|
|||||||
АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомДругоеЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция |
Глава 12. После лета тысяча пятьсот шестого года и визита Оуэна ко двору Розамунда получила всего одно письма от Екатерины Арагонской
После лета тысяча пятьсот шестого года и визита Оуэна ко двору Розамунда получила всего одно письма от Екатерины Арагонской. Та с радостью сообщала, что король разрешил ей проводить больше времени с принцем Генри. Похоже, разница в их возрасте становилась не столь заметной по мере того, как взрослел наследник. Принц был внимателен к ней и очень добр, называя ее на людях «моя дражайшая и обожаемая супруга, моя любимая жена». Между Екатериной Арагонской и молодым принцем завязалось нечто вроде симпатии. Король, видя, что происходит, решил разлучить парочку, ибо все еще не был уверен в том, что брак состоится. «Я уверена, – продолжала принцесса, – что он не хочет этой свадьбы. Меня снова отослали в Фулхемский дворец, хотя король заявил, что я могу жить в любом из его домов, какой предпочту. Но мне не по карману содержание Фулхема, и я написала об этом королю. Почему он не понимает моих затруднений? Теперь мне ведено осенью возвращаться ко двору. О, Розамунда, что со мной будет? Я начинаю бояться, хотя искренне верю во всемогущество Господне и в то, что его Пресвятая Матерь защитит меня и убережет от зла. Но в последнее время моя вера невольно поколебалась, за что я должна молить Бога о прощении». – Невыносимо! Почему они играют с ней в кошки‑мышки? Какая несправедливость! – вознегодовала Розамунда. Гонец от принцессы прибыл только в ноябре и привез поразительные новости. Зять Екатерины, эрцгерцог Филипп, внезапно скончался в возрасте двадцати восьми лет. Ее сестра Хуана, королева Кастилии, была вне себя от горя. И без того подверженная припадкам безумия, она окончательно помешалась и решительно отказывалась верить, что ее муж мертв. Мало того, не разрешала его похоронить и, открыв гроб, страстно целовала разлагавшийся труп. С огромным трудом придворные уговорили ее похоронить мужа по христианскому обряду. Король Фердинанд немедля завладел Кастилией, поскольку было очевидно, что Хуана больше не оправится от удара. Править она тоже не могла, и королем стал ее восьмилетний сын, провозглашенный Карлосом I Кастильским. Дед был объявлен регентом, получив назад Испанию. Екатерине, однако, это мало чем помогло, ибо приданое по‑прежнему не выплачивалось. Розамунда и Оуэн отдали посланцу деньги, вырученные за жеребца, и вложили в кошель дружеское письмо с наказом прислать гонца весной. Они собирались и дальше помогать принцессе. – Продадим ягнят! – объявила Розамунда. – Ах, Оуэн, если бы я только была богатой наследницей с мешками золота в сундуках! Но я всего лишь скромная хозяйка Фрайарсгейта! Мое богатство – в отарах овец, стадах скота и земле. Как по‑твоему, станет Екатерина королевой Англии? Бедная девушка, и это несмотря на ее высокое происхождение! Поздней весной тысяча пятьсот седьмого года обе дочери Розамунды праздновали свои дни рождения. К облегчению родителей, они росли крепкими и здоровыми малышками. Куда бы ни шла Филиппа, Бэнон топала следом, покачиваясь на толстеньких ножках. К концу лета Розамунда снова была беременна и постоянно впадала в отчаяние. – Еще одна дочь, я уверена, – повторяла она. – Почему я не могу родить тебе сына, Оуэн? – Мы ничего не узнаем, пока не родится малыш, – урезонивал ее муж, – и я буду рад третьей девочке, главное, чтобы вы с ней были живы и здоровы. Мне доставит огромное удовольствие выдавать их замуж, пока твой дядя Генри рвет на себе волосы из‑за того, что я пренебрег его сыновьями. Розамунда невольно рассмеялась. – Да, он будет вне себя от бешенства, видя, как мои дочери унаследуют Фрайарсгейт, – согласилась Розамунда. – Я слышала, что Мейвис ощенилась очередным бастардом, хотя мой дядя признал его своим. – А как мы назовем ее, если в самом деле родится девочка? – спросил ее муж. – Первую мы назвали в честь моей матери, вторую – в честь твоей. Думаю, я назову ее Элизабет, в память нашей королевы, которая была так добра ко мне. Это девочка, Оуэн. Я чувствую себя так же прекрасно, как в первые два раза. Она вздохнула и с улыбкой добавила: – Зато мы хорошо позабавились, зачиная наших девочек. И все же, должно быть, делали что‑то не так. После рождения Бесс нужно хорошенько подумать, что именно, потому что у меня будет сын, черт побери! Розамунда родила свою третью дочь, Элизабет, двадцать третьего мая тысяча пятьсот восьмого года. Ребенка также назвали Джулией, ибо она появилась на свет в День святой Юлии, и Энн, в честь матери Пресвятой Девы, покровительницы беременных женщин. Подобно своим сестрам Бесс была крепенькой и здоровой девочкой, только унаследовала от отца светлые волосы, чем Оуэн был донельзя доволен, Из Гринвича прибыл посланец принцессы. Розамунда потребовала отнести ее в зал, чтобы она собственными ушами могла выслушать последние сплетни. Новости оказались не слишком хорошими. Немногие оставшиеся слуги принцессы Арагонской превратились в посмешище при дворе. Гордые испанцы сейчас более всего походили на нищих, поскольку ходили буквально в лохмотьях. Король вел переговоры с Максимилианом, императором Священной Римской империи, о помолвке его внука, эрцгерцога Карлоса, сына безумной кастильской королевы, со своей младшей дочерью, принцессой Мэри. Поскольку Карлос был еще и наследным принцем Нидерландов, Англия много выигрывала в торговле шерстью и тканями. Этот союз должен был стать чем‑то вроде противовеса поразительному политическому союзу, недавно заключенному между королем Фердинандом и Францией. Английский король решил, что Фердинанд больше не нужен для осуществления его планов. Принцесса Арагонская была осведомлена о желании принца Генри любить ее, как она деликатно выражалась. Она снова написала отцу, моля о помощи и подчеркивая, что ее долг – содержать слуг. Екатерина не просила ничего лишнего, всего лишь о деньгах на повседневные расходы. Как всех женщин ее семьи, Екатерину с колыбели приучали беспрекословно повиноваться мужчинам. Поэтому она не требовала, а просила. Только гордость позволяла ей выдерживать натиск кредиторов. Те, разумеется, знали все сплетни об отношении короля к испанской принцессе. Они боялись, что ее вышлют в Испанию, прежде чем им будут выплачены ее долги. Никто не понимал, что даже принцесса может оказаться в отчаянном положении. Розамунда плакала о судьбе своей подруги, но, как мудро заметил Оуэн, она не могла сделать для Екатерины больше, чем уже сделано. Остальное касается сильных мира сего, а не скромной землевладелицы в Камбрии. Те деньги, что они посылают, могут казаться им огромными суммами, но принцессе их хватает самое большее на несколько дней. Все же Розамунда откладывала что могла для Екатерины Арагонской в ожидании ее слуги. Но посланец не возвращался во Фрайарсгейт больше года, а когда все же появился, его повествование было достойно барда. Король Генрих вбил себе в голову, что должен жениться на безумной Хуане Кастильской. Состояние ее рассудка мало что для него значило. Главное – она рожала здоровых детей. Король вдруг решил, что должен иметь больше наследников. Екатерина одобряла план, поскольку была достаточно мудра, чтобы понять: от этого зависит ее будущее. Ей удалось убедить отца отозвать посла, сеньора де Пуэбла, который к тому же тяжело заболел. Король Фердинанд, наконец устыдившись своего поведения по отношению к дочери, выслал ей две тысячи дукатов и назначил своим послом, пока не будет найдена замена. Сумма была не столь велика, но позволила Екатерине заплатить самые неотложные долги и выдать жалованье слугам. Ее новый статус посла придал ей больше веса при дворе. На какое‑то время она снова попала в фавор. Добросердечная, преданная и тихая Екатерина усвоила жестокий урок: принципы морали для мужчин и женщин в этом мире различны. Нужно уметь выживать. Поэтому в обращении с королем она стала более уверенной, только что не кокетничала с ним, и, глядя прямо в глаза, безмятежно лгала. Король, поддавшись на удочку, опять стал выплачивать принцессе небольшое содержание, но любое счастье недолговечно. Генрих Тюдор быстро понял, что король Фердинанд не собирается отдавать ни Кастилию, ни Хуану, к этому времени окончательно помешавшуюся. Ее держали взаперти и не выпускали на люди, поэтому Генрих стал искать другую жену. Звезда Екатерины снова закатилась. Король снова попытался обручить принца Генри с Элеонорой Австрийской, но переговоры закончились крахом Теперь он обратил взгляд в сторону Франции, но в начале тысяча пятьсот девятою года здоровье его пошатнулась. Советники почтительно попросили его вспомнить о прежней договоренности и обвенчать сына с Екатериной, тем более что остаток ее приданого должен был вот‑вот прибыть. Дворяне опасались, что род Тюдоров прервется. Если принца немедленно не обвенчают и он не станет производить на свет наследников для Англии, существует опасность государственного переворота. Достопочтенная Маргарет тоже убеждала сына, что тот одной ногой стоит в могиле, поэтому король согласился выслушать придворных. Окружающие всерьез поговаривали о том, что Екатерина возвращается в Испанию, где ей найдут жениха. Ей было уже двадцать три, по тогдашним меркам, немного старовата для замужества. Екатерина опять оказалась в ужасном положении. Обстановка в ее доме была почти невыносимой. Она наконец избавилась от доньи Эльвиры, но теперь некому было вести ее хозяйство. Ее камергер вел себя нагло и дерзко, но она не могла прогнать его, потому что было нечем заплатить. Ее духовник отец Диего, необыкновенно красивый францисканец, имел над ней слишком большую власть и репутацию распутника среди придворных дам. Екатерина обожала его настолько, что не желала слышать о нем ничего плохого и была откровенно увлечена красавцем монахом. Новый испанский посол, дон Гутьере Гомес де Фуэнсалида, заметил пугающую зависимость принцессы от молодого священника и с искренним беспокойством известил ее отца, послав в Испанию своего личного слугу с подробностями всего дела и прося короля заменить отца Диего и послать принцессе «старого и порядочного исповедника». Узнав о переписке, принцесса взбунтовалась, считая посла своим злейшим врагом. По ее настоянию он был отозван, а Екатерина отказывалась что‑либо делать без одобрения духовника. Двадцать второго апреля в Ричмонде скончался Генрих VII. После его похорон двор переехал в Гринвич. Намерения нового короля вскоре стали ясны. Он собирался выполнить свои обязательства и жениться на Екатерине Арагонской, хотя некоторое время колебался, терзаемый угрызениями совести. Может ли он совершить грех, женившись на вдове брата? Или разрешения папы вполне достаточно? Некоторым церковным сановникам это не слишком нравилось, но, как указал король Фердинанд, две сестры Екатерины были замужем за королем Португалии, и каждая родила ему здоровых детишек. Тайный совет потребовал от короля жениться на принцессе. Несмотря на сомнения, Генрих признал, что любит Екатерину и желает больше всех женщин на свете. Он уважал ее и считал ее мужество достойным восхищения. Достопочтенная Маргарет согласилась, а ее влияние на молодого короля было бесспорным. Поэтому Генрих без дальнейших колебаний сделал предложение Екатерине. Они были обвенчаны без шума и пышности одиннадцатого июня в ее покоях. "Я еще в жизни не была так счастлива, дорогая Розамунда. Счастливее, чем способна была представить Мой муж – лучший и добрейший из всех людей Я всегда буду любить его. Не могу выразить свою благодарность за твою поддержку и молитвы, дорогая подруга. И не знаю, смогу ли отплатить тебе по достоинству".
* * *
Слезы струились по лицу Розамунды, читавшей письмо. – Передайте королеве, – сказала она посланнику, – я не требую платы за то, что делала по доброй воле. Для меня большая честь служить ее величеству. И если представится возможность, снова буду рада услужить. Вы передадите ей мои слова? Я не стану писать письмо, ибо его скорее всего прочтет какой‑нибудь секретарь, который не подумает вручить пергамент королеве. – Я все передам, миледи, – поклялся посланник. – Позвольте сказать, мадам, что мне будет не хватать визитов во Фрайарсгейт. Я поистине наслаждался, видя, как растут ваши дочери, пусть их хранит Господь. Он низко поклонился. – Благодарю вас, – улыбнулась Розамунда. – Значит, всему конец, – тихо заметил Оуэн, когда они этой ночью лежали в постели. – Генрих, которому я служил, умер и похоронен. Молодой король совершил благородный поступок, женившись на принцессе Екатерине. Теперь остается ждать наследников. – Кстати, о наследнике, – промурлыкала Розамунда. – Нам давно пора снова попробовать сделать сына, милорд. Она игриво прикусила мочку его уха. – Но Бесси всего лишь год, – отбивался он. – Это слишком скоро. – Мне уже двадцать, – напомнила она. – Давай родим сына или двух и на этом успокоимся. Ребенок появится не раньше следующего года, а к тому времени Бесси исполнится два. Так что времени достаточно. Или ты больше не хочешь меня? – Вы становитесь ужасной сладострастницей, мадам, – заметил он. – Но как же еще возбудить твою страсть? – прошептала Розамунда и, к удивлению мужа, оседлала его. – Если мужчина может быть сверху, то почему не женщина? – объявила она, глядя в его изумленное лицо. Немного подумав, Оуэн стал ласкать ее округлые груди. – Вряд ли у меня найдутся возражения против этого, – задумчиво протянул он, потирая большими пальцами ее соски, Она блаженно прикрыла глаза. Восхитительные ощущения неизменно охватывали ее, когда он прикасался к ее грудям. Розамунда слегка подвинулась. – Я помню, как говорила тебе, что мы должны сделать что‑то иное, если хотим зачать сына. А вдруг это нам поможет! Она нагнулась и припала к его губам. – Ты будешь моим жеребцом, а я – твоей наездницей. Ее новые дерзкие повадки невероятно возбуждали Оуэна. Он и не думал, что его сладкая Розамунда способна на такое. Она никогда не отказывала мужу в постели и наслаждалась его ласками, но сама редко отвечала ему тем же. Он почувствовал, как плоть его поразительно быстро отвердела. Оуэн на секунду закрыл глаза, упиваясь ощущениями, потирая ее любовный бугорок и обнаружив, что он уже увлажнен похотью, рассмеялся, крепче сжал ее талию и опустил на себя. И застонал, когда ее тугое тепло приняло его. Его меч так легко скользнул в ее ножны, что Розамунда охнула и обвела языком пересохшие губы. Она уперлась обеими руками ему в живот, откинулась назад, бесстыдно изнывая от желания, сжала его бедрами и начала двигаться, сначала медленно, потом, по мере того как возбуждение нарастало, все быстрее, пока из горла не стали вырываться тихие крики удовольствия. Неожиданно Оуэн громко застонал, и она ощутила, как его семя исторгается в ее жаждущее тело. Она упала на его широкую грудь, отчего‑то измученная и готовая заплакать. Они наконец зачали сына! Она это знала! Его руки обвились вокруг ее плеч. – Ну и дерзкая ты девчонка, Розамунда, моя красавица жена. Я люблю тебя! – Знаю, – ответила она. – Ну разве не счастье, что я тоже люблю тебя, мой Оуэн? Он почувствовал, как ее слезы падают ему на грудь, и улыбнулся. Не важно, родит ли она ему сына. Ему хватает и того, что они рядом. Его сладкая роза. Его истинная любовь. Она так и уснула на нем, и он осторожно перекатил ее на перину, натянул одеяло и, по‑прежнему улыбаясь, продолжал смотреть на жену. Как она прекрасна! Недаром принц так старался соблазнить ее столько лет назад. Честно говоря, он и сам не прочь был обольстить Розамунду, но, как истинный рыцарь, не мог совершить столь бесчестный поступок. Благодаря доброте шотландской королевы и ее бабушки он получил свою дорогую Розамунду и за это всегда будет им благодарен. К августу Розамунда уверилась, что снова ждет ребенка, но на этот раз все было по‑другому. Она не могла выносить резких запахов, особенно запаха жареного мяса: ее тут же начинало тошнить. Но утренняя болезнь закончилась так же внезапно, как началась, только живот Розамунды рос не по дням, а по часам, не то что с девочками. На этот раз она была уверена, что носит сына, которого решила назвать Хью, в честь своего второго мужа. – Генри вряд ли будет доволен, если постоянное напоминание будет у него перед глазами, – хмыкнул как‑то Эдмунд, когда они сидели в зале и слушали завывание февральского ветра. Поленья в очаге громко потрескивали. – Но не могу же я назвать своего сына Генри, – заметила Розамунда, потянувшись к засахаренному розовому лепестку. – Тебе нужно приготовить имя и для девочки, – вставила Мейбл. – Это не девочка, – твердо ответила Розамунда. – Что Бог даст, – возразила Мейбл. – Выбери на всякий случай имя для девочки. – Родится Хью, – неумолимо повторила Розамунда. Роды начались через несколько дней. – Слишком рано! – вскричала она. – О‑о‑о, слишком рано! Она упала на колени, сжимая обеими руками живот, раздираемая резкой болью. Оуэн подхватил жену и прижал к себе. Слуги побежали за родильным стулом. Отошли воды, промочив их обоих, но Оуэн не отпустил жену и тихо утешал ее, когда схватка оказывалась особенно сильной. Увлажнял ее губы смоченной в вине салфеткой. Целовал лоб и вытирал выступившие на нем капли пота. А Розамунда горько плакала, ибо хотя инстинктивно знала, что родит сына, что‑то подсказывало ей: она потеряет его еще до того, как узнает. Сердце ее разрывалось от горя, и все же она не была готова к тому, что из ее лона в потоке кровавой жидкости выскользнет идеально сформированное тельце с пуповиной, туго обмотанной вокруг его шеи. Крохотное личико и конечности были зловеще синеватого цвета. Ни звука не вылетело из его горлышка, и Мейбл, не вытирая струившихся по лицу слез, устало покачала головой. – Он мертв, бедный малыш, – объявила она и, пытаясь успокоить воспитанницу, добавила: – Но ты выживешь, дорогая девочка, и принесешь Фрайарсгейту другого наследника. – Позволь мне увидеть его, – прошептала Розамунда. – Увидеть моего Хью. Мейбл обтерла младенца и, завернув его в свивальник, поднесла Розамунде. Скорбящая мать смотрела на ребенка, точную копию отца, с таким же хохолком светлых волос и почти невидимыми ресничками, лежавшими на щеках. Молчаливые слезы падали на маленький трупик, прижатый к ноющим грудям. Мейбл перерезала пуповину, но личико оставалось по‑прежнему синим. Мейбл потянулась, чтобы взять младенца, но Розамунда ответила свирепым взглядом. – Не сейчас, – прошипела она. – Не сейчас! Пришлось вмешаться Оуэну. – Отдай мне моего сына, Розамунда, – попросил он, и она, поцеловав холодный лобик новорожденного, протянула тельце отцу. Оуэн, в свою очередь, поцеловал сына. – Он само совершенство и, учитывая, что явился на свет почти на месяц раньше, почти так же велик, как его сестры. У нас был бы прекрасный сын, любимая, и будет еще один, обещаю. Он выживет и будет здоровым и сильным ребенком. С этими словами, он передал мертвого младенца молодому священнику. – Я окрещу его, миледи, перед тем как похоронить, – тихо сказал отец Мата. – Его зовут Хью, это я знаю, но, может, мы добавим еще и второе имя, Симон, потому что сегодня День святого Симона. Розамунда кивнула и печально спросила: – Как же вы похороните его, ведь на земле еще лежит снег? – У церкви земля помягче, – пояснил отец Мата. Розамунда снова кивнула. – Тогда идите, – обронила она и замолчала. Священник вышел из зала, держа на руках младенца. – Почему я не могу дать тебе сына? – с отчаянием вымолвила Розамунда. – Ты дала мне сына, – возразил Оуэн. – Но он мертв! Наш сын мертв! Он обнял жену и позволил ей плакать, пока не иссякли слезы. Глаза ее распухли так, что превратились в щелки. И без того измученная потугами, она едва дышала. После того как Мейбл убрала все свидетельства несчастных родов, Оуэн поднял Розамунду, унес в спальню, уложил в постель и, поддерживая за плечи, напоил горячим вином с пряностями. Он знал, что Мейбл подлила туда макового сока, поэтому Розамунда быстро заснула. – Я позабочусь о том, чтобы она проспала несколько дней, – пообещала Мейбл, когда Оуэн спустился вниз. – Сон – великий целитель, хотя она еще долго будет скорбеть о потере младенца. Какая жалость, Оуэн! Такой чудесный мальчик! – Почему же он родился раньше срока и мертвым? – с горечью бросил Оуэн. Его сердце разрывалось от гнева, но он не подаст виду, иначе Розамунда станет винить себя. – Он и вправду был красавчиком. Совсем как его сестры. – Он задохнулся, потому что пуповина обмоталась вокруг шейки. Кто знает, сколько времени мертвец пролежал в чреве матери? Священник наверняка скажет, что это воля Божья, хотя в толк не возьму, почему Господь захотел прибрать эту крошку. Это великая тайна. Зато Розамунда доказала, что способна рожать сыновей, У вас еще будет другой, и в следующий раз все обойдется, вот увидите. Такие вещи бывают. Это несчастная случайность, что бы там ни твердил священник. – Да, – согласился Оуэн, – но она вне себя от горя. Он уселся на стул у огня и, рассеянно погладив гончую, взял у Мейбл кубок с вином. – Разумеется. У Розамунды любящее сердце, да и мать она преданная, – кивнула женщина. – Что я скажу девочкам? – вздохнул он. – Объясните, что их братец предпочел остаться с ангелами. Только Филиппа поймет, в чем дело. Бэнон и Бесси чересчур малы. – Верно, – кивнул он, поднося к губам кубок и едва заметив, что Мейбл оставила его наедине со своими мыслями. Такой печали он не испытывал со дня кончины матери, когда впервые в жизни остался совсем один. И одиночество длилось до тех пор, пока он не женился на Розамунде. Они вместе переживут потерю Хью и смогут дать друг другу утешение и любовь. Вдвоем легче вынести утрату. Розамунда и в самом деле проспала несколько дней, просыпаясь лишь на несколько минут, чтобы проглотить ложку бульона и выслушать ласковые слова мужа. Потом она снова пила зелье и засыпала. Только через неделю она очнулась по‑настоящему. Дочери взобрались на постель, прижались к матери, щебеча о том, что их братик решил остаться с ангелами. Услышав это, Розамунда проглотила слезы и прижала к себе детишек. На вторую неделю она поднялась с кровати и увидела, что снег растаял, а холмы снова зазеленели. Впервые выйдя из дома, она поспешила к маленькой могилке, где лежал ее сын. Простояв, как показалось Оуэну, целую вечность, она отвернулась и объявила: – Я голодна. Невероятное облегчение охватило его. – Давай вернемся в дом и поедим, – предложил он. Она взяла его за руку. – Я знаю, это случайность. Больше такого не повторится. И у нас будет еще один сын, Оуэн. – Обязательно, – согласился он, но тайком попросил Мейбл давать ей настой из семян моркови, чтобы на несколько месяцев предотвратить зачатие. – Будет ли у нас сын, это воля Божья, – сказал он, – но я не желаю потерять свою любимую. – Да, ей нужно полностью восстановить силы, – поддержала его Мейбл. Жизнь покатилась по привычной колее. Поля были вспаханы и засеяны. Овощи посажены. Травы поднялись из‑под прошлогодней соломы. Весна вступила в свои права. Сады зацвели, и бело‑розовые облака разливали в воздухе слабый, но сладостный запах. Никогда еще Розамунда не видела такой красоты. Из Оттерли приехал Генри Болтон, притворившись, что скорбит об их несчастье, и предлагая брак между своим старшим сыном и Филиппой. – Я пока еще не думал о свадьбах дочерей, – заявил Оуэн, – но когда настанет время, поищу женихов в других семьях. Приток свежей крови улучшает породу. Найди другую суженую для своего парнишки. Моих тебе не видать. Поникший Генри поспешил уехать. – Кажется, он наконец признал поражение, – заметила Розамунда, глядя ему вслед. – Вот уж не думала, что он откажется от мысли завладеть Фрайарсгейтом, но на этот раз он все понял. – Несчастный, сломленный человек, – добавил Оуэн. – Распутное поведение жены его добило. Будь он в самом деле храбрецом, вышвырнул бы ее из дома. Но он – жалкий трус, как все наглецы, любящие издеваться над теми, кто слабее. На какой‑то момент Розамунде даже стало жаль Болтона. Он всегда считал себя неизмеримо выше единокровных братьев и презирал их за незаконное происхождение. Теперь же был вынужден смириться с неверностью жены и признать двух ее бастардов. Да и что ему оставалось делать? Публично объявить себя рогоносцем? Нет, этого Генри вынести не мог. Поэтому стиснул зубы и смирился с тем, чего нельзя было изменить. Теперь, когда в Англии правил Генрих VIII, новости приходили чаще, тем более что погода стояла теплая. По всем дорогам разгуливали бродячие торговцы, которые, слыша о богатом поместье, частенько туда заглядывали. Супруги узнали, что король с королевой были коронованы двадцать четвертого июня, на Иванов день, в Вестминстерском аббатстве. Королевская чета прибыла на барке из Гринвича двадцать второго числа и по обычаю поселилась в лондонском Тауэре. Повсюду устраивались пышные празднества. Молодой король в богатом одеянии был поистине великолепен. Снова пришло время жатвы, и на этот раз урожай был на редкость обилен. Амбары ломились от зерна, а фрукты собирали целыми бушелями. Оуэн принимал в сборе яблок и груш самое живое участие. По какой‑то причине, которую Розамунда никогда не понимала, он обожал взбираться на верхушки деревьев и срывать оттуда плоды, до которых никто не мог дотянуться. Он сбрасывал их вниз поджидавшим под деревьями женщинам. Ничто не доставляло ему большего удовольствия, как спуститься в подвал глубокой зимой и вернуться с сочным яблоком или грушей. Он частенько твердил Розамунде, что лежащие сверху плоды и есть те, которые он снял с самых верхних веток. Потом он с довольной улыбкой съедал фрукт. Вот и в тот день, пока Розамунда подшивала подол нового платья Филиппы, он отправился в сад. Через некоторое время в зал вбежал Эдмунд. Она подняла глаза и улыбнулась в знак приветствия, вдруг подумав, что Эдмунд состарился прямо на глазах. – Розамунда, – выдавил он. – Что? И тут она заметила Мейбл, стоявшую за спиной мужа. – Розамунда, – повторил он и, к ее величайшему изумлению, разрыдался, как ребенок, громко всхлипывая и шмыгая носом. – Иисус Мария! – оттолкнула Мейбл мужа. Уж эти мужчины! Способны дать слабину в самый ответственный момент. – Случилась беда, – начала она. Розамунда вскочила. Крохотное платьице свалилось на пол. – Оуэн? Единственное слово камнем упало в тишину. Мейбл набрала в грудь воздуха. – Он мертв. – Мертв?! Розамунда уставилась на нее, как на сумасшедшую. – Мертв?! – Упал с дерева, девочка. Сломал шею. Умер в ту же минуту, как ударился о землю, – выдохнула Мейбл, стараясь сдержать слезы. Розамунда испустила крик, такой жалобный и пронзительный, что собаки завыли, а обе кошки забрались под стол. Ее девочка на грани безумия. Собственный муж рыдает, как женщина! Мейбл выступила вперед. Слезы лились по обветренному лицу. Но она взяла себя в руки и отвесила Розамунде звонкую пощечину. – Приди в себя, девчонка! – свирепо прошипела она. – Помни, ты госпожа Фрайарсгейта. Тут уж ничего не поделаешь. Придется смириться. Знаю, как тебе тяжело, но ничего не изменить. Вспомни, с каким достоинством переносила свои несчастья королева, и последуй ее примеру. Янтарные глаза Розамунды наконец обрели осмысленное выражение. При виде мужчин, несших на доске тело, она невольно схватилась за горло и глубоко вздохнула, чтобы прояснить голову. – Эдмунд, прекрати плакать и поговори с плотником. Пусть гроб доставят еще до заката. Моего господина нужно похоронить как подобает. Кто‑нибудь, сходите за отцом Матой. Энни, немедленно приведи моих дочерей в зал. Они должны знать, что произошло с их отцом. Она подошла ближе к телу мужа и велела работникам: – Положите его на высокий стол. Оуэн выглядел так странно: голова повернута под неестественным углом, на лице удивленное выражение. Розамунда отвернулась, чувствуя ужасную слабость, оперлась на стул и тяжело села. – О Боже, – прошептала она, наконец сумев заплакать. Энни привела девочек. Филиппа и Бэнон держались за руки. Маленькую Бесси несла служанка. Филиппа немедленно воззрилась на стол, но младшие девочки не заметили ничего, кроме того, что их мать плачет. Розамунда протянула им руки. – Что такое с папой? – спросила Филиппа. – Случилось несчастье. Папа упал с дерева, – всхлипнула Розамунда. – Теперь он ушел к ангелам. Довольно жалкое объяснение, но лучшего она не смогла придумать. Слуги принесли теплую воду. Раздев погибшего, Розамунда обмыла его и переодела в красивый бархатный костюм, в котором он венчался. Саван не понадобился. Оуэну Мередиту подвязали подбородок полотняной лентой. Два круглых медных пенни лежали на веках. Розамунда наклонилась, поцеловала холодные губы и попросила положить мужа в гроб, по четырем углам которого поместились напольные канделябры. Свечи будут гореть до того времени, когда придет пора погребения. Крышка гроба наполовину закрыла тело Оуэна. Вошедший отец Мата рассыпал по ней охапку полевых цветов. Из церкви принесли два аналоя. Святой отец и госпожа Фрайарсгейта преклонили колени и молились до самого ужина. Розамунда села за стол. Аппетита не было, но она с облегчением заметила, что Филиппа увлеченно жует. Бэнон и Бесси покормили в детской. После ужина мать с дочерью встали на колени и долго молились под неусыпными взглядами священника, Эдмунда и Мейбл. Наконец Филиппу унесли в постель, но Розамунда отказалась идти. – Я останусь здесь, со своим господином, – бесстрастным голосом промолвила она. Остальные трое договорились, что будут молиться по очереди. Первым был отец Мата. Он отослал супругов спать, а сам встал на колени рядом с Розамундой. Ночь была долгой, вскоре похолодало, впервые за несколько месяцев. Священник пробыл у гроба почти всю ночь и уступил место Эдмунду, только когда тот под утро вернулся в зал и упрекнул его за упрямство. – Уже почти рассвет. Вы должны готовиться к мессе, – твердил Эдмунд. – А когда назначить заупокойную службу? – спросил священник. – Сегодня? – Нет, – услышали они голос Розамунды. – Завтра днем. Пусть все успеют попрощаться с моим Оуэном. Она слабо улыбнулась дяде. – Я не бедная безумная Хуана, Эдмунд, и согласна предать земле тело моего мужа. Оуэн ушел от нас. То, что мы видим, – всего лишь смертные останки. Душа его с Господом. – Ты хочешь уведомить Генри и Ричарда? – обронил Эдмунд. – Пошлите в аббатство Святого Катберта, к дяде, но не в Оттерли. Генри и без того скоро прослышит о случившемся, а я не в том состоянии, чтобы обсуждать сейчас преимущества брака с его сыном. Вряд ли я вообще выйду замуж. У Фрайарсгейта есть три наследницы, а этого более чем достаточно. Эдмунд кивнул: – Я сам отправлюсь в аббатство. – Спасибо, – вымолвила она, снова оборачиваясь к гробу. К вечеру приехал Ричард Болтон и незамедлительно взялся за племянницу, настояв, чтобы та поспала несколько часов, перед тем как возобновить бдение у гроба мужа. – Какая польза будет дочерям, если ты заболеешь? – урезонивал он. – Не хочешь же ты, чтобы они попали в нежные руки Генри? Она подчинилась, но вечером снова спустилась в зал, чтобы провести рядом с телом мужа последнюю ночь. В день похорон она немного вздремнула с утра, а потом в траурном платье вместе с одетыми в черное дочерьми присутствовала на похоронной службе. В маленькой церкви было полно народу. Многие плакали, а при виде Розамунды, сопровождавшей гроб на церковное кладбище, всхлипывания перешли в громкие рыдания. Сама госпожа не сдержала слез, когда гроб опускали в могилу, но едва на крышку упала последняя горсть земли, она, к ужасу присутствующих, потеряла сознание. Ее отнесли в зал, где долго пытались привести в чувство, поднося к носу жженые перья. Открыв глаза, она оглядела взволнованные лица. – Со мной все хорошо… – заверила она. – Ты донельзя измучена, – отрезала Мейбл, – и на ногах не стоишь. – Тебе следует лечь в постель, племянница. – Только после поминального пира, – твердо заявила она. – Это мой хозяйский долг перед жителями Фрайарсгейта. С ней не спорили, но когда ее и детей уложили в постель, Ричард и Эдмунд вместе с Мейбл и отцом Матой долго совещались в зале. – Он не оставил завещания, – тревожился Ричард. – Мы должны позаботиться о том, чтобы защитить ее от Генри и его сыновей, – вмешался Эдмунд. – Боюсь, дело дойдет до убийства, если Генри снова попытается захватить Фрайарсгейт. Он ни перед чем не остановится. – В таком случае нужно составить завещание, – решил Ричард Болтон. – Генри не знает почерка Оуэна. Мы напишем то, чего наверняка хотел бы Оуэн для жены и детей, а ты… – он взглянул на отца Мату, – ты подпишешься именем Оуэна. – Я?! – ахнул священник. – Мы напишем, что Розамунде поручается следить за поместьем и дочерьми, а нам с тобой, в свою очередь, доверено приглядывать за ней. В случае нашей смерти она и ее дети становятся подопечными короля. – Я должен подписаться за сэра Оуэна.? – повторил отец Мата. – Да, – кивнул Ричард. – Я составлю документ от его имени, ты подпишешь и исповедуешься мне в своем грехе. Я, разумеется, дам тебе отпущение. Мата. Он лукаво подмигнул. – Что ж, – заметил отец Мата, – давайте сейчас и приступим. Генри Болтон уже успел узнать о несчастье и самое большее послезавтра явится сюда. Еще нужно втереть грязь в пергамент, чтобы его состарить. – Состарить? – недоуменно повторил Эдмунд. – Не хочешь же ты, чтобы он казался совсем новеньким? – серьезно пояснил отец Мата. – Грязь придаст ему вид старого. Но может, у нас есть уже использованный пергамент? Это немало бы нам помогло. Теперь уже он ухмылялся. Ричард Болтон кивнул. На его тонких губах играла улыбка. – Я предвижу твою блестящую церковную карьеру, Мата, – сухо заметил он, – Начнем, пожалуй.
Поиск по сайту: |
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Студалл.Орг (0.03 сек.) |