|
|||||||
АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомДругоеЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция |
Глава 10. Он медленно открыл дверь спальни и ступил внутрь, вздрогнув, когда дверь громко хлопнула за его спиной
Он медленно открыл дверь спальни и ступил внутрь, вздрогнув, когда дверь громко хлопнула за его спиной. Шторы на окнах были задернуты. В дальнем конце ярко полыхал огонь в камине. Комната была богато обставлена крепкой дубовой мебелью, но Оуэн не отрывал глаза от большой задрапированной кровати. Занавеси были почти задернуты. – Оуэн! – прозвучал тонкий нерешительный голосок. – Да, Розамунда, это я, – ответил он, подходя к той стороне кровати, где между занавесями белела тонкая фигурка. Розамунда сидела, облокотившись на подушки и прижимая одеяло к груди. Волосы раскинулись по обнаженным плечам. – Ложись, – пригласила она чуть громче. – Ты так нетерпелива? – поддел он, начиная раздеваться. – А ты? – смешливо парировала она. Оуэн рассмеялся. – Для непорочной девственницы ты чересчур дерзка, – заметил он, поспешно сбрасывая одежду, но стараясь не казаться слишком возбужденным, хотя, по правде говоря, жаждал оказаться с ней в одной постели. И все же ради скромности повернулся к ней спиной, – О, у тебя прекрасная округлая задница, – лукаво заметила она, когда он снял сорочку, – но слишком волосатые ноги, сэр. Интересно, ты весь в шерсти? Кажется, ты похож на одного из моих породистых баранов. – Я буду бараном для своей милой маленькой овечки, – пообещал он, поворачиваясь. Он оказался полностью обнаженным. – О Господи! – охнула Розамунда, впервые в жизни увидев нагого мужчину. Ее янтарные глаза внимательно изучали его широкие плечи, мускулистую грудь, покрытую порослью золотистых волос, длинные ноги и… – О Господи, – повторила она, опуская голову. – Это твое… Ее голос замер, но во взгляде светилось любопытство. – Да, это и есть орудие твоего падения, любимая, – кивнул он. – А теперь подвинься. Я замерз, несмотря на огонь. Слышишь, в окна бьет дождь. Хотя на дворе всего лишь август, осень уже приближается. Розамунда откинула одеяло, приглашая его к себе. – И что ты с ним делаешь? – наивно спросила она. Он обнял ее и придвинулся ближе. Он станет еще больше, по мере тога как мое желание к тебе растет, – начал он, лаская ее маленькие округлые груди. Розамунда повернула голову. – А потом? Она с наслаждением отдавалась его ласкам. Оуэн нагнулся и поцеловал ее. – Давай не будем спешить, любимая. Я обещаю все тебе объяснить. Он стал потирать большим пальцем ее сосок, одновременно легонько подталкивая на подушки. – Женские груди очень соблазнительны, – признался он, припав губами к нежной плоти. Его губы были такими теплыми! Сердце Розамунды забилось сильнее. Она что‑то несвязно бормотала, пока он лизал ее соски по очереди. Но вдруг его губы сомкнулись на круглой горошинке. Он втянул ее в рот и стал сосать. Розамунда охнула от удивления. Оуэн поднял голову. Глаза словно застлало дымкой, происхождения которой она не понимала. – Скажи, тебе хорошо или неприятно? Только честно. – Нет‑нет, хорошо! Очень хорошо! – заверила она. Он снова опустил голову, но на этот раз припал к другой груди. Губы сильно тянули чувствительную вершинку. Она вдруг ощутила несильный укус. Зубы сдавили сосок и снова потянули. – О да, – выдохнула Розамунда, сгорая от невиданных ощущений. Он принялся сосать другую грудь, и Розамунда вздохнула. По телу пробегали волны озноба. Но до чего же приятно! Приятно и чуточку страшновато. Оуэн с жадностью вдыхал ее аромат. Она пахнет Вереском: чудесный запах и так ей подходит. Он осыпал поцелуями ее сладостную теплую плоть. Губы скользили вниз, к животу, ощущая биение крови в ее жилах: Дойдя до пупка, он замер, не зная, как далеко может зайти, но, вспомнив, что она молода и неопытна, положил голову ей на живот и погладил бедро. «Как муж любит жену?» – снова спросил он себя. Будь она старше, опытнее, шлюха, наконец, он был бы более в себе уверен. Но она невинная, непорочная девушка. И в этом‑то вся беда. «Почему он остановился?» – гадала Розамунда. Что‑то не так? Она сделала то, чего не должна была? Что‑то неприличное? – Что случилось, Оуэн? – прошептала она. – Я рассердила тебя своим невежеством? Ее голос, ее наивный вопрос вернули его к реальности. – Я не знаю, как быть с тобой, – честно объяснил он. – Я никогда не был в постели с девственницей, не говоря уже о жене. – С кем же ты бывал в постели? – выпалила она, охваченная любопытством и немного ревнуя. – С придворными дамами, ищущими развлечений, куртизанками и шлюхами. Ты совсем другая, любовь моя. Чистая и сладкая. Ты моя жена. – Разве не все женщины имеют одинаковые желания и сладострастные вожделения? – удивилась она. – Не знаю! – выпалил он. – Я провел жизнь на королевской службе, Розамунда, и соединялся с женщинами наспех, с единственной целью получить удовольствие. Ты моя жена, и наши соития имеют целью произвести на свет детей, отпрысков чресл наших и нашей крови, а не ради развлечений или забавы. – Но почему нет? – возразила Розамунда. – Почему бы нам не доставить себе радость, плодом которой и явятся дети, муж мой? Разве дети не появляются на свет от любви? Почему наша страсть должна быть столь холодна? – Ты права, – согласился он, склоняясь перед мудростью ее слов, и нежно улыбнулся в ее теплые карие глаза. – Я люблю тебя, Розамунда. А ты? Сможешь ли ты любить меня, сердце мое? – Я еще не люблю тебя, – честно призналась она, – но, думаю, смогу полюбить. Ты и в самом деле любишь меня, Оуэн? – – Всей душой. С самой первой встречи. Даже тогда я восхищался, как прекрасно ты держишься, несмотря на гнусное поведение и жадность Генри Болтона. Ты сумела дать ему отпор и не сломаться, невзирая на то что Хью Кэбота только что опустили в землю. – О, разве дело во мне? Это твой своевременный приезд спас меня. – Знаю, – кивнул он. – Оуэн, сейчас не время для разговоров! – неожиданно воскликнула Розамунда. – В эту ночь я хочу стать женщиной, узнать все радости брачной постели. Ты шокирован? Оуэн, немного подумав, покачал головой: – Нет, скорее испытываю облегчение, ибо я схожу с ума от любви к тебе, невеста моя, и вожделение не дает мне покоя. Он снова стал целовать ее, пока она не задохнулась. – Я жажду ощутить твое копье в себе, – горячо прошептала она, посылая по его телу волну яростного желания. – Ты оседлаешь меня, как баран овечку? – Мог бы, но не стану. Обычно женщина и мужчина соединяются, лежа друг к другу лицом. Ни о чем больше не спрашивай, Розамунда. Позволь показать, как я люблю и желаю тебя. Он осыпал ее поцелуями. Их губы слились, языки играли друг с другом в прятки. Светлые волосы на его торсе щекотали ее грудь. Он почувствовал, как гладкие полушария расплющиваются под его весом. Голова Розамунды шла кругом. Соски чуть покалывало от каждого прикосновения коротких завитков на его груди. Она обняла его за шею, провела ладонями по широким плечам и, закрыв глаза, наслаждалась мириадами восхитительных ощущений, одолевающих ее. Неужели это и есть желание? Должно быть, да! – О‑о‑о, муж мой, – прошептала она, прикусывая мочку его уха, не в силах себя сдержать. Ее очевидное возбуждение воодушевило Оуэна. До сих пор он был осторожен, не зная, как она ответит на его всевозраставшую страсть. Он нежно погладил ее по мягким волосам. Темные ресницы лежали на ее щеках уснувшими мотыльками. Он впервые заметил, что на кончиках они золотистые. Ах, ему еще так много нужно узнать о своей жене! Розамунда почувствовала, как что‑то твердое упирается ей в бедро. Твердое и длинное. Его плоть налилась и готова проникнуть в нее! Ее сердце забилось еще сильнее. Его ладонь сжала ее венерин холмик и чуть надавила. Палец скользнул вдоль ее сомкнутых створок. Она тихо вскрикнула, когда он нашел ее бутон любви, уже расцветший предвкушением. Немного поиграв с ним, Оуэн проник в ее любовные ножны сначала одним пальцем, потом и вторым и, когда они окропились влагой, лег на жену. Набухшая плоть искала входа в заветный грот. Чуть приподнявшись, он стал входить в ее нетерпеливое лоно медленно, осторожно, чтобы дать ей привыкнуть к первому вторжению. – Ты готова стать женщиной, любимая? – пробормотал он в ее распухшие от поцелуев губы. Она кивнула и тут же широко раскрыла глаза, когда он глубоко вонзился в нее. Ей показалось, что боль разрывает ее. Две слезинки скользнули по щекам, но он тут же снял их губами. К его облегчению, она прильнула к нему. Он стал двигаться, проникая все глубже, изнемогая от блаженства, которое она ему дарила. Розамунда снова вскрикнула, но на этот раз не от боли. От наслаждения. Его любовные соки мощно излились в ее лоно как раз в тот момент, когда она, забывшись, провела ногтями по его спине. Да, ей было больно, но боль как по волшебству почти мгновенно прошла. Яростные выпады, мерные движения его чресл произвели на нее странное воздействие. Она, казалось, впала в исступление, потеряла всякую власть над собой и жила только ради восхитительных ощущений, охвативших ее напрягшееся тело. С каждым толчком его любовного ствола она все больше теряла рассудок, пока страсть не взорвалась в ней огненным клубком, и она на несколько мгновений потеряла сознание. – Оуэн! Оуэн… Ее собственный голос доносился словно откуда‑то издалека. Он обнял ее и стал укачивать, как ребенка, целуя рыжевато‑каштановые волосы. – Ну вот, любимая. Теперь ты стала женщиной, и, возможно, этой ночью мы зачали дитя. Розамунда вздохнула и покрепче прижалась к мужу. – Я бы хотела родить тебе ребенка, – кивнула она и, подняв глаза, призналась: – Это было чудесно, сэр рыцарь. Клянусь, даже боль стала наслаждением. Какое счастье, что я больше не девушка и стала тебе настоящей женой. Спасибо тебе, Оуэн. Он ощутил, как глаза наполняются слезами, но постарался не выказать, как растроган. Мужчины не плачут. – Нет, любимая, это я должен благодарить тебя за великолепный дар – твое целомудрие. Я навсегда останусь тебе верен, Розамунда, и приношу в этом обет в нашу брачную ночь.
* * *
На рассвете прибыл Генри Болтон. Он вошел в зал как раз в тот момент, когда Мейбл выносила на всеобщее обозрение окровавленную простыню с брачной постели. Завидев Болтона, камеристка нахально помахала простыней перед самым его носом. – На этот раз она обвенчана с крепким мужчиной, который сделал ее женщиной! – с ухмылкой объявила она. – Он еще может умереть, – мрачно заметил Генри Болтон. – А она, вполне вероятно, уже беременна, – отрезала Мейбл. – И теперь, Генри Болтон, тебе не получить Фрайарсгейт! Хью Кэбот, упокой Господи его душу, перехитрил тебя! Она ехидно засмеялась. – Сама знаешь, как часто умирают здесь люди, особенно дети, – настаивал Генри. – Тогда ей ничего не останется, кроме как выйти за моего сына. – Хепберн из Клевенз‑Карна просил разрешения ухаживать за ней и отступился только потому, что он – человек благородный, – возразила Мейбл. – Если, не дай Бог, что‑то стрясется с сэром Оуэном, Хепберну достаточно только перебраться через холмы, чтобы оказаться в этом доме. – Шотландский ублюдок имеет наглость ухаживать за моей племянницей? – рассерженно вскричал Болтон. – Вот именно, и человек он хороший. Приехал на свадьбу госпожи и играл на волынке для жениха и невесты. – Чтобы под шумок разведать, где держат скот! – прорычал Генри. – Он привез виски и лососину, дядюшка, – вмешалась Розамунда, входя в зал и услышав обрывки беседы. – Лососина просто превосходна, а виски хватит на всю зиму. Жаль, что ты и Мейвис не приехали. Ты оставил ее дома, дядюшка? Она улыбнулась ему, расправляя красновато‑оранжевые юбки. – Моя жена нездорова, поэтому я не смог присутствовать на свадьбе, – проворчал Генри. – Доброе утро, братец Генри, – приветствовал Ричард, появляясь на пороге. – Нам не хватало тебя на мессе, племянница. Но, учитывая обстоятельства, ты прощена. Кстати, после завтрака я уезжаю. В аббатстве меня ждут. Розамунда смущенно зарделась, но все же храбро выдержала взгляды мужчин. – Жаль, дядя, что приходится расставаться. Ричард с улыбкой повернулся к младшему брату: – Генри, ты не очень‑то хорошо выглядишь. Слишком много жирной пищи и сладкого вина. Думаю, воздержание лишь пойдет тебе на пользу. – Не лезь не в свое дело! – огрызнулся Генри. – Не хватало еще, чтобы я выслушивал проповеди бастарда, пусть хотя бы и священника! Племянница, ты не предложила мне поесть, и это после того, как я проскакал всю дорогу от Оттерли‑Корт! Погода стоит холодная для августа! И никто не поднес вина! Твои слуги – лентяи, нуждающиеся в твердой руке. Надеюсь, что твой муж сумеет их приструнить, раз уж ты так распустила своих людей. – Доброе утро, дядя. Надеюсь, что, как муж Розамунды, могу называть вас дядей, – объявил Оуэн, заговорщически подмигивая Ричарду. Священник, чуть улыбаясь, кивнул ему. – Десять месяцев при дворе, и не смогла найти никого получше, чем этот безземельный оборванец? – грубо буркнул Генри, не отвечая на приветствие Оуэна. – С таким же успехом оставалась бы тут и вышла за моего парня. – Вряд ли я была бы счастлива и довольна наутро после такого замужества, – уколола Розамунда. Оуэн и Ричард громко рассмеялись, но Генри кисло поморщился. – Дядюшка, да будет тебе известно, что это королева Шотландии Маргарита Тюдор и ее бабушка, почтенная мать короля, выбрали для меня мужа. Сам король объявил о нашей помолвке перед всеми придворными, и те приветствовали его радостными криками. Мой муж рос при дворе, и король знает, что может доверить ему управлять этим клочком приграничной земли. Сэр Мередит никогда не предаст короля, ибо этот самый грозный и могущественный человек в Англии уважает его, впрочем, как и все знатные и богатые люди страны. Для меня большая честь быть его женой. Я скорее ушла бы в монастырь и отдала бы Фрайарсгейт, прежде чем пошла бы под венец с твоим отродьем! – Но все кончилось хорошо, и тебе ни к чему становиться монахиней, любимая, – успокоил сэр Оуэн. – Пойдемте, дядюшки, завтрак уже ждет. Он повел Розамунду к высокому столу и усадил, устроив Генри Болтона справа от себя, а Ричарда – слева от Розамунды. Слуги принесли овсянку, вареные яйца, окорок, хлеб, масло и сыр, поставили на стол вино и сидр. Генри Болтон не произнес ни слова. Завидев еду, он стал жадно хватать ее обеими руками и выпил три кубка вина. Когда столы были убраны, Ричард Болтон заметил: – Когда немного отдохнешь, братец Генри, я провожу тебя. – Проводишь меня? Но куда? – удивился Болтон. – Домой, братец Генри Ты поздравил новобрачных, но не станешь же мешать их медовому месяцу, тем более что твоя добрая жена больна. Тебе следует ухаживать за ней. – Поскольку вы уезжаете, позвольте распрощаться, – вставил Оуэн. – Я должен осмотреть стада. Нужно выбраковать овец и отвезти на рынок. Мы не можем себе позволить кормить бесполезную скотину, да еще на зиму глядя. Он встал и, сердечно тряхнув жирную лапу Генри Болтона, обратился к Ричарду: – Благодарю за помощь, отец Ричард, Желаю благополучно добраться до аббатства. Почаще приезжайте к нам. Он пожал худую изящную руку отца Ричарда и, наклонившись, поцеловал Розамунду. Поцелуй длился достаточно долго, чтобы сердце ее забилось. – Ты сегодня варишь мыло или солишь мясо, любимая? – озабоченно осведомился он. – Еще не решила, – усмехнулась она. – Женская работа никогда не кончается. Может, мне следует сварить бальзамы из трав и сделать мази. – Что ж, – заметил Генри, – рад видеть, что ты по крайней мере ведешь себя, как подобает покорной и приличной жене. – Спасибо, дядя, – скромно обронила она, поднимаясь. – Давай я провожу тебя и как следует попрощаюсь. Но прежде она присела перед Оуэном. – Увидимся за обедом, милорд. Дождавшись, пока муж выйдет из зала, она обернулась к молодой служанке: – Беги на кухню и передай, чтобы кухарка дала моим дядюшкам еды в дорогу. – Сейчас, госпожа, – ответила девушка, приседая, и побежала выполнять поручение. Затем Розамунда послала слугу в конюшню присмотреть, чтобы кони дядюшек были вычищены, напоены, накормлены и готовы к поездке. Слуга вернулся одновременно со служанкой, которая несла два тщательно завязанных узелка. – Что в них? – с улыбкой спросила Розамунда. – Мягкий хлеб, сыр, баранина и яблоки, госпожа, – поспешно ответила девушка. – Наполните в дорогу фляжки, – предложила хозяйка. – Днем будет жарко, и вас станет мучить жажда. Она проводила родственников во двор, где конюхи уже держали коней. Ричард ловко взлетел в седло. Подол темной сутаны из домотканой материи слегка приподнялся, обнажив мускулистые белые икры и маленькие ноги в кожаных сандалиях. Генри, однако, пришлось воспользоваться колодой и помощью конюхов. Те азартно подталкивали его, пока он не оказался в седле. Темные шоссы обтягивали толстые бедра Розамунда подумала, что он и в самом деле нездоров, но дело тут, похоже, не только в весе. – С Богом, – пожелала она на прощание. – Пусть Господь дарует тебе сына, племянница, – пожелал Ричард. – Мы станем молиться за тебя в нашем аббатстве. – Спасибо, дядя. – Нечего попусту болтать, пора в дорогу, – проворчал Генри, но, словно спохватившись, нехотя процедил: – Прощай, племянница. Розамунда проводила их взглядом и вернулась в зал, где уже сидела Мейбл. – Кажется, Генри действительно нездоров, – заметила она Мейбл ехидно хихикнула. – Я только что узнала от нашей кухарки, чья сестра служит в Оттерли‑Корт, что у мадам Мейвис живот вырос до носа, да только это не твой дядя потрудился Говорят, жена твоего дяди спуталась с дюжим молодым конюхом Он сам застал прелюбодеев в копне сена и немедля выгнал наглеца. И вдруг на Пасху за праздничным обедом мадам Мейвис на весь зал объявляет, что ждет ребенка. Твой дядя не смеет обличить негодяйку, ибо скорее умрет, чем публично признает себя рогоносцем, хотя домашние и без того знают правду. Говорят, что теперь он сомневается в отцовстве всех ее отпрысков, если не считать старшего, который так похож на папашу, что никто не сомневается в законности его рождения. – Бедный дядя Генри! – вздохнула Розамунда. – Мне почти жаль его. Он так гордился тем, что принадлежит к роду Болтонов и рожден в законном браке, в отличие от Эдмунда и Ричарда. Все же он настолько алчен и злобен, что невольно испытываешь сочувствие к этой корове Мейвис. С ним нелегко уживаться, Мейбл, как мы обе хорошо знаем. Но супружеская измена? Мейвис жестоко отомстила мужу, и, боюсь, больше всего пострадают несчастные дети, хотя во всем виноваты ее неверность и его безрассудная гордость. – У тебя доброе сердце, дитя мое, – заметила Мейбл. – Ты присмотришь сегодня за слугами? Я все еще не оправилась после наших путешествий и хочу пойти к себе и отдохнуть. – Беги, девочка, – разрешила Мейбл. – Если можно, пусть принесут лохань. Я хочу принять ванну. – Сейчас пришлю парней с горячей водой, – пообещала Мейбл. – Они заодно выкатят лохань, миледи. – До чего же величественно звучит! – хихикнула Розамунда. – Но ведь ты жена рыцаря. Как же еще к тебе обращаться? – заметила Мейбл. – А теперь бегите, миледи. Розамунда вошла в спальню и улыбнулась лежавшему на постели мужчине. – Милорд! – воскликнула она, приседая. – Я приказала приготовить ванну, и вы должны спрятаться, когда придут слуги. Не дай Бог, кто‑то узнает, что вы валяетесь в спальне, вместо того чтобы выбраковывать овец! Она весело подмигнула мужу. – Я велела дать дядюшкам еды на дорогу и благополучно выпроводила. – Подойди, жена, и поцелуй меня, – приказал он, чуть сощурившись. Но Розамунда игриво отстранилась. – Мейбл сказала, что кухарка, сестра которой служит в Оттерли, говорит, будто у Мейвис живот на нос лезет, но мой дядя тут ни при чем. Поэтому у него такой ужасный вид. Он не может отречься от ребенка, чтобы не навлечь на себя позора, а ты ведь знаешь, каков дядя Генри. – Иди сюда, – повторил он уже настойчивее. – Кажется, слуги идут, – лукаво бросила Розамунда, – вам следует спрятаться в моем скромном гардеробе, муженек. Оуэн нехотя поднялся, подошел к небольшой, закрытой занавеской нише и, повернувшись, притянул к себе жену. – Мадам, вам грозит опасность получить трепку, ибо вы, боюсь, стали ужасно противной маленькой кокеткой. Он завладел ее губами. Задохнувшись, она оттолкнула его, но прежде потянулась погладить его мужское достоинство, явно нуждавшееся в ее внимании. – Мы решим это, когда ванна будет готова. Снимите одежду, сэр, ибо я намереваюсь собственноручно вымыть вас. – Ах, – пробормотал он, – вы так же непослушны, как я и думал, мадам. Но повинуюсь вам и с нетерпением жду ваших милостей. Он со смешком направился к нише. – Войдите, – откликнулась Розамунда, когда в дверь постучали. Несколько слуг внесли дубовые ведра с дымящейся водой. Один из них, поставив ведро на пол, подошел к небольшому углублению перед камином и вытащил лохань. Дождавшись, пока слуги наполнят ее водой, Розамунда плеснула туда капельку драгоценного душистого масла, подарок шотландской королевы, и в комнате распространился аромат белого вереска. Когда мужчины ушли, Розамунда заперла дверь на засов. Из ниши раздался кашель. – Еще минуту, милорд, – сказала она мужу, спеша раздеться. Оставшись обнаженной, она медоточивым голоском позвала: – Выходи, Оуэн. Я готова. Оуэн выступил вперед, тоже совершенно нагой, и при виде голой жены улыбнулся. – Я не выбракую тебя из отары, любимая, – поддразнил он. – Кровь Христова, Розамунда, ты самое прекрасное создание, которое я, когда‑либо встречал. Впрочем, не помню, что я когда‑либо видел женщину, на которой не било бы ни клочка одежды. Во взгляде его светилось нескрываемое восхищение. Она, в свою очередь, оглядела его высокую стройную фигуру. В солнечном свете, струившемся в окна, он выглядел поистине великолепно. Широченные плечи, узкая талия и, длинные мускулистые ноги! Легкий золотистый пушок покрывал его ноги и грудь. Тонкая дорожка завитков спускалась по животу, исчезая в золотистом треугольнике, на котором покоилось его мужское достоинство. – Это ты – самое прекрасное создание на земле, милорд Оуэн, – тихо ответила она, краснея от собственной дерзости и смущенно отворачиваясь от этого великана, ставшего ее мужем. Неужели все жены так ведут себя с мужьями? Он встал за ее спиной и, обняв за; талию, привлек к себе. Другая рука сжала грудь и стала играть с соском. Теплые губы прижались к затылку, скользнули по плечу. Он едва слышно шептал, обдавая ее ухо жарким дыханием, возбуждая почти до безумия. – Прошлой ночью ты спросила, можем ли мы любить друг друга, как баран и овечка. Я ответил, что можем, но не в первый раз. Я трижды погружался в тебя, Розамунда. И теперь покажу, как баран берет овечку. Он снова стиснул ее грудь. От волнения Розамунда едва дышала, вздрагивая всем телом. Он легонько подтолкнул ее к столу и, когда ее бедра коснулись столешницы, приказал: – А теперь, любимая, наклонись вперед и обопрись о стол обеими руками. Видишь, ты совсем как милая молоденькая овечка на лугу. Похотливый баран накроет тебя своим телом, оседлает и вонзится в твой горячий влажный любовный грот.., вот так! Он одним толчком вошел в нее, заполнив до отказа. Розамунда от неожиданности ахнула. Он так велик, и она могла поклясться, что его любовное копье подрагивает в ней. – О‑о‑х, Оуэн! – вскричала она, когда он стал двигаться, резкими короткими ударами пронзая ее. – О да! Под его весом ее груди расплющились. Его пальцы крепко держали ее. Она снова ахнула от удовольствия, когда он глубоко погрузился в нее, а потом медленно вышел, лаская ее тело чувственными поглаживаниями своей плоти. – Пожалуйста, – взмолилась она, чувствуя, как волнение копится в ней, выгибая спину, чтобы вобрать его в себя. – О, пожалуйста, не останавливайся! Она пронзительно вскрикнула, когда пик наслаждения накрыл ее, и обмякла, разочарованная, что все кончилось так быстро. Его хмельное вино любви бурлило в ее жадном лоне. Он хотел, чтобы их слияние продлилось немного дольше, но не смог ей противиться. И теперь он понял. Мужчина любит жену, как всякую другую женщину: со страстью, со всем искусством и, конечно, с любовью. Оуэн поцеловал ее ушко и шутливо проблеял: – Бэ‑э‑э… Розамунда невольно хихикнула. Муж только что взял ее совершенно необычным и волнующим способом, и она великолепно себя чувствовала. – Отпустите меня, милорд. Боюсь, теперь нам обоим придется мыться. Он отстранился, и она, ощутив, как тяжесть, придавившая ее к столу, исчезла, выпрямилась. – Пойдем. Вода остывает. Ты первый, и я тебя вымою., Розамунда взяла его за руку и повела к лохани. Оуэн ступил в воду и, хотя едва уместился в лохани, с надеждой пробормотал: – Думаю, здесь хватит места для двоих. – Только не в этой лохани, хотя я слышала, бывают ванны и побольше. Может, приказать бондарю сделать такую для нас? Она встала на колени и стала намыливать его фланелевой тряпочкой. – Да, мадам, обязательно. Огромную, где мы могли бы устроиться вдвоем. Честно говоря, мне эта мысль очень нравится. Розамунда продолжала мыть мужа, чувствуя, как при взгляде на него тает сердце. Неужели возможно такое, чтобы она полюбила этого человека? Он ей с самого начала пришелся по душе, да и в постели с ним она испытала неземное блаженство. Правда, ей не с кем сравнивать, но все это что‑то да значит! – Ноги вымоешь сам, потому что, боюсь… – она покраснела, – дело кончится тем, что мы прольем всю воду, спеша соединиться друг с другом. Она вручила ему фланельку. – Согласен, – кивнул он, беря тряпочку. Она терпеливо ждала, пока муж закончит мыться. Когда он встал, она завернула его в нагретое полотенце. – Вытритесь, милорд, а я поскорее сяду в ванну, пока вода не остыла. Она принялась быстро намыливаться, поскольку вода в самом деле была едва теплой. Оуэн, в свою очередь, накинул на нее полотенце, согретое у огня. Розамунда зевнула. – Давай немного поспим, – предложил он. – Мы не пробыли дома и недели. А ты не привыкла к таким длинным путешествиям, любимая. Он поднял ее, уложил в постель и сам лег рядом. – Да, милорд, я устала, – призналась она, кладя голову ему на плечо и закрывая глаза. Когда они проснулись, солнце уже садилось. Послышался тихий стук. В дверь просунулась голова Мейбл. – А‑а, вы уже не спите! – обрадовалась она, очевидно, ничуть не удивленная тем, что застала хозяина с женой в постели. – Спуститесь в зал, или принести ужин сюда? – Я спущусь, – решил Оуэн, – но госпожа должна остаться в постели и отдохнуть. Подайте ей ужин сюда. – Немедленно пошлю девушку, – кивнула Мейбл, – и парней, чтобы опорожнили лохань. – Но я уже отдохнула, – запротестовала Розамунда. – Нет, любимая, пока что нет. Он открыл сундук в изножье кровати и вынул тонкую льняную камизу. – Надень это, Розамунда. Не стоит оставаться голой, хотя бы и под покрывалом, когда придут слуги. – Говоря это, он поспешно одевался. Розамунда беспрекословно подчинилась, поняв, что он уже заботится о ней, как подобает мужу. От сознания этого почему‑то становилось теплее на душе. – Дай мне щетку, – попросила она и, расчесав волосы, заплела длинную косу, которую перевязала голубой лентой, найденной в кармане камизы. – Я достаточно пристойно выгляжу, чтобы принять слуг? – пошутила она. – Если не считать особенного, довольного взгляда и припухших губ. Пожалуй, останусь‑ка я, пока парни не уйдут! – Значит, ревнуете, милорд? – кокетливо усмехнулась Розамунда. – Я ревную к каждой минуте твоей жизни, которую не делю с тобой, милая. У Розамунды не нашлось слов. Он был так романтичен! Этого она никак от него не ожидала, особенно когда встретила впервые. – Значит, ты разочарована? – допрашивал он. – О нет! Ты само совершенство, Оуэн Мередит. – Никогда не думал, что буду способен совершить столько глупостей из‑за женщины, – признался Оуэн. – Но там, где речь идет о тебе, боюсь, просто рассудок теряю. Я бессовестно влюблен и жажду завоевать твою любовь. – Завоюешь, – пообещала она. – Думаю, я уже к тебе неравнодушна. Да и как не любить человека, который был так нежен и добр со мной? Человека, уважающего мое невысокое положение хозяйки Фрайарсгейта? Ты настолько отличаешься от других мужчин и так похож на Хью Кэбота, что я чувствую себя самой счастливой на свете. – Высокая похвала, – улыбнулся Оуэн. – Я знаю, как ты относилась к сэру Хью, как почитала его. Ты не оскорбишься, если я скажу, что дух его все еще витает в этом доме и, думаю, одобряет меня? – Нет, я ощущаю то же самое. Он и в самом деле тебя одобряет. Розамунда словно очутилась в новом мире. Отныне она замужняя женщина! Дни перетекали в недели, недели в месяцы. Урожай собрали. Зерно обмолотили и засыпали в каменные амбары. Яблоки и груши сорвали и перенесли в подвалы. Жители Фрайарсгейта были немало удивлены, видя, что сэр Оуэн забирается на верхушки деревьев, чтобы стрясти оттуда плоды. Раньше их оставляли гнить или становиться добычей птиц. – Нехорошо, когда зря пропадает добрая еда, – пояснил он. Скот и овец отобрали. Некоторых зарезали на мясо, но большую часть продали на рынке, а на вырученные деньги были закуплены товары, которые не производились в поместье: соль, вино, пряности и нитки. Оставшиеся деньги были положены в кожаный кисет и спрятаны за камнем в камине хозяйской спальни. В День святого Мартина Розамунда уверилась, что ждет ребенка. Мейбл и местная повитуха подтвердили ее предположение. Обе согласились, что ребенок родится в середине весны, возможно, в мае. – Я бы хотела назвать мальчика Хью, – объявила Розамунда довольному мужу. Тот кивнул: – Согласен. Хорошее имя. Но что, если у нас будет девочка? – Ты так думаешь? – удивилась Розамунда, даже не предполагавшая подобной возможности. Мужчины обычно хотят сыновей и не стесняются об этом сказать. Дочь, да, но лучше позже. Первенец должен быть сыном. – Всякое бывает, любимая, – заверил Оуэн. – Мне все равно, лишь бы ребенок родился здоровым и жена вынесла тяготы родов. Розамунда рассмеялась: – Роды для женщины – вещь естественная, Оуэн. И я старше, чем была Достопочтенная Маргарет, когда родила нашего доброго короля Генриха. Женщины в моей семье не умирают от родов. – А если Господь наградит нас дочерью, как мы ее назовем? – снова спросил он. – Не знаю. Каждую девочку, родившуюся в Англии в последние месяцы, назовут Маргарет в честь королевы Шотландии. Пусть Маргарет будет одним из имен нашей дочки, но первое должно быть другим. – Еще есть время подумать, – вмешалась Мейбл. – Дитя не появится на свет раньше весны, а сейчас только начало зимы. У вас может быть и сын. Они отпраздновали двенадцать дней Рождества, как полагалось по обычаю, с толстым рождественским поленом, горевшим в очаге. В сочельник подавали жареного гуся, а Розамунда простила провинившимся все прегрешения и раздавала подарки арендаторам. Кроме того, им было позволено дважды в месяц охотиться на кроликов на протяжении всей зимы, а во время поста – удить рыбу в речках Фрайарсгейта. Все согласились, что Розамунда Болтон – прекрасная хозяйка. Январь прошел в относительном спокойствии. Овцы, разумеется, стали ягниться в самый разгар февральских бурь, так что пастухам приходилось лихорадочно разыскивать маток, пока они не замерзли. – Овцы – далеко не самые умные животные, – заметила Розамунда. – Но, Оуэн, тебе придется весной поехать в Карлайл, договориться с торговцами тканями из Нидерландов, поскольку я уже буду не в состоянии куда‑либо тронуться из дома. Она инстинктивно погладила себя по округлившемуся животу, успокаивая ребенка, оказавшегося на редкость живым созданием. – Мы можем отправиться вместе, когда родится ребенок, – предложил Оуэн. – Они приедут только в конце мая или начале июня. До этого времени плавать по морям опасно. – Ты должен ехать, – настаивала она. – Я не какая‑нибудь высокородная леди, которая перевязывает груди и отдает ребенка кормилице. Я сельская девушка, и мы сами кормим своих младенцев, муженек. Только вот моя мать была слишком хрупкой и болезненной. Благодарение Богу за Мейбл! Но и она считает, что место ребенка – у материнской груди. – У меня нет опыта ни с детьми, ни с их матерями, – честно признался Оуэн, – так что я должен принять твои слова на веру. Он обнял ее, что стало отнюдь не легкой задачей в последнее время, и нежно поцеловал. – Я завидую малышу, любимая, – многозначительно намекнул он. – Милорд! – зарумянилась Розамунда, еще не потерявшая способности краснеть. – Не осуждай меня, любимая, – усмехнулся Оуэн. – Я никогда не думал испытать радости супружества с какой‑либо женщиной. Но судьба подарила мне тебя. Я никогда не думал стать отцом, и все же ты с каждым днем все больше набухаешь моим ребенком. Все это так ново и необыкновенно! Они сидели вдвоем в зале. На дворе завывал ветер, в очаге весело плясал огонь. Два ирландских терьера, гончая и гладкошерстный черный с рыжим терьер растянулись у их стульев. Толстый кот намывался у огня, готовясь ко сну. – Интересно, Мег так же счастлива? – протянула Розамунда. – Она королева. Боюсь, у королев мало времени для счастья. Мешают другие обязанности. Зато у нее есть прекрасные наряды, ослепительные драгоценности и, если сплетни не врут, похотливый муж, чтобы ублажать ее в постели. И раз она хочет, чтобы эти удовольствия продолжались и дальше, нужно всего‑навсего произвести на свет наследника для Шотландии. Если учесть успехи ее матери в этой области, думаю, ей это удастся. – Да вы циник, милорд, – рассмеялась Розамунда. – Не ожидала от вас. – Предпочитаю считать себя реалистом, – улыбнулся он. – Я вырос при дворе Тюдоров, любимая, и хорошо их знаю. Думаю, они пришли бы в ужас, поняв, как много известно о них простым слугам. Настал март, и снег на холмах начал таять под ветрами, дующими с юга и запада. Земля вновь зазеленела, и овцы с ягнятами мирно паслись на траве. Небо то голубело, то затягивалось дождевыми тучами. Но весна все же вступила в свои права. Прошла Пасха. Время родов приближалось. – Я больше, чем овцематка, у которой в чреве двойня, – ворчала Розамунда. – Даже ног своих не вижу, только чувствую, что они распухли, как колбасы. – Если наша благословенная Богородица смогла отважно выносить дитя, – с невинным видом заметил отец Мата, – то и вы сумеете. Розамунда гневно уставилась на молодого священника. – Только мужчина способен говорить подобные глупости, святой отец! Если сами не носили в себе новую жизнь и не видели, как ваши груди и живот раздуваются на глазах, значит, понятия не имеете, что испытывала наша благословенная Мать, как, впрочем, и любая другая женщина в подобных обстоятельствах! При виде сконфуженной физиономии священника Оуэн разразился смехом. – Ну откуда служителю Божию знать о подобных вещах? Он ведь не муж и не отец! Не смущайтесь, отец Мата, женщины в таком положении, как я обнаружил, чрезвычайно раздражительны. – Розамунда, прекрати, – мягко попеняла Мейбл. – Ну сама пойми, в чем он виноват? – В таком случае нечего повторять всякие банальности, хотя бы и церковные, – буркнула Розамунда, поднимаясь из‑за стола. Недоуменная гримаса мелькнула на ее лице. Она застыла в неестественной позе и тихо ахнула. Заметив это, Мейбл поспешно спросила: – Ребенок? – Вроде бы ничего не болит, – медленно выговорила Розамунда, – но из меня неожиданно полилась вода, хотя это точно не моча. Что могло случиться? Она ошеломленно смотрела на камеристку. – Бывает, что роды начинаются схватками, иногда же просто отходят воды, – спокойно пояснила Мейбл. – Малыш решил появиться на свет. Значит, его время пришло, девочка. Походи по залу, пока мы установим у огня родильный стул. Сэр Оуэн, вы и Эдмунд знаете, что делать. Что же до вас, мой благочестивый отец, молитвы бы нам не помешали. Розамунда принялась кружить по залу. Нежданное возбуждение охватило ее. Она станет матерью. К утру на ее руках будет лежать сын! Наследник Фрайарсгейта! Поскорее выходи из материнского чрева, маленький Хью! Да! Пусть он зовется Хью в честь Хью Кэбота, Эдвардом в память о потерянном брате и Гаем, как отец, которого она едва помнит. Хью Эдвард Гай Мередит, следующий хозяин Фрайарсгейта! И тут первая схватка скрутила ее.; Розамунда остановилась и вскрикнула. Волна боли захлестнула ее и быстро откатилась. – Продолжай ходить, – наставляла Мейбл. У очага на соломенной подстилке установили родильный стул. На огне кипел котелок с водой. Небольшой стол был завален полотняными тряпками. На другом столе стояли медный кувшин и маленький флакончик с маслом. Не забыты были и колыбель со свивальниками. – А теперь убирайтесь отсюда, – велела мужчинам Мейбл. – Оуэн должен остаться! – заплакала Розамунда, пока остальные потянулись к выходу. – Роды – женская работа, – возразила Мейбл. – Я останусь, – тихо вставил Оуэн, и Мейбл кивнула. Розамунда ходила по залу, пока ноги не подкосились и она больше не могла стоять. Оуэн подхватил ее, не дав упасть, понес к стулу и усадил. Розамунда судорожно сжала крепкие деревянные подлокотники. Промежутки между схватками становились все короче, и ей казалось, что муки никогда не кончатся. – Тужься, девочка, – приказывала Мейбл. – Ты должна вытолкнуть ребенка из своего тела. – Не могу, – всхлипнула Розамунда. Ее лоб был покрыт крупными каплями пота. Дыхание со свистом вырывалось из груди. – Ты должна! – свирепо прошипела Мейбл. Долгие весенние сумерки перешли в темнейшую из ночей. Она длилась и длилась, и Розамунда все больше уставала, стараясь привести в этот мир наследника Фрайарсгейта. Оуэн все время был рядом, ободряя ее, увлажняя сухие губы тряпочкой, смоченной вином, убирая длинные обвисшие пряди с мокрого лба. Наконец, когда небо едва посветлело, Мейбл вскрикнула: – Еще чуть‑чуть, девочка! Ребенок почти вышел! При следующий схватке тужься что есть сил! Розамунда вцепилась в подлокотники, стиснула зубы и напряглась. Тишину прорезал вопль, и Мейбл, вовремя вставшая на колени перед стулом, подхватила кричавшего младенца. – Девочка, – воскликнула она, – и такая же хорошенькая! Совсем как ты, когда родилась! – Но я хотела сына, – пожаловалась Розамунда. – В следующий раз, – пообещал Оуэн, сияющими глазами глядя на свою дочь. – В следующий раз? Да ты с ума сошел! – вознегодовала Розамунда, но и Оуэн, и Мейбл только смеялись. – Как мы ее назовем? – спросил он у измученной жены. – Какой сегодня день? – осведомилась Розамунда. – Двадцать девятое апреля. – Завтра день моего рождения. Мне будет пятнадцать. Сегодня День святой Екатерины. Мы назовем ее в честь моей матери, святой и королевы шотландской, – решила Розамунда. Мейбл обтерла ребенка, который теперь плакал немного потише, завернула в чистый свивальник и положила на грудь матери. – У нее твои волосы, девочка. Такие же рыжевато‑каштановые. Розамунда не могла наглядеться на своего первенца. – Добро пожаловать в этот мир, Филиппа Екатерина Маргарет! Мы и родились почти в один день, – прошептала она и тут же засмеялась, когда ее дочка зевнула и закрыла глаза, словно говоря: «Ну вот, теперь, когда все устроилось, можно и отдохнуть». Оуэн осторожно коснулся пальцем шелковистой щеки ребенка. – Наша дочь, – пробормотал он. – Прости, дорогой. Я так старалась подарить тебе сына! – Она само совершенство, – возразил он. – Поверь, любимая, большего счастья ты не могла мне дать. – Правда? Она с беспокойством изучала его красивое лицо. – Правда. Теперь у меня сразу две красавицы. Есть кого любить и баловать.
Поиск по сайту: |
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Студалл.Орг (0.045 сек.) |