Глава 9. Розамунда посоветовалась с молодым священником, отцом Матой, и было решено, что венчание назначат на праздник урожая

Розамунда посоветовалась с молодым священником, отцом Матой, и было решено, что венчание назначат на праздник урожая, первое августа. Здешние жители и без того не собирались работать, и практичная натура Розамунды снова взяла верх. Следует совместить оба радостных события. Не стоит давать людям два дня отдыха, если можно обойтись одним.

– Жатва началась, – объяснила она священнику. – Мы не можем позволить себе долго отдыхать. Надеюсь, у вас не. было никаких неприятностей в мое отсутствие?

– Нет, миледи. Я ежедневно служу мессу, выслушиваю исповеди и исполняю другие свои обязанности. Для меня большая честь соединить вас с сэром Оуэном.

– То есть мой дядя все это время был тише воды, ниже травы? – проницательно заметила Розамунда.

– Госпожа, я всего лишь скромный служитель Божий, – уклонился от прямого ответа священник. На его губах играла легкая улыбка.

– Значит, дело неладно, – вздохнула Розамунда. – Я так и думала. Даже в таком спокойном и удаленном месте, как Фрайарсгейт, непременно что‑то случается. Благодарю, добрый отец.

И она поспешила на поиски Эдмунда Болтона. Он сидел в зале вместе с Оуэном и что‑то тихо и серьезно тому втолковывал.

– Что стряслось? – потребовала она ответа.

Эдмунд Болтон поднял глаза на племянницу. За десять месяцев разлуки она очень повзрослела, и не только выросла, но и стала настоящей женщиной.

– Ты это о чем? – с невинным видом поинтересовался он.

– Дядя, я говорила со священником. Теперь объясни, что тут случилось, пока меня не было, – повторила Розамунда, усаживаясь на колени жениха. Голубые юбки накрыли его длинные ноги.

Эдмунд вздохнул.

– Вроде бы ничего особенного, – нерешительно начал он, – но в округе видели шотландцев. В последние дни на холмах то и дело появляются всадники. Просто стоят и наблюдают. Ничего больше.

– Кто‑то пытался подняться к ним? – спросила Розамунда.

– Нет, племянница, никто. Да они ничего и не делали.

Только наблюдали, – повторил Эдмунд, нервно приглаживая серебристо‑белые волосы и ерзая на стуле.

– Когда они появятся в следующий раз, – велела девушка, – пусть меня немедленно известят. Я сама поеду и расспрошу, что им нужно.

– Розамунда, это слишком опасно! – вскричал Эдмунд. – Это твой муж должен ехать, а не ты.

– Нет, дядя. Я госпожа Фрайарсгейта, Это мой долг и моя обязанность. И я должна ехать одна. Кем бы они ни были, вряд ли нападут на женщину, особенно если ее родственники останутся внизу и будут готовы ее защитить. Помни, я подруга шотландской королевы.

– Какое это будет иметь значение для шайки приграничных разбойников? – раздраженно пробормотал Эдмунд. – Оуэн, ты должен урезонить жену!

– И что я должен при этом сказать? – взорвался Мередит. – Розамунда совершенно права. Она здесь хозяйка. Я всего лишь ее муж. Земля не моя и вряд ли когда‑нибудь станет моей. Я и не думаю об этом, ибо в таком случае Розамунда прежде должна умереть. Я не Генри Болтон.

– Но ты подвергнешь ее опасности, если позволишь ехать одной, – парировал Эдмунд.

– Разве эти шотландцы украли что‑то или хотя бы пытались? – справился Оуэн.

– Пока что нет. Они просто появляются на холмах, и только, – медленно протянул Эдмунд.

– И никогда не спускаются, хотя бы до полпути? – продолжал Оуэн.

Эдмунд отрицательно покачал головой.

– И вы не делали никаких попыток ехать им навстречу?

– Никаких.

– О богатстве Фрайарсгейта хорошо известно в округе, – заметил Оуэн. – Как и о том, что отсюда трудно увести скот.

Должно быть, чужаки решили посмотреть, нельзя ли как‑то обойти эти естественные препятствия. Думаю, если Розамунда встретится с ними лицом к лицу, они поймут, что дело того не стоит. Особенно еще и потому, что она подруга и компаньонка их новой королевы.

– Меня разбирает любопытство, – вмешалась Розамунда. – Как по‑твоему, кто они такие, дядюшка?

– Понятия не имею, – признался тот. – Я не подходил достаточно близко, чтобы увидеть их пледы и гербы. – Он встал. – Сегодня у нас сбор груш. Я должен идти. Думаю, вы сумеете развлечь друг друга в мое отсутствие. – С этими словами он вышел из зала, весело усмехаясь себе под нос.

– Мне нравится, что ты уважаешь мои желания, – шепнула Розамунда.

– Я в самом деле уважаю твое положение, как хозяйки этого поместья, – ответил он, лаская ее молодые полные груди. – Какой день ты назначила для нашего венчания, дорогая? Боюсь, что с каждым часом вожделение все сильнее меня одолевает. Мы уже пробыли дома целый день.

– Первое августа, – пробормотала она, наслаждаясь его ласками и наклоняясь вперед, чтобы поцеловать его ухо. – У тебя такие прекрасные уши, Оуэн. Длинные, узкие, с восхитительными мочками, – сказала она, прикусывая упругую плоть.

– Я начинаю жалеть о своем благородном отказе лечь в твою постель до тех пор, пока церковь не благословит наш союз, – признался он. Рука, гладившая ее груди, скользнула под юбку. Костяшки пальцев задели мягкую атласную плоть внутренней стороны ее бедра. Он накрыл венерин холмик большой ладонью и сжал, чувствуя, как влага внезапно окропила его кожу. Сознание, что он способен возбудить ее, подогрело его похоть, и Оуэн ощутил, как поднимается его мужское достоинство. Их губы встретились, языки игриво сплелись, поцелуй становился все более крепким и страстным. Палец Оуэна проник в сомкнутую щелку между пухлыми створками, без труда нашел нерасцветший бутон и стал поглаживать, терзая и теребя крошечный бугорок чувствительной плоти, пока Розамунда не застонала, корчась в приливе нескрываемого наслаждения, содрогаясь и вздыхая. Он немедленно прекратил сладостную пытку, осторожно погрузив палец в ее любовный грот.

– О‑о‑х!

Она снова вздохнула и заерзала, пытаясь глубже вобрать его в себя. Палец двигался все быстрее, и она тихо ахнула.

– Это только начало, любимая, – пообещал Оуэн. – Отныне ты будешь мечтать о том, что ждет впереди.

Он нежно поцеловал ее.

– Я хочу больше! – потребовала она. – больше!

– В праздник Ламмаса я дам тебе куда больше того, что ты видела в самых счастливых снах! – пообещал он, отнимая руку.

– Какой же ты злой! Так мучить меня! – пожаловалась она. Оуэн лукаво улыбнулся.

– Я настоящее чудовище, – жизнерадостно согласился он. – Но придет время, когда ты сможешь отплатить мне тем же, моя сладкая Розамунда. Я не могу пока что объяснить тебе всего, но подожди и увидишь.

Первого августа на традиционном пиршестве должны были подаваться особые блюда в честь свадьбы госпожи и сэра Оуэна Мередита. Розамунда велела зажарить на вертелах бычьи туши, обсыпанные каменной солью, приготовить засахаренные розовые лепестки, пирожки с грушами, испечь хлеб нового урожая. Но двадцать восьмого июля таинственные всадники снова появились на холме, впервые с возвращения Розамунды. Узнав об этом, она немедленно отправилась на конюшню, вскочила на коня и стала взбираться на холм, где неподвижно стояли три всадника. Оуэн и Эдмунд остались внизу.

Добравшись до вершины, она натянула поводья.

– Я Розамунда Болтон, госпожа Фрайарсгейта. Вы, добрые сэры, нарушаете границы чужих владений.

– Вы стоите на своих землях, леди, а вот мы – на ничьих, – ответил один из них. Таких великанов Розамунде до сих пор не приходилось видеть. Он возвышался в седле, обхватив бока лошади мускулистыми, подобными древесным стволам ногами. К ее удивлению, он в отличие от большинства приграничных жителей оказался чисто выбрит.

– Я Хепберн из Клевенз‑Карна, – объявил он низким голосом, рокотавшим подобно грому в его широкой груди.

– Чего же вы здесь ищете, милорд? – осведомилась Розамунда. – Ваши собратья в последнее время взяли привычку навещать нас. Если ваши намерения благородны, вы всегда желанные гости во Фрайарсгейте.

– Вряд ли я мог ухаживать за вами до вашего возвращения, миледи, – ответил Хепберн. Его густые черные волосы были коротко подстрижены, а в глазах.., в глазах словно отражалась синева неба. Даже у принца Хэла глаза были светлее.

– За кем вы собрались ухаживать? – переспросила она.

Остальные двое рассмеялись.

– Как за кем? За вами, леди, – пояснил Хепберн.

– За мной? – искренне изумилась Розамунда.

– Мой отец, упокой Господи его душу, пытался заключить брак между нами, когда вы были еще совсем маленькой, но ваш дядя вместо этого выдал вас за свою пешку, чтобы удержать Фрайарсгейт. Несколько месяцев назад я узнал, что ваш супруг умер, но вас увезли на юг. Поэтому и выставил посты на холмах, окружающих Фрайарсгейт, чтобы дождаться вашего возвращения, – пояснил Хепберн. – Теперь я приехал, чтобы ухаживать за вами и жениться, независимо от того, что скажет ваш дядя.

Все это время он не отрывал от нее глаз, и Розамунда почувствовала, что краснеет. Однако отступать она не собиралась.

– Я помолвлена, – спокойно ответила она, – по повелению короля, а не моего дяди. Пешка оказалась могучим барсом, а не беззубым львом, как предполагал мой дядя.

Хепберн рассмеялся:

– Вижу, ты девушка с характером! Мне это нравится. А что, твой нареченный и есть тот английский трус, который сидит на лошади у подножия холма вместе с твоим управителем и ждет, пока ты защитишь его?

– Оуэн сидит на лошади у подножия холма, потому что не он хозяин Фрайарсгейта, – парировала она. – Я говорю за себя и за своих людей, и никто другой не имеет на это права.

Ничего не скажешь, шотландец спесив, но она не испугается ни его роста, ни его манер.

Хепберн снова рассмеялся:

– Значит, один из валлийцев Генриха Тюдора, вот как?

Когда же свадьба, девушка?

– Первого августа.

– Неплохо придумано, – кивнул он, – тем более что у крестьян так и так будет праздник. – Синие глаза чуть прищурились. – Я мог бы спокойно украсть вас, Розамунда Болтон. Похищение невест до сих пор считается в приграничье делом благородным.

Конь его придвинулся так близко, что она ощутила чистый мужской запах, и ее ноздри дернулись.

Но девушка не отступила и сказала:

– И вы, милорд, не побоялись бы привезти меня ко двору короля Якова?

Ее темные ресницы весело затрепетали.

– Разумеется, – ответил он, коснувшись длинной рыжеватой пряди.

– В таком случае королеве шотландской будет крайне любопытно узнать, почему я обвенчана не с тем человеком, которого она лично выбрала мне в мужья.

Хепберн от изумления разинул рот.

– Вы знаете новую королеву? – потрясенно пролепетал он.

– Я была ее компаньонкой последние десять месяцев, – ангельским голоском поведала Розамунда. – Мы с моим женихом доехали до Ньюкасла с ее свадебным поездом. Да, милорд, я прекрасно знаю Мег Тюдор.

– Черт, будь я проклят! – выпалил Хепберн из Клевенз‑Карна.

– Да, сэр, не сомневаюсь, что будете, – съязвила Розамунда. – А теперь объясните, почему вдруг ваш отец вздумал меня посватать? Вы шотландец и его наследник. Я англичанка.

– Все мы жители приграничья, леди, независимо от того, на какой стороне живем. Я впервые увидел вас, когда вы были совсем малышкой, на ярмарке скота, куда вы приехали с Эдмундом Болтоном.

– Должно быть, тогда мне едва исполнилось шесть, – припомнила Розамунда. – Это случилось на шотландской стороне границы в Драмфри, не так ли? Да, тем летом мне было шесть. А сколько вам, сэр?

– Шестнадцать, и мое христианское имя – Логан, – Ответил он.

– Шестнадцать – и не женаты? – с любопытством допытывалась она.

– Мой отец тогда был еще жив. Я решил не жениться, пока не стану господином Клевенз‑Карна.

– И, будучи холостым, вы могли налево и направо раздавать свои милости, причем, вне всякого сомнения, по обеим сторонам границы, – снова съехидничала она.

– Ревнуете? – поддел он. – Не стоит, девушка, ибо я берег свое сердце для вас.

Розамунда снова залилась краской.

– Не забывайте, сэр, что я, как бы там ни было, замужняя женщина! – отрезала она.

– Валлиец выглядит достаточно старым, но все же еще молод, чтобы уложить тебя в постель, – дерзко заметил шотландец. – Этот брак в отличие от первых двух будет настоящим, Розамунда Болтон. Я завидую этому парню. А твой жадный дядюшка дал свое позволение?

– В его позволении нет нужды, – отмахнулась она.

– Но его хотя бы пригласили на свадьбу?

– Разумеется.

– А меня? Меня пригласите?

Эти синие‑синие глаза так лукаво блестели!

– Ни за что!

Она попыталась топнуть ногой, но лишь надавила на стремя, и ее кобыла нервно заплясала.

– Но я все равно могу прийти, – серьезно пообещал он.

– Вы не посмеете! – запальчиво воскликнула она.

– Еще как посмею!

– У нас нет общих дел, Логан Хепберн. И между нами нет ничего общего. Поэтому позвольте пожелать вам доброго дня, – бросила Розамунда и, повернув коня, стала спускаться с холма. При этом она даже не подумала оглянуться.

– Ты мог бы увезти ее, – тихо заметил Колин, брат Логана.

– Чтобы наш кузен Патрик, граф Босуэлл, немедля приехал и поднял шум? Если девушка и в самом деле подруга королевы, я ничего не могу поделать, – пожал плечами Логан.

– Но как может незнатная девчонка с севера подружиться с дочерью короля? – подивился Колин.

– Понятия не имею, но она не лжет. Она, сразу видно, человек прямой и честный и вряд ли станет обманывать, но при встрече я обязательно расспрошу Патрика Хепберна.

– Так на ком же ты теперь женишься, Логан? – внезапно спросил его младший брат Йен. – Правда, что тут волноваться, за тебя любая пойдет.

– Да, но мне они не нужны. Есть только одна, которую я хочу назвать женой, и когда‑нибудь я ее получу.

– Клевенз‑Карн нуждается в наследниках, – осторожно напомнил Колин.

– Для этого есть ты и Йен.

– Не знаю, то ли ты глупец, то ли, еще хуже, романтик, – покачал головой Колин. – А может, и то и другое, братец.

Логан только хмыкнул.

– Неужели ты действительно приедешь на ее свадьбу с валлийцем? – не выдержал Йен.

– Обязательно, и привезу волынку. Мы все приедем! – воскликнул он и, оглушительно захохотав, повернул коня и пустил в галоп. Братья поскакали следом.

Розамунда услышала мужской смех и раздраженно поморщилась. Ей еще не приходилось сталкиваться с надменными, наглыми людьми вроде Логана Хепберна. Но, честно говоря, его рассказ немало ее заинтересовал. Придется спросить у Эдмунда, правда ли это. До чего же лестно думать, будто кто‑то в самом деле к ней сватался. Знал ли Хью о Хепбернах? Дорогой Хью! Она верила, что он был бы счастлив за нее и наверняка одобрил бы Оуэна Мередита.

Добравшись до подножия, она остановила кобылу перед Оуэном и Эдмундом.

– Ты раскраснелась, любимая, – Отметил Оуэн, стараясь не выказать любопытства.

– Я только что говорила с неприятным и совершенно невыносимым человеком! Эдмунд, ты знаешь Хепбернов из Клевенз‑Карна?

– – Их владения – по другую сторону этих холмов, – медленно выговорил дядя. – Кого ты имеешь в виду, и почему они шпионили за нами эти несколько недель? Они объяснили?

– Это был сам лэрд, – начала Розамунда.

– Старый Дугал? Я думал, он слишком стар и болен, чтобы сидеть на лошади, – удивился Эдмунд.

– Дугал, по‑видимому, уже умер. Речь идет о его старшем сыне, Логане Хепберне. Судя по лицам его спутников, они приходятся ему братьями, – ответила Розамунда. – Давайте вернемся в дом, и я все расскажу. Но сначала я должна выпить немного вина. Не помню, чтобы кому‑нибудь удавалось вывести меня из себя до такой степени!

Она повела лошадь в конюшню. Сбитые с толку мужчины последовали за ней.

– Этот человек восхитился ею, – тихо шепнул Оуэн Эдмунду.

– Да он бы не посмел! Какие у него на это права! – поспешно возразил тот.

– Тем не менее так оно и есть, – понимающе улыбнулся Оуэн. – Недаром я почти всю жизнь провел при дворе Тюдоров и знаю, как ведет себя женщина, получившая неожиданный комплимент. Обычно она бывает польщена, сконфужена и одновременно сердита. Вспомни, что Розамунда – новичок в играх мужчин и женщин.

– А ты, мой друг? Как ты относишься к тому, что другой мужчина ухаживает за твоей невестой? – не выдержал Эдмунд.

– Я люблю ее, – спокойно ответил Оуэн, – но если.другой сможет сделать ее счастливее, я отступлю, пусть даже это разобьет мне сердце. Однако наша свадьба назначена на первое августа, и я не собираюсь так просто отдавать ее.

– Ты станешь бороться? – уточнил Эдмунд.

– Если будет необходимо, – тихо признался Оуэн. – Она – весь мой мир, Эдмунд, и я ничего не могу с собой поделать.

– Поэтому ты уступаешь ей во всех делах, касающихся Фрайарсгейта? – допытывался Эдмунд.

– Разве не ты сам вместе с Хью Кэботом научил ее быть независимой? – возразил Оуэн. – Она сделана из того же теста, что и Достопочтенная Маргарет. Знаю, мужчине не подобает преклоняться перед подобными женщинами, но я преклоняюсь. У нас будут сильные дети, Эдмунд. Такие же, как она сама.

– Моей племяннице не повезло с семьей, но, клянусь Богом, мужья ее один лучше другого! – заметил Эдмунд.

– Почему же не повезло с семьей? А ты? А твой брат, священник? Вы искренне ее любите! – резонно ответил Оуэн.

Они спешились и пошли в зал, где уже ждала Розамунда с оловянным кубком в руке. Оуэн взял ее другую руку и, нежно поцеловав ладонь, подвел к стулу у очага.

– Расскажи, дорогая, что так тебя расстроило, – попросил он, усаживаясь вместе с Эдмундом на скамью лицом к ней и беря чашу с вином, поднесенную служанкой. Розамунда устремила строгий взгляд на дядю.

– Скажи, Эдмунд, действительно ли Хепберны сватались ко мне в то лето, когда я была шестилетней девчонкой? Помнишь, ты повез меня на ярмарку скота в Драмфри? Мы еще были в трауре по Джону, но Генри отпустил меня по просьбе тетки.

– Верно, – кивнул Эдмунд. – Я помню, как вернулся домой и поговорил с Генри. Он чуть не лопнул от злости, сообразив, что может потерять Фрайарсгейт, если ты выйдешь за постороннего человека. Вскоре после этого он нашел Хью Кэбота, но остаток лета жил в страхе, что Хепберны переберутся через холмы и украдут тебя. Я действительно не забыл об этом, Розамунда, – мягко заметил Эдмунд, увидев, как разрумянилась племянница.

– Я все ему объяснила, – поспешно заверила она. – Сказала, что выхожу замуж на праздник урожая и очень счастлива. Этот дьявол пообещал приехать и танцевать на моей свадьбе!

Она возмущенно поджала губы. Оуэн рассмеялся:

– В таком случае мы встретим его с распростертыми объятиями, любимая. Или ты уже передумала венчаться, узнав о сватовстве Хепбернов?

– Никогда! – страстно объявила она. – Я буду твоей женой, и ничьей другой, Оуэн!

Соскользнув со стула, она встала на колени, глядя в лицо жениха.

– Ты по‑прежнему хочешь меня? Может, это ты засомневался? Может, мысль о женитьбе на простой девушке вроде меня больше тебя не привлекает?

Во взгляде девушки светилось беспокойство. Оуэн легко коснулся ее щеки и, потянув за руку, усадил себе на колени.

– У меня не будет другой жены, кроме тебя, Розамунда Болтон, – заверил он. – Жизнь во Фрайарсгейте кажется мне раем после многолетних скитаний по чужим домам. И… – он нежно улыбнулся ей, – похоже, я питаю настоящую слабость к рыжеволосой девчонке с янтарными глазами, от взгляда которых мое сердце тает каждый раз, стоит мне посмотреть в них.

Он крепко поцеловал ее, и Розамунда счастливо вздохнула, чувствуя себя в полной безопасности в его сильных объятиях и жалея, что в присутствии дяди Оуэн не может ласкать ее, как в прошлый раз. Но ничего, осталось всего три дня!

Утро свадьбы выдалось необычайно жарким даже для лета. Над долиной повисло дымное марево. Небо казалось выцветшим лоскутом. Но праздник непременно состоится!

И следует соблюдать традиционные обычаи.

Розамунда, все еще в ночной сорочке, спустилась в зал с рассветом. Эдмунд принес ей четверть каравая, пролежавшего целый год, и она осторожно раскрошила его в маленькую керамическую миску. Потом босиком вышла во двор, покормила птиц и вернулась в дом, подготовиться к венчанию, которое должно было состояться сразу же после мессы. Дядя Ричард, прибывший накануне, поможет отцу Мате.

Мейбл прикатила в спальню дубовую лохань и наполнила горячей водой.

– Скорее, детка, – торопила она невесту, закалывая вымытые накануне волосы повыше, чтобы не намочить. – Ну вот, ты в последний раз переночевала в этой спальне.

Помню, как ты спала здесь маленькой девочкой.

Она шмыгнула носом и поспешно вытерла глаза рукавом.

– Но почему? Почему я должна оставить свою комнату? – удивилась Розамунда, снимая сорочку и ступая в воду, но тут же сообразила, в чем дело, и охнула. – Совсем забыла! Сегодня я вместе с мужем переберусь в хозяйские покои!

Они уже готовы?

Она взяла фланельку, мыло и принялась мыться.

– Разумеется, – чуть недовольно бросила Мейбл.

– Думаю, стоит сегодня надеть мой зеленый наряд, тот, что подарила Мег, – объявила Розамунда, притворяясь, будто ничего не замечает.

– Ни за что на свете! – негодующе воскликнула Мейбл. – Ты ведь невеста, девочка моя! Настоящая невеста. Платье, которое надевала твоя мама в церковь, все эти годы пролежало на чердаке. Я несколько дней возилась, переделывая, ею для тебя. Тилли научила меня, как перешить вышедший из моды наряд, чтобы он казался роскошным. Она призналась, что король, благослови его Господь, очень уж прижимист и медной монетки не даст на новые платья, если старые еще можно носить. И не могу сказать, что мне это не нравится. Тилли пришлось научиться орудовать иглой, поскольку ее хозяйка всегда старалась одеваться по последней моде.

– Уж это точно, – кивнула Розамунда. – Как же Мег ненавидела траур! О, Мейбл, спасибо! Я и не надеялась иметь подвенечный наряд для свадьбы с Оуэном! Что бы я делала без тебя?!

Из глаз девушки покатились слезы.

– Вымой лицо, детка, – хрипло велела Мейбл, потому что тоже едва удерживалась от слез. Розамунда была на ее попечении с колыбели, ибо ее мать не отличалась силой.

Ребенок Мейбл и Эдмунда умер, не дожив до года. Поэтому она стала кормить девочку грудью, почти не имея времени скорбеть по своей Джейн. Розамунда стала ее дочерью во всех смыслах слова, хотя не Мейбл ее родила.

– И шею тоже, – наставляла она, едва улыбаясь.

Розамунда счастливо хихикнула, принимаясь энергично тереть шею намыленной фланелькой. Облившись из кувшина, она встала, вышла из воды и взяла у Мейбл нагретое полотенце. Ей не терпелось увидеть свадебное платье.

Но сначала Мейбл вручила девушке тонкую полотняную камизу с отделанным кружевом вырезом, не таким маленьким, как у повседневной сорочки, чтобы ткань не была видна в декольте белого шелкового корсажа, который камеристка вышила серебряными узорами в виде роз и крошечных цветочков. Кружево выглядывало в декольте, прикрывая грудь. Рукава были длинными и узкими, Мейбл не переделывала их: некоторые вещи не меняются. Зато длинная юбка была уложена складками. Шелковые чулки придерживались над коленями подвязками с белыми розетками. Туфли с круглыми носками, сшитые из белой лайки, облегали узкие ступни.

– О, – пожаловалась девушка, – до чего жаль, что у Нас нет большого зеркала, как у Мег! Я хотя бы видела, как выгляжу!

Она грациозно повернулась.

– И мама надела это платье в день свадьбы?

– Да, – кивнула Мейбл. – Только верхняя юбка была длиннее и приподнималась, чтобы показать модную нижнюю, из жаккарда. Вырез сейчас глубже, и вышивки тогда не было. И все же наряда красивее в здешних местах никто не видывал. Говорят, отец твоей матери посылал за ним в Лондон, когда обручил единственную дочь с Гаем, наследником Фрайарсгейта. Я хорошо помню твою маму.

Мы были ровесницами. Как прелестно она выглядела! И как была бы счастлива, узнав, что ты надела ее платье в день своей свадьбы!

– Венчаясь с Хью, я была в зеленом, и, думаю, это принесло мне удачу, – задумчиво протянула Розамунда. – Я хорошо помню тот октябрьский день.

Мейбл кивнула:

– Генри Болтон думал навсегда приковать тебя к своей семье этим браком. Тебе в самом деле повезло с Хью Кэботом, девочка, но ты и сама это знаешь.

– Повезет и с Оуэном, – уверенно сказала Розамунда:

– Мег говорит, он меня любит. Как по‑твоему, так ли это, или она просто меня утешает, чтобы я не боялась и не сердилась?

– Господи, девочка, неужели ты сама не видишь! – воскликнула Мейбл. – Это же ясно как Божий день! Конечно, любит! И с сегодняшнего дня тебе лучше попробовать тоже его полюбить. Супружеская жизнь становится куда приятнее и легче, если супруги любят друг друга.

– А ты? – выпалила Розамунда. – Ты любишь Эдмунда? Он когда‑нибудь говорил, что любит тебя?

– Мой отец был здешним мельником. Мое детство прошло здесь, во Фрайарсгейте. Подобно тебе я была его единственным ребенком, и он хотел для меня хорошего мужа.

Вот и приглядел Эдмунда Болтона, которого его отец назначил здешним управителем. Правда, как ты знаешь, Эдмунд не мог унаследовать Фрайарсгейт. Все же твой дед любил всех своих отпрысков и пытался достойно их обеспечить. В те дни и я была хорошенькой. Как большинство молодых девушек. Но все знали, что и работница я усердная. Мой отец назначил мне щедрое приданое: пять серебряных монет, сундук с бельем, четыре платья, сорочки, чепцы, шерстяная накидка и пара крепких кожаных башмаков.

Он пошел к господину Фрайарсгейта и попросил его разрешения обручить меня с Эдмундом. Господин знал, что после смерти отца я унаследую все его имущество. Мама уже скончалась. Твой дед подарил нам коттедж. Любила ли я тогда Эдмунда? Сначала нет, но твоего дядю невозможно не полюбить. В один прекрасный день, ни с того ни с сего, не знаю почему, ибо никогда не смела спросить, Эдмунд говорит мне: «Я люблю тебя, Мейбл. А ты меня?» «Всем сердцем», – ответила я, вот и все. Больше мы никогда об этом не говорили, да и к чему пустая болтовня? Мы не из таких людей, кто любит много разговаривать. Он сказал это, и я сказала, и на этом конец. А теперь сиди смирно, пока я расчесываю тебе волосы. Марджери сделала тебе прелестный венок, как подобает невесте.

Она взмахнула щеткой из щетины вепря и стала водить по волосам Розамунды, пока в рыжеватых прядях не засверкали золотистые отблески. Сегодня они останутся распущенными, ибо Розамунда была непорочна.

– Дядя Генри уже приехал? – нервно осведомилась она.

– Пока нет, и слава Богу! – колко бросила Мейбл. – Вряд ли он вынесет весть о том, что все его ухищрения ни к чему не привели. Впрочем, может, он еще и покажется.

Она отложила щетку и, взяв венок, возложила на голову Розамунде.

– Ну вот, ты готова, и я никогда еще не видела невесты прекраснее.

Розамунда повернулась и крепко обняла Мейбл.

– Я тебя люблю и никогда не смогу отблагодарить за то, что заменила мне мать, дорогая Мейбл. И до чего же ты сегодня хороша! Это платье, которое помогла тебе сшить Тилли?

Мейбл польщенно зарделась.

– Да, – кивнула она. – Наверное, оно чересчур роскошное для Фрайарсгейта, но я не хотела посрамить тебя в этот день.

Темно‑синее платье Мейбл в самом деле было новым. В вырезе виднелись оборки белоснежной полотняной камизы. Манжеты длинных узких рукавов были немного светлее основной ткани. Поверх белоснежного чепца красовался еще один, в виде жесткого валика из голубого бархата с белой вуалью.

За окнами зазвонил колокол маленькой церкви, призывая всех на мессу. Женщины спустились вниз, где уже ждали Эдмунд и сэр Оуэн. На обоих были шоссы, прикрепленные к камзолам, и плащи. Шоссы Эдмунда были темно‑синими, в тон наряду жены, зато жених расфрантился и надел трехцветные шоссы, с чередующимися полосами черного, белого и золотистого. Темно‑красная мантия, отороченная черным мехом, и туфли с круглыми носами из черной кожи завершали свадебный наряд. Мягкий берет, собранный полосами, такими же, как на шоссах, красовался на голове.

При виде Розамунды лицо Оуэна осветилось радостью.

Она же взирала на него с удивлением, поскольку никогда до этой минуты не видела жениха столь элегантно одетым.

Обычно он, как и она, предпочитал более практичные костюмы.

– Как ты красив! – выдохнула она.

Оуэн взбежал по ступенькам и помог невесте сойти.

– А ты прелестнее всех невест на свете, любимая. И если я даже ослепну в это мгновение, твой образ навеки запечатлеется в моей памяти.

Он галантно поцеловал ей руку, взял под локоть и вывел на крыльцо.

Неожиданно, к их великому удивлению, во дворе появились трое шотландцев в килтах. Они играли на волынках и, похоже, приготовились вести в церковь невесту с женихом.

– Что это? – прошептала она Оуэну.

– Лэрд Клевенз‑Карна и его братья были так добры, что приехали поиграть для нас, – спокойно пояснил Оуэн. – Надеюсь, ты поблагодаришь их позднее. На пиру.

– Но это невыносимо! – прошипела она.

– Он делает это отчасти для того, чтобы помириться с нами, и отчасти, чтобы позлить тебя, Розамунда, – хмыкнул Оуэн.

– Я же запретила ему приезжать!

Она побагровела от ярости и едва сдерживалась.

– Но ты же знала, что он поступит по‑своему, – возразил Оуэн. – Будь великодушна, любимая. Логан Хепберн не сможет устоять против вызова, а ты, несомненно, бросила ему таковой своей решимостью и твердостью. Вряд ли до сих пор находилась женщина, которая не кинулась бы ему в объятия очертя голову. Что ни говори, а он поразительно красив и имел бы большой успех при дворе со своими волнистыми черными волосами, синими глазами и огромным ростом!

– Совершенно очевидно, что его никто не воспитывал и тем более не обучал добродетели сдержанности, – проворчала Розамунда.

– Очень скоро ты будешь моей женой, дорогая, И ничто не разлучит нас до самой смерти, – тихо ответил Оуэн. – Моя жизнь, шпага и сердце – твои, Розамунда. Что может предложить такого Логан Хепберн, чтобы ты покинула меня?

Не бойся, любимая, я защищу тебя, но скажи, перед тем как мы войдем в церковь: ты действительно этого хочешь? Это правда?

– Да, – без колебаний ответила Розамунда. – Только ты станешь моим мужем, Оуэн Мередит. Не знаю, почему Хепберн так меня раздражает.

– Всему виной его юношеский задор. В этом он похож на принца Генри. Именно его бесшабашность выводит тебя из равновесия.

– Музыка довольно приятная, – неохотно признала Розамунда, направляясь по тропинке, ведущей в церковь.

– Обязательно скажи им об этом на пиру, – посоветовал Оуэн. – Хепберн вознамерился довести тебя до бешенства, но если не попадешься на удочку, а мило поблагодаришь его, как дорогого друга и соседа, решившего сделать тебе одолжение, обещаю, Розамунда, ты сумеешь отыграться.

Девушка рассмеялась:

– Вижу, мне еще многому придется у тебя учиться, господин мой. Годы, проведенные на службе Тюдоров, не прошли даром.

Оуэн расплылся в улыбке:

– Мы, валлийцы, будем похитрее любого‑шотландца. А уж эту троицу обвести вокруг пальца ничего не стоит.

По обе стороны дорожки толпились жители Фрайарсгейта. Налюбовавшись на невесту с женихом, они следовали за ними в церковь, которая скоро оказалась переполненной. Внутри помещение было украшено снопами и поздними летними цветами. На алтаре в канделябрах из полированной меди горели восковые свечи. В отличие от городских церквей, где между священником и паствой часто ставились резные деревянные перегородки, в здешней не было такого барьера между людьми и святым отцом. Тут даже стояло несколько рядов дубовых скамей. Жених с невестой и свидетели заняли первую.

Из ризницы появились священники. Отец Мата был одет в белый полотняный саккос, вышитый золотыми колосьями. Это праздничное облачение он обычно носил только на Пасху. Сквозь простые стрельчатые окна в свинцовых переплетах лился солнечный свет.

Розамунда подумала, что когда‑нибудь вставит в окна витражи, как в королевской часовне и больших соборах, которые она видела на юге, но тут же устыдилась посторонних мыслей и стала слушать мессу.

Благословив прихожан, отец Мата поманил Розамунду и ее жениха и, когда они встали перед алтарем, начал тихо произносить слова венчальной службы. Оба дали священные обеты громкими, отчетливыми голосами, разнесшимися по всей церкви, голосами, в которых не звучало ни сомнений, ни колебаний.

Наконец молодой священник объявил их мужем и женой. Ричард Болтон с доброй улыбкой выступил вперед, чтобы благословить новобрачных. Оуэн Мередит поцеловал зарумянившуюся невесту, и народ Фрайарсгейта разразился радостными криками.

Их повели из церкви в дом под звуки волынок. Перед зданием были накрыты столы, по обеим сторонам которых стояли скамьи. Из зала вынесли высокий стол с резными дубовыми стульями для жениха и невесты. Слуги немедленно принялись открывать бочонки с элем и сидром, разносить миски с едой. Четверо юнцов вращали вертелы с насаженными на них бычьими тушами. Подавали все традиционные мучные блюда, как на прошлый праздник урожая, но поскольку пиршество было еще и свадебное, к ним добавили говядину, жирных каплунов, начиненных яблоками, хлебными крошками и шалфеем, густое кроличье рагу с кусочками моркови и лука‑порея, плававшими в винной подливке, пироги с дичью и жареную баранину. Когда перед новобрачными появилось блюдо тонко нарезанной лососины на листьях кресс‑салата, Розамунда удивленно спросила:

– Откуда взялась эта прекрасная рыба, Эдмунд?

– Хепберны привезли, миледи, – пояснил тот.

Розамунда повернулась к Логану, который ввиду его высокого положения сидел за брачным столом; и мило улыбнулась:

– Как приятно иметь такого хорошего соседа, милорд!

Мало того, что вы подарили нам музыку, которая так оживила наш праздник, но еще и лососину привезли. Благодарю вас от всего сердца.

Логан, не вставая, поклонился. Изумленная улыбка играла на его лице.

– Счастлив, что смог доставить вам удовольствие, леди, – пробормотал он. В синих глазах плясали веселые огоньки.

– Не забывайте, милорд, это не удовольствие, а всего лишь лососина. И заметьте, я не спрашиваю, в чьих водах вы ее выудили, – ехидно добавила Розамунда. – Доказательство быстро окажется в чьих‑то желудках, так что вы в полной безопасности.

Сидевшие за столом рассмеялись. Логан не оказался исключением: у него хватило сообразительности понять, что его переиграли, и вовремя отступить.

На ближайшем поле были установлены мишени, и мужчины, взяв длинные луки, принялись стрелять по очереди.

Развлечение очень скоро превратилось в открытое состязание между Оуэном и Логаном. Стрела за стрелой летели в воздух, и каждый выстрел становился все более метким. Когда стрела Логана расщепила древко стрелы Оуэна, среди наблюдавших раздались возгласы удивления.

– Лучше тебе все равно не суметь, Оуэн Мередит! – ухмыльнулся шотландец.

– Может, и сумею, – тихо ответил англичанин и, натянув тетиву, спустил стрелу. Радостные вопли раскололи тишину, когда стрела Оуэна, в свою очередь, расщепила древко стрелы шотландца. Логан лишился дара речи, а Мередит, подбоченившись, широко улыбался.

– Да будь я проклят! – воскликнул Хепберн.

– Я уже устала повторять, милорд, что так оно и будет, – заверила Розамунда, подходя к ним, и, встав на цыпочки, чтобы поцеловать мужа в щеку, сказала:

– Прекрасная работа, муженек! А теперь идем и садись со мной рядом. Кухарка испекла чудесные пирожки с грушами, чтобы отпраздновать этот день. И вы тоже, Логан Хепберн. Похоже, вам не мешает подсластить горечь поражения. И может, капельку вина?

– С удовольствием, – кивнул он. – Сэр, вы должны научить меня стрелять. Я считал себя лучшим лучником в округе, но признаю, вы легко меня победили.

– Тут нет ничего сложного, и я с радостью поделюсь с вами своими знаниями, – пообещал Оуэн. – Но не сегодня. Мне понадобятся силы и искусство для других игр.

И, обняв Розамунду за плечи, удалился к высокому столу.

– Он смеется над тобой, – тихо заметил Йен.

– Знаю, – вздохнул Логан, – но я это заслужил. Он не дурак и понимает, что я вожделею его жену. Но пусть не я первым ее попробую, зато наверняка стану последним. Она будет моей, клянусь.

– Глупец! – прошипел Колин. – Найди другую девушку и женись. Это твой долг как нашего лэрда.

– Лучше найди ты, Колин. Если я умру без наследников, лэрдом станет твой сын. Мне все равно. Девушка, которая сегодня вышла замуж, – единственная, кого я хочу.

– Нужно было увезти ее в тот вечер, когда представилась возможность, – напомнил Йен.

– Может, ты и прав, но уже слишком поздно, – отмахнулся Логан. – Правда, пока ничего не кончено, братья. У меня будет еще один шанс, и, когда он появится, я не упущу его.

Жители Фрайарсгейта ели, пока не заболели животы.

Мужчины играли в свои грубые игры и долго перекидывались овечьим пузырем на сжатом поле за домом. Трое Хепбернов, восстановив свою честь победой в этом виде развлечений, снова заиграли. Им вторили свирель, скрипка, колокольчики, тамбурин и барабан. Начались танцы. Люди, держась за руки, длинной цепочкой прошли между столов, возглавляемые женихом и невестой.

День клонился к закату. По сигналу Розамунды слуги стали раздавать небольшие караваи с зажженными свечами.

Эдмунд встал впереди, и процессия три раза обошла дом.

Потом свечи затушили, и каждый каравай был съеден, если не считать последней четвертушки, которая станет храниться до следующего праздника урожая.

Солнце медленно опускалось за горизонт, и гости начали расходиться. Хепберны распрощались с хозяевами и сердечно их поблагодарили; Логан склонился над рукой Розамунды.

– Мы еще встретимся, госпожа Фрайарсгейта, – пообещал он.

– Жду не дождусь, милорд, – ответила она, смело отвечая на его взгляд. Потом отняла руку и пожелала благополучно добраться домой.

– Вы не останетесь на ночь? – гостеприимно осведомился Оуэн.

– Нет, милорд, но спасибо вам. – В небе уже поднимается добрая приграничная луна, которая доведет, нас до дома.

Оуэн и Розамунда долго смотрели вслед всадникам. Невеста была вынуждена признать, пусть и самой себе, что она поистине счастлива видеть удалявшиеся спины Хепбернов.

Да, если быть честной, Логан чем‑то притягивал ее, но она никому не скажет о своих тайных мыслях.

Супруги долго молчали, любуясь закатом. Когда солнце село, они рука об руку вошли в зал, где уже зажгли свечи и развели огонь в очаге: хоть день был и теплым, к вечеру потянуло прохладным ветерком. Розамунда и Оуэн уселись перед очагом на маленькую мягкую скамью. У ног Оуэна лежала лютня. Подняв инструмент, он начал петь чистым валлийским тенором. Девушка была удивлена и очарована, ибо никогда ранее не слышала, чтобы Оуэн пел или играл, и даже не знала, что он способен на такие подвиги.

Взгляни на розу, о Роза моя,

Потом, смеясь, – на меня.

И в смехе твоем, о Роза моя,

Послышится трель соловья.

Сорви эту розу, о Роза моя,

Прекрасный цветок любви.

И в этой розе, о Роза моя,

Все лучшие чувства мои.

Музыка смолкла, и у Розамунды закружилась голова и перехватило дыхание. Он взял ее маленькую ручку и, отложив лютню, нежно поцеловал пальчики. Их взгляды встретились, и сердце Розамунды странно сжалось.

– Мне еще никогда не пели серенад, – тихо вымолвила она. – Ты сам написал эту песню?

– Нет, – признался он, внезапно поняв, что мот бы ей солгать и она никогда не узнала бы. – Говорят, ее написал Абеляр, французский философ и поэт. Мелодия, однако, моя. Как у большинства валлийцев, у меня есть музыкальный дар, Я рад, что угодил тебе своими скромными способностями, любимая.

– Дядя Генри так и не приехал. Я думала его увидеть, – заметила Розамунда после некоторого молчания.

– Он знает, что ему тут нечего делать, – пожал плечами Оуэн. – У него был целый год, дабы привыкнуть к мысли о том, что Фрайарсгейт будет принадлежать твоим детям, а не его внукам.

– Но я была почти уверена в его появлении. Он должен был хотя бы пожаловаться на то, что у него несправедливо украли поместье, – улыбнулась она.

Оуэн рассмеялся:

– Не волнуйся, он обязательно примчится сюда, еще до зимы! Но ты, наверное, устала, Розамунда. День был долгим и тяжелым, а мы еще не успели как следует отдохнуть после нашего путешествия с королевой шотландской.

– Я позову Мейбл, пусть поможет мне раздеться, – решила Розамунда, поднимаясь. Она радовалась, что гости разошлись и пренебрегли традиционным обычаем укладывания в постель жениха и невесты. Конечно, ее трусихой не назовешь, но если бы они подняли суматоху, она наверняка бы сконфузилась. Кроме того, она, кажется.., побаивается.

Розамунда повернулась к мужу:

– Я пошлю за тобой Мейбл, когда буду готова.

Он встал и, поцеловав ее руку, пообещал:

– Я буду ждать здесь.

Розамунда поспешила к двери, а Оуэн снова сел у очага.

Она нервничает. Ну разумеется! Как всякая порядочная девушка в свою первую брачную ночь. Да и он, хоть человек опытный и искушенный, никогда не ложился в постель с девственницей.

Оуэн пытался припомнить, что делается в таких случаях. С девицами нужно обращаться нежно и бережно. Это ему известно. Но нельзя отступать перед ее жалобами, – ибо брак должен осуществиться, чтобы стать законным.

Услышав деликатный кашель, он поднял глаза.

– Хепберны привезли небольшой бочонок виски, – сообщил Эдмунд Болтон. – Думаю, вам не помешает глоточек‑другой, верно?

Оуэн кивнул, с благодарностью принял чашу и поднес к губам, наслаждаясь дымным привкусом и жаром, который пронизал его от горла до желудка.

– Я люблю ее, – почти с отчаянием прохрипел он.

– Знаю, – кивнул Эдмунд., – Но она еще не ведала любви, – продолжал Оуэн.

– По крайней мере любви между мужчиной и женщиной, – согласился Эдмунд. – Но скоро изведает, уверяю вас, милорд.

– Когда мы вдвоем, зови меня Оуэном. И выпей немного со мной.

Эдмунд кивнул:

– Спасибо тебе. Кстати, виски из Клевенз‑Карна славится по всей округе.

– И садись, – добавил Оуэн, Эдмунд налил себе виски и уселся рядом с хозяином.

– В самом деле превосходно, – заметил он, пригубив огненной жидкости.

– Я буду хорошим мужем для нее, – пообещал Оуэн.

– Я в этом уверен.

– Только вот не знаю, как мне быть и как ведут себя мужья. Мой отец так и не женился после смерти матери, а все мои приятели при дворе были солдатами. Мужчина не любит жену, как обычную шлюху. Король любил королеву, но я ведь не знаю, что они делали, оставаясь одни, что, могу заверить, бывало редко. Ты женат много лет. Скажи, что мне делать?

Голос его срывался, во взгляде была паника.

– Мужья обычно делают, как им ведено, парень, – усмехнулся Эдмунд. – По крайней мере по моему опыту. Мы с Хью вырастили Розамунду гордой и независимой, потому что оба ненавидели стремление Генри завладеть поместьем.

Мы хотели, чтобы наша девочка была свободной. Что делает муж? Он должен быть силен там, где слаба жена или когда она в нем нуждается. Должен быть мужем, другом и компаньоном. Она непременно начнет баловать детей. Ты поймешь, когда нужно будет вмешаться, и обязательно настоишь на своем. Ты должен стать опорой и надеждой семьи, быть верным ей и Фрайарсгейту. Это все, что я могу тебе сказать. Но сегодня будь мягким, терпеливым и покажи новобрачной наслаждения брачной постели. Открой ей все, что у тебя на сердце, чтобы она в ответ могла открыть тебе свое. Женщины, подобные Розамунде, никогда не признаются в любви, если чувствуют, что им не отвечают тем же. Я никогда этого не понимал, но так оно и есть.

– Спасибо, Эдмунд, – тихо произнес Оуэн, отставив чашу. – Я приму твой совет и попытаюсь.

– Ничего, станешь учиться по ходу дела, но, как я сказал, сейчас главное – любить девочку. Остальное со временем придет.

– Ну что? Будешь держать человека всю ночь своими разговорами, когда его жена ждет? – возмутилась Мейбл, вбегая в зал. – Иди, Оуэн Мередит. Твоя жена уже в постели. Нечего тянуть!

Хозяин Фрайарсгейта вскочил со скамьи и с улыбкой поспешил прочь.

– Ах ты, старая грешница! – уколол Эдвард жену. – Мне только удалось успокоить его, как ты влетаешь, выкрикивая приказы!

Он притянул ее к себе на колени и крепко поцеловал.

– Ты пьян, – упрекнула Мейбл.

– Не хочешь ли капельку, старушка?

– Да, но поцелуй меня еще раз, прежде чем нальешь виски, – попросила Мейбл. – Пусть мы не новобрачные, но ты всегда был щедр на любовь, Эдмунд Болтон.

Эдмунд улыбнулся жене:

– И после такой долгой разлуки я рад доказать, что мое сердце по‑прежнему принадлежит тебе, как доказывал все ночи с тех пор, как ты снова вернулась.

И с этими словами он поцеловал ее.

Поиск по сайту: