Ж и з н ь ч е л о в е к а

«Скажу тебе: одно убеждение вынес я из опыта по- следних годов – жизнь не шутка и не забава, жизнь, даже не наслаждение... жизнь тяжёлый труд. Отрече- ние, отречение постоянное – вот её тайный смысл, её разгадка; не исполнение любимых мыслей и мечта- ний, как бы они возвышенны ни были, исполнение долга, вот о чём следует заботиться человеку; не нало- жив цепей, железных цепей долга, не может он дойти, не падая, до конца своего поприща».

(Фауст, Тургенева).

Человек образованный, до некоторой степени развитый ду- ховно, мыслящий свободно без предвзятых принципов, могущий вникнуть, до какой степени велика вселенная и что такое вечность по отношению ко времени – не может допустить, чтобы наше су- ществование на земле было бы окончательным, и что жизнь чело- века не связана ни с чем вне её самой.

С одной стороны, жизнь человека на земле чрезвычайно крат- ковременна; средняя продолжительность жизни на земле, по но- вейшим исчислениям, не превышает 40 лет; одна четверть людей умирает, не достигнув 7-ми лет, и половина – не достигнув 27 лет. Что значат эти малые промежутки времени в сравнении с общим временем и с продолжительностью существования нашей пла- неты, или всего света? Это менее одной секунды для вечности. – Это ровно ничего.

Вспомним только, что первоначальная температура земли определяется приблизительно в 55 000 градусов по Цельсию; пе- риод охлаждения земли от 2 000 градусов до 200 продолжался не менее 350 000 000 лет. Сколько же времени длилась борьба падав- шей и испарявшейся воды, прежде чем мог начаться хотя перво-

206

бытный физиологический процесс? Миллионы лет прошли от по- явления первой растительности на земле, на образование гигант- ских лесов, на периоды пребывания на ней гигантских животных, до появления человека; появление человека на земле было прибли- зительно около 50 000 лет тому назад». (К. Фламмарион «Les terrs du Ciel», стр. 297).

А.Р. Уоллес (в своей книге «Естественный подбор», стр. 330) говорит, что человек ещё гораздо древнее этого, что есть основа- ния предполагать, что прошло уже десяток тысяч веков со времени появления первого человека на земле, а может быть и больше.

С другой стоны, физические условия нашей жизни в самом деле ненормально трудны. Человек подвержен всевозможным му- чениям, зависящим частью от несовершенства его тела, частью от трудных окружающих его условий. Мы страдаем от излишней жары на экваторе, от невыносимых морозов на севере, мы совер- шенно не можем достигнуть наших полюсов, до того условия жизни на них не соответствуют нашей природе. Мы слабы, жалки и беспомощны, рождаемся на свет голыми, беззащитными и совер- шенно не приспособленными выдерживать климатические усло- вия. Ни одно животное, ни одна тварь земли при своём рождении не находятся в таком абсолютно неблагоприятном для своей жизни состоянии. Без посторонней помощи не выжил бы ни один из нас, без усиленных мучений матерей над своими детьми пре- кратился бы род людской.

Это постоянное попечение и надзор в течение всего периода молодости, воспитания и образования длятся около половины нашей средней продолжительности жизни, т.е. двадцать лет. Сле- дующие двадцать или тридцать лет работает человек с полной си- лой и энергией; но затем начинается уже заметная кульминация его; он начинает стариться, становиться хранилищем всевозмож- ных болезней и недугов, силы постепенно оставляют его, и он также как ребёнок требует попечения ему близких людей, забот и ухода, как за ребёнком. В среднем, на одного работника прихо- дится шесть человек, не имеющих возможности доставать своё пропитание. Если бы работники не захотели делиться плодом своих трудов с другими, то опять прекратился бы род людской. Из

207

чего следует, что жизнь для других есть одно из условий, необхо- димых для поддержания человеческого рода на земле; ибо без этого условия человек исчез бы с лица земли так же, как без воз- духа и воды.

Человек на земле – это настоящий мученик. Если в некоторых местах нашей планеты интеллигентные государства и сумели дать более мягкую жизнь богатому классу своего населения, обеспе- чить его более лёгким существованием, облегчить ему его участь и даже сделать её во многих отношениях приятной – то ведь того же далеко нельзя сказать о бедных классах и о всех людях вообще. Вглядимся в жизнь Азии, Африки Австралии. Вспомним жизнь че- ловека в первые периоды человечества; какая была их жизнь? Это один бесконечный ряд сплетений разных мучений, опасностей и лишений, ни минуты отрады, ни минуты надежды на что-нибудь, могущее облегчить их участь, ибо условия человеческого суще- ствования так же скверны и невыносимы в нравственном отноше- нии, как и в физическом.

Факт вполне доказанный, что блаженство на земле невоз- можно. Человек живёт на этом свете для мучений. Он страдает в своих привязанностях, в своих неисполняемых желаниях, в стрем- лениях души ко всему хорошему и высокому, и всегда встречает бесчисленные препятствия во всём, что бы он ни предпринял; не- сколько минут отрады и приятных ощущений покупаются долгим горем и ожиданиями. Всякий честный, благородный поступок есть налог на его благосостояние, купленное ценою тяжёлого труда и усиленной физической работы. Одна надежда на лучшее будущее может поддержать ослабевающую энергию человека от уныния и отчаяния.

Мы решительно не имеем права думать и предполагать, чтобы наше существование было окончательным: порядок, гармония и покой, царствующие в физической природе, бесспорно убеждают нас в необходимости того же порядка и последовательности и в нравственной природе. На этом основании, видя около себя веч- ные мучения, постоянное господство несправедливости и произ- вола, грубую физическую силу торжествующей, слабых и бедных жертв умирающих под рукой притеснителей, мы должны быть в

208

высшей степени нелогичны и непоследовательны, если не при- знаем всё наше земное существование – состоянием временным и переходным, посылаемым нам Провидением, как мера к испыта- нию и к исправлению нас, ведущая нас к лучшей жизни и к выс- шим целям, для которых и предназначается человек.

Вникнем более подробно в условия жизни человека на земле. Земля наша есть планета солнечной системы, она помещается между Венерой и Марсом и находится в совершенно той же зави-

симости от солнца и в совершенно том же положении, как и все

другие планеты.

Если мы проследим всю солнечную систему, начиная от солнца, то увидим, что первая планета будет Меркурий, вторая Ве- нера, после – Земля. Затем идут Марс, Юпитер, Сатурн, Уран и последняя из них Нептун.

Все эти планеты одинаково вращаются вокруг солнца под вли- янием силы тяготения, все они одинаково пользуются животвор- ной теплотой солнца, все они имеют свои дни и времена года.

Мы не можем, к сожалению, приписать земле ни большего значения, чем другим планетам, ни какой-либо особенности, могу- щей чем-либо отличить её от других её сестёр-планет. Одинокая в бесконечном пространстве, она вертится вокруг солнца в расстоя- нии от него 150 миллионов вёрст.

Как все остальные планеты, наша земля летит с ужасной быст- ротой. Представьте себе шар в пространстве без всяких поддер- жек, посреди пустоты, которая простирается от него во все сто- роны на бесконечное пространство.

Да!.. на бесконечное пространство... во все направления! Как понять такую беспредельность? – Предположим, что мы хотим смерить бесконечность и вылетели для этого с земли в любое от неё направление со скоростью в тысячу раз большей, чем молния. Мы могли бы лететь года, столетия, тысячелетия и целую веч- ность, и перед нами открывались бы только одни новые пустые пространства.

Послушная солнцу земля вертится, проходя в год 940 000 000 вёрст, или 108 000 вёрст в один час Самые скорые поезда желез- ных дорог редко доходят до скорости 100 вёрст в час. Поэтому мы

209

видим, что земля летит в 100 раз скорей. Никакие скорости на по- верхности земли не могут нам дать понятия о быстроте, с которой двигается земля; пушечное ядро летит в 75 раз тише земли.

Мы помещаемся на поверхности этого шара в виде бесконечно малых инфузорий, приклеенных к нему силой притяжения; мы увлечены поверхностью земли и участвуем в этом движении, а по- тому ни видеть, ни познавать этого движения мы не можем.

Этот шар имеет диаметр по экватору 12 000 вёрст и окруж- ность 36 000 вёрст. Его поверхность равна 450 000 000 квадрат- ным вёрстам, считая в том числе воду, сушу; последняя одна зани- мает 130 000 000 квадратных вёрст, или 13 000 000 000 десятин.

Объём этого шара около 864 000 000 000 кубических вёрст, его плотность почти в 51/2 раз более, чем вода и весит 367 секстилли- онов пудов (367 000 000 000 000 000 000 000 000 пуд.).

Как бы ни казались великими эти цифры, но солнце ещё тяже- лей в 324 000 раз, а объём солнца ещё в 1 279 000 раз больше, чем объём земли.

Атмосфера, окружающая землю, весит 391 квадриллионов пу- дов (391 000 000 000 000 000), т.е. почти в один миллион раз легче, чем самый шар. Под этой тяжёлой толщиной воздуха ползаем мы, как устрицы на дне моря, претерпевая давление воздуха на наше тело больше чем 1 000 пуд. Кроме движения вокруг солнца, земля имеет массу других движений, а именно: 2) кругом своей оси; 3) качательное движение земли, вследствие уклонения оси земли или эклиптики на 23–37°; 4) изменение земной орбиты; 5) перемеще- ние перигелия; 6) движение, устанавливающее процессию равно- денствия; 7) нутация земной оси; 8) притяжение вследствие при- ближения земли к Венере или к Юпитеру; 9) перемещение всей солнечной системы, вследствие неправильного движения солнца;

10) поступательное движение всей солнечной системы. Солнце не неподвижно: оно летит по направлению своей оси вращения, укло- няясь в сторону под углом 38 градусов, со скоростью 800 000 вёрст в сутки.

Законы движения заставляют предполагать, что солнце двига- ется кругом какого-то центра, которого мы пока ещё не знаем. Но очень легко может быть, что солнце имеет просто поступательное движение в бесконечность, увлекая за собой в строгом порядке все

210

планеты и кометы своей системы.

Предположив даже это движение прямолинейным, оно всё же могло бы продолжаться целую вечность без того, чтобы достиг- нуть предела этого безграничного небесного пространства.

Выводы астрономии служат главным основанием для наук; а они записали нашу землю в разряд планет солнечной системы, не- смотря на протест чувств наших, несмотря на заблуждения преж- них лет во взглядах на положение земли в природе, несмотря на главный протест со стороны людского тщеславия.

Итак, земля, подверженная всем этим силам, вертится в про- странстве, качается, кланяется своим сёстрам-планетам и летит с громадной быстротой к неизвестной нам цели.

С тех пор, как земля существует, она ещё ни разу не прошла по одному и тому же месту, так как в сумме поступательное дви- жение солнечной системы по направлению оси солнца с некото- рым уклонением вбок и вращательное вокруг солнца дают некую винтовую линию, удаляющую землю постоянно от того места, где она уже раз была.

Какую бы ни чувствовал человек привязанность к жизни на земле, однако все, вдумавшись немного в условия её, признают их далеко не лучшими, какими мог бы себе представить человек. Как много недостатков, абсурдов и несообразностей представляются каждому наблюдательному глазу, который вздумал бы анализиро- вать несколько с философской точки зрения жизненные условия нашей планеты.

Земля обитаема не потому, что это её исключительное преиму- щество, а потому, что обитаемость есть свойство всякой планеты. Очень возможно, что астрономы Сатурна и Юпитера признали

нашу землю необитаемой; это более чем вероятно, если вспом-

нить, какое впечатление производит наша земля, наблюдаемая с Сатурна.

Сатурн есть превосходный шар в 864 раза больше земли. Пре- красные кольца, возвышающиеся над головами жителей Сатурна одно за другим, далеко прорезают его небеса. Солнце кажется им гораздо меньшим, чем нам, и сила его света в 9 раз меньше; но зато восемь громадных спутников вертятся по тому же направлению,

211

как и он, давая разные оттенки света. Звёздное небо почти такое же, как и наше, но чрез него проходят три великолепные планеты, которые мы видим совершенно иначе, – это Юпитер, Уран и Нептун. Год у них в 30 раз длиннее нашего и состоит из 25 069 дней.

Земля почти не видна жителям Сатурна; она видна им менее, чем нам видны спутники Юпитера. Это маленькая бледная точка, отстоящая от них в расстоянии 1 200 000 000 вёрст и может быть им видна лишь при том условии, если мы предположим у жителей Сатурна очень хорошие и, во всяком случае, более сильные теле- скопы, чем у нас.

Эта точка блуждает вправо и влево от солнца, никогда не уда- ляясь более чем на 6 градусов, а следовательно, находясь всегда в сфере яркого освещения солнца. Земля может быть видна жителям Сатурна только тогда, когда она проходит через диск солнца, тогда они могут видеть землю в виде чёрного пятнышка на диске солнца,

– не более как укол булавки и то, собственно говоря, не жители Сатурна, а только их астрономы, через хорошие телескопы.

Вот впечатление, производимое нашей землёй на жителей Са- турна. Что же можем мы сказать о том, что думают о ней жители Урана или Нептуна?

Мы не можем себе представить таких инструментов, которые могли бы отыскать или видеть её. И жители этой маленькой ни- чтожной точки столько времени думали, что творчество Всемогу- щего Бога ограничивалось ею одной.

Как размером своим, так и весом, плотностью, расстоянием от солнца, величиною года, временами года, положением своим, – земля не имеет никаких преимуществ, отличающих её от других планет. Напротив, мы видим в других планетах несравненно луч- шие условия, которых у земли нет. Условия жизни на каждой пла- нете должны вполне зависеть от тех условий жизни, которые даёт сама планета; иначе и быть не может, так как эти-то самые условия и породили именно такую жизнь на этой самой планете. Эта жизнь не может быть перенесена на другую какую-либо планету, ибо она при всех других условиях непременно погибнет.

Очевидно, что невозможно было бы перенести какое-нибудь существо с земли на Уран; перемены условия жизни немыслимы

212

ни для одной твари, ни для одного растения. Даже у нас на земле мы не можем перенести рыбу на воздух; следовательно, ни о каком частном случае мы говорить не будем, а разберём этот вопрос с общей физиологической точки зрения.

Всякие новые физиологические условия порождают и жизнь иную, которая, опять-таки, может существовать только при этих, а не при других условиях. С этой точки зрения мы будем разбирать и землю, ибо для тех животных и людей, которые живут на земле в настоящее время, необходимы именно эти условия, а не какие- либо другие. Для сравнения же условий жизни на земле и на дру- гих планетах нужно разобрать общие физиологические условия. Если бы на земле могли бы быть другие условия жизни, явились бы, конечно, другие существа – лучше старых или хуже, смотря по тому, лучше или хуже были бы эти новые условия жизни.

Разберём сперва влияние времён года. Бесспорно, что зима на земле нужна для некоторых растений, например: для винограда, для хлебных и некоторых других прорастающих, цветущих и со- зревающих растений. Но было бы ошибочно заключить, что Юпи- тер необитаем именно потому, что на нём нет зимы.

Влияние времён года, конечно, помогает некоторой земной растительности, но большие изменения температуры, большие мо- розы, в общем их результате, пагубно действуют как на животных, так и на растения, ясное доказательство чему мы видим в том, что на земле наибольшее развитие флоры и фауны достигает там, где совсем нет морозов.

Предположим, что ось нашей эклиптики была бы не так укло- нена, как теперь, тогда царство растительное и царство животных были бы более чувствительными. Не подвергаясь таким большим изменениям температур, всё живущее было бы менее грубо, было бы менее случайностей и, конечно, всё шло бы лучше.

Три четверти земного шара покрыты водой и только одна чет- верть его обитаема. Из этой одной четверти сколько пространства совсем недоступно для жизни: на полюсах – по причине невозмож- ных морозов, и на экваторе – от непомерной жары! Конечная же цель планеты быть обитаемой; если же теперь, в наш цивилизован- ный век, условия жизни нашей планеты так ограничены, что же

213

можем мы себе представить о первых временах существования че- ловечества, когда жизнь начинала зарождаться и развиваться?

Нет, наша мать земля очень скудно кормит своих детей. Надо усиленным трудом вырывать у ней пищу. В этом странном свете надо, чтобы существа поедали друг друга, чтобы быть сытыми.

Из 90 000 людей, умирающих ежедневно, большинство уми- рает от чрезмерного труда, от дурных условий жизни, или, в конце концов, можно сказать, что они умирают от истощения, или, выра- жаясь короче – просто от голода. Причину тому надо, конечно, ис- кать в том факте, что наш шар был всегда бесплодным и сам по себе не может давать столько питательных веществ, сколько того нужно для жизни. Насколько упростился бы вопрос жизни, если бы атмосфера могла сама питать нас!

Кислород, смешанный с азотом, дают нам три четверти всех питательных веществ, необходимых нашему организму. Неустан- ным действием непроизвольного акта дыхания наша кровь восста- новляет свою жизненную способность и совершенно даром под- держивает самые основания нашего существования. Но дыхание не может удовлетворить всей питательности организма, наша при- рода требует хлеба, которым мы должны наполнять желудок, что могло бы считаться при других условиях совершенно излишним.

Голода тогда, конечно, не существовало бы, и животные, раз- виваясь под этими новыми условиями, имели бы совершенно дру- гую форму. Челюсти, желудок и его принадлежности, занимаю- щие половину нашего туловища, были бы совершенно лишними. Все существа не походили бы на своё настоящее положение и, ко- нечно, новое их состояние было бы несравненно лучше и совер- шеннее.

Утопия! Бред! Химера! воскликнут многие читатели, прочтя эти слова. Нет! совсем нет, в астрономической физиологии нет ни бреда, ни химер, ни утопий. Если кто, не видав ничего, кроме своей деревни, желал бы, чтобы весь свет походил на неё; если кому-ни- будь случалось тонуть в море и на этом только основании он хотел бы объявить, что жизнь в море невозможна, – это всё ещё не осно- вания! Разберём вопрос подробнее. Всякий согласится, что где жи- вут одни твари, – умирают другие. Вы не можете жить там, где живут рыбы, а рыбы не живут там, где вы. Даже у нас на земле, на

214

которой все питаются желудком, есть существа, которые живут без еды, питаясь окружающей средой, таковы многие червеобраз- ные животные из семейства солитеров (tenis, gregorina).

Физиология позволяет нам пояснить несколько этот вопрос. В настоящее время питание производится чрез прохождение пищи по трубам, заключающимся внутри нашего тела; переваренные желудком частицы грубой пищи, проходя по ним, всасываются чрез стенки труб в организм. Не то же ли самое было бы, если бы всасывание могло производиться через поры поверхности нашего тела снаружи во внутрь? – Обмен материи и все прочие отправле- ния могли бы быть совершенно так же, как и теперь. Этот способ был бы менее груб и бесспорно более совершенен.

С другой стороны, наши лёгкие сами могли бы, непроизводи- тельным актом вдыхания, черпать из воздуха и передавать орга- низму остальную четверть нужных нам питательных веществ; со- вершенно так же, как мы теперь получаем необходимый нам азот и кислород. Разберём этот вопрос: сколько нужно действительно человеку питательных веществ для замены им расходуемой мате- рии? Собственно, для поддержания наших сил и возобновления расходуемого нами запаса материи нужно очень мало вещества; всё же остальное, принятое человеком, может считаться излишним и совершенно непроизводительно утяжеляющим его организм.

Трудно положить норму в этом случае и назначить границу между необходимым и излишним, ибо это много зависит от кли- мата, образа жизни и количества работы, производимой челове- ком. Но, во всяком случае, человек может обойтись несравненно меньшим количеством пищи, чем он в действительности теперь потребляет.

Человек возвёл принятие своей пищи на степень удоволь- ствия, а потому он ест не столько, сколько нужно для возобновле- ния его сил, а сколько позволяет ему исправность его желудка. Ко- гда желудок отказывается переваривать то, что съедено, человек принимает разные средства, искусственно усиливающие пищева- рение. И это ненормальное развитие способности желудка перева- ривать съеденное доходит у некоторых людей до колоссальных размеров.

215

Наоборот, мы видим людей, которые очень мало едят. Мы ви- дим аскетов и целые аскетические касты, или сословия, которые, из поколения в поколение, долгим упражнением доводят свои по- требности до очень ограниченных размеров. Как пример в этом случае, приведём факиров и браминов. Закон не позволяет им есть более чем одну горсть риса в день после заката солнца; кроме этого риса, они могут пить известное количество воды, а затем всякая другая пища или принятие пищи в бóльшем количестве им поло- жительно запрещено. Есть из них люди, достигшие высших степе- ней священства – Гуру и Иерофанты, – которые до того довели от- правления своего тела долгими упражнениями в воздержании, что этой порции им достаточно на целую неделю.

Такое воздержание не расстраивает их здоровья или орга- низма. Это доказывается тем, что, пробыв до 80-ти лет на подоб- ной диете, они покидают священство, и срок всех их прежних обе- тов для них кончается; они освобождаются от всяких духовных обязательств и начинают обыкновенную светскую жизнь в полном удовольствии за счёт пагоды, или церкви их. Пагода, после 80-ти летнего их возраста, окружает их всею роскошью, которую может доставить только Индия; и нередко такие старцы живут ещё не один десяток лет со здоровьем и желудком, которым позавидовал бы всякий из нас. Результатом этой жизни являются даже много- численные семейства, так как вся погода, не исключая и сотен ба- ядерок, всегда к услугам заслуженного Гуру.

Горсть риса, – это не более 8-ми лот или 24 золотника. Чело- век, делая 20 вдыханий в минуту, делает их 3 000 в сутки. Если бы разложить эти 24 золотника равномерно на 3 000 вдыханий, то каждый раз человек должен бы был вдохнуть 1/120 часть одного зо- лотника. Это в 20 раз меньше одного грана, т.е. самой малой апте- карской единицы веса – это величина совершенно для нас неуло- вимая, она гораздо больше того количества пыли, разных бактерий и микроорганизмов, которые вдыхает человек при каждом вдыха- нии и которые он выдыхает обратно, как нечто лишнее, ему не нужное – и эта незначительная только часть питательных веществ должна заключаться в том объёме воздуха, который вдыхает чело- век каждый раз.

На это нам могут возразить, что аскеты ведут малодеятельную

216

жизнь; многие из них днём совсем не выходят из своих жилищ, тело их от долгого воздержания истощено и приспособлено к этому. Это совершенно верно, – организм их, действительно, из поколения в поколение выработался в этом направлении; но ведь то же самое мог бы сделать и всякий другой организм, если бы в этом была необходимость. Что же касается до малодеятельной жизни их, то если бы для людей деятельных удесятерить и даже удвадцатерить эту порцию, то всё-таки она была бы очень мала, так как не превышала бы одного грана.

При нормальном дыхании своём человек пропускает через свои лёгкие около 9 куб. футов воздуха в час. Что составляет в сутки 216 куб. фут. или 500 вёдер воздуха. Обыкновенный воздух заключает в себе около 65% водяных паров, или в этих 500 вёдрах воздуха проходит через наши лёгкие ежедневно 30 фунтов воды.

Следовательно, наши лёгкие, пропуская через себя каждые сутки 30 фунтов, или около ведра воды, всё же не в состоянии даже утолить жажду человека. Это количество в 80 раз больше по весу, чем горсть риса, которой удовлетворяется факир. Из этого надо за- ключить, что существует полная возможность питаться без уча- стия желудка, но что мы не имеем возможности вследствие недо- статка собственной организации и состава нашего воздуха. Легко предположить, что во вселенной могут быть такие существа, кото- рые по всем своим остальным способностям подходя очень близко к нам, питаются не так, как мы.

Мы едим, а потому желаем, чтобы всё живущее в природе ело; чтобы все делали так, как в нашем муравейнике. Нет, на земле едят, ибо она несовершенна, только в этом и можно видеть глав- ную причину нашего столь грубого и тягостного питания.

Мы можем представить себе условия ещё хуже. Мы сказали, что дыхание даст нам три четверти из всего того количества пита- тельных веществ, которые необходимы для нашего существова- ния, преобразовывая и восстановляя нашу кровь. Этот акт непро- извольный и дан нам природой безвозмездно. На каком же это ос- новании мы дышим даром? Мы могли бы быть ещё более несчастны, чем теперь; мы могли бы быть осуждены приобретать себе и эти элементы жизни. И кто уверить нас, что нет и таких пла-

217

нет, где жители их принуждены сами доставать все четыре чет- верти необходимого им для питания вещества, совершенно на том же основании, как мы теперь приобретаем свою одну четверть. Очень возможно, что они получают тот же кислород и азот, но не в виде воздуха, а в каком-нибудь другом виде. Поэтому и строение их тела изменено сообразно. Совершенно так же, как строение нашего тела зависит от способа питания и других условий жизни на нашей планете, мы должны заключить, что люди, живущие на других планетах, при других условиях, не имеют строения нашего тела.

Коснёмся полноты чувств человека: – мы видим, что у многих животных их два, у других – три, у более высших пять, у человека

– тоже пять. Мы ограничиваемся этим и удовлетворяемся. Мы ду- маем, что на атоме кончается всё творчество Божие, и что будто уже нет нигде никого в мире, кто обладал бы шестью чувствами. Да, совершенно то же думают и животные, которые обладают двумя чувствами: они уверены, если только можно так выразиться о них, что не может быть третьего, ибо понять то чувство, которого мы не имеем, абсолютно невозможно.

Но наука и разум говорят иначе, и открывают громадные про- белы в наших чувствах. Не будем говорить о философских и мета- физических доказательствах, – их слишком много; укажем только на одно, которое очень наглядно и опытным путём откроет нам глаза на наши способности.

Что такое звук? – Это чрезвычайно быстрое движение. Если заставим какой-нибудь предмет двигаться так, чтобы он давал нам

32 колебания в секунду, мы получим первую басовую ноту в нашем ухе, как результат этого колебания. Усиливая движение, мы будем постепенно получать и ноты сообразно выше и выше. При 36 000 колебаний мы получим резкий звук, или дискантовую ноту, и затем как бы мы быстро ни заставляли колебаться этот предмет, мы никакого больше звука не услышим; 37 000–38 000 колебаний человеку недоступны.

Что такое свет и теплота? Свет и теплота – это совершенно то же, что и звук – это движение, но движение ещё более быстрое. Не свет и не теплота распространяется в пространстве: мы видим, что свет и теплота, проходя по междупланетному пространству, не

218

освещают его и не греют; оно имеет ледяную температуру и оста- ётся тёмным, в чём мы можем убедиться, смотря на небо ночью. Свет и теплота – это свойство, это быстрое движение или колеба- ние эфира, которое может, сокрыто от нас, распространяться до бесконечности, пока не встретит какое-либо препятствие, которое заставит их проявиться и сделаться доступными нашим чувствам в виде света или теплоты.

Колебания эфира делаются нам опять видимы, когда они до- стигают 450 триллионов колебаний в одну секунду и тогда они по- знаются нами уже не ухом, а глазом, и мы называем их световыми явлениями. Возьмём кусок железа и будем его нагревать; когда он достаточно нагреется, он приводит в движение эфир, его окружа- ющий, колебания которого необыкновенно скоры. Длина световой волны такова, что на одном сантиметре их помещается 15 000, если они раскалятся до ярко-красного цвета. Принимая во внима- ние, что свет двигается со скоростью 300 000 вёрст в секунду, мы должны заключить, что в одну секунду мы получаем 450 000 000 000 000 световых волн в наш глаз.

Увеличивая число колебаний до 700 триллионов, мы будем получать постепенно впечатление 7-ми цветов спектра, как гово- рили во время Ньютона; ныне же, после применения спектраль- ного анализа Кирхгофа и Бунзена, в спектре стали насчитывать не- сметное количество цветов.

Если мы будем производить колебание больше 700 триллио- нов, – наш глаз не будет видеть ничего ровно.

Но нас спросят: чем же можно доказать, что существуют в природе колебания ещё более скорые 700 триллионов в секунду, – это такая быстрота, что трудно себе представить бóльшую?

Фотография подтверждает это. Луч света, пропущенный через спектроскоп, разлагается по количеству колебаний им производи- мых; глаз человека видит только те лучи, которые имеют от 450 до 700 триллионов колебаний; но фотография, или разложение хими- ческих реагентов, идёт дальше без всякого перерыва, – и гораздо дальше; мы получаем отпечатки и должны убедиться, что колеба- ние существует.

Конечно, чтобы их видеть, нам, может быть, нужно было бы

219

получить шестое чувство, или сообразное развитие одного из ста- рых чувств.

Совершенно то же мы можем сказать относительно разложе- ния тепловых лучей. Теплота луча, проходя через призму спектро- скопа, тоже разлагается и даёт своего рода спектр, невидимый глазу, но оглушаемый головкой термометра. Максимум и мини- мум его напряжения, его начало и конец, можно очень ясно иссле- довать термометром и нарисовать на бумаге совершенно так же, как и химический спектр. Все эти три спектра, нарисованные на бумаге, показывают свою полную независимость один от другого и имеют разные углы преломления. Из чего мы должны заклю- чить, что и для познания тепловых явлений необходимо иметь ещё седьмое чувство, которого у нас нет.

Рождается ещё невольный вопрос: два совершенно тожде- ственных явления познаются двумя отдельными нашими чув- ствами. Колебания эфира от 32 до 36 000 познаются ухом, а коле- бания от 450 до 700 триллионов – зрением: разве нет в природе промежуточных колебаний, т.е. от пределов 36 000 в 1 секунду до 450 триллионов? – В природе перерыва нет, природа сохраняет всегда во всём постепенность, – колебания существуют всякие, бо- лее резкие, чем 36 000, что доказывают нам опыты Лиссажу над дрожанием пластинок для получения геометрических линий, обо- значающих разные звуковые волны при изучении гармонии. То же самое доказывают нам опыты итальянского учёного Меллоли над искусственным дрожанием пластинок. Всякое движение на земле должно сопровождаться звуком или светом. Отчего мы слышим движение пули или ядра, но не слышим движения луны вокруг земли, движения земли вокруг солнца, которые ещё гораздо стре- мительнее и, наверное, производят впечатление на более совер- шенных существ. Ещё Пифагор сказал, что эту музыку сфер физи- ческие уши не могут слышать, но понимают их только интеллек- туальные уши. Все постепенные переходы колебаний от 36 000 до 450 триллионов в природе существуют – это несомненно, но по- знавать их могут более совершенные существа, чем мы.

На первый взгляд, может показаться странным предположе- ние, что существуют в мире такие звуки, которые могут быть не слышны человеку. Неужели есть звуки, которых ухо не слышит? –

220

Непременно есть. Чтобы выяснить этот вопрос, разберём строение уха у человека. В книге профессора Сеченова «Психические Этюды», стр. 53-я, мы находим: «В части уха, называемой улит- кой, слуховой нерв рассыпается на отдельные нервные волокна, и каждое из последних находится в связи с эластическим телом кла- вишей. Принимают, что клавиши эти, подобно струнам в музы- кальных инструментах, настроены в правильном музыкальном по- рядке, и что колебанию каждой клавиши соответствует определён- ный музыкальный тон. Клавишей этих у человека считают до 3 000».

Далее, в том же сочинении, на стр. 54, сказано: «Как бы это ни было, а всё дело слухового анализа сводится на различие нервных волокон, служащих для восприятия частей звуковых впечатлений. В сущности, механизм тот же, что и в глазу».

Следовательно, всякое существо способно воспринимать и по- знавать только те отдельные звуки, для которых оно имеет соот- ветствующие клавиши в слуховом своём органе; остальные звуки остаются непонятны. Человек может познать своим ухом из 36 000 только до 3-х тысяч, следовательно, только 1/12 часть даже из тех звуков, которые считаются ему доступными. Мы видим, что у мно- гих животных слух развит менее, чем у человека, и что предел рас- познаваемых им звуков ещё более сжат. Они не слышат многих звуков, которые слышит человек; это может быть очень просто объяснено тем, что у них отсутствуют ушные клавиши для приня- тия известных звуков или колебаний эфира.

Наоборот, мы видим филина, сову, кошку и многих других жи- вотных, у которых зрительные органы способнее наших, – они принимают и познают такие световые колебания, которых человек не видит. Эти животные видят ночью в то время, когда человек не может видеть. Это доказывает: во-первых, то, что те предметы, ко- торые нам не видны, в сущности имеют цвет, ибо только при этом условии они могут сообщить колебание окружающему их эфиру, фактически действующее на глаз кошки или филина; если бы они не обладали способностью вызывать колебания эфира, то, ко- нечно, были бы для всех одинаково невидимы и неуловимы; а во- вторых, что человек познаёт только те цвета или колебания эфира,

221

которые соответствуют способности его глаза, – а не все существу- ющие в мире. Способности зрения летучей мыши начинаются именно там, где способности человека кончаются, – она видит только те колебания эфира, которых человек не видит.

Мы очень легко можем предположить совершенно то же отно- сительно звука, – что животные, не слыша некоторых звуков, ко- торые мы слышим, могут слышать те, которых мы не слышим, т.е. звуки, производимые колебанием эфира 38 000 – 39 000 и т.д. раз в одну секунду, и даже те звуки, которые находятся в пределах че- ловеческой способности, но которые остаются ему не слышны, т.е. от 36 до 36 000. Этим многое объяснилось бы в жизни животных. Мы часто задаем себе вопрос: «Неужели животные не говорят? Ка- кие невидимые нам знаки употребляют они, чтобы понимать друг друга? Эти вопросы не раз уже занимали человечество и не нахо- дили, однако, никакого объяснения.

Кому из охотников на драхв не удавалось видеть целое спящее стадо, причём все они держат головы спрятанными под крылья и кажутся вполне погруженными в свой сон, одна лишь сторожевая драхва бдительно расхаживает кругом и юрко осматривается. Вот подползает охотник, или тихо подходит, спрятавшись за искус- ственным переносным кустом: одно неосторожное движение – и сторожевая драхва уже почуяла опасность, она вытянула шею, по- вернула голову по направлению охотника, не издав ни малейшего звука, и всё стадо моментально поднялось и полетело. Каким об- разом передала она стаду впечатление своего испуга? Таких при- меров безмолвной передачи мыслей между животными можно привести множество, которые получают своё объяснение только тогда, когда мы предположим, что они объясняются, но при тех колебаниях эфира, которые остаются человеку недоступны.

Относительно способности некоторых животных видеть но- чью, нам могут возразить, что тёмные лучи света сами по себе не производят непосредственного впечатления на глаз кошки и фи- лина, что у всех животных, которые видят ночью, есть лишняя плёнка в глазу, называемая «глазным ковриком», которой нет в глазу других существ. Это совершенно верно, но это служит только подтверждением нашего положения, а не опровержением его.

222

Существование этого коврика было открыто давно, но не находили связи между ним и возможностью видеть тёмные лучи; только в последние годы в Германии заметили, что, например, уль- трафиолетовые лучи, пропущенные в абсолютной темноте через раствор хинина, дают даже в глазу человека впечатление голубого цвета. Совершенно так же некоторые растворы других металлои- дов преобразовывают и другие цвета спектра, находящиеся в абсо- лютной темноте, а следовательно, нам невидимые, в цвета свет- лые, уловимые нашему взору. Химический анализ показал, что как раз все эти металлоиды находятся в химическом составе этого ков- рика, а следовательно, можно предположить, что невидимые тём- ные лучи, проходя чрез него, преобразовываются в глазе филина и кошки в видимые; это доказывает, во-первых, что они суще- ствуют, если могут преобразовываться в другие; в настоящее же время мы только и хотим доказать существование таких лучей, ко- торые человеку не видны, ибо мы не занимаемся анатомическим строением глаза; а во-вторых, – то, что, в конце концов, способно- сти филина и совы идут дальше в распознавании колебания эфира, чем способности человека.

Мы совершенно свободно можем предположить, что у более совершенных существ, чем человек, и пределы познаваний этих колебаний больше, как и при распознавании звука, так и при рас- познавании света, и, наконец, – вполне совершенные существа должны познавать все колебания; именно так: они и видят, и слы- шат все колебания, т.е. у них для слуха и для зрения один и тот же, но вполне совершенный орган, познающий все явления одного и того же разряда, но проявляющийся лишь с разными напряжени- ями.

Неразвитость и неполнота чувств наших доказываются ещё тем, что даже грубые тела могут пропасть у нас из глаз. Возьмите пластинку и заставьте её колебаться более 15 раз в секунду, – вы её более не увидите; струна, колеблющаяся и издающая звуки, нам тоже не видна; даже спицы большего колеса при скором их враще- нии исчезают у нас из глаз. Мы не будем разбирать, почему эти колеса и пластинки исчезают, от того ли, что виды их сливаются в один от скорости движения, от того ли, что скорость сама по себе

223

велика и недоступна нашим глазам, – это положительно безраз- лично, ибо одинаково доказывает недостаток наших чувств, несо- вершенство их. Не всё ли равно, отчего я не вижу этого громадного стопудового колеса, которое в двух шагах от меня вертится со ско- ростью совершенно ничтожной в сравнении, например, со скоро- стью вращения земли и других скоростей, существующих в при- роде. Если для наших чувств могут быть невидимы целые колёса, то мы уже не знаем, как ещё более может над нами, бедными жи- телями земли, издеваться природа. Мы можем, следовательно, не замечать проходящей мимо нас целой толпы существ, лишь бы все они были одеты в те цвета, которые недоступны нашим чувствам, лишь бы они двигались со скоростью, недоступной нашему глазу, и говорили громко, но при тех дрожаниях воздуха, которых мы не ощущаем, и т.д., и т.д.

Из всего вышесказанного можно вывести целый ряд заключе- ний не в пользу большего развития чувств человека. Не будем ка- саться существ, стоящих выше человека в своём развитии, но упо- мянем о существах, стоящих ниже человека, т.е. возьмём опять в пример животных.

Есть чувства у животных, или, скорее, степень развития наших чувств, которые нам положительно непостижимы; например, обоняние развито у охотничьих собак до такой степени, что наше воображение ничего большего себе представить не может. Как по- нять этот, хотя и заурядный, факт: собака чувствует запах зайца или птицы, которая несколько часов тому назад прошла по этому месту и теперь находится уже за несколько вёрст. Собака знает даже: в какую сторону бежало животное, или улетела птица. Зре- ние, например, у орла и у других хищных птиц должно нас удив- лять не менее. Птица царит под облаками и видит свою небольшую добычу на земле, в одно мгновение ока она бросается по совер- шенно отвесному направлению, нисколько не отклонившись от первоначального принятого направления Осязание летучих мы- шей доходит до удивительного развития. Лишённая зрения днём, летучая мышь так же хорошо летает, обходя все встречающиеся ей на пути препятствия, как будто это ночью, когда она хорошо ви- дит, ибо она осязает своими крыльями издали приближение к предметам и так же хорошо отыскивает обратный путь к своему

224

жилищу, как будто она пользуется зрением.

Ничего подобного в человеке мы не видим, а следовательно, он имеет полное право позавидовать животным в развитии неко- торых чувств, превосходящих в значительной степени силу тех, которыми он владеет. Но этого мало, – он должен бы был считать себя вполне счастливым, если бы превосходство животных огра- ничивалось бы только одним сложением организации. Мы хотим указать на то, что многие – почти нравственные или общежитей- ские – способности животных должны претерпеть ту же участь, ибо они весьма отчётливо превосходят всё то, на что способен че- ловек.

Обратите внимание на порядок, господствующий в каждой муравьиной куче или в каждом улье пчёл, и вы должны будете признаться, что как ни просты отношения между муравьями или между пчёлами, однако нам, людям, личностям разумно-нрав- ственным, обладающим всеми высшими средствами и способно- стями, никак нельзя не только стать выше их, но хотя отчасти по- равняться с ними.

Что может быть проще: все послушны своей царице, все под- чиняются беспрекословно, все работают, все трудятся, все самым добросовестным образом складывают свои заработки в одно об- щее место, из которого пополняются потребности как каждой от- дельной личности, так и всего общества. Всякий правильно рас- пределённый и совместный труд, в особенности при содействии, оказываемом другими и общем согласии, гораздо благодарнее, легче и спорей, чем тот же труд, но производимый отдельно каж- дой личностью, в особенности, если окружающие относятся к нему со злобой и завистью.

Муравьи и пчёлы хорошо это поняли, а потому относятся честно и добросовестно к своему делу, приносят домой всё, что собрали и наработали, всё поступает в общее пользование, никто из них и не думает украдкой утягивать часть из этого в своё соб- ственное распоряжение, как гарантию на чёрный день, никто не желает возвышаться над другими, никто из них не предъявляет своих прав на господство и не находит причины, по которой он мог бы считаться выше других, – этот вечный повод ко всем меж- доусобиям, существующим у людей, ещё не известен пчёлам. У

225

них сильный поддерживает слабого своей бóльшей работой и бóльшими трудами, общее попечение и симпатии направлены на детёнышей, и никто из них не разбирает – это мой, а потому он лучше других и достоин большей порции, у них все получают один и тот же кусок.

Сколько было людских общежитий, и больших, и малых, в ис- тории человечества? Какой был им конец? Не всегда ли они кон- чались общим раздором и полным разорением общественной кассы в пользу наживы отдельных лиц? – Это понятно, скажут нам, человек умнее пчелы и потому соблюдает свой собственный интерес, чего не может делать пчела. – Но! Неужели ум может ме- шать человеку облегчать свой труд, обеспечивать себя, жить ровно и спокойно, а следовательно, гораздо более счастливо, чем теперь? Кроме того, тогда не было бы нуждающихся, все были бы до- вольны судьбой своей, не было бы зависти, ибо всякий доволь- ствовался бы тем, что имеет общество, был бы порядок, ибо не было бы злоупотреблений.

Действительно, не мешало бы людям хотя отчасти воспользо- ваться тем примером, который дают им пчёлы; надо думать, что этот порядок вещей установил бы хотя отчасти нравственный принцип между людьми, при котором все члены общества выраба- тывали бы, кроме своего экономического благосостояния, тёплые чувства участия и самые благородные стремления взаимной дру- жественной помощи по отношению друг друга; сильный через свою силу избавлял бы слабого от непосильного труда, слабый, недужный и старый, оберегая общее имущество, способствовал бы, сбережениям того, что нажито другими; умный руководил бы, направлял бы всем; сироты не чувствовали бы своего печального положения, и не было бы бедности на земле. Между людьми всё это могло бы быть много лучше и совершеннее, чем это у пчёл и муравьёв, а между прочим пчёлы довели свою жизнь до совершен- ства, а люди ещё и не подумали осуществить это на деле, несмотря на то, что такой способ жизни может быть приложен и к целому государству, и к обществу и даже отдельным семействам и круж- кам, так как он несомненно принёс бы материальное благосостоя- ние и способствовал бы нравственному развитию людей.

226

Но люди думают иначе. Нравственный порядок никогда не со- ставлял для них приманки; освободить страну от нищеты и от ни- щей братии никогда не возводилось ими на степень идеальной цели их стремлений, которую взялось бы преследовать всё обще- ство. В совершенную противоположность тому, мы у людей встре- чаем лень, гордость, тщеславие, эгоизм, злость, зависть, укрыва- тельство чужой собственности, лицеприятие, общее несогласие, упорство в своих, часто совершенно глупых, мнениях и полное не- желание подчиниться чужим, иногда, очень умным, требованиям, вражду и, наконец, месть со всеми ужасными от неё последстви- ями. Все эти качества составляют прямые тормозы человеческого благосостояния, которые мы ни у муравьёв, ни у пчёл не встре- чаем, почему мы фактически ничего подобного между людьми устроить не можем и зачастую покрываемся или оправдываемся тем, что муравьи и пчёлы ведут слишком простую жизнь, и подоб- ное поведение у людей было бы недостойно высокого ума их.

Нет, человек – не последнее звено творения, он не может назваться венцом живых и разумных существ, он не идеал совер- шенства. Всмотритесь в его жизнь, как в частную, так и обще- ственную, разве это не целый и бесконечный ряд курьёзов, ни с чем не сообразных: ведь всякий себя медленно убивает; все народы мало-помалу себя разоряют; все общества погрязли в не- проходимых абсурдах и связали себя по рукам и ногам совер- шенно ненужными предрассудками, принципами, тенденциями и обычаями; причуды, в которых они запутались, заставляют стра- дать каждого из них и миллионы народов, стоящих в зависимости от них.

Не будем вдаваться в первые времена существования человека на земле, в какие-нибудь эпохи пещерных медведей или в камен- ный период, в котором были бы понятны разного рода неровности человеческого характера и даже дикость нрава, ибо можно было бы сослаться на грубые условия жизни; но вспомним несколько последних страничек нашей новейшей истории, о том, например, как каких-нибудь лет двести тому назад инквизиция истязала и умерщвляла ежегодно десятками тысяч ничем не повинных лю- дей; какие выдумывала она сложные и вполне замысловатые ору- дия пытки и казни для того, чтобы больше заставить страдать и

227

мучиться этих бедных жертв во Имя Всемилостивого и Всеблагого Бога, – идеала добра, кротости и любви! Вспомним действия ан- гличан в Индии, историю коммуны во Франции, которую закон- чила последняя франко-прусская война; вспомним все наши войны с их губительными последствиями; вспомним тысячи при- меров самого варварского обращения с ни в чём не повинным че- ловеком, хотя бы недавно законом отменённое рабовладельчество, но которое фактически существует и в настоящее время в виде гос- подства сильного над слабым, в виде самых разнообразных видов эксплуатации бедности, нищеты, недуга, порока, страсти, при- вычки и нужды; вспомним процент убийств, самоубийств и других преступлений и сравним их с количеством общественной благо- творительности; – все страны, все общества, все семейства и, за малым исключением, можно сказать, что все повально люди за- грязнены в таких историях, что ясно и наглядно показывают насколько, несмотря на современное образование, на эпоху гос- подства ума и анализа, на глубокое значение науки, прошедшей даже до нашей ежедневной и обыденной жизни, на количество учёных коллегий, университетов, высших и низших школ, – чело- век решительно не умеет распоряжаться собой и своим ближним. Всё это показывает полное отсутствие тех знаний, которые могли бы хотя сколько-нибудь облегчить его жизнь, сделав её несколько лучше, мягче, ровнее и обеспеченнее, дать правильную цель его жизни, стараясь достигнуть которую путём опыта и навыка, чело- век мог бы сам делаться лучше, добрее покорнее своей судьбе, снисходительнее к ближнему и строже к себе.

Для образования себя в этом направлении надо было бы чело- веку укорениться в началах нравственности и приобрести некото- рое развитие сил душевных, без которых никто отчётливо созна- вать не будет те высшие понятия о правильных отношениях своих к другим, единственно через которые человек может приобрести задатки мира на земле. Только подобное развитие могло бы точно указать ему, что никогда общество не может быть дружно, если есть ещё в нём личности гордые, самолюбивая, тщеславные, за- вистливые, и если всякий член его не будет жертвовать хотя ча- стью своего личного расчёта, своим покоем и своими трудами в пользу других.

228

У личностей, нравственно слабых, потребности организации преобладают над стремлениями души; они легче понимают всё, что охватывается разумом, или поддается анализу ума, чем то, что составляет влечение сердца их. Расчёт и практическая логика за- глушают в них то, что изредка, как луч света, осеняет их, проявив- шись совершенно для них непонятным образом откуда-то, из ка- кой-то непонятной и не признаваемой ими глубины их существа, как нечто совершенно неподходящее, противоречащее всем их воззрениям, идущее прямо в разрез с их страстями, с их эгоизмом, с их обыкновенным хладнокровием, с которым они привыкли смотреть на страдания ближнего, находя их в порядке вещей.

Как всё это жалко и ошибочно!.. Ведь в настоящее время можно признать вполне доказанным, что счастье людей не приоб- ретается одним умом и расчётом, что развитие одного ума не при- водит к познанию истины и правильных отношений человека к природе. Наука ведь вырабатывает единственно законы материи, вся деятельность её только тем и ограничивается и нисколько не затрагивает ни одного из тех вопросов, которые способствуют че- ловеку достигать довольства собой и чистую совесть. В этом слу- чае можно сослаться на вполне компетентный авторитет великого русского сердцеведа и профессора К.Д. Кавелина, который в своих

«Задачах этики» очень определённо выясняет этот вопрос; он го- ворит: «Что дало науке такое первенствующее положение, создало ей роль верховного трибунала истины?

Её орудие есть ум, мышление. Сначала он считался единствен- ным источником знания. Его выводы и заключения признавались за единственное и безусловное мерило истины. Логика заняла между науками первое место.

Это было высшим торжеством мыслящей способности чело- века; но и с нею произошло потом то же, что с развенчанной ею непосредственно данной истиной.

Сперва против безусловного авторитета разума и мышления восстало опытное знание, которое доказало, что мышление, само по себе, бессильно и впадает в ошибки, что оно есть действитель- ная сила и даёт в результате истину только тогда, когда оперирует над данными – явлениями и фактами. Отсюда пришли к заключе-

229

нию, что для получения истины надо поверять выводы и заключе- ния ума, наблюдениями и опытом.

Это был сильный удар, нанесённый авторитету ума. Он, при- влекавший всё к своему суду, сам был призван к суду фактов и опытных наблюдений.

С этого времени всемогущество ума было поколеблено. С раз- ных сторон он начал терпеть поражение за поражением. Прежде всего от него отложились естественные науки, потом психология, право и науки социальные. Наступает пора критической перера- ботки и логики по началам опытной психологии.

В наше время всемогущество разума и мышления обратилось уже в предание, которое скоро совсем забудется. Цикл полного его развития совершился, и ему подводятся итоги. Выяснилось, что мышление – не всё для человека; что ум есть одна из способностей психической человеческой природы: мышление – одна из её функ- ций; что рядом с нею есть и другие, которых она заменить не мо- жет; что в общей экономии человеческого существования она за- нимает особое место, имеет своё особое назначение, свой круг дей- ствия, свои сильные и слабые стороны.

Пока опытное знание доканчивало дело с безусловной вла- стью мышления и вытесняло её следы из всех отраслей науки, ка- залось, будто возникает новая сила, которая овладеет умами и так же будет руководить ими, как прежде вера, потом чистый разум. Но скоро пришлось в этом разубедиться. Опытное знание есть, но принципу, то же знание, как и прежнее, чисто логическое, метафи- зическое, выдававшее себя за обладателя безусловной истины, – но знание, приближенное к людям, менее отвлечённое, более для них полезное и практическое. И логическое, и опытное знание оди- наково объясняют общие условия и общие законы бытия веще- ственного мира. Противники знания поняли это их сродство, но не поняли того, что борьба опытного, индуктивного знания с логиче- ским и метафизическим была междоусобием и громадным шагом вперёд к развенчанию злейшего их врага – разума и мышления, к обращению его из безапелляционного судьи, безусловного распо- рядителя и устроителя человеческих судеб в одно из прирожден- ных свойств человеческой природы. Нового руководящего при-

230

шита опытное знание с собою не несло и не поставило, но, прибли- зив отвлечённое мышление к действительному живому человеку, стало служить ему, удовлетворять его разнообразным нуждам и потребностям и открыло широкую дверь развитию прикладных наук, техники и технического искусства по всем отраслям, в кото- рых прежде о рациональном применении знания никто не думал и даже не смел мечтать.

В таких условиях стоит человек у порога двадцатого столетия. Они обрисовывают его положение и ближайшие задачи будущего» (стр. 140 –142).

Он говорит далее: «А если это так, то не в одних вещественных условиях существования, а вместе с ними и в жизни индивидуаль- ного, единичного лица, следует искать причины зол, удручающих человеческий род, следовательно, не один вещественный мир дол- жен быть улучшен и исправлен, а вместе с ним, в то же время, и единичный, действительный человек. Поняв настоящее значение вещественного мира и то, в чём заключается тесная его связь с еди- ничным, живым человеком, мы должны рано или поздно убе- диться, что сам по себе отдельно взятый, оторванный от почвы, на которой вырос, т.е. от психической жизни индивидуального лица, для которой он существует, вещественный мир не имеет смысла и не может самостоятельно существовать в понятиях человека, как собственная его тень, или как облака и тучи, с дождями, грозами и градами, образуемые испарениями суши и вод.

Но специфическое то, что отличает человека от природы и от него самого, как животного организма – это его сознательная пси- хическая жизнь и деятельность, рождаемая способностью перера- батывать внешние впечатления и внутренние ощущения в новые формы и приводить их в новые сочетания. Условия, вносимые этою способностью, неизвестны остальному миру; только чело- веку доступны формы и комбинации, рождаемые сознательно- стью. До сих пор мы имели дело с продуктами сознательности, как с вещественными явлениями; наступает пора обратить внимание на роль этой способности в жизни и деятельности индивидуаль- ного лица и в устроении его личной судьбы посреди внешней при- роды и других людей, в организованном сожительстве.

Таким образом, развитие самого знания приводит нас снова к

231

религии и научной нравственности. Обе, сначала отвергнутые, оказываются двумя различными путями к устроению личной судьбы, жизни и деятельности единичного, действительного чело- века, как выработка так называемого вещественного мира есть лишь путь для устроения судьбы, жизни и деятельности, мы не мо- жем остановиться ни на религии, как на догматическом учении, ни на этике, как на научной системе, а должны спуститься ещё ниже, сделать ещё один последний шаг, – осуществить в жизни, на самом деле, то, чему учат религия и нравственность. Только воспитанием и беспрестанным упражнением мысль обращается в действитель- ность и их различие исчезает совсем: идеал становится действи- тельностью, действительность – идеалом.

Обратимся назад. Длинён и тяжек был путь знания, которым шли новые европейские народы; но они совершили великое дело и великий подвиг. Они окончательно, бесповоротно и блистательно разрешили вопрос о мышлении, его условиях, законах его деятель- ности и участии в жизни человека и людей. В сравнении с тем, что сделано по этому вопросу христианской Европой, все усилия и по- пытки древнего мира и востока кажутся ребяческими начинани- ями, младенческим лепетом. Соблазнившись древом познания добра и зла и повторив историю грехопадения, христианские народы Европы разгадали загадку мышления, рассеяли его ми- ражи, выяснили механику, которая их производит. В этом великая заслуга европейцев. Благодаря результатам, достигнутым их неимоверными усилиями и тяжкими жертвами, дальнейший путь указан и облегчён. Будущие деятели и двигатели развития рода че- ловеческого, кто бы они ни были, могут, зная то, что уже сделано и выяснено, идти далее, не смущаясь тем, что так долго и так му- чительно сбивало их с толку на пути к возможному улучшению быта и деятельности человека – посреди природы и других людей» (стр. 145–147).

Чтобы познакомиться с мнением философа Канта, мы приве- дём сокращённый смысл его подробных рассуждений из книги

«Kritik der practischen Vernunft».

По Канту, нравственность есть сама по себе цель. Исполнять этот закон должно не для того, чтобы получить счастье (всё равно, в этой или будущей жизни), но только потому, что этот закон сам

232

по себе хорош, разумен и соответствует истинной природе чело- века. Вопрос о том, для чего надо быть нравственным, бессмыс- лен; это высочайший долг человека и никакого другого смысла он не имеет. Искать какой-нибудь иной цели, значило бы подчинять его чему-нибудь иному, и тем отрицать безусловную высоту нрав- ственного начала, видеть в нём лишь средство.

Но здесь возникает перед нами наиболее трудный вопрос. Сча- стье не может быть целью нравственной деятельности; это уста- новлено окончательно. Но, с другой стороны, если долг и есть сам по себе высшее благо, то полная и окончательная справедливость требует, чтобы добрый человек не был несчастным. И это не есть эгоистическое желание человека, но требование самого разума, ко- торый ищет полной справедливости (стр. 133). Затруднение это со- стоит не столько в том, что мы видим теперь в мире несправедли- вое распределения счастья, но действительная, и по-видимому, не- устранимая трудность вопроса состоит в том, что мы вообще не можем представить никакой связи между исполнением долга и счастьем.

Счастье и нравственность вообще могут быть связаны только трояко: или счастье и нравственность есть одно и то же, или нрав- ственность порождает счастье, или, наконец, счастье порождает нравственность. Что счастье и нравственность не одно и то же, что правила для достижения второго иные, чем правила для достиже- ния первого – это уже доказано: долг состоит именно в том, чтобы отрешиться от всех предметов желаний и следовать одному фор- мальному, нравственному закону. Ещё невозможнее второе пред- положение, именно, что счастье есть причина нравственности. Это утверждение прямо ложно, ибо нравственность состоит не в какой- нибудь цели, но в самом нравственном действии. Что касается до третьего возможного предположения, именно, что нравственность есть причина счастья, то оно по-видимому тоже невозможно, ибо счастье обусловлено неизменными законами природы; для дости- жения его должно знать эти законы, уметь ими воспользоваться, одним словом, – иметь совершенно иное правило поведения, чем безусловное и формальное предписание нравственного долга (стр. 140–143).

233

Таково коренное противоречие деятельного разума. Он тре- бует, с одной стороны, чтобы полное благо, т.е. соединение нрав- ственности со счастьем, было возможно, с другой – не находит ни- каких оснований для этого совпадения.

Из этого противоречия, говорит Кант, есть только один исход, именно признания бытия такого Верховного Существа, которое, стоя выше как природы с её законами, так и конечных существ, привело бы в правильную связь добродетель с счастьем. Человек, как разумно действующее в мире существо, не есть творец мира и природы, поэтому и в исполняемом им нравственном законе нет ещё никакого основания для необходимого совпадения между доб- ром и счастьем. Но так как это совпадение есть требование (посту- лат) его разума, без которого сама нравственность, как возмож- ность полного блага, недостижима, то мы необходимо приходим к утверждению бытия Разумного Творца и Промыслителя, восста- новляющего мировую справедливость, т.е. Бога. Бытие Бога, при- знанное возможным, но непостижимым для теоретического ра- зума, открывается теперь как действительное и необходимое нрав- ственному сознанию. Нравственный долг открывает новый мир, мир сверхчувственный с его Главою и Промыслителем – Богом (стр. 150).

Поиск по сайту: