Глава 14. Покинув Фрайарсгейт в последний день ноября, они направились на юг, остановившись на ночлег в аббатстве Святого Катберта

Покинув Фрайарсгейт в последний день ноября, они направились на юг, остановившись на ночлег в аббатстве Святого Катберта, где сэр Томас был представлен дальнему родственнику аббату Ричарду Болтону. К удивлению Розамунды, эти двое мгновенно поладили. Можно было подумать, что между ветреным Томасом и учтивым, воспитанным Ричардом не может быть ничего похожего на дружбу, однако между ними сразу возникла взаимная симпатия, что, как была вынуждена признать Розамунда, только шло на пользу ей и семье.

– А Генри знает, что ты отправилась ко двору? – спросил Ричард у племянницы, когда они вечером ужинали в его личной трапезной.

– Я не обязана докладывать ему о том, куда и зачем еду, – бросила Розамунда. – Думаю, ему лучше не знать о том, что девочки на время остались без матери. До зимы недалеко, и он не выберется из Оттерли, на случай, если Мейвис снова захочется порезвиться. А весной я вернусь, еще до того, как он узнает о приказе королевы.

– Мата будет держать меня в курсе дел, – заверил Ричард. – Девочкам ничто не грозит, племянница. Мы о них позаботимся.

– В последнее время Мата чересчур распустил язык, – резко бросила Розамунда. – Просто неиссякаемый источник сведений! Это он послал гонца к Хепбернам в Клевенз‑Карн с сообщением о гибели сэра Оуэна. Всего два дня назад этот наглый шотландец заявился во Фрайарсгейт с намерением поухаживать за мной!

Она негодующе поджала губы.

– Что это? – вскинулся сэр Томас, очевидно, сгорая от любопытства. – У вас есть наглый поклонник шотландец?

Дорогая, я потрясен!

– Был бы поклонником, если бы я ему позволила, – фыркнула Розамунда, едва удерживаясь от смеха. Похоже, у кузена Томаса просто дар ее смешить!

– Вот как, – разочарованно протянул он. – Никогда не встречал наглого шотландца. И что, он очень нагл?

– Чрезвычайно, – заверила она. – Заявляет, что влюблен в меня с той поры, когда увидел меня шестилетней малышкой на ярмарке скота в Драмфри. Слышали ли вы подобный вздор?!

– Я считаю это ужасно романтичным, дорогая девочка, – ответил сэр Томас с мелодраматичным вздохом. – Этот человек стерпел трех ваших мужей и таки дождался их смерти. Какая преданность! Какая верность! Да, я уверен, что он действительно любит вас, Розамунда! Ах, любовь – это такая редкость! Но вы с вашим практичным умом вряд ли это понимаете, не так ли?

– И Хью, и Оуэн любили меня, – горячо возразила она, – и я любила их, кузен. Я знаю, что такое любовь.

– Хью Кэбот любил вас, как дочь. Оуэн Мередит любил вас из благодарности. Этот же наглец, как вы его именуете, любит вас ради вас самой, дорогая кузина. Навестите королеву, а потом возвращайтесь к нему. О, держите его, как лосося на удочке, если это вас забавляет, но потом позвольте ему поймать себя, и, уверяю, никогда об этом не пожалеете.

– Хепберн из Клевенз‑Карна немного диковат, – вставил настоятель, – но он хороший человек, племянница. Такая респектабельная женщина, как ты, может благотворно повлиять на него и на его ветвь клана.

– Милорды! – раздраженно процедила Розамунда. – Я не собираюсь снова выходить замуж. У Фрайарсгейта уже есть три наследницы. Я спасла имение от дядюшки Генри и его отродья и намерена искать мужей для своих девочек в других семьях. Но даже если бы я и захотела пойти к алтарю, на этот раз сама выберу себе супруга. Я устала бесконечно слышать, что женщина обязана делать, как ей велено, и во всем повиноваться мужчине. Фрайарсгейт процветает только благодаря мне и моему управлению. Да, Эдмунд и Оуэн помогали мне, но это я принимала все решения, благодаря которым мое поместье не знает нищеты и голода. И я способна защитить всех, кто находится на моем попечении.

– Кровь Христова! – пробормотал Томас. – Прошу прощения, настоятель, Розамунда, я советую вам не быть столь откровенной в присутствии короля и королевы. Король не любит чересчур самостоятельных женщин, а королева по своему происхождению и воспитанию привыкла беспрекословно подчиняться сначала отцу, а потом мужу, и, должен сказать, король весьма этим доволен. Поймите, дружба и хорошее отношение их величеств крайне важны для нашего семейства. Постарайтесь ничем их не нарушить.

Думаю, никто не заставит вас снова выйти замуж, особенно против воли. Вы не так много времени пробудете при дворе, чтобы королева успела вмешаться в вашу жизнь. Честно говоря, дорогая девочка, вы не настолько знатны и можете спокойно отговариваться трауром и недавним вдовством.

Королева уважает и понимает подобные традиции. Вам совершенно не обязательно высказывать свои мысли вслух. Если король поинтересуется, кто управляет вашим имением, сошлитесь на дядюшку Эдмунда и его преподобие аббата Ричарда.

Умоляю, дорогая кузина, послушайтесь моего совета.

– Думаю, – вкрадчиво начал аббат, – моей племяннице просто необходимо было хотя бы раз выплеснуть свои эмоции. С малых лет она жила с тяжестью на душе и в большом напряжении. К счастью, вам не пришлось столкнуться с моим братом Генри. Тяжелый человек!

Розамунда, немного успокоившись, разразилась смехом.

– Верно, – согласилась она, – сейчас он совсем невыносим, а его жена наставляет ему рога с каждым, кто ей подмигнет. Но благодаря этому он по крайней мере носа не высовывает из Оттерли и все менее склонен вмешиваться в дела Фрайарсгейта. Что ж, сэр Томас, обещаю быть образцом женской скромности, пока нахожусь при дворе. И я благодарна вам за совет и понимаю, насколько он уместен.

Утром, распрощавшись с Ричардом, они отправились дальше. Приходилось ночевать в монастырях или аббатствах, а по мере приближения к Лондону и на постоялых дворах.

Розамунда еще никогда не бывала в таких заведениях, но они пришлись ей по вкусу.

Наконец, через восемь дней, вдали показались шпили лондонских церквей. Однако сэр Томас не повез ее в город.

Они свернули с большой дороги на едва видную тропу, ведущую к деревне в городских предместьях. Там на берегу реки у сэра Томаса был дом.

– Здесь, – сказал он Розамунде, – вы будете жить, пока находитесь в Лондоне, дорогая кузина.

– Разве мое место не рядом с королевой? – озадаченно спросила она.

– Да, через день‑другой, после того как вы отдохнете, можно предстать перед очами королевы. Если захотите, останетесь с ней, но неплохо бы иметь место подальше от двора, где можно спрятаться от посторонних глаз. Сейчас дворец и без того переполнен. Вы недостаточно знатны и богаты, чтобы получить отдельные покои или хотя бы крошечную каморку. По предыдущему визиту вы знаете, что будете спать где придется, а для ваших вещей вряд ли найдется место. Лучше оставить их или большую часть тут, в комнатах, которые я вам отведу, не говоря уже о ваших чудесных драгоценностях.

– Это ваш дом? – осведомилась Розамунда, оглядывая двухэтажный особняк с крышей из серого сланца, выстроенный из потемневшего от времени кирпича и увитый блестящим зеленым плющом.

– Да. Это Болтон‑Хаус. И он в вашем распоряжении, дорогая девочка.

– Никогда не видела дома прекраснее, – искренне похвалила Розамунда. – Даже дом Достопочтенной Маргарет не был так красив.

– Отсюда очень легко добраться до города, – хмыкнул он. – У меня собственные причал и барка. Я добуду еще одну барку и найму пару лодочников, чтобы у вас был свой личный транспорт. Велю обить скамью в каюте небесно‑голубым бархатом, а весной установить голубой с золотом навес, чтобы вы могли сидеть на палубе. Таким образом можно даже спуститься по реке, к самому Гринвичу.

– О, Том, вы меня балуете! – воскликнула Розамунда, всплеснув руками. – У меня в жизни не было собственной барки, впрочем, в ней и не было необходимости. Я, пожалуй, зазнаюсь!

– О, мы прекрасно проведем время, – засмеялся он, – а когда захотите вернуться, я с радостью провожу вас до дому. Умираю от желания встретить вашего наглеца шотландца, дорогая. Кстати, вы не сказали, какие у него волосы, темные или светлые?

– Черные как ночь и непослушные, – пояснила она, вовсе не испытывая неловкости при упоминании о Хепберне. Да и что стесняться, когда он так далеко! – А вот глаза синие‑синие. Невероятно красивый цвет. До него я не встречала людей с такими глазами.

– Я уже заинтригован, – признался сэр Томас.

Они въехали в железные ворота, окружавшие парк Болтон‑Xaycа, и проследовали по усыпанной гравием аллее к зданию. Навстречу поспешили конюхи, чтобы взять у них лошадей и приветствовать хозяина с гостьей. Парадная дверь открылась, и на пороге, кланяясь, возник мажордом. Сэр Томас повел кузину в зал, прекрасное помещение с обшитым досками потолком и огромными окнами в свинцовых переплетах, выходившими на реку. Комната шла по всей длине дома, была обита панелями, а на одном конце находился большой камин, который охраняли два железных мастифа. Пол покрывали дорогие ковры. Нечто подобное Розамунда видела прежде в королевских дворцах. Их привозили из восточных земель. Стены украшали шпалеры. Мебель из темного дуба, очевидно, была дорогой и содержалась в образцовом порядке. По углам стояли чаши со смесью цветочных лепестков, наполняющей воздух благоуханием. На буфете красовался серебряный поднос с кувшинами и кубками.

– Какое чудо! – воскликнула Розамунда, подходя к окну и выглядывая наружу. – Теперь мне еще меньше хочется попасть ко двору. Я могла бы вечно жить в этом доме.

– Вы станете скучать по своему Фрайарсгейту, – поддразнил Томас.

– Наверное, – кивнула она, – но и этот дом я скорее всего полюблю не меньше. Он такой удобный!

– Боюсь, тут причиной мое скромное происхождение, дорогая, – ухмыльнулся Томас. – Я знаю, как себя вести, что говорить, каким именно образом поступить в том или ином случае, но ни на что не променяю простые удобства в собственном доме. Пусть другие гоняются за роскошью и модой, с меня довольно и элегантного гардероба, который видят все и каждый, а не только избранные. Какой смысл быть богатым, если не можешь похвастаться своим богатством перед друзьями?

– И друзья вас любят? – лукаво поинтересовалась она.

– Разумеется, – заверил он. – Мои остроумие и щедрость славятся по всему Лондону и вошли в легенду, дорогая. Но садитесь поскорее у огня, и я налью вам глоточек своего превосходного шерри.

– Только глоточек? Значит, вы далеко не так щедры, каким хотите казаться, – сухо заметила она. – И смею ли я упомянуть о том, что умираю с голоду? Вы так стремились поскорее оказаться дома и ночевать в своей кровати, что мы с самого утра крошки во рту не имели. Даже не остановились пообедать!

– Я больше не мог выносить кишащих блохами тюфяков и монастырской рыбы! Они старались уморить нас голодом под предлогом начала рождественского поста. Но я же не монах и никогда не соблюдал этот самый пост и впредь не собираюсь. Обещаю, мы скоро поужинаем, и вас ждет приятный сюрприз, ибо мой повар – настоящее чудо!

– Ах, дорогой Том, – улыбнулась Розамунда, – вы и в самом деле такой шутник! Правда, не уверена, что понимаю хотя бы половину того, о чем вы болтаете. Вы должны помнить, кузен, что я простая сельская девушка.

– Сельская – возможно, но простая? Нет, дорогая Розамунда, ни один человек, у которого было время узнать вас, не скажет, что вы просты. Однако когда попадете ко двору, советую продолжать жеманиться и притворяться дурочкой. Жеманство и глубокое декольте – и вы далеко пойдете, уверяю вас.

– Я такова, какая есть, – гордо ответила Розамунда. – Достопочтенная Маргарет жаловала меня. Однажды принц… тогда он был принцем, попытался меня совратить. Но эту тайну, кузен, вы никому не расскажете. Если уж человек, ставший теперь королем, любил меня, значит, мне нечего бояться. Я приехала, потому что королева пожелала утешить меня и отблагодарить за то, что я помогала ей в беде. Странно, что те, кто чурался ее и пальцем о палец не ударил, чтобы выручить, вызволить из бездны отчаяния, теперь оказались в фаворе у их величеств. И это те же самые люди, которые смотрели на меня сверху вниз, когда я в прошлый раз была при дворе, и, вне всякого сомнения, снова станут меня презирать.

– Вы поистине мудры, кузина, если так хорошо понимаете, что к чему, – кивнул он. – И те же самые люди, которые теперь пресмыкаются перед королевой, немедленно отвернутся от нее, если она впадет в немилость у короля.

Истинных друзей нелегко найти, и королева Екатерина знает это.

– Когда я предстану перед королевой? – спросила Розамунда.

– Отдохните денек‑другой. Завтра я поеду ко двору и сообщу королеве, что мы прибыли. Остальное зависит от нее. Но, думаю, это будет скоро.

Слуги принялись вносить блюда, и сэр Томас пригласил гостью за высокий стол, стоявший у окна, из которого расстилался вид на реку. Еда была изумительной, и Розамунда ела со своим обычным аппетитом. Подавали два вида креветок, тушенных в белом вине и в горчично‑укропном соусе, прозрачные ломтики лососины в красном вине с кусочками лимона, жирную утку, начиненную яблоками, грушами и изюмом, зажаренную до хрустящей корочки и плавающую в сладком соусе из сушеный слив, ростбиф, пирожки с фаршем из диких Голубей и кроличье рагу. Лорд Кембридж показал кузине, как правильно и в соответствии с этикетом едят артишоки в белом вине. За артишоками последовал салат из тушеного латука. Хлеб был только что испечен и еще не успел остыть, масло недавно сбито. Даже сыров было два сорта: твердый желтый чеддер и мягкий, почти жидкий бри, привезенный из Франции. На десерт они ели сладкий пирог с яблоками и грушами, верхушка которого была сделана в виде решеточки. К пирогу полагались взбитые сливки.

Насытившись, Розамунда довольно улыбнулась.

– Кузен, если человека действительно можно именовать чудом, значит, это определение идеально подходит вашему повару. Вдали от дома я никогда еще так прекрасно не ужинала. Мясо свежее, и повар не злоупотребляет специями, чтобы скрыть гнилой душок. Пока я в Лондоне, постараюсь обедать здесь как можно чаще.

– Я ничего другого и не ждал, – кивнул Том, довольный комплиментом.

Они еще долго беседовали у камина. Наконец появилась потрясенная увиденным Энни, чтобы проводить хозяйку в отведенные ей покои.

– Ты поела, Энни? – осведомился лорд Кембридж.

– Да, сэр, и это было восхитительно!

– В таком случае пожелаю вам обеим доброй ночи, но, возможно, зайду позже, чтобы посмотреть, как вы устроились, – объявил он. – Завтра, перед тем как отправиться ко двору, я вас предупрежу.

Он величественно взмахнул рукой к сосредоточил внимание на кубке с вином.

– О, вы бы только посмотрели на комнаты, миледи?

Две для вас и еще одна, маленькая, для меня. И гардеробная для вашей одежды, и два камина! Я приказала принести горячей воды для ванны. В комнате перед камином поставили огромную лохань, и лакеи сейчас таскают воду.

Это настоящий дворец, миледи!

Энни, за семнадцать лет жизни никогда не выезжавшая из Фрайарсгейта, ахала и охала над всем, что увидела с тех пор, как покинула дом. Она почти бегом поднялась по широкой лестнице, ведущей к спальням.

Покои Розамунды оказались просторными, с окнами, выходившими на сады и газоны, тянувшиеся от самой реки.

Стены были обшиты панелями. Турецкие ковры устилали деревянный пол. Занавеси на окне и постели были из розового бархата с золотыми шнурами. Серебряные подсвечники стояли на столах и каминах. На буфете и столе в спальне красовались чаши с цветами. Интересно, где слуги Томаса нашли цветы в декабре?

В обоих каминах горел огонь. Им навстречу попались лакеи, выносившие пустые ведра. Из большой дубовой лохани поднимался пар. Энни поспешила добавить в воду масло с запахом белого вереска, помогла госпоже раздеться и войти в лохань. Розамунда с довольным вздохом погрузилась в воду.

– Я хочу вымыть волосы, – сказала она Энни. – Кажется, вся пыль и грязь дорог в них набилась. Голова чешется!

– Мистрис Гринлиф, экономка его милости, приставила одну из горничных мне в помощь. Все, что требуется, – дернуть за шнур, и девушка немедленно тут появится. Ее зовут Долл, – сообщила Энни. – Я развешу ваши платья, а мистрис Гринлиф говорит, что Долл пособит мне приготовить их, особенно то, которое вы впервые наденете ко двору.

– Мне понадобится совет кузена, – заметила Розамунда.

– Он странный джентльмен, миледи, но, клянусь, сердце у него доброе. Я знаю, что жизнь наша сильно усложнилась бы, не согласись он приехать за нами. Позвольте, я намылю вам волосы.

Странный джентльмен…

Розамунда улыбнулась про себя, пока Энни терла ей волосы. Она еще не составила определенного мнения о Томасе Болтоне и знала лишь, что за время их короткого знакомства она не только стала во всем полагаться на новоявленного родственника, но и испытывала неподдельную к нему симпатию. Несмотря на неудержимое красноречие, вычурные манеры, жеманство, стремление пышно одеваться и выглядеть настоящим павлином, он был добрым человеком и хорошим другом. К тому же он – ее родня. Еще один Болтон. Впервые в жизни она не боялась появиться при дворе, потому что кузен постарается облегчить ее существование и стать надежной опорой.

Вымытая, с чистыми волосами, одетая в теплую сорочку, Розамунда уютно устроилась у огня. Пришедшая Долл забрала грязное белье, застенчиво присела в реверансе перед Розамундой, и горничные, весело щебеча, упорхнули. Розамунде было тепло и спокойно, но тут в дверь постучали.

– Войдите, – откликнулась она.

– Я принес вам теплого вина с пряностями, – объявил лорд Кембридж. – Надеюсь, вам не на что пожаловаться, кузина?

– Ваше гостеприимство безгранично, Том. Не знаю, как вас благодарить.

Она взяла кубок и пригубила вино.

– М‑м, как вкусно.

– И поможет вам заснуть. Розамунда, я хотел бы поговорить с вами, если у вас есть силы слушать, – серьезно начал он.

– Да, Том, в чем дело?

– Я не хочу, чтобы между нами были недомолвки, кузина. При дворе вы можете услышать сплетни обо мне, которые вас расстроят. Возможно, вы даже не поймете их смысл. Некоторые придворные, которым нечего делать, кроме как злословить, бывают крайне жестоки. Дорогая сельская кузина, я не похож на тех мужчин, которых вы до сих пор встречали. Я прав, Розамунда?

– Да, – согласилась Розамунда, гадая, что он имеет в виду.

– Я человек, которому нравятся женщины, но который не любит женщин. Вам ясно?

Его теплые янтарные глаза настороженно блестели.

– Нет, Том, не слишком, – призналась она.

– Я не завожу любовниц среди женщин, Розамунда. Сама мысль об этом мне отвратительна. Иногда, но не часто, я завожу любовника‑мужчину или мальчика. Мое поведение осуждается церковью. При дворе есть те, кто знает о моих склонностях. Если среди них окажутся мои враги, а такие наверняка есть, они попытаются ранить вас, обличив меня и рассказав о моих привычках, в полной уверенности, что вы о них не знаете. Я говорю вам это не для того, чтобы шокировать вас, а для того, чтобы это не стало неприятной неожиданностью.

– О, кузен, – искренне воскликнула Розамунда, – мне не совсем ясно, и все же я приму ваши слова на веру! Вы мой родственник и были ко мне добры. Я люблю вас, как своих дядюшек Эдмунда и Ричарда. И мне все равно, что бы о вас ни толковали. Я знаю, кто вы, и мы не просто родичи, но и друзья. Это все, что мне нужно и хочется знать.

Я не потерплю никакого осуждения в ваш адрес.

– Вижу, что мне придется не спускать с вас глаз, Розамунда, – почти печально ответил он. – У вас золотое сердце. Но теперь, дорогая девочка, нужно решить, что вы наденете для первого визита ко двору. Энни!

Молодая камеристка проворно вбежала в комнату.

– Энни, принеси оба черных платья госпожи. Я должен решить, в каком она впервые ослепит двор своим появлением.

Энни поспешила выполнить приказ.

– Черное с золотом, – решил лорд Кембридж, почти не задумываясь. – Парча превосходного качества, а вышивка – само совершенство. Энни, пусть Долл покажет тебе, как укладывать волосы госпожи. Эта очаровательная коса не годится для двора. И, кузина, я велю принести вам английский чепец для вуалей. Он особенно идет молодому очаровательному личику. Более элегантный французский, или «гейбл», будет вас старить. Итак, английский чепец [7]для первого визита, а позже, вероятно, можно будет оставить только нижний, чтобы показать волосы. Теперь драгоценности.

Жемчужное ожерелье с крестом – идеальный выбор, но этого недостаточно.

Сунув руку в карман, он вынул что‑то и вложил ей в ладонь.

Розамунда восхищенно уставилась на прелестную брошь, большую круглую кремовую жемчужину в золотой оправе, усыпанной мелкими алмазами.

– О, Том, – ахнула она, – для меня такая честь ее носить! Как великодушно с вашей стороны одолжить мне ее! Она принадлежала вашей матушке?

– Нет, я купил ее для друга, оказавшегося, как выяснилось позже, вовсе не другом. Я дарю вам ее, дорогая девочка.

Том наклонился и поцеловал ее в лоб.

– Доброй ночи, дорогая кузина. Увидимся завтра, до того как я отправлюсь в Лондон. Приятных снов.

Он поднялся и, направляясь к двери, бросил на ходу:

– Энни, вы с Долл приготовите платье из черной парчи с золотой вышивкой и газовую вуаль.

Энни немедля побежала за ним, осыпая вопросами по поводу тонкостей туалета госпожи.

Розамунда легла, сжимая брошь. Странно, она никогда не слышала о мужчинах, предпочитавших брать в любовники лиц своего пола. Честно говоря, она так и не поняла, в чем дело, но ее кузен Том – человек хороший, и больше ей ничего знать не требуется.

Постепенно ее веки отяжелели, брошь упала на покрывало, где ее потом нашла Энни. Служанка взяла украшение и положила в бархатный мешочек вместе с остальными драгоценностями госпожи.

Розамунда проснулась, когда солнце уже поднялось высоко.

– Господи! Сколько же я проспала? – удивилась она.

– Ночь и полдня, хозяйка, – ответила Энни.

– А лорд Кембридж?

– Он еще не уехал. Уж эти горожане! Непонятно когда ложатся и встают, – проворчала Энни. – Его милость велел вам сегодня оставаться в постели. Пойду принесу вам поесть.

Розамунда позавтракала бараньими отбивными, хлебом, маслом, сыром и клубничным вареньем, запивая все это превосходным терпким элем. Энни как раз убирала поднос, когда прибыл кузен пожелать доброго утра. Он был одет в элегантную мантию темно‑красного бархата, доходившую до середины икр и отороченную богатым черным мехом. На шее висела красивая золотая цепь из маленьких квадратных звеньев, украшенных черной эмалью. Из‑под мантии виднелись шелковые шоссы в золотую и темно‑красную полоску. Туалет довершали черные кожаные туфли на каблуках.

– Знаю, дорогая, что еще рано, – заметил он, – зато королева, возвращаясь с мессы, успеет меня заметить. Я прибуду как раз вовремя. Кроме того, я договорюсь об аудиенции с одним из ее секретарей: нужно же сообщить о вашем приезде.

– Но если, как вы говорите, она вас заметит, не проще ли сразу сказать, что я здесь? – удивилась Розамунда. – Столько церемоний, вместо того чтобы просто шепнуть: госпожа Фрайарсгейта уже приехала, ваше величество.

– Верно, – хмыкнул он, – но мы должны соблюдать протокол. Королева настоятельно этого требует. К тому же, дорогая кузина, именно поэтому вы можете оставаться в постели и отдыхать после путешествия. Если повезет, я должен вернуться с новостями еще до полуночи. Если нет, увидимся завтра. Я объяснил вашей Энни и юной Долл, что делать с вашим платьем. Вы в хороших руках. Прощайте, дорогая девочка.

Он послал ей воздушный поцелуй и торопливо вышел.

Розамунда, к своему удивлению, обнаружила, что все еще чувствует себя усталой. Она спала большую часть дня, и Энни наконец разбудила ее с сообщением, что в дневной комнате накрыт обед. Розамунда встала и босиком прошла в соседнюю комнату, где стоял маленький столик, на котором теснились блюда: треска в сливочно‑укропном соусе, сырые устрицы, каплун, начиненный хлебными крошками, сельдереем, яблоками и сдобренный шалфеем, толстый ломоть окорока, пирог с кроличьим фаршем, миска крошечных свеколок в масле, хлеб и сыр. На сладкое были поданы печеные яблоки с корицей и сахаром, плавающие в густых сливках.

– Если я и дальше буду так сытно питаться, скоро растолстею, – вздохнула Розамунда. – Однако должна сказать, что это место куда более приятное, чем все королевские дома и дворцы, вместе взятые.

– Мейбл сказала, что там негде уединиться, – вспомнила Энни.

– Да, отдельные покои только у богатых и знатных. Но когда я поеду ко двору, возьму тебя с собой.

– Долл завидует! – хихикнула Энни.

– Может, мы и ее возьмем, после того как нас примут, Но она скоро обнаружит, что близость ко двору не несет ничего хорошего. Ее хозяин не похож на других. У него щедрое сердце и великодушный характер.

Почувствовав, что насытилась, она встала из‑за стола.

– Я должна одеться, только не в новое платье, поскольку никуда не собираюсь выходить, разве что в сад. Он окружен стеной, так что вряд ли меня кто‑то увидит.

Одевшись и заплетя косу, она в сопровождении Энни спустилась вниз, к двери, ведущей в сад лорда Кембриджа, и велела служанке оставаться в доме. Ей хотелось побыть одной. Следующие несколько дней придется постоянно находиться на людях. Во дворце всегда полно придворных и слуг, а королева, из добрых побуждений, разумеется, не отпустит Розамунду от себя. День выдался безветренным и не слишком холодным. По светло‑голубому небу плыли белые облака, предвещавшие перемену погоды. Солнце почти не грело, но посылало на землю яркие лучи. Правда, скоро оно сядет: декабрьские дни коротки.

Сад Томаса был чисто прибран и летом, должно быть, переливался всеми красками. Клумбы были укрыты, розы, деревья и кусты обрезаны в ожидании зимы. Здесь был даже устроен маленький лабиринт. Розамунда вошла в него и легко отыскала выход. Повсюду были расставлены мраморные статуи, изображавшие в основном юношей и не оставлявшие простора воображению. Но ей они понравились, в особенности высокий молодой человек с лежавшей у его ног гончей. Из одежды на нем были лишь изящные драпировки. Мраморные локоны были прикрыты венцом из листьев.

Розамунда гуляла по ровным усыпанным щебнем дорожкам и наконец спустилась к реке. Барка, которая накануне была пришвартована к причалу, сейчас исчезла. Она немного постояла, кутаясь в голубой плащ и глядя на воду.

Окружающий пейзаж показался ей таким красивым, что не хотелось уходить. Какое счастье, что кузен живет не в самом городе и, если придворная жизнь станет невыносимой, можно будет уединиться здесь!

Как она жалеет, что вообще приехала! Да, королева желает ей добра, но опыт придворной жизни подсказывал, что у монархов просто не хватает времени для истинной дружбы! Так что же ей делать? Она никого не знает. При дворе у нее нет ни единого доброжелателя. Достопочтенная Маргарет умерла. Мег в Шотландии. И что, во имя неба, делает здесь Розамунда Болтон, когда дочери и Фрайарсгейт в ней нуждаются?!

По щеке Розамунды скользнула слеза, и она поспешно сглотнула стоявший в горле комок. Она не должна плакать, но и сдержаться не в силах. Она тоскует по Фрайарсгейту!

По своим девочкам! По Оуэну! Как он мог погибнуть так глупо, оставив ее, черт побери!

– Я хочу домой! – прошептала она. Но это невозможно. Она поедет ко двору, представится королеве и поблагодарит за великодушное приглашение. Несколько дней она будет для Екатерины чем‑то вроде новой игрушки, а потом найдутся другие развлечения. И Розамунда останется одна, чужачка, никем не принятая, пока не найдет в себе сил молить о разрешении вернуться домой, где, можно надеяться, забытая королевой, проживет в мире и покое остаток дней своих.

Становилось темно. С реки потянуло ветерком. Начался отлив, и от островков густого ила запахло гнилью. Розамунда поднялась и медленно вернулась в дом. По пути она не встретила ни души. Все было тихо. Энни проворно взяла у нее плащ и перчатки.

– Господи, миледи, я думала, что пора уже идти за вами.

Садитесь поскорее у камина!

– Сад прекрасен, – сообщила Розамунда. – Представляю, как все здесь цветет летом! У моего кузена, должна сознаться, превосходный вкус! – И, взглянув в окно, озабоченно заметила:

– Уже стемнело. Обожаю декабрьские празднества. Но ненавижу короткие дни.

– Отдохните пока, – посоветовала Энни. – Я велю приготовить ванну. Горячая вода выгонит стужу из ваших костей. Его милость еще не вернулся, и кто знает, что принесет завтрашний день.

Пока Розамунда дремала, слуги принесли лохань и горячую воду. Как и предсказывала Энни, вода скоро ее согрела. Розамунда блаженно вздохнула, прикрыла глаза, но тут дверь распахнулась, и порог переступил лорд Кембридж.

– Кузина! – весело воскликнул он.

Розамунда всполошенно взвизгнула, гадая, что успел увидеть родственник. Но тот только отмахнулся:

– Ничего жизненно важного не просвечивает, дорогая моя. Изгибы и выпуклости женского тела меня не интересуют. Заметьте, модные дамы принимают посетителей, сидя в ванне.

– Я никогда не стану настолько модной, – объявила Розамунда, – и, судя по садовым статуям, женская плоть действительно не представляет для вас интереса, особенно в свете того, что вы рассказали мне о себе. Все же я никогда не развлекала гостя, если, разумеется, не считать мужа, сидя в ванне.

– Значит, вы и сэр Оуэн мылись вместе, – хмыкнул он, но, тут же став серьезным, сообщил:

– Сегодня во второй половине дня мне удалось поговорить с ее величеством королевой. Она примет вас завтра в два часа, дорогая моя. Я сказал ей, что, пока двор находится в Лондоне, вы будете жить у меня. Ей не терпится вас увидеть, и она рада, что вы сможете провести с ней рождественские праздники. Через несколько дней двор переезжает в Ричмонд. Не расстраивайтесь, это поблизости. Придется Долл помочь вашей Энни. Долл творит чудеса с прическами, а вы не можете появиться при дворе с вашей, пусть и чудесной, косой, которую вы носите каждый день. Вы должны выглядеть более элегантно, дорогая Розамунда, если не хотите, чтобы над вами смеялись. А теперь я вас оставлю.

Поверите, просто с ног валюсь. Придворных с каждым днем становится все больше, поскольку король любит веселиться и горстями разбрасывает отцовское золото. Что сказал бы покойный Генрих, узнав, как безоглядно тратит сын накопленное богатство!

Томас усмехнулся, послал ей поцелуй и исчез так же быстро, как появился.

– Это был его милость? – полюбопытствовала Энни, входя с подносом. Судя по лицу, девушка была искренне шокирована несвоевременным визитом.

– Он, – подтвердила Розамунда, поднимаясь и потянувшись за полотенцем. – Утверждал, что модные дамы принимают джентльменов, сидя в ванне.

– Да он, должно быть, помешался! – возмутилась камеристка.

– Завтра днем мы едем к королеве, – сообщила Розамунда и, тщательно вытершись, накинула сорочку.

– Ваше платье готово. Мы с Долл нашили на него жемчуг, пока вы спали, миледи.

– Жемчуг? – удивилась Розамунда. – Какой жемчуг?

– Его милость дал мне чудесную ленту, украшенную маленькими жемчужинками, и велел нашить их вокруг выреза. Выглядит исключительно, миледи, а Долл говорит, что они придают платью настоящую элегантность.

Розамунда рассмеялась. Кузен идет на все, лишь бы она произвела выгодное впечатление при дворе.

– Напомни мне завтра поблагодарить его милость, – велела она Энни. – А теперь давай поджарим на огне хлеб с сыром. От свежего воздуха у меня разыгрался аппетит.

Энни принесла не только хлеб с сыром, но и колбаски и еще одно блюдо восхитительных печеных яблок со сливками. Они поджарили хлеб над огнем, залили расплавленным сыром, добавили колбаски и вместе поели. Розамунда позволила Энни выпить вина с водой, поскольку девушка не привыкла к чистому вину. Сама она пила неразбавленный напиток, сладкий и крепкий. Потом они разделили яблоки, и служанка отнесла поднос обратно. Розамунда глубоко задумалась. После прогулки она чувствовала себя лучше. Кузен всегда умел ее развеселить. Нужно помнить, что Оуэн вступил на королевскую службу шестилетним мальчиком и сумел не только выжить, но и завоевать место под солнцем.

Она тоже выдержит. Сколько можно быть домоседкой? Ей пора выйти из тени, тем более что при дворе так много возможностей! Вероятно, она даже сумеет найти подходящие партии для своих девочек. Она не хотела, чтобы им пришлось выбирать между семейством дядюшки Генри и дикарем‑шотландцем вроде Логана Хепберна.

Ну вот, как он ухитрился проникнуть в ее мысли?

И все же на минуту перед ней предстали непокорные черные волосы и синие‑синие глаза. Что он делает сейчас?

Сидит в уюте и тепле или отправился в набег, грабить несчастного соседа?

«Пропади ты пропадом!» – мысленно воскликнула она, прогоняя из памяти издевательскую улыбку и эхо его голоса.

Она неожиданно вздрогнула, поскольку могла поклясться, что слышала его голос, хотя в доме не раздавалось ни единого звука.

Нет, пора идти в постель. Путешествие и в самом деле ее утомило. Странно, ведь она всегда отличалась крепким здоровьем!

Не дожидаясь возвращения Энни, она легла в постель и тут же заснула.

Пробудило ее утреннее солнышко. Энни принесла завтрак. Поев, Розамунда вымыла лицо, руки и почистила зубы маленькой щеткой из щетины вепря. Теперь пора одеваться, поскольку туалет займет много времени, а потом предстояло плавание вниз по реке. На Темзе бывают приливы и отливы, поэтому нужно отправляться в определенное время, чтобы поспеть вовремя. Лучше, если они прибудут в Вестминстер заранее. Нельзя заставлять ждать свою покровительницу.

Она смотрела, как Энни и Долл надевают ей мягкие, вязанные из шерсти чулки. Потом, к ее удивлению, они натянули поверх еще одни, из черного шелка, вышитые золотыми листьями и виноградными лозами.

– Это прислал его милость? – спросила она Энни.

– Да. Он говорит, что шерстяные для тепла, потому что на реке холодно, и во дворце тоже. А шелк – чтобы придать элегантности, и, если даже никто их не увидит, все равно вы будете сознавать себя одной из самых модных дам при дворе, – пояснила Энни, явно повторяя слова Томаса, сказанные, когда тот отдавал ей чулки.

– Ах, как мило со стороны кузена, – слегка улыбнулась Розамунда, любуясь подвязками из золотых лент с жемчужными розетками, обхватившими ее бедра. Она никогда раньше их не видела, но даже не позаботилась спросить, откуда они взялись. Ее собственные подвязки представляли собой простые голубые ленточки. Но эти куда роскошнее.

Сама она не подумала бы купить себе такие! Но как же они ей нравятся!

Розамунда встала и позволила снять с себя сорочку. Служанки принесли камизу из тонкого полотна с узкой оборкой вокруг выреза.

– Садитесь, миледи, – попросила Долл. – Хозяин объяснил, какой желает видеть вашу прическу.

Она взяла щетку из грушевого дерева и принялась расплетать и расчесывать косу, восхищаясь густыми длинными волосами Розамунды, в которых играли золотистые отблески.

– Следи за мной, Энни, – велела она, – и учись Нашей госпоже очень пойдет такая прическа.

Она разделила волосы на прямой пробор и, свернув узлом, закрепила на затылке.

– Ну вот, разве не великолепно?

Розамунда взглянула на свое отражение в зеркале, поднесенном Энни. На нее смотрела незнакомая женщина.

– О небо! – тихо воскликнула она.

– Видите разницу? – торжествующе спросила Долл. – Это французская мода, и в Англии мало кто о ней знает.

Большинство придворных дам предпочитают причесываться, как в старину, хотя мне говорили, что некоторые женщины постарше поднимают волосы наверх, как прачки.

– Прекрасно выглядит, Долл, и я благодарю тебя, – кивнула Розамунда. Жаль только, что вуаль почти закроет новую прическу. И все же она вдруг почувствовала небывалую уверенность.

Служанки помогли Розамунде ступить в юбки, подняли их и завязали у талии. Настала очередь корсажа и рукавов.

Черная парча была сама по себе красива, а жемчужинки у выреза и на широких манжетах превратили модное платье в великолепный придворный наряд. Ничего не скажешь, у кузена поистине безошибочный вкус.

Наконец все было прилажено, зашнуровано и скреплено. К кринолину нужно было привыкнуть, но Розамунда довольно быстро освоилась. Потом снова села, и Энни надела ей на шею жемчужное ожерелье с крестиком и заколола подаренную кузеном брошь. Розамунда добавила свое обручальное кольцо и перстень с гранатом. Увидев это, Долл покачала головой:

– Его милость велел передать, что вот это лучше пойдет к броши.

Она вынула из кармана коробочку и протянула Розамунде.

– Какая прелесть! – воскликнула та при виде кольца с большой жемчужиной грушевидной формы и надела его на палец, неожиданно поняв, как легко принимать чудесные подарки от добродушного кузена. И заодно сообразила, что почти ничего не знает о Томасе Болтоне, кроме его происхождения. – У его милости есть сестры или братья? – спросила она Долл.

– Была младшая сестрица. Намного моложе. По его милости не скажешь, что ему в этом году будет сорок. Ему исполнилось пятнадцать, когда родилась сестра, и он обожал ее с момента появления на свет. Бедняжка умерла родами пять лет назад, и ее малыш вместе с ней. Ей было двадцать. Он так и не оправился после ее кончины и немного повеселел, только когда привез вас в Лондон, миледи. Мы все так рады снова видеть его милость счастливым. Он немного странноват, но как хозяин добр и великодушен.

– Да, – согласилась Розамунда, – и к тому же щедр.

Она сунула ноги в туфельки, принесенные Энни, и встала.

– Долл, на этот раз я не смогу взять тебя ко двору, но, обещаю, в другой раз поедем обязательно. И благодарю за верную службу.

– Служить вам, миледи, большое удовольствие, – ответила Долл, прикрепляя прозрачную вуаль к маленькому английскому чепцу и водружая его на голову Розамунды. – Энни уже захватила ваши плащ и перчатки, так что все готово, миледи.

– Не накидывайте на меня плащ, пока кузен не увидел плоды наших усилий, – велела она и в сопровождении Энни вышла из покоев.

Наблюдая, как кузина спускается по лестнице, сэр Томас Болтон пришел к выводу, что она – сама элегантность.

Он поцеловал ее руку и торжественно объявил:

– Все придворные дамы ничто по сравнению с вами!

– Спасибо за кольцо, Том. Оно принадлежало вашей сестре?

– Да, – кивнул он, – но и на вашей руке смотрится изумительно.

– Как ее звали? – спросила она, пока Энни закутывала ее в подбитый мехом плащ.

– Мэри. Простое имя, но она родилась первого мая, и моя мать настояла на том, чтобы ее назвали в честь Пресвятой Девы. Но я называл ее Мэй, потому что для меня она была истинным воплощением этого весеннего месяца: живая, милая и светлая, как солнышко. Подобно вам, дорогая девочка, она принимала меня таким, каков я есть. Я всегда буду скорбеть по ней. Она была светом моей жизни, но и вы, дорогая Розамунда, заняли местечко в моем сердце.

– Я родилась тридцатого апреля, – сообщила Розамунда. – А моя старшая дочь Филиппа – двадцать девятого.

– А, так, значит, вы – Телец! Как и моя сестра. Я – Скорпион, полная противоположность Тельцу.

– О чем это вы? – удивилась Розамунда, следуя за ним к причалу, где ждала барка.

– Вы никогда не слышали об астрологии? Науке о звездах? Моя дражайшая девочка, я знаком с поразительным человеком! Он обязательно составит ваш гороскоп!

Многие шагу не делают без совета астролога. Я же предпочитаю ежегодный прогноз. – Он помог ей ступить в барку и пообещал:

– Пока мы доберемся до Вестминстера, я все вам объясню.

Они уселись на скамью, и Том накрыл себе и ей колени меховой полстью, махнул рукой шкиперу, и барка медленно отошла от причала.

Поиск по сайту: