Глава третья Статьи 317—318

Статьи говорят о присвоении власти. Отмечается, что совер­шенное присвоившим власть действие не должно содержать со­става другого преступления, — в противном случае наказание устанавливалось по правилам о совокупности. Субъектами дан­ного преступления являются частные лица, не чиновники.

Статьи 319—322

Статьи устанавливают ответственность за составление под­ложных указов императора или подчистку, изменение содержа­ния этих указов и использование их в преступных целях. Нака­зание— самое суровое после смертной казни: лишение всех

прав состояния и бессрочная каторга (дополнительно — наказа­ние плетьми и наложение клейм для лиц, не изъятых от наказа­ний телесных). Даже в случае неиспользования подложно соста­вленного или измененного указа и явки с повинной виновный наказывался почти так же жестоко (с заменой каторги ссылкой на поселение в Сибирь). Несколько меньшие наказания устана­вливались в случаях совершения тех же действий, но относи­тельно указов Сената, официальных бумаг министерств и глав­ных управлений, губернских правлений, других правительствен­ных и судебных учреждений. Статьи составлены казуально. Тя­жесть наказания зависела от предмета преступления, большей или меньшей значимости подделанного или исправленного доку­мента.

В качестве субъекта преступления закон указывает частных лиц, а не чиновников, не должностных лиц государства. Послед­ние за подделку документов (подлог) отвечали по статьям, включенным в раздел V — «О преступлениях и проступках по службе государственной и общественной».

Статьи 323—326

Статьи 323—325 говорят об ответственности частных лиц за подделку печатей и штемпелей правительственных учреждений. В зависимости от предмета преступления (государственная пе­чать, печать учреждения и т. п.), его значимости наказание мог­ло быть меньшим или большим. Фактически и в этих статьях речь идет о подделке (подлоге) документов. Статья 325 рассма­тривает изготовление фальшивой печати и как приготовление к совершению преступления (если мастеру была известна цель из­готовления), и как самостоятельный состав преступления. Со­гласно ст. 326, если в случае подделки указа, внесения в офици­альные бумаги изменений невиновное лицо было привлечено к ответственности и понесло уголовное наказание, виновный в подлоге нес тяжкое наказание — лишение всех прав состояния и каторга (дополнительно — телесные наказания для лиц, не изъятых от наказаний телесных). Суровость наказания свиде­тельствует о том, что тяжесть содеянного законодатель видел не в причинении ущерба отдельному лицу, а в нарушении порядка. Статья 325 содержит ссылку на том 11 Свода законов — «Общее учреждение губернское».

Ст

Статья 327

атья рассматривает подлог как средство для совершения Другого преступления. В этом случае действовал принцип опре­деления наказаний по совокупности преступлений.

Статья 328

Статья устанавливает наказание за подделку значительно ме­нее важных документов — справок о болезни, о бедности, хоро­шем поведении (необходимых для получения вспомоществова­ния, льгот по уплате податей и т. п.).

Уложение

о наказаниях

уголовных и

исправительных

По

'Дделка документов, подлог рассматриваются крайне казу-

358 ально, помимо разд. IV, во многих других разделах Уложения:

.законодательство _в разд. V «О преступлениях и проступках по службе государ-первой половины „ _vl, ,~.

XIX века ственнои и общественной», в разд. VII «О преступлениях и

проступках против имущества и доходов казны», в разд. VIII «О преступлениях и проступках против обществен­ного благоустройства и благочиния»; в разд. IX «О престу­плениях и проступках против законов о состояниях»; в разд. XII «О преступлениях и проступках против собственно­сти частных лиц».

Статья 329

Статья отличается от предшествующих совершенно особым составом преступления — разглашение служебной тайны. В слу­чае особо негативных последствий ответственность наступала по ст. 1311¹²¹ разд. VIII.

Статья 1311

предусматривает

ответственность за

публикацию без

дозволения

цензуры

сочинения,

изображения,

принадлежащих к

числу тех, о которых упомянуто в ст. ст. 267, 273, 274,296,305—307,

т. е. в статьях, устанавливающих

наказания за

государственные

преступления

и преступления

против порядка

управления.

Кроме

воровства-кражи Уложение 1845 года знало воровство-мошенничество (ст. 2128), сохраняя терминологию,

принятую в

законодательстве

XVIII века.

Глава четвертая

Глава определяла очень разные по составу преступления, при­чем ее статьи сформулированы крайне казуально.

Статья 330

Статья устанавливает наказание за похищение или истребле­ние официальных бумаг или вещественных доказательств, про­изведенные с целью затруднить проведение следствия. Если до­кументы, вещественные доказательства относились к преступле­нию, за которое закон устанавливал наиболее тяжкое наказание (лишение всех прав состояния), то содеянное должно было рас­сматриваться как соучастие, пособничество совершению этого преступления, а не как самостоятельный состав преступления. Соответственно увеличивалось и наказание. Состав преступле­ния по ст. 330 с большим основанием можно отнести к престу­плениям против правосудия.

Статьи 331—332

Статьи содержат иной состав преступления — истребление или повреждение печатей, поставленных по распоряжению пра­вительственных или судебных учреждений. Цель указанных действий не пояснена. Похищение вещей, сопутствовавшее ука­занным действиям, рассматривалось как другой состав престу­пления — воровство-кража со взломом.

Статья 333

Статья говорит о разных по тяжести составах преступления. В первой ее части речь идет об истреблении и повреждении меже­вых и пограничных знаков. Цель преступных действий не обоз­начена. Вторая часть статьи определяет совершенно иной со­став — государственную измену, совершенную путем истребле­ния или повреждения пограничных знаков с целью передачи ча­сти территории иностранному государству. Статья содержит от­сылку к ст. 276 — о государственной измене.

Статья 334

Статья содержит составы преступлений, в большей мере отно­сящиеся к разделу «О нарушении правил, установленных для сохранения путей сообщения»¹. (Формулирование составов очень нечеткое. Вина предусмотрена умышленная, но возмож­ные мотивы преступных действий в первой части статьи непо­нятны. Если же эти мотивы были связаны с целью подвергнуть разрушению, потоплению какое-либо имущество, то наказание должно было быть определено именно как за покушение на по­вреждение чужой собственности. Кроме того, закон требовал и возмещения убытков.

Глава пятая Статьи 335—340

Статьи трактуют о различных случаях незаконного освобож­дения или побега заключенных.

Статья 341

Статья, по существу, близка к предыдущей, только здесь речь идет не о ссылке, а высылке за границу. Наказание поэтому не слишком большое.

Статьи 342—343

Статьи предусматривают наказания за нарушение админи­стративного режима, установленного для лиц, состоявших под надзором полиции.

Статьи 344—346

Статьи рассматривают разные случаи помощи беглым пре­ступникам — от активного воспрепятствования властям в поим­ке беглого до простого укрывательства. Укрывательство осуж­денного наказывалось по-разному, в зависимости от тяжести на­ложенного на него наказания.

Глава шестая Статьи 347—353

Статьи посвящены ответственности за создание и участие в разного рода тайных обществах. Наказывались и основатели об­ществ, и члены их, а также лица, знавшие и не сообщавшие о них правительству.

Статья 347 квалифицирует деяния основателей и членов об­ществ, созданных с целью подрыва политического строя, как го­сударственные преступления и устанавливает наказания со ссылками на ст. ст. 264, 271, 272. Помещение данной статьи в раздел преступлений против порядка управления не позволяло Царскому правительству в полной мере применять по указанным в ней составам особый порядок судопроизводства, предусмо­тренный для дел о государственных преступлениях. Необходи­мость усиления борьбы с тайными обществами привела к приня­тию в марте 1867 года нового закона о тайных обществах ", ко­торый, с одной стороны, более четко, а с другой — более широко сформулировал ответственность за создание обществ, имевших

Уложение

о наказаниях

уголовных и

исправительных

Статья 1642

входила именно

в этот раздел.

ПСЗ 2-е,

т. XLII, отд. 1-е,

№ 44402.

Законодательство

первой половины

XIX века

не только политический, но и социальный, нигилистический, атеистический характер. Была также установлена ответствен­ность для обществ, дозволенных правительством, но уклонив­шихся от обозначенной в разрешении цели. Репрессиям подле­жали все, как говорилось в законе, преследующие вредную для государственного благоустройства и общественной нравственно­сти цель сборища, собрания, сходбища, товарищества, кружки, артели и т. п. В Уложении 1903 года ответственность за созда­ние тайных обществ, имеющих политический характер, преду­смотрена в гл. 3 «О бунте против верховной власти и о преступ­ных деяниях против священной особы императора и членов им­ператорского дома» и в гл. 5 «О смуте».

Статьи 349, 350 устанавливают ответственность за организа­цию тайных обществ, не преследовавших целей, обозначенных в ст. 347, т. е. подрыва политического строя, но тем не менее вос­прещенных правительством. Наказанию подвергалось и недоне­сение об этих обществах.

Предоставление помещения (ст. 351), в случае если цели тай­ного общества были известны предоставившему, наказывалось как участие в тайном обществе (по ст. ст. 347—349), если же нет — то наказание было значительно меньшим.

Статья 353 устанавливает наказания за нарушение существо­вавшего разрешительного порядка образования любого обще­ства, правительством не воспрещенного и не имевшего цели, противной порядку, спокойствию и нравственности.

Глава седьмая Статьи 354—357

Глава определяет наказания за нарушение установленного в России разрешительного порядка выезда за границу. Право по­ступления на службу в иностранном государстве, дарованное российскому дворянству еще Жалованной грамотой дворянству 1785 года, вошедшей без изменений в том IX Свода законов, могло быть реализовано лишь с разрешения правительственных властей. Вопросы въезда и выезда решались Третьим отделени­ем Собственной его императорского величества канцелярии и Министерством внутренних дел. Устав о паспортах (ст. ст. 436, 466 т. XIV Свода законов) устанавливал сроки заграничных па­спортов от 5 до 7 лет.

Статья 354 квалифицирует недозволенное оставление отечест­ва с поступлением на службу к иностранному правительству или с переходом в иностранное подданство как тяжкое преступление, наказывавшееся лишением всех прав состояния и вечным изгна­нием из пределов России. Наказанию подлежали также лица (ст. ст. 355, 356), не вернувшиеся в Россию по вызову прави­тельства, нарушившие сроки разрешенного пребывания за гра­ницей. Статья 357 карала подстрекательство к переселению за границу. Подстрекательство, обращенное к военнослужащим или отдаваемым в рекруты, каралось более строго — лишением прав состояния и ссылкой в Сибирь на поселение, а для лиц, не изъятых от наказаний телесных, — наказанием плетьми.

Раздел пятый

О ПРЕСТУПЛЕНИЯХ И ПРОСТУПКАХ

ПО СЛУЖБЕ ГОСУДАРСТВЕННОЙ

И ОБЩЕСТВЕННОЙ

Настоящий раздел устанавливает ответственность за долж­ностные преступления и проступки. Общим объектом посяга­тельства такого рода правонарушений в советской уголов­но-правовой науке признается нормальная деятельность госу­дарственного аппарата. У русских дореволюционных кри­миналистов не было единства взглядов по этому вопросу. В первой половине XIX века большинство юристов, как русских, так и западноевропейских, в качестве объекта должностных преступлений усматривали служебный долг. Видимо, и соста­вители Уложения стояли на тех же позициях. Об этом, в част­ности, свидетельствует объединение в одном разделе должно­стных преступлений и дисциплинарных проступков. В конце XIX — начале XX века в русской юридической науке начина­ет преобладать доктрина, отрицающая наличие единого объек­та у всех преступлений по службе. Так, по мнению В. В. Еси-пова, «фактическое значение объекта преступления при превы­шении и бездействии власти настолько обширно и разнообраз­но, что обнимает собою все возможные блага»¹²⁶. М. А. Лози­на-Лозинский заявлял, что ему «не приходит в голову ни одно должностное преступление, которое принципиально по своему объекту отличалось бы от общих преступлений»¹²'. Редакци­онная комиссия по составлению Уголовного уложения 1903 го­да также склонялась к этой точке зрения, выдвигая в качестве отличительных признаков должностных преступлений, наряду с особым субъектом, не объект, а способ совершения престу­пления, т. е. его объективную сторону. В. Н. Ширяев, призна­вая, что «значительно большая часть должностных преступле­ний заключает посягательства на блага общие, доступные для всех, но учиняемые с помощью особого способа, вытекающего из занимаемого виновным особого положения», приходит к вы­воду: «Объектом должностных преступлений, следовательно, будут те правовые блага, распоряжаться которыми должност­ное лицо может в силу предоставленной ему законом компе­тенции»¹²⁸.

Несмотря на расхождения во взглядах на объект посягатель­ства должностных преступлений, русские дореволюционные юристы были едины в оценке их особой общественной опасно­сти: «Так как должностные лица являются органами власти, действуют от лица государства, то правонарушения, ими совер­шаемые, получают особое значение. Они больше, чем правона­рушения частных лиц, подрывают авторитет закона, колеблют прочность юридического порядка: они более непосредственно отзываются на интересах всего государства. Вместе с тем полно­мочия власти, которыми наделены должностные лица, дают им возможность с большей легкостью совершать правонарушения, делают их более опасными, ставят частных лиц в более безза­щитное в отношении к ним положение. Наконец, пользуясь сво­ей властью, должностные лица могут совершать и такого рода

Уложение

О наказаниях

Уголовных и

Исправительных

Курс советского

уголовного права,

т. VI. М„

1971, с. 13.

Есипов Вл.

Превышение и

бездействие власти

по русскому праву.

СПб., 1892, с. 52.

Лозина-Лозинский М. А.

Служебные

провинности и

дисциплинарные

взыскания. —

Право, 1900,

с. 947

Ширяев В. Н. Взяточничество и лиходательство в связи с общим

учением

о должностных

преступлениях.

Ярославль, 1916,

с. 178

Законодательство

первой половины

XIX века

129 Коркунов Н. М.

Русское государственное

право, т. 11. СПб., 1892, с. 552.

Соображения Государственной

канцелярии об основных началах уголовного судопроиз­водства. — Журнал Государственного совета, 1862, №65, с. 24.

Муравьев Н. В.

Об уголовном

преследовании

должностных лиц

за преступления

по службе. —

Юридический

вестник, 1879, кн. 2,

с. 576.

Ширяев В. Н. Указ. соч., с. 1.

Маркс К..,

Энгельс Ф. Соч.,

т. 1, с. 278.

правонарушения, которые совершенно невозможны для частных лиц»¹²⁹.

На необходимость беспристрастного и строгого преследования служебных преступлений и проступков указывала Государ­ственная канцелярия, комментируя проект нового уголовного судопроизводства: «Когда те самые органы государственной власти, которые установлены для охранения силы законов и об­щественного порядка, подают пример беззакония и непорядка, тогда возникает неуважение к властям и нравственная распу­щенность, при которой государство колеблется в самых его осно­ваниях» '. Не менее интересны, и в данном случае справедли­вы, высказывания на этот счет известного реакционного судеб­ного деятеля, в конце XIX — начале XX века министра юсти­ции, Н. В. Муравьева: «Почти безошибочно можно сказать, что всякое преступление по должности, независимо от своих бли­жайших конкретных последствий, производит и в общей сфере государственных, общественных и индивидуальных интересов некоторые разрушительные результаты: в известном размере, до известной степени оно всегда подрывает доверие к представи­телям власти, дискредитирует их в общественном мнении, ума­ляет уважение, которым они должны пользоваться и без которо­го немыслима успешная служебная деятельность, а глав­ное — способствует образованию и поддержанию в обществе взгляда на закон, применяемый и охраняемый должностными лицами, как нечто такое, что очень строго и требовательно по принципу, но очень свободно и легко обходится и нарушается в действительности»¹³¹. Столь же красноречив в этом вопросе и В. Н. Ширяев, предостерегавший: «Если массовое проявление общей преступности способно вызвать и породить обществен­ную тревогу, то развитие и умножение должностных преступле­ний может быть рассматриваемо как общественное бед­ствие»¹³².

Однако пусть эти гневные обличения должностных престу­плений не создадут впечатления, будто самодержавие вело с ни­ми решительную борьбу. Напротив, именно в России они рас­цвели ядовитым цветом, ибо самодержавие как никакая другая власть предполагает бесправие народа и всевластие полиции и чиновничества. Впрочем, как указывал К. Маркс, личные грехи чиновников — мелочь по сравнению с грехами самой государ­ственной организации, иерархию которой подрывают должност­ные преступления: «Иерархия карает чиновника, поскольку он грешит против иерархии или поскольку он совершает такой грех, который иерархии не нужен, но она берет его под свою за­щиту всякий раз, когда сама иерархия совершает грех в его ли­це»¹³³. Классической формой такой «защиты» являлась система административной гарантии, господствовавшая в Российской империи в период действия Уложения о наказаниях. Она была закреплена в Своде законов 1832 года, а впоследствии воспри­нята и творцами Судебных уставов 1864 года. В соответствии с этой доктриной, на возбуждение уголовного преследования про­тив должностного лица необходимо согласие его начальства, оно же, а не органы суда и прокуратуры, после окончания следствия решало вопрос о предании обвиняемого суду или прекращении

уголовного дела; кроме того, по делам о должностных престу­плениях существовала привилегированная подсудность.

Несмотря на то что в русской юридической литературе неод­нократно приводились убедительные доводы в пользу отмены каких бы то ни было поблажек и преимуществ для преступников по должности, они сохранялись в России до 1917 года. Интере­сно, что Н. В. Муравьев, изучив западноевропейский опыт, в одной из своих научных работ сделал вывод: «Административ­ная гарантия единогласно признается на Западе несправедли­вою и ненужною. Она несправедлива потому, что деятельность закона и правосудие суда обеспечиваются только равенством их для всех, а следовательно, и для лиц, облеченных должностной властью. Она не нужна потому, что чиновника преступного его начальство не может и не должно укрывать даже во имя своей административной независимости и своих административных интересов, а невинного сумеет отличить, без постороннего вме­шательства, сам суд, снабженный для этого всеми средствами человеческого ведения и разумения»¹³⁴. Став же министром юстиции и генерал-прокурором, он не только не воспользовался своим правом законодательной инициативы для подготовки и принятия соответствующего закона об отмене административной гарантии, но нередко и сам вынужден был закрывать глаза на должностные злоупотребления во имя ведомственных и прави­тельственных интересов. Статьи, обличающие несправедливость и незаконность административной гарантии, появлялись в печа­ти и позже, например ряд статей К. Д. Анциферова¹³⁵, однако они отнюдь не препятствовали росту должностной преступно­сти, а вместе с ней — практике «иерархической защиты» и даже судебной защиты провинившихся чиновников, выражавшейся в большом числе оправдательных приговоров и применении мини­мальных мер наказания по делам о должностных преступлени­ях. Тот же Н. В. Муравьев констатировал, что строгие наказа­ния, установленные во многих статьях раздела V Уложения о наказаниях, на практике применялись крайне редко. Так, «из общего количества приговоренных за служебные преступления приговаривается к уголовным наказаниям только 0,3%»¹³⁶. По подсчетам Муравьева, в 1872—1876 гг. по этой категории дел было вынесено 60% оправдательных приговоров, т. е. примерно в два раза больше, чем по общим преступлениям. Причем, «по важнейшим из таких дел, т. е. по тем из них, которые рассматри­вались с участием присяжных заседателей, процент оправда­тельных приговоров достигает также высокой цифры — около 57,5%»¹³⁷. Эта тенденция сохранялась и в начале XX века. А. Ф. Кони отмечал, что «с 1906 по 1911 год репрессия все сла­бела, а служебные преступления все умножались. Они увеличи­лись в некоторых округах в четыре раза, в других в пять, в третьих в шесть раз» ⁸. О фактической безответственности чи­новников за преступления по службе писал в 1917 году И. И. Евстихеев: «Можно сказать, что «легче верблюду пройти через игольное ушко», чем обвинить должностное лицо и заста­вить его понести заслуженное возмездие за совершение им пре­ступления по службе»¹³⁹. Он так характеризовал бюрократию самодержавного режима: «Все дозволялось этой разнузданной

Уложение

о наказаниях

уголовных и

исправительных

Муравьев Н. В. Указ.соч., с. 821.

135 См.:

Анциферов К. Д. Сборник статей

и заметок по уголовному

праву и

судопроизводству. СПб., 1898.

Муравьев Н. В. Указ. соч., с. 580.

137 Там же.

Кони А. Ф.

Должностные

преступления исуд

присяжных

заседателей. —

Вестник права,

1916, №49.

Евстихеев И. И.

Ответственность

должностных лиц.

М., 1917, с. 19.

Законодательство

первой половины

XIX века

Евстихеев И. И.

Указ. соч.,

с. 23.

Ширяев В. Н. Указ соч., с. 211.

142 Там же, с. 219.

Цит. по:

Ширяев В. Н.Указ. соч., с. 238.

144 Там же, с. 239.

опричнине, ее преступления, проступки и нарушения имуще­ственных интересов граждан защищались всем порядком, всем строем, который создавался самодержавным правлением в тече­ние долгих лет тяжелого рабства народа»¹⁴⁰.

То, что субъектом преступлений и проступков, предусмотрен- ' ных в разделе V Уложения о наказаниях, является должностное ¹ лицо, не вызывало, по существу, сомнений ни в теории уголов­ного права, ни в практике его применения, однако определения самого понятия должностное лицо в Уложении не было. Более того, как указывали еще дореволюционные юристы, оно не име­ло даже определенного термина и «пользуется наименованиями самыми разнообразными для определения виновников должно- у стных преступлений; число этих наименований достигает не-скольких десятков»¹⁴¹. Наряду с термином должностное лицо использовались такие, как виновный, чиновник, лицо, состоящее/ на службе государственной или общественной, и другие.

В судебной практике и юридической литературе должностны­ми признавались лица, обозначенные в таком качестве в законо­дательстве или приравненные к ним «в силу характера отпра­вляемых ими обязанностей». Не имело значения, состояло ли данное лицо на службе в государственном аппарате или в ор- ' ганах сословного, а впоследствии земского или городского само­управления. К числу должностных лиц относились как штат­ные, так и внештатные сотрудники, как получавшие, так и не по­лучавшие вознаграждение за служебную деятельность, как чи­новники, так и канцелярские служители (писцы, сторожа, ку­рьеры и т. п.), занимающие должности как по назначению, так и по найму, как русские подданные, так и иностранцы, исполняю­щие свои обязанности как постоянно, так и временно.

В Уложении отсутствовали также нормы об ответственности за соучастие в должностных преступлениях частных лиц. Судеб­ная практика по этому вопросу отличалась неопределенностью и противоречивостью, и он был решен законодателем только в 1873 году. Высочайше утвержденное мнение Государственно­го совета по делу Янковского и др. гласило, что должностные преступления могут, в принципе, совершаться только долж­ностными лицами. «Посему в общем правиле участие частного лица в преступлении по службе не может иметь места. Но это правило не есть правило безусловное, а допускает исключе­ния, вызываемые самим предметом служебных преступлений или родом тех прав и обязанностей, которые они нарушают»¹⁴'. Все должностные преступления были разделены на две группы. В первую вошли (довольно условно) только те преступления и проступки, которые составляли лишь служебные нарушения и не влекли уголовного наказания, а карались взысканиями, пре­дусмотренными ст. 67 Уложения. Вторую группу составили те преступления и проступки, которые являлись одновременно и общим преступлением «с той лишь разницей, что оно совершает­ся не частным, а должностным лицом»¹⁴⁴. Частные лица могли привлекаться в качестве соучастников только по второй группе преступлений и проступков. Причем, по мнению Государствен­ного совета, в таких случаях они должны были нести ответствен­ность не за должностное, а за общее преступление, соответ-

ствующее тому, которое совершило должностное лицо. Напри­мер, согласно последующему разъяснению Сената, частное лицо несло ответственность за участие в должностном подлоге лишь в случае, когда в его действиях усматривался общий подлог, пре­дусмотренный в разделе XII Уложения¹⁴⁵; неслужилые пособ­ники и укрыватели служебной растраты наказывались за соуча­стие в простой растрате

В юридической литературе высказывались и возражения в ад­рес господствовавшей доктрины соучастия в должностных пре­ступлениях. Некоторые ученые и судебные деятели полагали, что Уложение о наказаниях позволяет «квалифицировать дея­тельность соучастников по деятельности главных винов-

147 НИКОВ»

Поиск по сайту: