассказ.

– Да будь я проклят! – потрясенно прошептал король.

– А ее милые письма были для меня таким утешением!

Она сообщала о своей жизни во Фрайарсгейте, беременностях, детях и о сэре Оуэне. В начале этого года она, как и я, потеряла дитя. Теперь же скорбит о муже. Ты видишь, Генри, я у нее в долгу.

Он кивнул. Как интересно! С чего бы это его Кейт заручилась столь несгибаемой верностью какой‑то незнатной девчушки, которую почти не знала?

– Но как умер сэр Оуэн? Он был уже не молод, но и не настолько стар, – заметил король.

– Упал с дерева, хотя понять не могу, что он там делал.

Судя по словам Розамунды, ему было тридцать восемь лет.

– Можешь послать эскорт во Фрайарсгейт, чтобы проводил ее ко двору. И передай кошелек с деньгами и наказом купить тканей и сшить модные наряды, – великодушно разрешил король.

– О, Генри, ты так добр! – воскликнула Екатерина и, усевшись к нему на колени, стала покрывать лицо поцелуями. – И как я люблю тебя, мой дражайший повелитель.

Генрих Тюдор ухмыльнулся и, ответив на поцелуй, принялся ласкать груди раскрасневшейся от смущения и удовольствия жены.

* * *

Королевский гонец прибыл во Фрайарсгейт с увесистым кошельком и письмом от королевы с наказом для Розамунды купить красивые ткани и сшить платья, в которых не стыдно было бы показаться при дворе. Через полтора месяца ей предстояло отправиться в Лондон и взять с собой служанку.

– Но я не могу ехать! – воскликнула Розамунда.

– Можешь! – безапелляционно заявила Мейбл.

– Но как же мне оставить детей! – заплакала Розамунда. – Бесси только что отняли от груди. И у меня столько дел здесь, во Фрайарсгейте!

– Розамунда, – спокойно вмешался Эдмунд, видя, что его вспыльчивая супруга готова вот‑вот взорваться. – Королева этой страны пригласила тебя ко двору. Вряд ли твое пребывание продлится долго, но не выполнить королевский приказ невозможно. Урожай собран, и мы готовы к зиме.

Завтра я провожу тебя и свою добрую жену в Карлайл, где ты сможешь выбрать ткани на платья. У нас не так много времени на сборы, дорогая, но ты должна ехать.

– И сколько времени мне придется там пробыть? – спросила Розамунда. – Ты же знаешь, как не люблю я уезжать из дома!

– Самое большее – несколько месяцев, дитя мое.

В тот раз ты была королевской подопечной, сейчас же – взрослая женщина. Кто знает, может, и сумеешь найти хорошего мужа среди людей короля, – хмыкнул Эдмунд.

– Иисус Мария! – с отчаянием выпалила Мейбл, пронзив мужа негодующим взглядом. Бедного Оуэна едва опустили в могилу, а ее муженек толкует о другом мужчине!

– О, дядя, я никогда больше не выйду замуж, – объявила Розамунда.

– Как бы то ни было, племянница, теперь у тебя будет больше свободы. Говорят, молодой король – человек веселый и жизнь при дворе совсем переменилась. Вряд ли Оуэн хотел, чтобы ты скорбела по нему до конца жизни!

– Дядя, он ушел от нас всего два месяца назад, – напомнила Розамунда со слезами на глазах.

– Закрой рот, старик, – прошипела Мейбл.

Они отправились в Карлайл и нашли богатые ткани, в которых не стыдно будет показаться при дворе. Розамунда из уважения к своему вдовству решила не носить яркие цвета. Она купит что‑то поскромнее, а за оставшиеся несколько недель вместе с Мейбл и женщинами Фрайарсгейта сошьет подходящий гардероб. Она возьмет с собой четыре платья: два черных, одно темно‑зеленое и одно – оттенка полуночного неба. Оказалось, что при дворе стали носить кринолин, как заверил ее торговец из Карлайла, продавший ей обручи.

– Это испанская мода. Все стараются подражать королеве, – пояснил он, подмигивая.

Труднее всего было сшить корсажи, ибо нынешние рукава имели куда более сложный покрой. Но жена торговца показала рисунки, присланные ее сестрой из Лондона, и скопировала один для Розамунды. Она тоже подтвердила, что сейчас испанский стиль очень популярен при дворе.

– Ничего не скажешь, королева всегда была роскошно одета. А какие платья привезла из Испании! Одно великолепнее другого!

«Если бы только она знала правду», – подумала про себя Розамунда, но согласно кивнула и поблагодарила женщину за помощь.

Новый гардероб был дошит за два дня перед тем, как прибыл ее эскорт. На всех платьях сделали квадратные вырезы. Черная парча была вышита золотой ниткой, чтобы смягчить суровость траура. Зеленый бархат оторочили мягким коричневым мехом. Рукава заканчивались широкими меховыми манжетами. Синюю парчу отделали голубым бархатом, а черный бархат был вышит серебром и украшен белым бархатом. Корсажи облегали грудь, а юбки доходили до пола.

– Я никогда не носила подобной роскоши, – призналась Розамунда, – и, разумеется, не посрамлю свою королеву, хотя большинство придворных платьев наверняка окажутся красивее моих.

Она еще раз оглядела наряды, аккуратно выложенные ей на обозрение. Кроме них, женщины успели сшить шесть камиз, больше, чем она имела сразу за всю жизнь, две ночные сорочки и вышитый чепец с розовыми лентами. К ним были добавлены шесть пар чулок, связанных из тонкой шерсти, которая получалась от первого вычесывания весенних ягнят. Ткачи соткали ей шерстяную материю, выкрашенную в знаменитый синий цвет Фрайарсгейта, которой хватило на плащ с капюшоном. Он был подбит и обшит светло‑серым кроличьим мехом, как и перчатки из рыжеватой кожи.

Сапожник сшил ей новые туфли и пару сапожек. На случай мокрой погоды полагались патены, специальные деревянные колодки, надеваемые на туфли. Сапожник сделал ей изящный маленький футляр для иголок" помещавшийся в красивый чехол из лайки, куда клались ножницы.

У Розамунды почти не было драгоценностей, но, зная, как любят придворные дамы украшения, она уложила все, что имелось: небольшую нитку жемчуга, с которой свисал золотой с жемчугом крестик, принадлежавшие ее матери и бабушке, подаренную Оуэном в честь пятой годовщины их свадьбы серебряную с малахитом брошь, еще одну, материнскую, из красной яшмы, три кольца – с жемчугом, с ониксом в серебре и красивым гранатом в золоте. И тут она вспомнила про небольшую брошь с изумрудами и жемчугом, присланную Достопочтенной Маргарет Филиппе. Ее дочь слишком молода, чтобы носить драгоценности, а мать короля умерла несколько месяцев спустя после смерти сына. Никто ничего не узнает, а брошь прекрасно подойдет к ее зеленому платью. Поэтому Розамунда захватила и ее.

Было решено, что ко двору Розамунду будет сопровождать Энни, молодая служанка, которую Мейбл очень любила.

– Я слишком стара, дорогая девочка, чтобы ехать с тобой, – сказала она. – Должен же кто‑то заботиться о детях!

А кто лучше меня присмотрит за ними! Я сама обучала Энни, и она сумеет тебе угодить. Я не всегда буду рядом с тобой, Розамунда, кто‑то должен меня сменить.

– И не вздумай меня покидать! – расстроилась Розамунда. – Впрочем, ты права. Лучше взять с собой женщину помоложе. Сама знаешь, как тяжела придворная жизнь. Если королева возьмет меня к себе, мне не позволят ложиться, пока ее величество не окажется в постели.

Розамунда постаралась подготовить дочерей к разлуке.

Филиппа больше других интересовалась, когда вернется мать.

Бэнон все спрашивала, привезет ли ей что‑нибудь мать. Бесси была слишком мала, чтобы понимать, что происходит.

– У королевы есть маленькая дочка? – спрашивала Филиппа.

– Нет, у нее пока нет детей.

– Ты ведь не надолго уезжаешь, мама, правда? – допытывалась Филиппа, поворачивая к ней маленькое личико, с которого сияли глаза Оуэна.

– Я совсем не хочу ехать, – искренне объяснила Розамунда, – и не поехала бы, но ни один верный подданный не смеет ослушаться приказа королевы, детка.

Она нежно пригладила волосы дочери.

– Я куда с большей радостью осталась бы с моими девочками. Терпеть не могу суеты и шума, но, боюсь, придется ехать, дорогая.

– Но мы только что потеряли папу и не хотим терять тебя, – пояснила Филиппа.

– Ты не потеряешь меня, малышка, а без меня за тобой присмотрит Мейбл. Моя мама умерла, когда мне было три года. Я почти ее не помню. Мейбл стала мне второй матерью, и, можешь быть уверена, она станет хорошо о вас заботиться. И обещаю, что буду писать.

Филиппа обняла мать и, взяв сестер за руки, увела. Розамунда тяжело вздохнула.

– Ни один ребенок не любит расставаться с матерью, – заметила Мейбл. – Но ты не должна волноваться. Я буду рядом с ними, как была с тобой, а Эдмунд займется Фрайарсгейтом.

Она нежно погладила Розамунду по руке.

– А что, если нагрянет дядюшка Генри? – разволновалась та. – Украдет Филиппу и выдаст за своего мерзкого сыночка! О, мне не хочется покидать девочек!

– Кухарка утверждает, что твой дядя нездоров и у него полно неприятностей с его распутной женушкой, – напомнила Мейбл. – Эдмунд не позволит никому пальцем прикоснуться к малышкам. Прекрати тревожиться попусту и собирай вещи. Твой эскорт прибудет через два дня.

Розамунда снова вздохнула.

– Думаю, ты права, как всегда, дорогая Мейбл. Не стоит изводить себя мрачными мыслями. Но я все равно предпочла бы никуда не ехать.

На следующий день во двор въехал Хепберн из Клевенз‑Карна и, спешившись, дерзко направился в зал, где сидела Розамунда, занятая чисткой драгоценностей. Заслышав шаги, она растерянно вскинула голову, но не поднялась, пока не положила украшения в бархатный мешочек, – Милорд Хепберн Что привело вас сюда.

– Это правда? – воскликнул он вместо ответа.

Она сразу поняла, что он имеет в виду, но все же спросила:

– Что именно, милорд?

– Вы снова овдовели? – продолжал он, прекрасно понимая, что она притворяется. Может, кокетничает? Нет, только не Розамунда. Ее поведение лишь означает, что она его боится.

Он немного смягчил тон:

– Мне сказали, что сэр Оуэн стал жертвой несчастного случая. Знай я об этом раньше, скорее прибыл бы сюда, чтобы выразить вам свои соболезнования.

Эти синие‑синие глаза пристально смотрели на нее.

– Да, – кивнула она. – Я снова овдовела. Не находите странным, милорд, что мой муж, побывав в стольких битвах, верно служа Тюдорам с шести лет, мог погибнуть так глупо? Он упал с дерева.

Она грустно рассмеялась.

– С момента появления здесь он стал неотъемлемой частью Фрайарсгейта. Каждую осень он взбирался на деревья, срывал с верхушек фрукты и бросал в передники стоявших внизу женщин. Понимаю, такое не подобало рыцарю, но доставляло ему столько удовольствия! Ветка под ним неожиданно подломилась, и он упал.

Логану страстно хотелось схватить Розамунду в объятия, утешить, но он знал, что не имеет на это права. Пока. Не сейчас.

– Мне очень жаль, миледи. Сэр Оуэн был хорошим человеком.

– Очень, – ответила она.

Оба долго молчали. Наконец он пробормотал:

– Если вам что‑то понадобится, госпожа, любая помощь…

Он осекся. Розамунда улыбнулась.

– Вы так добры, Логан Хепберн. Перейти границу, чтобы сделать такое предложение.., это многое говорит о вашем характере. Возможно, раньше я ошибочно судила о вас и сейчас должна извиниться.

– Нет, мадам, я все такой же повеса и распутник, каким вы меня считали, – лукаво усмехнулся он. – И, как вы, вероятно, подозреваете, приехал не для того, чтобы посочувствовать вам. Однако сейчас не время для более нежных чувств.

Розамунда стыдливо зарделась.

– Вы правы, – кивнула она. – Не время. Через несколько дней я уезжаю ко двору, Логан Хепберн, и не знаю, когда вернусь.

Логан удивленно поднял брови. Розамунда говорила, что дружит с Маргаритой Тюдор, но та сейчас в Шотландии.

Неужели она имеет в виду шотландский двор?

Его сердце забилось быстрее. Он имел доступ ко двору через своего кузена, Патрика Хепберна, графа Босуэлла.

– Собираетесь навестить подругу? Мою королеву?

– Нет. Я еду в Лондон.

– А я‑то думал, что придворная жизнь не для вас, – протянул он.

Розамунда, не сдержавшись, снова улыбнулась.

Он старше ее. И несомненно, смелее. И все же было в нем что‑то побуждавшее ее одновременно и расцеловать, и убить его.

Откуда такие мысли?

Она смущенно опустила глаза.

– Придворная жизнь действительно не для меня, но королева потребовала моего присутствия. И я должна ехать.

Эдмунд сказал, что приказы королевы не обсуждают, хотя я с большим удовольствием осталась бы дома.

Интересно, откуда простая сельская девушка знает королеву английскую? Он не имеет права ее допрашивать, а сама она не скажет.

– Умоляю, Розамунда Болтон, сообщите, когда вернетесь, чтобы я смог приехать и предстать перед вами.

– Милорд, – начала она, но язык ей не повиновался.

– Я с шестнадцати лет ждал вас, Розамунда, хотя терпением не отличаюсь… И сейчас щажу вашу чувствительность,. но если вы вернетесь из Англии с новым мужем, клянусь, что убью его и увезу вас с собой.

Увезет? Да как он смеет!

Розамунда непритворно рассердилась.

– С чего это вдруг? И почему я должна выйти именно за вас? – взорвалась она. – Я англичанка, и мой дом здесь, во Фрайарсгейте. Вы шотландец и живете бог знает где. Повторяю, по какой причине я должна стать вашей женой, не говоря уже о том, что вообще не собираюсь выходить замуж?!

– И все же ты станешь моей, Розамунда, потому что я люблю тебя так же сильно, как любили сэр Хью и сэр Оуэн.

Ты принимаешь любовь мужчины как должное, девочка, а это не правильно. Кроме того, у твоего поместья есть наследница, а у Клевенз‑Карн – никого.

– И вы, милорд, видите во мне породистую кобылу, которая должна народить жеребят для вашего дома? – вскричала Розамунда. Да он просто невыносим!

– Если бы я всего лишь хотел наплодить побольше Хепбернов, девочка, давным‑давно женился бы. Господь свидетель, немало женщин бросалось мне на шею и забиралось в постель, с тех пор как мне исполнилось четырнадцать и я перерос всех своих родственников. Но лишь тебя одну я хочу видеть рядом с собой.

Он придвинулся ближе, угрожающе нависая над ней.

Розамунда пронзила его гневным взглядом, яростно сверкая глазами.

– И я должна ревновать, узнав, что другие женщины находят вас привлекательным?

– Главное, что ты находишь меня привлекательным, – с лукавой улыбкой заметил он.

– Я?! – взвизгнула Розамунда. – Я нахожу вас привлекательным? Милорд, да вы, должно быть, не в себе, если верите этому.

Хотя умом Логан понимал, что нельзя поддаваться на удочку, давать себе волю, но инстинкт оказался сильнее рассудка. Он должен доказать этой невозможной девчонке, на чьей стороне правда!

Подавшись вперед, он рывком притянул к себе Розамунду и почувствовал, как закружилась голова от медового аромата белого вереска, как упруги маленькие холмики, прижимавшиеся к его груди. Задохнувшись, он впился в ее сладкие губы и стал целовать, как не целовал ни одну женщину до нее. Страстно, исступленно, с сокрушительной нежностью. Отстранившись, он всмотрелся в дорогое лицо и испуганные глаза и тихо повторил:

– Да, Розамунда Болтон, ты находишь меня привлекательным.

Она вырвалась из его объятий и, размахнувшись, с силой ударила по щеке.

– Убирайся из моего дома.., ты.., ты…

Багровая от гнева, она так разозлилась, что не могла подобрать нужного слова:

– Ты, шотландский негодяй!

Изящный пальчик указал на дверь.

Логан потер щеку, пораженный силой этой маленькой женщины. Ему и в самом деле было больно, но он отвесил ей элегантный поклон.

– Я вернусь, Розамунда, когда ты снова окажешься дома, и лучше заранее готовься к венчанию, ибо ты станешь моей женой!

Он повернулся и пошел к двери.

Розамунда поискала глазами что‑нибудь потяжелее, чтобы швырнуть ему в спину, но не нашла. Как он смеет воображать, что она выйдет за него? Больше она ни с кем не пойдет к алтарю!

– Я устала хоронить мужей, – пробормотала она себе под нос.

– К нам кто‑то приехал? – спросила появившаяся в зале Мейбл.

– Логан Хепберн, – коротко ответила Розамунда.

– Хепберн из Клевенз‑Карна? Что он хотел?

– Выразить свое сочувствие.

– И замолвить словечко за себя, – хмыкнула Мейбл.

– Не смей говорить об этом! – рассердилась Розамунда. – Теперь я рада, что уезжаю!

Мейбл подняла брови, но не сочла нужным упомянуть, что видела, как их гость направлялся к церкви, несомненно, затем, чтобы потолковать с отцом Матой. Послезавтра Розамунда уедет. Она и без того на взводе. Не стоит подливать масла в огонь.

Логан, войдя в церковь, поспешил обнять священника.

– Спасибо, брат, что послал за мной. Однако ты не сказал, что она едет ко двору, – начал он.

– Значит, ты сам все узнал, – весело усмехнулся отец Мата.

– Что, если ей выберут нового мужа? И откуда она знает еще и королеву Англии? – допытывался Логан. Ему нужны ответы, которых он не получит от Розамунды. Мата связан с ним узами крови и тем обстоятельством, что Логан – глава этой ветви клана. Он все расскажет.

Братья уселись на узкую скамью, и священник начал рассказ:

– Она встретила Екатерину Арагонскую до своего брака с сэром Оуэном, когда в первый раз была при дворе.

После рождения старшей дочери она разослала письма Екатерине, королеве шотландской и матери короля. И получила ответы от всех трех, но ее сердце тронула судьба испанской принцессы. Та извинялась за скромный подарок ребенку и объясняла все тяготы своего положения.

Оказалось, что старый Генрих и король Фердинанд торговались из‑за того, кто должен содержать Екатерину, а тем временем ни тот, ни другой не платили ни пенни.

Несчастная принцесса перебивалась как могла, а ее слуги ходили в лохмотьях. Госпожа Фрайарсгейта пожалела принцессу, послала ей немного денег и продолжала делиться всем, что выручала от продажи скота. Женщины все это время переписывались, и принцесса, став королевой, узнала, что ее подруга вновь овдовела. Поэтому она послала тугой кошелек с наказом сшить придворные платья и пообещала прислать эскорт для леди Розамунды.

Завтра должны прибыть сопровождающие.

– Я убью всякого, кого дадут ей в мужья, – спокойно пообещал Хепберн.

– А пока что она выгнала тебя из дома, – поддел священник. – Вряд ли король озаботится замужеством Розамунды. Его отец был вынужден сделать это, потому что был ее опекуном. Но сейчас госпожа скорбит по мужу, а королева уважает ее чувства. Нет, братец, она всего лишь навестит подругу и вернется при первой возможности, поскольку терпеть не может придворной жизни. Она не знатна, и никто не станет добиваться ее милостей. Высокомерные дамы и господа не обратят на нее внимания или заставят почувствовать полное ее ничтожество. Нет, через несколько месяцев она вернется в свой любимый Фрайарсгейт, к дорогим деткам, без которых жить не сможет.

– Кому она станет писать? – проницательно осведомился Хепберн.

– Эдмунду и Мейбл. Они покажут ее письма мне, а я постараюсь извещать тебя обо всем, что узнаю.

– Прекрасно! – воскликнул Хепберн. – А теперь благослови меня. Мата, ибо я нуждаюсь в благословении Божьем.

Он поднялся и встал на колени перед единокровным братом.

Священник встал и, возложив ладони на его голову, сказал:

– Иди с миром, Логан, и попытайся никого не убить.

– Постараюсь, Мата, – усмехнулся Хепберн, – но твердо обещать не могу, ибо ты знаешь, каков я.

– Знаю, – согласился священник, провожая Логана до дверей. Мужчины обнялись в последний раз, и Логан, вскочив на коня, ускакал.

Розамунда, стоя у окна спальни, видела, как он уезжал.

Она задумчиво повертела в руках щетку из грушевого дерева, которой расчесывала длинные расплетенные волосы.

Перед этим она сказала Мейбл, что у нее болит голова, и попросила прислать ужин наверх, но, по правде говоря, просто не хотела ни с кем обсуждать Хепберна из Клевенз‑Карна. Она привыкла к спокойным мужчинам, которые обращались с ней мягко и почтительно. Логан Хепберн ничем не походил на Хью или Оуэна. Надменный, дерзкий, спесивый… Других слов не подобрать! И вежливостью не отличался. Смотрел в глаза и говорил прямо и открыто.

Но разве это так уж плохо? Однако какое право он имел вторгаться к скорбящей вдове и объявлять, что хочет жениться?! Видите ли, он ждал ее с шестнадцати лет и впервые встретил шестилетнюю Розамунду на ярмарке в Драмфри!

Что за чушь! И женщины бросаются ему на шею? А вот это, возможно, правда. Он дьявольски красив со своими непокорными черными волосами и темно‑синими глазами. Она никогда не думала о его глазах как о просто синих, нет, их синева напоминала глубокие озерные воды.

Она снова принялась расчесывать волосы и, чересчур сильно дернув щетку, выругалась.

– На этот раз, – пробормотала она, когда Логан исчез за холмом, – на этот раз никто не будет решать за меня или указывать, за кого мне выходить.

Разве она не решила, что следующего раза не будет?

Розамунда снова выругалась.

И все же не могла не задаваться вопросом, каково это – быть женой такого человека. Они, вне всякого сомнения, будут ссориться. И что это за место такое – Клевенз‑Карн? Красивее Фрайарсгейта все равно не найдешь. Она знала шотландский диалект ровно настолько, чтобы перевести название: каменистый холм коршуна.

Коршун. Хищная птица.

Розамунда поморщилась. Интересно, кто назвал его так?

Нет, Клевенз‑Карн наверняка хуже ее Фрайарсгейта, названного в честь древнего, давно не существующего монастыря.

На ум снова пришел девиз семьи Хью. Tracez votre chemin. Что ж, разве она не поступает согласно этому девизу, отправляясь ко двору? Правда, Розамунда слишком долго позволяла посторонним принимать за нее решения, но ей постоянно напоминали о том, что она женщина, а женщины должны подчиняться мужчинам. Кто это сказал?!

Отложив щетку, она снова принялась заплетать косы.

На следующий день прибыл королевский эскорт, во главе которого был джентльмен, представившийся как сэр Томас Болтон, лорд Кембридж.

– Мы дальние родственники, – сообщил он Розамунде, внимательно оглядывая зал. – Наши прадеды были двоюродными братьями. Я всегда хотел увидеть Фрайарсгейт. Мой прадед о нем рассказывал. Я еще помню старика. Он умер, когда мне было семь, но любил время от времени поведать историю о Камбрии, в которой вырос. Вижу, что Фрайарсгейт и вправду красив, но, Боже, миледи, как вы можете существовать в такой глуши?!

В иных обстоятельствах Розамунда оскорбилась бы, однако по какой‑то причине не была уверена, стоит ли обижаться, потому что сэр Томас с первого взгляда ей понравился. Крепкий, мускулистый; хотя и среднего роста. Густые волосы подстрижены по последней моде: высокий лоб закрыт челкой. И глаза такие же янтарные, как у нее. А одежда! Поистине роскошна! Непонятно только, как он ухитряется выглядеть столь великолепно, проведя в дороге много дней! Но больше всего ее восхитили его манеры.

Было очевидно, что он не имел намерения ее унизить, и в словах его не было ни злости, ни язвительности, что бы он ни сказал. А говорил он без умолку.

– Я вполне довольна своей скромной жизнью, – ответила она,. – и сознаю свой долг перед Фрайарсгейтом.

– В самом деле? – вздохнул сэр Томас, усаживаясь. – Да если вас одеть как следует, дорогая, все мужчины будут у ваших ног.

И, пронзив ее внимательным взглядом, объявил:

– Я симпатизирую вам, кузина, и собираюсь взять вас под свое крылышко, но сначала должен промочить горло, поскольку умираю от жажды. Ну а потом вы расскажете мне, каким образом попали ко двору. Любопытство просто покоя мне не дает!

Розамунда, не выдержав, хихикнула. Таких мужчин она еще не встречала!

Она налила ему сидра в оловянный кубок, боясь, что ее дешевое вино придется ему не по вкусу.

Сэр Томас пригубил сидр, посмотрел на Розамунду поверх края кубка и, осушив его, протянул ей: очевидно, напиток ему понравился.

– Превосходный! И только что выжат! Я прав, дорогая девочка? Когда живешь в деревне… – многозначительно протянул он. – А теперь я хочу поскорее услышать из ваших уст, откуда вы знаете королеву.

– Я некоторое время жила при дворе, как подопечная покойного короля Генриха. Там и встретила принцессу Арагонскую. Вернувшись домой и выйдя замуж за сэра Оуэна Мередита, я написала ей. Принцесса ответила, и мы стали переписываться. После гибели моего мужа ее величество призвала меня ко двору. Думаю, она хотела утешить меня, но я предпочла бы остаться здесь.

– О, я уверен, что так оно и есть, но королева права.

Визит ко двору поможет вам развеяться. Я помню сэра Оуэна.

Благородный человек, порядочный, но, честно говоря, немного скучноватый. О, не обижайтесь. Многие хорошие люди почему‑то скучны, но это ничего не значит, если только они не надоедают вам до смерти, а вам, очевидно, он не надоел.

Его взор был устремлен в конец комнаты, где стояли Филиппа, Бэнон и Бесси, с почтительным изумлением разглядывая роскошно одетого красавца.

– Это ваши дочери? Очаровательные малютки! – воскликнул сэр Томас.

– Мы потеряли сына, – призналась Розамунда, словно оправдываясь в своей неспособности иметь сыновей.

– Ах, бедная девочка! Королева тоже скорбит об утере младенца! – заметил он. – Но завтра мы уезжаем, кузина, Надеюсь, вы готовы. На дворе поздняя осень, и, боюсь, скоро выпадет снег. Путешествие заняло больше времени, чем я предполагал.

Розамунда снова наполнила его кубок.

– Каким образом, – осведомилась она, – получилось так, что именно вас выбрали сопровождать меня, сэр Томас?

– Я услышал, как король сказал кому‑то, что его жена пригласила ко двору госпожу Фрайарсгейта, и немедленно спросил его высочество, вернее, его величество, не из рода ли Болтонов эта леди и не в Камбрии ли находится Фрайарсгейт. Когда он ответил утвердительно на оба вопроса, я объяснил, что связан с вами отдаленным родством. Узнав об этом и о моем желании посетить Фрайарсгейт, ее величество поручила мне отправиться на север и привезти вас ко двору, дорогая кузина. И я благодарю за это небо! За время вашего отсутствия столько всего произошло! Я поведаю вам о самых последних сплетнях, в которых даже найдется толика правды! А теперь позвольте мне посмотреть ваш гардероб, дабы я решил, что нуждается в переделке. Надеюсь, дорогая, вы не собираетесь взять с собой платья, подобные тому, что сейчас надето на вас!

– Нет, – покачала головой Розамунда, невольно смеясь, – я купила ткани в Карлайле, а жена торговца недавно получила рисунки нарядов из Лондона, от своей сестры.

Сэр Томас вздрогнул и поморщился.

– Могу себе представить! – вздохнул он.

– Но я уже уложила веши, сэр, – запротестовала Розамунда.

– Дорогая кузина, не так уж трудно все распаковать и вновь уложить. А вот стереть плохое впечатление, произведенное первым появлением при дворе, будет невозможно.

Вперед!

Он поставил кубок и поднялся.

Розамунда снова рассмеялась. Ничего не скажешь, ей действительно нравится кузен, буквально свалившийся с неба, чтобы привезти ее к королеве.

– Что ж, пойдем, но предупреждаю, что мои наряды крайне скромны и неярки. В конце концов, я в трауре по мужу, сэр Томас.

– Просто Том или кузен, – отмахнулся он и, пробираясь мимо девочек, сунул руку в карман камзола и вынул горсть сладостей, которые и вручил каждой.

Они поднялись наверх, и Розамунда сказала Энни:

– Это мой кузен, сэр Томас Болтон, который приехал, чтобы проводить нас на юг. Он пожелал увидеть мои платья. Вынь их из сундука.

– Да, миледи, – прошептала Энни, уставясь на сэра Томаса широко раскрытыми глазами.

– Кстати, какие у вас драгоценности? – допытывался он.

Розамунда раскрыла кожаный мешочек и высыпала содержимое на кровать.

Длинные изящные пальцы долго перебирали незамысловатые вещички, прежде чем сэр Томас изрек:

– Жемчуга и брошь с изумрудами достойны вас. Остальное – нет. Оставьте их дома.

– Но у меня ничего больше нет, – призналась она.

– Зато есть у меня. Моя ветвь семейства невероятно богата, дорогая девочка. У меня полно драгоценностей, но нет жены, которая могла бы их носить.

– Но почему вы не женаты? – удивилась она. – Наверняка вы считаетесь блестящей партией, кузен!

Сэр Томас улыбнулся и погладил ее по руке.

– Мне не нужна жена, – просто объяснил он. – Она только свяжет меня по рукам и ногам. Боюсь, я слишком эгоистичный человек, предпочитающий удовольствия необходимости произвести на свет кучу отпрысков, ожидающих моей смерти, чтобы поделить состояние, годами копившееся моими предками. Я осыплю вас фамильными драгоценностями и, возможно, помогу сшить гардероб помоднее, в немного более радостных тонах, чем эти.

Он внимательно осмотрел каждое платье.

– Неплохо. Довольно строго, но совсем неплохо, учитывая источник Вижу, у жены торговца неплохой вкус. Для начала сойдет. Складывай все обратно, Энни, завтра мы отправляемся в дорогу, хотя не слишком рано. Главное – успеть к закату добраться до аббатства Святого Катберта. Вы знаете, где это?

– Мой дядя Ричард только что был избран настоятелем, – пояснила Розамунда. – Спуститесь со мной в зал, кузен, и я поведаю вам историю нашей ветви семейства. А вы расскажете мне, как Болтон из Фрайарсгейта попал на юг и разбогател.

– Рад видеть, что вы не какая‑нибудь жеманная бесцветная особа, как большинство придворных дам. Все такие приличные, порядочные, одеваются по последней моде, ужасно горды своим происхождением и воспитанием, и, между нами, ни у одной нет ни капли здравого смысла, не говоря уж о характере.

Он последовал за ней вниз, где уже ожидали Эдмунд и Мейбл, распоряжавшаяся приготовлениями к ужину. Сегодня им предстояло накормить лишних шестнадцать ртов, и столы уже были уставлены мисками и полированными деревянными чашками.

– Это сэр Томас Болтон, лорд Кембридж, – представила его Розамунда. – А это мой дядя Эдмунд и его жена Мейбл, которая растила меня после смерти родителей.

Эдмунд выступил вперед и пожал руку сэра Томаса.

– Вы, должно быть, происходите от Мартина Болтона.

Добро пожаловать во Фрайарсгейт, милорд.

– Ты знаешь, кто он? – удивилась Розамунда. – Почему же я никогда не слышала об этой ветви нашей семьи?

– Тебе не было нужды знать, – резонно заметил Эдмунд.

– Садитесь за высокий стол, – пригласила Мейбл, потрясенная элегантностью сэра Томаса.

Все расселись на скамьях, и Эдмунд продолжал:

– Несколько поколений назад в семье родились близнецы, Генри и Мартин. Генри, как первенец, должен был унаследовать Фрайарсгейт. Мартину, его брату, предстояло жениться на двоюродной сестре, дочери очень богатого лондонского торговца, ибо мать Генри и Мартина была уроженкой Лондона. В шестнадцать лет Мартин уехал в Лондон и в восемнадцать женился. У него родился сын.

Но однажды на жену Мартина обратил свой взор король Эдуард IV. Мне говорили, что эта дурочка поддалась королевским чарам, но потом, не выдержав позора, покончила с собой. Скажите, сэр Томас, все действительно так и было?

– Совершенно верно, кузен Эдмунд. Но позвольте мне докончить. Король не был плохим человеком, просто чересчур влюбчивым. Он чувствовал себя виноватым за то, что сделал и к чему привели его похождения, тем более что Мартин и его тесть поддерживали его и великодушно прощали долги. Поэтому король даровал Мартину Болтону титул и другую жену, дочь мелкого дворянчика, вместе с небольшим поместьем в Кембридже. Мартин удалился от дел и предоставил заниматься ими бывшему тестю и родственникам, имевшим талант к накоплению богатства. И с тех пор мы живем в свое удовольствие.

Он расплылся в улыбке. Теперь настала очередь Розамунды объяснять, как сэр Томас был назначен ее сопровождающим.

– Мы отправимся утром после мессы и завтрака, – добавила она.

После ужина она удалилась к себе. Эдмунд отвел сэра Томаса в сторону и изложил историю своей племянницы.

– Она умна и образованна, но, боюсь, иногда чересчур доверчива. Вы наш родственник. Дадите ли мне клятву заботиться о ней?

– Разумеется, – пообещал лорд Кембридж. – Слово дворянина. Но скажите, почему не вы здесь хозяин? Неужели отец Розамунды был старше? Насколько я понял, ее дядя – настоятель аббатства.

– Я самый старший из сыновей нашего отца. Потом на свет появился Ричард, "но, к сожалению, мы были рождены вне закона. Отец Розамунды, Гай, был его законным первенцем, а самым последним родился наш брат Генри. Но если мы с Ричардом и Гаем искренне любили друг друга и были очень близки, Генри всегда презирал своих братьев‑бастардов, несмотря на то что отец не делал между нами различия. Он так и не смирился с тем, что Розамунда не умерла вместе с родителями и братом и стала наследницей Фрайарсгейта. Он выдал ее замуж за своего сына, но тот тоже умер. Тогда Генри нашел ей в мужья сэра Хью.

И Эдмунд поведал, что произошло потом и как Розамунде удалось отделаться от алчного дядюшки.

– Значит, Хью оказался настолько умен, что перехитрил нашего жадного родича, – ухмыльнулся сэр Томас, – и Розамунда попала ко двору. Я не помню ее, но в то время вряд ли я интересовался девочками, пригретыми королевой! И я до смерти страшился Достопочтенной Маргарет.

Она была настоящей драконшей!

– А вот Розамунда ее любила и была ей благодарна за то, что старуха устроила ее брак с сэром Оуэном.

– Разумеется, – кивнул сэр Томас. Что ж, он услышал все, что хотел.

Лорд Кембридж зевнул.

– Покажите мне, где приклонить голову, кузен Эдмунд. Путешествие было долгим, а еще предстоит обратный путь, хотя и куда более приятный благодаря обществу Розамунды.

Эдмунд поднялся и пригласил сэра Томаса следовать за ним.

Поиск по сайту: