Глава 12. Виктор. Радость

Раньше я не знал, как пахнет радость, а теперь — знаю. Радость пахнет красками: медовой акварелью, гуашью и даже резким акрилом. Именно с этих запахов теперь начинается мой день, потому что обычно я сплю, уткнувшись носом в спину Романа, а его волосы пахнут красками всегда, или это кожа пахнет красками? Или весь он? Неважно.

Важно то, что именно этот запах я ощущаю, едва проснувшись. Вдыхаю его поглубже, прижимаюсь крепче — все еще не верю, что не снится, и уже неделю мы живем вместе. А каждое мое утро начинается с этого запаха, с тепла его тела и с поцелуя — обязательно чуть ниже уха.

Но этим поцелуем все только начинается. Не знаю, как долго мы будем так сильно хотеть друг друга, скорее всего, рано или поздно, станем сдержаннее, но не сейчас. Как-то незаметно мы оба стали просыпаться на час раньше, чтобы заняться любовью до того, как Роман уйдет на работу.

Потом он первым спешит в душ, а я еще некоторое время лежу, наслаждаясь легкостью собственного тела, и улыбаюсь. От меня самого тоже пахнет красками, едва уловимо, но пахнет. Это потому, что я уже несколько дней подряд изучаю краски Романа. Они лежат в зале, неподалеку от моего синтезатора. Раньше на этом столе были книги, которые я читал, теперь нужда в них отпала. Скольжению пальцев по бумаге я предпочитаю прикосновения к своему любовнику.

В самый первый вечер, сразу после переезда, Роман сказал:

— Не возражаешь, если я свои принадлежности рядом с твоим пианино пристрою? Мольберт тут как раз отлично поместится, а краски на столе... Только книги подвинуть придется..

— А почему я должен возражать? — спросил я, пробегаясь пальцами по клавишам. — Если тебе не будет мешать музыка, а книги... можно убрать в шкаф. Я их уже прочел.

— Хорошо, только в какой? А музыка наоборот поможет, — я слышал, как он раскладывает что-то на столе, — я всегда её включаю, когда рисую.

— Правда?

— Да, — прозвучало уже прямо в ухо, — а теперь и включать не придется...

От этих его слов мне стало так тепло, как не было уже очень давно. И снова безумно захотелось увидеть, что же будет появляться на бумаге под его руками. Я хотел этого сильнее, чем что-либо.

В тот самый первый совместный вечер мы так и не разобрали его вещи. Только книги со стола перенесли, чтобы освободить место. Сумка осталась на полу в нашей комнате, потому что возиться с вещами и мне, и Роману хотелось меньше всего.

***

Алка явилась на следующее утро, сразу после того, как Рома ушел на работу, не прошло и пяти минут. Мне показалось, что она просто караулила за дверью, поджидая, пока он уйдет. Первое, что я сказал, когда она вошла, было:

— Ключи. Оставишь их на тумбочке в прихожей.

— Почему? — последовал полный недовольства вопрос.

— Потому что я теперь живу не один, и твоя... твое внезапное появление может кое-чему помешать, поняла?

— Вик, — она подошла ближе, я чувствовал запах ее тела, — но я же не ночую здесь, чем помешаю?

— Тем, что будешь тут. Роман умеет готовить, стирать и все такое, так что... ищи себе работу.

— Твоя мать... — начала она, но я перебил, теряя терпение:

— Моя мать в Англии, и, кроме того, я не думаю, что тебе будет приятно чувствовать себя лишней, — попытался я сгладить момент, все же столько лет она мне помогала. Не хотелось обходиться с девушкой по-свински, она же не виновата, что влюбилась в меня, с каждым бывает.

— Ты не понял. Я звонила вчера твоей матери, — спокойно продолжила Алла.

— Только не говори мне, что ты растрепала ей все, — прошипел я, уже представляя, что сейчас услышу.

— Я рассказала правду, — так же бесстрастно прозвучало в ответ.

— О том, что меня опоили и изнасиловали?

— Нет. О том, что ты собираешься меня уволить...

— И что дальше? — стараясь не выйти из себя, спросил я.

— Она захотела знать причину.

— И? Давай уже, говори, как есть.

— Она твоя мать, Виктор, имеет право знать, — ни одной ноты раскаяния я не слышал.

— И как? Она сильно обрадовалась? Думаю, была просто счастлива.

— Она сказала, что сама тебе позвонит. И велела мне оставаться тут, несмотря на то, что ты будешь говорить или требовать.

— Так значит? Ну, хорошо... — процедил я, разворачиваясь к ней спиной. — Я тебе это припомню, сучка.

— Виктор... — Алла попыталась схватить меня за руку, но я грубо оттолкнул ее от себя. — До сегодняшнего дня я считал тебя почти другом, теперь ты нажила врага, — я пошагал к синтезатору, захлопнув с треском дверь зала.

Я злился. Злился жутко. И когда Сет уткнулся носом мне в руку, я так сильно сжал шерсть на загривке пса, что он тихо заскулил.

— Прости, — я присел, зарылся лицом в собачью шерсть и прошептал: — Ненавижу ее. Дура конченая. Баба... блин, — я поцеловал своего верного друга в нос. — Ты хоть не предашь?

В ответ Сет облизал мое лицо — он всегда так делал, желая меня подбодрить. Пожалуй, до встречи с Романом я любил только его — своего Сета. Он всегда понимал меня с полуслова, и когда мне было особенно одиноко и хреново — клал голову на колени, трогал лапой мою руку, тыкался носом в ладонь, давая понять, что он тут, рядом.

Я молча гладил Сета несколько минут, а потом, немного успокоившись, подошел к синтезатору. Я хотел придумать новую мелодию для Романа, но получалось что-то очень резкое и злое, яростное и полное ненависти. В итоге я плюнул, к тому же, руку опять свела судорога — мне нельзя нервничать, сразу старый ожог напоминает о себе.

Решив не издеваться над инструментом и собой, я подошел к столу, на котором Рома вчера раскладывал краски. Вспомнил, как он давал мне подержать баночки с гуашью, маленькие ванночки с медовой акварелью, даже тюбики с акрилом.

Я касался пальцами каждой краски, растирал по коже и нюхал. Акварель понравилась больше всего, акрил — отвратно вонял клеем, а пастель и уголь не пахли ничем. Но я специально втирал краски в свою кожу — хотел пахнуть ими так же, как Рома.

Решил снова повторить процедуру, надеясь, что это меня успокоит, но тут зазвонил мой телефон. Мать. Проигнорировать этот звонок не получится. Я с сожалением отставил баночку с гуашью и достал мобилку из кармана:

— Слушаю.

— Вик, это правда? — рванула матушка с места в карьер. Нет, я понимаю, что международные разговоры стоят дохрена, но все же...

— Да, — односложно и честно. — И что?

— Почему ты молчал? — я слышал, как часто она дышит. Волнуется. Нервничает.

— Потому.

— Виктор, я не шучу.

— И я, — я сжал опущенную руку в кулак, а Сет ткнулся мордой в колено.

— Я не могу сейчас приехать, ты же знаешь. Контракт...

— И не надо. Зачем?

— Но ты...

— Со мной все в порядке, — как можно спокойнее сказал я, — не знаю, что тебе наплела эта дура, но я жив, здоров и даже счастлив. Ты же этого мне всегда желала?

— Да, но...

— Просто «да». Я гей, мама.

— Тебя...

— Не насиловали и не развращали, — сказал я за нее, — просто я такой.

— И давно... ты об этом знаешь? — она тоже старалась держать себя в руках.

— С пятнадцати, — не стал врать я.

— Вик... будь осторожен. Это все, о чем я тебя прошу. Поговорим, когда я вернусь, береги себя. Деньги получишь завтра.

— Не... — мой протест был оборван, как и соединение.

Мда, поговорили, называется. Лучше бы не звонила! Я сунул мобильный в карман, и до самого вечера настроение было хреновым. Поднялось, только когда Роман вернулся домой. Перед тем, как уйти с работы, он позвонил мне и сказал, что скоро будет. И я решил, что не стоит посвящать его в свои проблемы, хватит и моего испорченного настроения. Алла все еще была в квартире, я слышал, что она что-то делала на кухне. Зверски захотелось схватить ее за шкирку и вышвырнуть за дверь...

Вместо этого я подошел к кухонной двери, открыл ее и сообщил равнодушно и холодно:

— Через полчаса Роман вернется домой, а тебе пора сваливать. Я не хочу, чтобы ты мозолила ему глаза.

— Вик... — услышав шаги, я предостерегающе выставил вперед руку, не позволяя ей подойти вплотную.

— Нам не о чем говорить. Все, что могла, ты уже сделала, твоя смена закончилась. Уходи.

— Хорошо, — не стала спорить она. — Я приготовила тебе жаркое, постирала твои вещи и постельное.

На словах «тебе» и «твои» был сделан явный акцент и намек, что вещи Романа она стирать не собирается. Ну, еще бы, за это же ей не платят.

— Все закончила? — нетерпеливо спросил я, не собираясь ее благодарить, хоть раньше всегда это делал.

— Да.

— Уходи, — повторил я, — больше ты мне не понадобишься.

Ждать, пока она свалит, я не стал, пошел в спальню, растянулся на кровати, которая все еще хранила запах прошлой ночи. Щекочущий ноздри и нервы, наш общий, смешавшийся так, что разделить уже нельзя.
Я провел ладонью по покрывалу и улыбнулся — совсем скоро эта постель снова станет тесной.

***

Так оно тогда и случилось. Рома притянул меня к себе еще на пороге, едва захлопнув за собой дверь. На его жадные поцелуи я отвечал своими такими же. Весь остальной мир тут же перестал для меня существовать, где-то там остались и Алка, и мать, и все, что было со мной раньше.

— Я проголодался, — шепнул он мне на ухо, забираясь руками под футболку.

— Еда на кухне, — озвучил очевидное я, начиная дрожать от его касаний.

— Угу, — теперь моя футболка задрана, а его губы обхватили сосок.

— Это вкуснее, — заявил через несколько минут, в течение которых я просто уплывал — настолько сладко-заводящие прикосновения его языка.

— Ром, — выдохнул его имя, запуская пальцы в волосы — холодная статика пробежала по коже, и я понял, что до кровати мы просто не доберемся, и снова угадал.

— Я за него, — снова прозвучало на ухо, пока пальцы расправлялись с застежками моих джинсов, — твоей красотки уже нет?

— Нет, — мой ответ утонул в стоне — Роман захватил мой член в рот, и я опёрся о стену рукой, чтобы не потеряться в собственной прихожей, увеличившейся сейчас до размеров центральной площади.

Теперь сдерживаться уже не получалось, я снова запустил руки в его волосы, двигая бедрами навстречу, и краем уха услышал постукивание по полу собачьих когтей. Блин, Сет... Ну какого?.. Роман тут же остановился и пробормотал:

— Черт... Вик, я не могу так. Он...

— Сет, место, — отдал приказ, а сам схватил Рому за руку и потащил в нашу комнату — тут нам не помешает никто.

Потом он ласково поглаживал меня по плечу, обвел пальцем ареолу соска и спросил:

— Это было глупо?

— Ты о чем?

— Ну... о Сете. Я не смог при нем.

— Понимаю, — я нашел его руку и сжал в своей, — это же только наше, верно?

— Да, а еще он ревнует, — добавил Роман, и теперь усмехнулся я:

— Шутишь?..

— Нисколько. Собаки... они же собственники, я читал. Вот отгрызет мне...

— Нет, — теперь я засмеялся в голос. С Романом это получалось само собой: улыбаться, смеяться, радоваться, потому что он — моя радость и свет. Кстати, о свете: — Ром, они снова были.

— Пятна? — его голос стал серьезным, по шороху простыней я понял, что мой любовник привстал. Я чувствовал его внимательный взгляд на своем лице.

— Да, даже ярче, чем в первый раз. Я же говорил, что ты — свет, — я притянул его к себе, поцеловал и, нехотя отстранившись, добавил: — А Сета ты не бойся, он тебя признал. Он добрый, не тронет, да он же не охранник, их по-другому дрессируют.

— Он давно у тебя?

— Уже четыре года, как и Алка, — я невольно сморщился, вспомнив сегодняшний разговор: — Она матери все растрепала, прикинь.

— О нас?

— Ага, сучка драная, — прошипел, сжимая руку в кулак, — я ее ненавижу теперь.

— Не надо, — Роман коснулся моих губ, — она не виновата, что...

— Что дура? — невежливо перебил, но мне закрыли рот поцелуем, и только потом я услышал:

— Нет, в том, что любит тебя.

— А ты откуда?..

— Это заметно. Очень, — Рома взъерошил мои волосы, поцеловал в висок, — я бы на ее месте тоже бесился. Она же давно уже... а ты не замечал, и тут я, как снег на голову.

— Так пусть проваливает тогда! Какого хрена? Или ей это в кайф? Вот ты бы остался?

— Нет, третий всегда лишний. Не любитель я... групповых развлечений.

— Совсем? И не пробовал? — я не надеялся на честный ответ, но он все же прозвучал:

— Пробовал, не мое. Это давно было, когда я только поступил в институт, я же рассказывал тебе, откуда я, вот и берега потерял, как вырвался из глуши, — в его голосе я не слышал сожалений и неожиданно для себя извлек из этого урок. Толку жалеть о прошлом? — Хорошо, вовремя тормознул, а то вылетел бы нахрен из вуза.

— Расскажешь?

— Обязательно, после того, как что-то схомячу, — Роман снова поцеловал меня в губы, — составишь компанию?

Собрался ответить «Нет», но в последний момент изменил решение — не хотелось расставаться с ним даже на миг, и сказал:

— Конечно, — и первым поднялся с кровати.

В тот вечер Роман действительно рассказал мне многое о себе. А я... я никак не мог решиться точно так же раскрыться перед ним до конца. Мне казалось, что сил просто не хватит, что будет слишком больно — снова пережить свою первую любовь, тогда я так и не сумел этого сделать.

Я был благодарен Роману за то, что он меня не торопил, не задавал вопросов, он чувствовал меня так, как еще никто и никогда. Об Андрее я рассказал ему на пятый день нашего совместного жительства. Мы так же лежали в постели, приходя в себя после секса, и я сказал:

— Помнишь, я говорил, что сам сделал это с рукой?

— Да, такое сложно забыть.

— Но я не сказал, почему, теперь скажу все... — и я начал рассказывать.

Роман не перебил меня ни разу, слушал молча, продолжая поглаживать по спине. Он знал, что мне безумно нравится, когда его пальцы пробегаются вдоль позвоночника, а сейчас... сейчас его прикосновения помогли мне довести рассказ до конца.

А потом он так же молча притянул меня к себе, но не стал успокаивать, говорить принятые в таких случаях потасканные слова, и за это я тоже был ему благодарен.

— Это сделало тебя сильнее, — наконец сказал Роман.

— Наверно, — пожал я плечами.

— Точно, могло убить, но не убило и сделало сильнее, — повторил он с нажимом. — Сделало таким, какой ты сейчас. Таким, какого я люблю.

— Что?.. — я вздрогнул, услышав последнее слово. Нет, не может такого быть. Слишком быстро. Да и меня... Меня разве можно любить?

— Ты слышал, — спокойно и ровно повторил Роман. — Иначе меня бы здесь не было.

— Но ты здесь.

— Да.

Я не чувствовал запаха лжи, я не слышал ее в его словах. В том слове, которое так хотелось услышать еще раз и... Я почувствовал, как Роман касается моего уха губами и шепчет в него: «Люблю»...

Поиск по сайту: