Глава 9. Колючие звезды перемигивались сквозь тонкую кисею облаков

Колючие звезды перемигивались сквозь тонкую кисею облаков. За далекими горами всходила луна. Небо там посветлело, но вокруг стояла кромешная темнота, еще более глухая оттого, что они миновали последнее, освещенное фонарем пространство. Впереди матово отсвечивало озеро. От него тянуло сыростью, пахло лягушками, тиной и рогозом, а может, чем‑то иным, но Надежда вспомнила, что точно также пахло вблизи пионерского лагеря, в котором она как‑то раз отдыхала в детстве. Там тоже было озеро с прозрачной чистой водой, со старыми неохватными березами, росшими вдоль всего берега, звонкими камышами и голосистой водоплавающей птицей.

Надежда вздохнула. И к чему все это вспомнилось? Лет тридцать не вспоминалось, а тут вдруг нахлынуло, навеяло… Об этом ли сейчас думать? Она искоса посмотрела на Евгения, он шел слева, поддерживал ее под локоть и освещал дорогу фонариком. Молчал, но она тоже молчала, уставившись под ноги, где луч света выхватывал то вспухшие, словно вены, корни деревьев, то островки избитой ногами травы, то россыпи старых сосновых шишек, и все это было густо усеяно сухой и рыжей прошлогодней хвоей.

Она подумала, что без свитера было бы зябко, но в лесу всегда теплее, а у озера — прохладнее. И Надежда остановилась.

— Что? — почему‑то шепотом спросил ее Евгений. Пальцы сильнее сдавили ее локоть.

— Свитер хочу надеть, — сказала она чуть громче, и поняла, что этого не следует делать. Сразу пропадало то очарование, которое она испытала, очутившись вдруг в ночном лесу, в этом ограниченном крошечным световым пятном пространстве.

— Помочь? — спросил Евгений. Неожиданно он оказался напротив, чуть ли ни лицом к лицу, и положил руки ей на плечи. Вполне объяснимо, если он хотел развязать узел на ее груди.

— Не надо, — сказала она едва слышно и убрала его руки со своих плеч. — Я сама.

Свитер был великоват. Рукава пришлось закатать, а по длине он был чуть выше колен. И она поняла, что это свитер Меньшикова. От него исходил тот самый запах, присущий только мужчинам: эдакая возбуждающая смесь хорошего одеколона, табачного дымка и теплой от солнца свежевыбритой щеки. Она вдохнула этот запах, и задохнулась вдруг оттого, что, наконец, осознала: рядом с ней тот, о ком она в последнее время мечтать боялась, чтобы не впасть в окончательный маразм… Ее идея фикс, которая, возможно, на всю жизнь оставила ее одинокой. Но он не узнал ее, а она была не из тех, кто напоминает о себе. И все же было обидно! Эта обида заставляла ее почувствовать свой возраст, которого она раньше не замечала. И старые комплексы, которые иногда просыпались, когда по утрам она видела в зеркало свое лицо. Особенно тогда, когда всю ночь пришлось провести на ногах в силу каких‑то скорбных, но привычных профессиональных обязанностей.

— Осторожнее! — Евгений снова подхватил ее под руку. — Здесь спуск!

Тропинка пошла под уклон, стала более скользкой, комаров тоже заметно прибавилось. Так что Надежда в душе обрадовалась, что Меньшиков снабдил ее свитером, а она вовремя натянула его на себя.

Теперь они опять поднимались вверх. Деревья расступились, и внизу открылось озеро. Оно находилось чуть ниже, и с увала, даже при слабом мерцающем, исходившем от воды свете, смотрелось впечатляюще. Огромное, километра три в поперечнике. Дальний берег скрывался в дымке над горизонтом, а волны были ленивыми и тяжелыми: озеро было еще и глубоким. Слева разлеглись камыши, скрывая подступы к воде. Справа берег был чист. Там виднелись мостки, к которым было причалено несколько лодок, а на самой границе леса располагалась ажурная беседка, точная копия той, которую она заметила под окнами особняка Андрея.

— Красиво! — Надежда полной грудью вдохнула влажноватый воздух. — Свежо!

— Пойдем в беседку! — Предложил Евгений. — Там ветерок, комаров поменьше!

Они спустились к беседке. Надежда пыталась понять, что происходит в ее душе. Похоже, там затаился крохотный щенок, и тихонько поскуливал оттого, что ему нечаянно придавили лапку. Это было ее истинное состояние с тех пор, как она увидела Татьяну. Она никогда не тешила себя иллюзиями. И понимала, что ей вскоре будет совсем не до амуров. Но раненное самолюбие давало о себе знать. И впервые, наверно, Надежда осознала, что отстучали ее женские часы, пришла пора уступить свое место, и против природы, как не упирайся, не попрешь! Именно возраст, а не Татьяна, был ее соперницей. И что бы ни говорил Евгений про ее красоту и очарование, Надежда прекрасно понимала, что это всего лишь дежурные комплименты, из которых все равно ничего не вырастет. Потому что у него молодая, красивая жена… И этим все сказано!

‑ Осторожно! Здесь ступеньки! — Евгений неожиданно притянул ее к себе. — Не споткнись!

— Я вижу! — сказала она и отстранилась. Обращение на «ты» ее уже не удивляло. Яблочко от яблоньки недалеко падает. Но Надежде не хотелось спорить. Она устала, и разговаривать особо тоже не хотелось. Евгений на разговорах не настаивал, поэтому она простила ему фамильярность, возможно, еще потому, что они были когда‑то знакомы и почти одного возраста. «Опять этот возраст!» — подумала она тоскливо. Впереди у этой девицы столько всего, а у нее все далеко за плечами. Любовь, работа, молодость, которая ушла безвозвратно, и не вернуть ее уже ни подтяжками, ни инъекциями, ни дорогущими кремами и масками…

Мысли текли неспешно, и грусть почему‑то не выжимала слезы, и на душе было спокойно и мирно, хотя предстоящие дни ничего хорошего в этом плане не сулили. Сегодняшние, хотя нет, уже вчерашние события наводили на мысль, что это лишь увертюра, главное беспокойство просматривалось впереди. Но это не огорчало ее. Похоже, она возвращалась к тем скоростям и ритмам, к которым привыкла за двадцать с лишним лет службы в милиции. И это ей нравилось.

Она не выдала Андрею, какие на самом деле чувства овладели ею. Возможность сразиться с сильным противником заставила кровь быстрее побежать по жилам. Судьба уготовила ей странный подарок. Карасев и Меньшиков. Двое близких ей мужчин сразу и в одном флаконе. Нет, не в одном! Они по разную сторону баррикад! Но обеим она должна доказать… Но что именно доказать: как жестоко они ошиблись, когда выбрали другую жизнь, других женщин? Только кто сказал, что они несчастливы со своими женщинами? И так ли уж нужны им эти доказательства? А ей самой, нужны ли они?

Конечно, присутствие Евгения ее волновало, но еще больше будоражила мысль о схватке с Карасевым. Эта извечная тяга доказать, победить, наказать живет в сердце обманутой женщине до тех пор пока она не докажет, не победит, не накажет того, кто заставил ее испытать горе, унизил изменой, низко предал и оскорбил… И тогда ненависть уступит место равнодушию.

— Присаживайся, — Андрей опустился на деревянный диванчик по одну сторону стола с изрезанной любителями автографов, столешницей.

Надежда присела по другую сторону.

— Ну, вот, и впрямь дипломаты за столом переговоров! — Усмехнулся Евгений, и неожиданно вытащил из кармана спортивной куртки плоскую бутылку и сверток в промасленной бумаге. Все это водрузил на стол, осветил его фонариком, и смахнул бейсболкой какой‑то мусор.

Надежда молча наблюдала.

— Выпьем за встречу! — предложил Евгений, отвинчивая пробку с бутылки. — Водка — хорошая, не паленая. На себе не раз опробованная! Я вот бутерброды с бужениной прихватил. Великолепная закуска!

— Я не буду, — сказала Надежда. — Завтра много работы.

— Работы не бывает мало, особенно, если попадешь в зубы моему отпрыску. Одно не пойму, почему он так в тебя вцепился?

— Я сама этого не пойму. А если вас это сильно интересует, узнайте у Андрея? Честно сказать, я мало представляю, чем я буду заниматься? Две недели… Что за это время успеешь сделать? Или у вашего Андрея денег куры не клюют?

— Не обольщайся! Твои красивые глаза здесь не причем! Андрей явно что‑то задумал. И ему нужен свежий человек, который не примелькался «Континенту». Видно, готовит Андрюша какой‑то финт, о чем даже отцу не торопится сообщить. И рассчитывает как раз на две недели… А, может, думает раззадорить тебя, и ты останешься в его команде. С людьми он умеет работать. Единственно, меня удивляет, почему ставку делает на женщину. Раньше он с вами не связывался.

— Об этом он тоже мне не доложил, — сухо сказала Надежда, наблюдая, как Андрей достал из того же кармана два пластиковых стаканчика, расставил их друг против друга и вопросительно посмотрел на Надежду. — Ладно, налейте, — согласилась она. — Пять граммов, чтобы согреться.

— Замерзла, что ли? — Меньшиков плеснул водки в ее стаканчик и пододвинул ей один из бутербродов. Затем поднял свой стакан. — За встречу!

— За знакомство! — сказала она и сделала несколько быстрых глотков. Водка и впрямь была хорошего качества. Она даже не поперхнулась, но все‑таки быстро заела ее бутербродом.

— А пить все‑таки не научилась! — констатировал Евгений, и лихо опрокинул содержимое стаканчика в рот. Но, в отличие от Надежды, закусывать не стал. И снова подлил в стаканчики.

— Все‑все! Я — пас! — Твердо сказала Надежда и накрыла стакан ладонью. — Довольно!

— А я буду!

Евгений снова выпил, и исподлобья посмотрел на Надежду.

— Рылом, что ли для тебя не вышел, госпожа полковник? Вижу, не по нраву я тебе, в глаза не смотришь… Пить отказываешься…

— Пора возвращаться, — она посмотрела на часы.

— Подожди…, — Меньшиков накрыл ее руку своей ладонью. — Не обижайся! Посиди немного… — И достал из кармана пачку сигарет. — Закуришь!

— Закурю!

Надежда взяла сигарету. Евгений поднес зажигалку. Затем подкурил сам.

— А раньше не курила, — сказал он и, откинувшись на спинку диванчика, выдохнул струйку дыма. — Но это тебя не портит.

Надежда молча смотрела на него, ожидая продолжения.

Евгений вернулся в исходное положение, и, положив локти на стол, пристально посмотрел на нее.

— Надя, это я! Женька Меньшиков! Неужели не узнала?

— И что? Я должна была броситься на твою грудь и зарыдать от счастья?

— Ну, могла бы обрадоваться! — Меньшиков пожал плечами. — Все‑таки были когда‑то знакомы…

— Не вижу повода для радости, — сказала Надежда и поднялась с диванчика. — Если хочешь, оставайся! А я пойду, надеюсь, что не заблужусь.

— Сядь! — неожиданно рявкнул Меньшиков, и дернул за руку, принуждая сесть. — Конечно, я скотина, что не сказал тебе про невесту, но ведь я ничего тебе и не обещал. Ты была славненькая, добрая девочка. Но на таких, как ты, не женятся, если за спиной нет крепкого тыла. С такими женами один путь — в Забайкалье! В Борзе или в Оловянную!

— Я тебе давала повод подумать, что хочу за тебя замуж? — вкрадчиво спросила Надежда. — Это в чем‑то проявлялось?

— Но любая девчонка, если встречается с парнем, мечтает выскочить за него замуж, — непритворно удивился Меньшиков.

— Ты слишком хорошего о себе мнения, — Надежда неожиданно развеселилась. И этого самонадеянного, тупоголового типа она любила всю жизнь? Ждала, надеялась… — Учти, я неплохо провела время с тобой, но ты уехал, и я приняла это, как должное. Всю жизнь не любила смазливых мужиков, которые заняты только собой и своей карьерой.

— А ты злая! — покачал головой Меньшиков. — А ведь, я думал, ты любила меня. И часто вспоминал тебя. Я ведь приезжал в Белогорск. И вахтерша сказала, что ты ушла с фабрики, и поступила в школу милиции. Уехала в Саратов. Тогда я готов был все бросить, и забрать тебя…

— В Забайкалье? — рассмеялась Надежда. — Сейчас‑то зачем врешь? У тебя было теплое место в Москве, влиятельный тесть, жена‑красавица… И вдруг решил все бросить ради жалкой деревенской девчонки вроде меня? Врешь ты все! Только не знаю, зачем?

— Я тоже так подумал, зачем? Жена‑милиционер! Этого мне не хватало!

— И ты приехал в Саратов, чтобы сказать мне об этом? Что только жены‑милиционера тебе не хватало? Почти пять лет прошло, и ты приехал, чтобы сообщить мне эту гадость? Долго же ты собирался!

— Но ты можешь понять, что я тебя помнил все пять лет, что мы не виделись. Не понимал, что происходит, но помнил, пытался узнать, где ты, что с тобой…

— Евгений Федорович, — строго сказала Надежда, — давайте раз и навсегда забудем то, что было. Я вам поводов не давала заподозрить меня в глубочайшей любви! Выйти за вас замуж не стремилась, и встреч не искала. И не стоит оправдываться, вы ни в чем не виноваты. Я вас не осуждаю. Мне абсолютно безразлично, были ли у вас какие‑то чувства ко мне, или вы их выдумали. Правда, одного не пойму, по какой причине? Хотите расположить к себе, рассиропить, заставить пускать слюни по поводу несостоявшейся любви? Не получится! Ностальгия и прочие ахи не по моему адресу. Обратите свои вздохи на мать Андрея. Она этого больше достойна, чем ваша голубоглазая телка!

— Вера умерла шесть лет назад! Мы с ней дружили еще до того, как я познакомился с Аллой… и с тобой. — Евгений отвернулся, и, заложив руки в карманы брюк, отошел от стола. Некоторое время он стоял молча, разглядывая сквозь решетку беседки озеро. Луна окончательно взошла над горизонтом, наполнив мир призрачными тенями. Над озером стлался низкий туман, лунная дорожка на воде едва просматривалась. Стало еще прохладнее, и Надежду не согревал даже свитер.

Тогда она взяла в руки стакан, взболтнула содержимое, и залпом выпила.

— Все! — сказала она резко. — Пошли! Я замерзла! И не против забыть этот разговор! Думаю, не стоит сообщать Андрею, что мы были когда‑то знакомы. Это к делу не относится, и вызовет только нежелательные расспросы. У тебя — своя жизнь, у меня — своя, и не стоит смешивать одно с другим.

— Господи! Какая ж ты была красивая в этой отвратительной форме! — Неожиданно сказал Евгений. — Я поначалу тебя не узнал… Я терпеть не могу милицейскую форму, но как здорово ты в ней смотрелась! — Он резко повернулся и в два шага оказался около стола. Налил себе водки и тоже залпом выпил. Затем опустился на диванчик и обхватил голову руками. И, раскачиваясь из стороны в сторону, замычал, как от зубной боли. — Ну, зачем ты появилась? Уезжай!

— Ты пьян! — сказала Надежда и, взяв полупустую бутылку, запустила ее в открытую дверь беседки. — Хватит! Давай возвращаться!

— А ты и вправду зверь! — Меньшиков прекратил раскачиваться, отнял руки от лица и посмотрел на Надежду. Белки глаз казались особенно яркими на темном от загара лице. Евгений Меньшиков до сих пор оставался классным, сильным, красивым мужиком. Андрею еще расти и расти до своего отца. Хоть и вымахал ростом под притолоку, но шириной плеч пока не дотягивает, и выправкой, и статью особой, которая выдает бывалого вояку. Сразу понятно, что Меньшиков‑старший не привык кланяться пулям, и тем более ползать на коленях перед женщиной…

И от этого у нее пересохло в горле. И более всего ей хотелось немедленно броситься, к нему, обхватить за шею, прижаться к теплой, колючей щеке. Надежда сжала кулаки так, что ногти впились в ладони. И судорожно перевела дыхание. Нет, ни в коем случае она не должна показать ему, как жалеет, что у них не сладилось, не слюбилось… И в первую очередь, не по ее вине!

— Такая нежная, добрая девочка! И вдруг милиция! Что она из тебя сделала? — Меньшиков горестно вздохнул и пожал плечами. — Удивляюсь, как только Карасев к тебе подход нашел? Я ведь видел, тогда в Саратове, какая ты гордая появилась, недоступная… По‑человечески поговорить не захотела…

— Женя, брось! — Неожиданно мягко сказала она. — С чего тебя повело? Оба мы были молодыми и глупыми. Давай забудем! У тебя сын, у меня дочь. Нам надо жить ради них.

— А если я хочу и для себя пожить? Что я видел в этой жизни? — Евгений скрипнул зубами и выругался. — Смотри! — Он распахнул куртку, задрал рубаху на животе и ткнул пальцем в крестообразный шрам. — Почему думаешь, я из армии ушел? Все прекрасно складывалось, пока на Балканах меня не подстрелили. Среди бела дня, из толпы албанцев, и все потому, что мы уговаривали их не изгаляться над сербами. Жахнули из обреза. Теперь у меня кишки на треть короче. Скажи, кому я был нужен? Алла меня еще в девяносто пятом бросила. Нашла себе англичанина, теперь где‑то на краю света в какой‑то Мамбии вместе с ним в госпитале работает… Тоже любовь! То воду из‑под крана боялась пить, теперь вонючему ручью рада.

— А ты откуда знаешь?

— А, — Меньшиков махнул рукой, — друг мой в Мамбии этой в посольстве служил, рассказывал…

— Нет такого государства Мамбия!

— Да и хрен с ним, что нет. У меня и жены нет!

— А Татьяна?

— Танька? — Евгений захохотал. — Танька — жена?

— Что ж тогда по балконам к ней лез, чуть не сорвался? Жить надоело? Не терпелось посмотреть, как она с любовником кувыркается? Или опыта набирался?

— Ты еще и сука! — печально сказал Меньшиков. — Не зря тебя Карасев бросил! Две суки в одной конуре не уживутся!

— Ты осторожнее! — Надежда не на шутку разозлилась. — Кто кого бросил, это наши с ним дела. А ты разберись поначалу со своей телкой, а потом ко мне клинья подбивай!

— Я? Клинья? — Меньшиков вскочил на ноги. — Кому ты нужна. А тебя, видно, сильно заусило, когда Таньку увидела? Что ж ты так неделикатно ее? Мордой в заливное! Сердечко взыграло? Заревновала?

— Дурак ты, Меньшиков, — сказала устало Надежда. — Мне абсолютно на тебя наплевать! Ты мне неинтересен! Танька твоя меня не волнует. Только точно знаю, твои рога скоро сквозь дверь не пройдут. Таким девкам каждый день и по три раза требуется, и ты уверен, что с ее запросами справляешься? Зуб даю, не уверен, иначе не по балконам скакал бы, а за сыном приглядывал.

— Дался тебе этот балкон, — Меньшиков вдруг расхохотался. — Андрей паразит рассказал. Во, дает! Отца не за понюшку табака заложил!

— Все! — Надежда вышла из‑за стола и направилась к выходу из беседки. На пороге остановилась. — Так ты идешь, или останешься раны зализывать?

— Иду! — мрачно отозвался Меньшиков. — Зачем бутылку выбросила?

— Терпеть не могу пьяных, — весело ответила Надежда. — Встанешь утром свеженький, как огурчик, меня же будешь благодарить.

— Спасибо, что в вытрезвитель не сдала, — Меньшиков вновь поддержал ее под руку, когда они спускались с крылечка беседки.

Надежда не ответила. Голова ее была занята другим. Все рухнуло в одночасье. Она сама выслала свой путь трупами. Уничтожила любовь, веру, надежду! Поставила крест на себе самой, потому что знала, ей не суждено больше влюбиться ни в какого другого мужчину. Слишком много сил, эмоций, нерастраченных чувств отдано человеку, который оказался этого недостоин. Так всегда бывает, когда усердно строишь и сам же разрушаешь воздушные замки, забывая, что не так уж много нам отмерено на этой земле.

И как легко, оказывается, избавиться от иллюзий! Хватает одной фразы, порой даже слова, чтобы пелена с глаз упала, явив свету совсем не то, что ты жаждал увидеть. И от этого еще больнее, еще горше! Разочарование гораздо страшнее, чем предательство, воровство или обман. Все это можно простить, всему отыскать объяснение. Но разочаровавшуюся женщину трудно заставить поверить в искренность чувств и благородство помыслов. И равнодушие приходит к нам как раз через разочарование.

— Надя! — Евгений внезапно остановился и, схватив ее за руки, развернул к себе лицом. — Что мы делаем, Надя? Нельзя же так! Это подарок судьбы и невозможно так бездарно им распоряжаться! У меня совсем крыша поехала! — Он перехватил ее за талию и прижал к себе.

Надежда почувствовала горячие губы на своей щеке.

— Надюха, — шептал он, лихорадочно целуя ее в нос, в щеки, а руки уже проникли под свитер, скользнули к груди…

И тогда Надежда извернулась, и с силой оттолкнула Меньшикова от себя.

— Проваливай! — закричала она, забыв о том, что звуки по воде разносятся очень далеко. — Прекрати меня лапать! Еще раз сунешься, голову оторву. — Она стянула с себя свитер и бросила его Меньшикову. — Забирай свое тряпье. Как‑нибудь обойдусь!

Он не ответил. Лишь скомкал свитер и отшвырнул его в сторону. И, не оглядываясь, пошел по дорожке. Надежда выждала некоторое время, и направилась следом. Шла она медленно, и вскоре спина Евгения скрылась среди деревьев. Похоже, он пошел напролом, без дороги. Но одной в лесу было совсем не страшно, потому что небо заметно посерело, а на востоке робко пока проклюнулась заря…

Поиск по сайту: