Глава первая Статья 358

Раздел V открывает статья, устанавливающая ответствен­ность должностных лиц за неисполнение распоряжений импера­торской власти независимо от того, какой характер — законода­тельный, исполнительно-распорядительный или судебный, об­щий или частный — они носили. Под выражением неприведение в исполнение следует понимать действие или, как правило, без­действие должностных лиц, выражавшееся в волоките, а также в прямом или косвенном отказе от исполнения. Субъективной сто­роной данного преступления мог быть не только умысел, но и неосторожность, вероятнее всего в форме преступной самонаде­янности. Для определения наказания имело значение наличие не только умысла, но и цели преступления. Часть 11 статьи мог­ла применяться только в случае совершения преступления из ко­рыстных или иных видов. Под иными видами, так же как и под иными личными видами, упомянутыми в других статьях Уложе­ния, следует понимать личные интересы виновного, противоре­чащие интересам службы, например месть, ревность, протекцио­низм.

Статьи 359—361

Сходный сюжет мы видим еще в указе Петра I «О должности Сената» от 27 апреля 1722 г. Этим актом за недоношение об ис­полнении сенатских указов устанавливались штрафы: за первый просроченный месяц — 100 рублей, за второй — 200, за тре­тий — 300, за четвертый — 400 и за пятый — лишение всего и вечная работа на галерах^ив. Обязанность исполнять сенатские указы и докладывать об этом Сенату в установленные сроки бы­ла закреплена в Наказе губернаторам и воеводам 1728 года Высочайше утвержденным сенатским докладом «О штрафова­нии присутственных мест за нерапортование и за неисполнение по посланным указам на сроки» 1766 года ответственность рас­пространялась на все государственные учреждения не только за неисполнение, но и за несвоевременное извещение об этом не только Сената, но и других вышестоящих органов. Пункт 5 до­клада обязывал присутственные места рапортовать о выполне­нии указов или причинах, которые препятствуют их выполне-

Уложение

о наказаниях

уголовных и

Исправительных

УКДС, 1873,

№936; 1885,

№28.

УКДС, 1884, №13.

См.: Ширяев В. Н. Указ соч., с. 242—254.

Российское

законодательство

X — XX веков,

т. 4, с. 192.

ПСЗ, т. VIII, №5333, п. 3-5.

Законодательство

первой половины

XIX века

нию, не позднее трех недель после получения. Правда, по исте­чении этого срока Сенат или иной вышестоящий орган должен был направить еще два подтвердительных указа, и лишь после того, как истекут сроки их исполнения, виновные подверга­лись штрафу: в первый раз — 10 рублей, второй — 20, тре­тий — 30, и только на четвертый раз следовало отрешение от должности без права восстановления. Как видим, со временем санкции за это правонарушение значительно смягчались.

Подтвердительного указа мог потребовать и тот государствен­ный орган или должностное лицо, которому поручалось испол­нение, если он полагал, что распоряжение вышестоящего органа противоречит закону или интересам императорской власти. В таком случае исполнитель, направив запрос о подтвердительном указе, должен был ждать ответа, не приступая к реализации первоначального указа, а орган, издавший первый указ, — из­дать и подтвердительный, который подлежал уже беспрекослов­ному исполнению.

Статьи 359—360 устанавливают ответственность за деяния, совершенные по неосторожности (легкомыслие, небрежность, преступная самонадеянность) и при условии, что они не повлек­ли за собой тяжких последствий. В последнем случае, а также при совершении тех же деяний умышленно применялись санк­ции, установленные в ст. 361.

В отличие от предыдущих, ст. 360 с объективной стороны включает в состав неисполнение не только указов, но и предпи­саний, предложений начальства, независимо от того, в устной или письменной форме они были сделаны. Статья 360 не приме­нялась, если на запрос не был получен подтвердительный указ, кроме случаев исполнения судебного решения высшей судебной инстанции низшим судом. Так, неисполнение судьей посланного ему апелляционной инстанцией указа о постановлении нового приговора по уголовному делу составляло проступок, предусмо­тренный ст. 360.

Статьи 362—363

Данные статьи, как и предыдущие, призваны обеспечить свое­временное исполнение указов правительства и распоряжений начальства, а не доведение точного смысла законов и распоря­жений до широких слоев населения и повышение правовой куль­туры народа. Следует иметь в виду, что в период издания Уло­жения о наказаниях обнародованию подлежали далеко не все за­коны и подзаконные акты, что, как правило, оговаривалось в са­мом тексте закона. С 1773 года печатанием и рассылкой законо­дательства ведал Сенат, причем публикация и рассылка актов осуществлялась только для служебного пользования. У частных лиц возможность приобретать отдельные экземпляры законов появилась лишь в 1838 году. И только с 1863 года при Сенате стало издаваться официальное «Собрание узаконений.и распо­ряжений правительства», которое рассылалось во все присут­ственные места и на которое могли подписаться все желающие.

В губерниях обнародование законов и указов Сената произво­дилось губернским правлением, обязанным снабжать нижестоя-

щие органы печатными экземплярами новых актов. А указы и манифесты, изданные со словами «Объявляется всенародно», по распоряжению губернского правления должны были зачиты­ваться после службы в церквах, а также на площадях в городах и на мирских сходах. Кроме того, они публиковались в губерн­ских ведомостях.

Статья 364

В отличие от административных присутственных мест, ниже­стоящий суд не имел права требовать у суда высшей инстанции подтвердительного указа, о котором говорится в ст. ст. 359—360¹⁵⁰.

Статьи 365—366

К ответственности за данные правонарушения должностные лица могли быть привлечены при непредставлении справок или иных сведений по делам, находящимся в их ведении и производ­стве, но не в связи с их личными дисциплинарными проступка­ми и упущениями по службе. Во всех остальных случаях закон­ными основаниями для востребования соответствующих справок и объяснений считались не только прямо указанные в законе, но и те, которые закону не противоречили. Например, нотариус, как должностное лицо, непосредственно подчиненное окружно­му суду, за отказ представить требуемые судом сведения, хотя бы и не установленные нотариальным положением и наказом ок­ружного суда, нес ответственность по ч. 1 ст. 365 '.

Статья 366, по существу, говорит о частном случае проступка, предусмотренного ст. 435 Уложения, устанавливавшей в общем виде ответственность начальников за слабый по нерадению над­зор за подчиненными.

Глава вторая Статья 367

Понятие превышение власти в России было впервые сформу­лировано только в Своде законов 1832 года, хотя частные слу­чаи установления уголовной ответственности за превышение власти можно встретить еще в судебниках. В Соборном уложе­нии 1649 года (ст. 150 главы X) предусматривалось наказа­ние за такое превышение власти со стороны воевод, дьяков и приказных людей, которое влекло для потерпевших продажи и убытки. Более широкий перечень случаев превышения и злоупо­требления властью содержался в главе пятидесятой Генерально­го регламента коллегий. В январе 1724 года Петр I утвердил но­вую редакцию этой главы, устанавливавшей меры взыскания и поощрения за службу. В ее второй части перечислялись наибо­лее опасные должностные преступления, а в третьей — осталь­ные должностные преступления, независимо от того, совершены они оплошкою или вымыслом. Закон устанавливал за их со­вершение срочную ссылку на галеры с конфискацией имения или лишением чина и тяжким штрафом^².

Ответственность непосредственно за превышение власти впер­вые была установлена для министров в § 279 Общего учрежде-

Уложение

о наказаниях

уголовных и

исправительных

150 УКДС, 1887,

№13.

УКДС. 1882, № 10.

Воскресен­ский Н. А Законодательные

акты Петра I М„ 1945. с. 513.

Законодательство

первой половины

XIX века

Проект Уложения

о наказаниях

уголовных и

исправительных.

СПб., 1871, с. 125.

См.: Курс

советского

уголовного права,

т. II. с. 333.

ния министерств 1811 года. Превышением власти считались слу­чаи, «когда министр, превысив пределы своей власти, постано­вит что-либо в отмену существующих законов, уставов или уч­реждений или же собственным своим действием и миновав поря­док, для сего установленный, предпишет к исполнению такую меру, которая требует нового закона или постановления». Об от­ветственности губернаторов за превышение власти впервые спе­циально упоминалось в Учреждении для управления сибирских губерний 1822 года.

В ст. 278 Свода законов 1832 года определение превышения власти заимствовано из Общего учреждения министерств, но распространено на всех должностных лиц. По сути, содержит его и настоящая статья. Но, как отмечали составители Уложе­ния о наказаниях, сверх того для удобства «определение превы­шения власти дополнено означением и тех случаев, когда чинов­ник учинит что-либо в отмену не только существующих узаконе­ний, но и данных ему наставлений, не испросив на то, надлежа­щим образом, разрешения высшего начальства»'⁵³.

С объективной стороны состав превышения власти характери­зовался либо необоснованным расширением прав, принадлежа­щих должностному лицу по закону, либо присвоением таких прав, которые ему вообще законом предоставлены быть не мо­гли, либо совершением действий, хотя и законных, но без надле­жащего разрешения начальства, т. е. предполагал совершение активных действий (бездействие власти составляло самостоя­тельный состав преступления, обозначенный в следующей ста­тье Уложения). Эти действия могли заключаться как в физиче­ской деятельности должностного лица, так и в издании им про­тивоправных приказов или распоряжений, в устной или пись­менной форме. Превышением власти считалось совершение дей­ствий, как выходящих за пределы компетенции должностного лица, так и таких, которые формально соответствуют служебной компетенции виновного, но по существу противоречат интересам государства, интересам службы, поскольку совершены без до­статочных к тому оснований. Таким образом, состав, определен­ный настоящей статьей, включал в себя и превышение власти, и злоупотребление властью в нашем сегодняшнем понимании.

Превышение власти только тогда представляло собой само­стоятельный состав преступления, когда оно не было соединено с другим, строже наказуемым деянием, как должностным, так и общим, например взяточничеством или изнасилованием. Общее указание на эту норму содержится в ст. 371, а уточнение приме­нительно к нанесению телесных повреждений, оскорблений и другим преступлениям — в ст. ст. 375—377.

Субъектом превышения власти могло быть только то должно­стное лицо, которое таковой властью обладало. Следовательно, не могли быть привлечены к ответственности за это преступле­ние канцелярские служащие, например писцы или курьеры.

Наибольшую сложность представляет характеристика субъек­тивной стороны превышения власти. Психическое отношение к содеянному выступает здесь в форме смешанной вины¹'⁴, т. е. следует различать отношение субъекта преступления к наруше­нию своих служебных полномочий и к наступившим последстви-

ям. В русской дореволюционной науке и судебной практике та­кое разграничение не проводилось, не было поэтому и единства взглядов по вопросу о форме вины, многие авторы усматривали противоречия в разъяснениях Сената.

При характеристике субъективной стороны этого преступле­ния нередко приходится сталкиваться с понятием «правовая не­осторожность»¹⁵⁰, т. е. совершением виновным таких действий, противоправность которых он не предвидел, хотя мог и должен был предвидеть. Я. Г. Северский утверждал, что превышение власти можно рассматривать только как умышленное преступле­ние °. Напротив, В. В. Есипов считал, что «основною чертою превышения и бездействия власти является отсутствие умысла совершить, пользуясь властью как средством, одно из общих или должностных преступлений»'". Различие во взглядах в дан­ном случае объясняется тем, что Северский имел в виду отноше­ние к нарушению своих обязанностей, а Есипов — к последстви­ям, от этого происходящим. Но, следует заметить, у дореволю­ционных криминалистов не было единства даже тогда, когда они одинаково решали вопрос о том, какое именно отношение следу­ет рассматривать в качестве основного для определения субъек­тивной стороны преступления. Например, П. Д. Калмыков, так же как и В. В. Есипов, имея в виду вину как психическое отно­шение к последствиям превышения власти, в отличие от послед­него утверждал, что она может выступать и в форме умысла, и в форме неосторожности'⁰⁸.

Нередко вопрос о виновности за превышение власти подме­нялся вопросом о мотивах преступления. Так, профессор Буд-зинский, а вслед за ним и В. В. Есипов считали, что превыше­ние власти может заключаться только в действиях, совершенных в ложно понимаемых интересах службы, а если те же действия совершались из корыстных или иных личных мотивов, то они должны были составлять иное преступление'⁰⁹. Но подобное толкование прямо противоречит ст. 371 Уложения, которая пре­дусматривает, что превышение и бездействие власти может со­провождаться совершением и другого преступления: правда, в таком случае наказание назначается за второе преступление, но, как уточняет ст. 371, по максимуму. С. Будзинский утверждал, что корыстные мотивы всегда придают превышению власти свойства взяточничества, но вряд ли с ним можно согласиться. Например, случай использования государственного имущества в личных целях, несмотря на корыстные мотивы, никак нельзя от­нести к числу преступлений взяточничества; напротив, это ти­пичный пример превышения власти.

Сенат в своих разъяснениях по вопросу о субъективной сторо­не превышения власти исходил из того, что квалифицирующим признаком этого преступления является отношение субъекта к нарушению своих служебных обязанностей, а не к их послед­ствиям. Однако единообразный подход не мешал ему выносить противоположные решения по отдельным делам. Так, в разъ­яснениях по делу Свечина и по делу Надеждина Сенат счел, что «говоря о превышении власти, закон имеет в виду только дея­ние, совершенное умышленно. Превышение же власти, совер­шенное по неосторожности и невнимательности, может быть на-

Уложение

о наказаниях

уголовных и

исправительных

См.: Курс

советского

уголовного права,

т. II, с. 301.

156 См.:

Северский Я. Г. Особенная часть

русского

уголовного права. СПб., 1892, с. 160.

Есипов В. Указ. соч., с. 56.

См.:

Калмыков П. Д.

Учебник

уголовного права. СПб., 1866. с. 530—531.

См.: Будзинский С.

О преступлениях в

особенности. М.,

1887, с. 394.

Законодательство

первой половины

XIX века

160 Решения общего

собрания кассационных департаментов

Правитель­ствующего сената (далее ОС), 1868, №347; УКДС, 1881, № 110.

УКДС, 1879, №90.

Приговоры

уголовного

кассационного

департамента

Сената. СПб.,

(далее УКДС

пригов.). СПб.,

1891, №22.

УКДС пригов.,

1892, № 24.

УКДС пригов., 1891, №22.

165 Таганцев Н. С.

Лекции... Вып. II, с. 544.

166 Неклюдов Н. А.

Руководство особенной части

русского

уголовного права. СПб., 1887, с. 86.

Цит. по: Воскресен­ский Н. А. Указ. соч., с. 513.

См. настоящий том, с. 122.

называемо только по ст. 410 Уложения (ст. 441 в редакции 1845 года о наказании за медлительность и нерадение в отправлении должности. — Авт.). Превышение власти, происшедшее вслед­ствие неправильного понимания закона, должно быть рассма­триваемо как деяние неосторожное, а не как умышленное»¹⁶⁰. В решениях по делу Гроховского¹⁶¹, по делу Штакельберга¹⁶², по делу Аристова¹⁶³ логика рассуждений иная: «Если... никто не может отговариваться незнанием закона, то тем более такое знание обязательно для лиц, несущих обязанности по государ­ственной службе, самые свойства, цели и значение коей для пра­вильного движения каждой из отраслей управления обязывают вступающего в нее и пользующегося даваемыми ею преимуще­ствами определительно ознакомиться с принадлежащими ему по должности правами и связанными с ними обязанностями... при­чем по силе ст. 715 устава о службе по определению от прави­тельства всякий служащий должен поставить себе в непремен­ную обязанность ведать все уставы и законы государственные и содержать их в несокрушимой сохранности... Поэтому должно­стное лицо... ни при каких условиях не может быть признаваемо не ответственным за превышение власти, содеянное по незнанию им прав и обязанностей, возлагаемых на него законом по приня­той им на себя установленным порядком должности. Сообраз­но сему требование, чтобы со стороны превысившего власть бы­ло умышленное нарушение закона, не разрешающего ему тех или других действий или полагающего известный предел его правам, представляется несогласным ни с внутренним содержа­нием ст. 338 (ст. 367 в редакции 1845 года.— Авт.), прямо устанавливающей, вовсе не упоминая об умысле, внешние приз­наки нарушения», ни с установленным Сенатом порядком рас­смотрения дел о преступлениях превышения власти с участием присяжных заседателей¹⁶⁴. Согласно этому порядку, присяж­ные не должны были решать вопрос о том, имел или не имел подсудимый право на совершение тех или иных действий. Этот вопрос решал суд, основываясь на законодательстве, а не на субъективных воззрениях обвиняемого на свои права и не на степени его знакомства со своими служебными обязанностями. В научной литературе такая концепция нашла отражение в работах Н. С. Таганцева¹⁶⁵ и Н. А. Неклюдова¹⁶⁶.

Статья 368

На преступление бездействия власти указывал еще Генераль­ный регламент Петра I. В нем устанавливалось наказание тем, «кто по дружбе или по вражде или из взятков или других наме­рений что пренебрежет, которое ему чинить надлежало»¹⁶⁷. Об­щее учреждение министерств 1811 года ввело ответственность за бездействие власти для министров: «когда министр, оставив власть, ему данную, без действия, небрежением своим попустит важное злоупотребление или государственный ущерб»¹⁶⁸. В ст. 278 тома XV Свода законов сохранялась в принципе та же формулировка, только вместо слова министр появилось слово чиновник, тем самым понятие бездействия власти распространя­лось на большую часть должностных лиц империи. Склонность

к казуистике, присущая составителям Уложения о наказаниях, проявилась и в стремлении уточнить и расширить определение бездействия власти. Следует иметь в виду, что помимо данной статьи, устанавливавшей наказание за бездействие власти, в пя­том разделе Уложения содержится глава десятая, специально посвященная вопросам ответственности за медлительность, не­радение и несоблюдение установленного порядка в отправлении должности.

Как следует из текста комментируемой статьи, с объективной стороны преступление бездействия власти состояло не вообще в невыполнении или ненадлежащем выполнении каких-либо слу­жебных обязанностей, а только одной из них, а именно обязан­ности пресекать злоупотребления и беспорядки, производимые другими частными или должностными лицами. В этом смысле преступление бездействия власти ближе не к халатности, а к злоупотреблению властью.

Бездействие власти было наказуемо лишь в том случае, когда оно привело к злоупотреблениям, беспорядкам, причинению имущественного или иного ущерба. Причем, несмотря на то что от размеров причиненного ущерба зависело наказание, ни в за­коне, ни в разъяснениях Сената не определялись размеры ущер­ба, имевшие квалифицирующее значение.

Противозаконность бездействия, по мнению Сената, имела место не только тогда, когда должностное лицо «не сделало то­го, что было прямо предписано ему законом или законным по­становлением или распоряжением его начальства, но и в случаях неупотребления им всех тех мер, необходимость принятия кото­рых, не противореча закону или законным распоряжениям на­чальства, вытекала из самого свойства служебных обязанностей должностного лица или из возложенного на него поручения по службе»¹⁶⁹. Однако в том же решении Сенат отмечал, что при­влечение к ответственности по этой статье возможно только в случае нарушения круга своих должностных обязанностей слу­жащими, которые возлагались на них уставом о службе.

Субъективная сторона бездействия власти характеризуется, как и превышение власти, смешанной виной. У виновного может отсутствовать умысел в отношении неблагоприятных послед­ствий, которые могло повлечь или повлекло его бездействие. Само же бездействие, в отличие от превышения власти, судеб­ной практикой всегда толковалось как умышленное преступле­ние¹⁷⁰. Умышленному бездействию власти противопоставля­лось неосторожное и невнимательное отношение к своим обязан­ностям. Сенат разъяснял, что существенным признаком, отли­чающим бездействие власти от нерадения и небрежности по службе, наказуемых по ст. ст. 441—442 Уложения, является «непринятие или неупотребление всех тех указанных в законе или законом дозволенных мер или средств, которые могли и должны были быть им приняты или употреблены в надлежащее время и при известных обстоятельствах»¹⁷¹, при условии, что «бездействие обвиняемого не объясняется, по обстоятельствам дела, исключительно проявленною им при сем небрежностью, нераспорядительностью или ненаходчивостью»'⁷². В тех же случаях, когда должностное лицо имело умысел своим бездей-

Уложение

о наказаниях

уголовных и

исправительных

УКДС, 1888, №35.

170 ОС, 1909, № 17.

УКДС, 1882, № 12.

УКДС, 1888, №35.

Законодательство

первой половины

XIX века

УКДС пригов., 1876, № 76.

Лохвицкий А. Указ. соч., с. 435.

ствием способствовать злоупотреблениям, беспорядкам, причи­нению ущерба, его действия должны квалифицироваться по ст. 371. Когда преступление или иные злоупотребления, кото­рым способствовало бездействие власти, не влекли наказания уголовного, ответственность могла наступать и по ст. 16 Уложе­ния — за попустительство.

Статья 369

Статья дополняет и уточняет определение превышения вла­сти, содержащееся в ст. 367. Впервые аналогичная норма появи­лась в §§ 280—281 Общего учреждения министерств примени­тельно к министрам. Свод законов распространил эту норму на всех чиновников. Оттуда она была заимствована составителями Уложения о наказаниях.

В п. 1 статьи наряду с министрами упоминаются и другие го­сударственные сановники. В их число должностные лица вклю­чались независимо от занимаемого поста, чина или звания. Существенным условием в данном случае являлось выполнение поручения или распоряжения императора.

Из толкования Сената следует, что должностное лицо осво­бождалось от ответственности по п. 2 статьи за принятие мер, на которые оно не было уполномочено, в случаях, не терпящих отлагательства, и лишь при условии невозможности использо­вать указанные в законе средства¹'³.

Статья 370

В отличие от Свода законов, где наказание за превышение и бездействие власти устанавливалось только в одной статье, Уло­жение пошло по пути дифференциации наказания в зависимости от важности дела и сопровождавших оное обстоятельств. Появи­лись превышения и бездействия власти важные, особо важные и неважные (соответственно ч. I ст. 370, ч. II ст. 370 и ст. 372). Определение же степени важности целиком предоставлялось на усмотрение суда.

Виновные в превышении и бездействии власти даже в случаях особо важных подвергались наказаниям не уголовным, а испра­вительным, или взысканиям, установленным ст. 67 Уложения. Легкость наказания за эти преступления имела и теоретическое обоснование. Так, известный криминалист А. Лохвицкий, оп­равдывая снисходительность законодателя, писал: «Чиновник стоит на законной почве, но в жару отправления должности он перешел предел; часто он не в состоянии измерить степени укло­нения своих действий от закона. Притом же слишком строгое наказание за превышение власти, в особенности чиновников ис­полнительной части, может совершенно подавить в них энергию и произвести другое зло — бездействие власти. А так как без­действие власти наказывается одинаково с превышением, то при строгих наказаниях нельзя было бы найти лиц для занятия из­вестных должностей»¹⁷⁴. Подобное «либеральное» отношение к отнюдь не либеральным чиновникам было характерно и для су­дебной практики, и для самодержавия в целом. Эти нормы пра­ва еще раз подтверждают правоту ленинских строк: «Самодер-

жавие есть... самовластье чиновников и полиции и бесправие народа»

Ни теория, ни практика не выработали за долгие годы дейст­вия Уложения о наказаниях объективных критериев, позволяю­щих квалифицировать превышение или бездействие власти по ч. II ст. 370 как случаи особой важности. Случаи применения ч. II были крайне редки. Примеров же снисходительного отно­шения суда к виновным в превышении и бездействии власти можно привести немало. Один из них — дело барона Штакель-берга. Будучи гекенрихтером (полицейским приставом), он привлек к незаконному освидетельствованию, «сопровождаемо­му обнажением скрытых частей и сопряженному с определением их половой невинности», 14 девушек по делу об убийстве най­денного в лесу ребенка. Основанием к такому превышению вла­сти явилось лишь его подозрение, что «девушки деревни Рома почти поголовно ведут безнравственную жизнь». Судебная па­лата, рассматривавшая дело, квалифицировала его действия по ч. I ст. 341 (ст. 370 в редакции 1845 года), а кроме того, «в ви­ду крайней его добросовестности в отправлении служебных обя­занностей» ходатайствовала в порядке, установленном ст. 145 Устава уголовного судопроизводства, о смягчении наказания. В приговоре Сената по апелляционной жалобе подтверждалось, что такое освидетельствование «не должно быть признаваемо превышением власти, не могущим иметь, по своему нравственно­му и бытовому значению, важных для подвергшихся оному по­следствий»¹⁷⁶. Таким образом, и Сенат не счел его действия особо важными.

В тех случаях, когда должностное лицо совершало действия, наказуемые не только по ст. 370, но и по другим статьям главы второй за специальные виды превышения власти, то эти послед­ние не поглощали в себе другие, подходящие лишь под общее понятие превышения власти, даже если «все преступные в этом смысле действия обвиняемого были направлены к одной и той же цели»¹⁷⁷. Такие действия квалифицировались по совокупно­сти преступлений.

Статья 371

В статье устанавливается санкция за наиболее опасный вид превышения или бездействия власти. В данном случае умысел виновного направлен именно на то, чтобы, используя свое слу­жебное положение, совершить какое-либо уголовное преступле­ние или способствовать его совершению. Согласно разъяснению Сената, ответственность по этой статье наступала только в слу­чае совершения преступления, за которое установлено наказание уголовное, то есть соединенное с лишением всех прав состояния и указанное в ст. 19 Уложения о наказаниях¹⁷⁸.

Статья 372

В русской юридической литературе не раз обращалось внима­ние на то, что «система наказаний за превышение и за бездейст­вие власти представляется в нашем Уложении крайне неудовле­творительною»¹⁷⁹. В частности, ни в законодательстве, ни в разъ-

Уложение

о наказаниях

уголовных и

исправительных

Ленин В. И. Поли.

собр. соч., т. 4,

с. 252.

Юридическая летопись, 1892,

№6, с. 555.

177 УКДС, 1896,

№44.

УКДС, 1888, №9.

Есипов В. Указ.

соч., с. 71. См.

также¹ Проект

Уголовного

уложения

редакционной

комиссии и объяснения к нему,

т. VIII. СПб., 1897, с. 180—181.

Законодательство

первой половины

XIX века

Разъяснения Правитель­ствующего сената

по Высшему дисциплинарному присутствию, дело

№ 1 от 6 марта

1895 г. — Журнал

министерства

юстиции, 1907,

кн. 1.

УКДС пригов, 1889, 31 января.

ПСЗ, т. XVI, № 11 750.

яснениях Сената не проводилось четкой границы между важ­ными и неважными последствиями превышения власти. По тол­кованию Сената, различие в применении ст. 370 или ст. 372 за­ключалось в том, насколько превышение и бездействие власти представляется суду важным само по себе и по тем обстоятель­ствам и последствиям, которыми оно сопровождалось¹⁸⁰. Но ус­ловием применения ст. 372 является не только то, чтобы послед­ствия превышения или бездействия власти не были важны, но чтобы они и не могли быть таковыми. Практика применения этой статьи свидетельствует, что она являлась гарантией безопа­сности для полиции и чиновников, проявлявших излишнюю служебную ревность в преследовании «злоупотреблений и бе­спорядков». Вместе с тем наказанию по ст. 372 был подвергнут мировой судья за то, что при разборе уголовного дела он сделал замечание полицейскому приставу по поводу неправильно соста­вленного протокола. Судья заметил, что пристав «не настолько юн, чтобы не знать порядка составления протокола»¹⁸¹.

Статья 373

В данной статье идет речь о сопротивлении одного должност­ного лица другому с использованием своего служебного положе­ния вопреки интересам службы. Сопротивление его в качестве частного лица ответственности по ст. 373 не влекло, так же как и препятствие со стороны одного должностного лица другому, когда они оба действовали в пределах предоставленных им зако­ном полномочий.

Высшей мерой наказания по ч. III данной статьи, указанной в ст. 291, была каторга от 4 до 6 лет. Термином оружие здесь обозначается холодное или огнестрельное оружие в собственном смысле слова, а не любой другой предмет, используемый в та­ком качестве.

Статья 374

Вплоть до середины XVIII века, пока пытка находила широ­кое применение в деятельности не только судебных, но и адми­нистративных органов, истязания и жестокости при отправле­нии должности в пределах компетенции не считались противо­правными и не могли быть наказуемы. Однако недостатки про­цесса, при котором приговор суда зависел от выносливости об­виняемого, заставили законодателя сначала регламентировать пытку (в Воинском уставе Петра I и в утвержденном Елизаве­той Петровной «Обряде како обвиняемый пытается»), а затем постепенно проводить ее ограничение. Определенный перелом в этом направлении произошел в период правления Екатерины II. Указ о порядке производства уголовных дел по воровству, раз­бою и пристанодержательству от 10 февраля 1763 г. хотя и рас­сматривал пытку как одну из важных форм следственных дей­ствий, но ограничивал ее применение по кругу лиц¹⁸². Вскоре последовал еще один указ, ограничивший применение пытки на местах: прибегать к ней могли только провинциальные и гу­бернские канцелярии, но и им предписывалось «обратить пре­ступников к чистому признанию больше милосердием и увеще-

ванием, а особливо изысканием по происшедшим в разные вре­мена околичностям, нежели строгостью и истязанием»¹⁸³. И, наконец, 27 сентября 1801 г. последовал указ Александра I «Об уничтожении пытки», который потребовал, «чтоб нигде ни под каким видом ни в высших, ни в нижних правительствах и судах никто не дерзал ни делать, ни допущать, ни исполнять никаких

- 184

истязании под страхом неминуемого и строгого наказания»

В Своде законов (т. XV, ст. 903) также содержалось запре­щение «чинить пристрастные допросы, истязания и жестоко­сти», но не устанавливалось наказание за подобное превышение власти. Впервые оно появляется в Уложении о наказаниях.

Среди различных случаев превышения власти в Уложении особо выделены те, которые сопровождаются посягательством на телесную неприкосновенность частных лиц. Деяния, преду­смотренные как первой, так и второй частью ст. 374, в отличие от ст. 375, не требуют дополнительной квалификации по сово­купности со статьями главы о преступлениях против здоровья частных лиц.

В Уложении отсутствовало определение понятия истязание, но на основании неоднократных разъяснений Сената можно установить, что истязанием признавалось нанесение телесных повреждений неоднократно и в течение более или менее продол­жительного времени либо же сопровождавшееся проявлением особой жестокости. При этом «мучения и жестокость должны представлять высшую и более продолжительную степень стра­дания, нежели при обыкновенном насилии и побоях, хотя бы и тяжких»¹⁸⁶. Истязание, таким образом, считалось категорией юридической, а не медицинской. Установление в действиях под­судимого признаков истязания было задачей суда, а не судеб­но-медицинской экспертизы. Наиболее распространенной фор­мой истязания являлось сечение жертвы розгами или кнутом.

По ст. 374 должны были квалифицироваться и насильствен­ные действия должностных лиц, выразившиеся в причинении потерпевшему тяжких побоев, если они не сопровождались нане­сением ран или увечьем¹⁸⁷.

С субъективной стороны данное преступление характеризует­ся умыслом, направленным и на нарушение своих должностных обязанностей, и на посягательство на телесную неприкосновен­ность личности. Для квалификации действий виновного цель преступления (корысть или ложно понимаемые интересы служ­бы) значения не имеет. Более того, как разъяснил Сенат, это преступление в отличие от того, которое определено в ст. 375, не могло быть оправдано состоянием крайней необходимости, пото­му «что никакая необходимость не может вызвать совершения таких насильственных действий, которые имеют характер произ­вольной, караемой законом, жестокости или мучения»

Уложение

о наказаниях

уголовных и

исправительных

ПСЗ, т. XVI, № 11 759.

ПСЗ,

т XXVI

№ 20 022.

Статья 375

Нанесение ран или иных телесных повреждений, в том числе таких, которые повлекли смерть потерпевшего, квалифицирова­лось по совокупности ст. 375 и соответствующих статей главы Ш раздела десятого Уложения. Определение явной необходи-

УКДС, 1870, №1413; 1871, №491, 1875, №606, 1876, № 25 и др.

УКДС, 1870,

№1413, 1872,

№491; 1883,

№25.

187 УКДС, 1899,

№17.

188 УКДС, 1891,

№ 14.

Законодательство

первой половины

XIX века

Ленин В. И. Поли.

собр. соч., т. 4,

с. 403.

Хам же.

ПСЗ,

т. XXII,

№ 16 535,

ст. ст. 15, 16.

192 ПСЗ 2-е,

т. VI, №4255, § 167.

УКДС, 1866, №87.

УКДС, 1870, №771.

УКДС, 1872, № 376.

мости отсутствовало как в законодательстве, так и в разъяснени­ях Сената. Примером применения данной статьи на практике может служить казус, рассмотренный В. И. Лениным в работе «Случайные заметки», — избиение чинами полиции крестьяни­на Т. В. Воздухова, в результате которого он на другой день умер в больнице. Подсудимые полицейские обвинялись по ст. 346 и ч. 2 ст. 1490 Уложения о наказаниях 1885 года (со­ответственно ст. 375 и ч. 2 ст. 1961 в Уложении 1845 года). «Первая из этих статей гласит, что чиновник, причинивший ра­ны или увечье при отправлении своей должности, подлежит высшей мере наказания, «за сие преступление определенного». А ст. 1490-я ч. 2-ая определяет за истязание, когда последстви­ем его была смерть, каторгу от 8 до 10 лет. Вместо высшей меры суд сословных представителей и коронных судей понижает нака­зание на две степени (6 степень: каторга 8—10 лет; 7 степень — от 4 до 6 лет), т. е. устанавливает максимальное понижение, до­пустимое законом в случае смягчающих вину обстоятельств, и кроме того назначает низшую меру наказания в этой низшей степени. Одним словом, — заключает В. И. Ленин, — суд сде­лал все, что только мог, для смягчения участи подсудимых, и даже больше, чем мог, так как закон о «высшей мере наказания» был обойден»¹⁸⁹. И далее — вывод: «Нельзя не отметить пре-характерной тенденции суда коронных судей и сословных пред­ставителей: когда они судят чинов полиции, они готовы оказы­вать им всякое снисхождение; когда они судят за проступки про­тив полиции, они проявляют, как известно, непреклонную суро-

Статья 376

Нанесение оскорбления должностным лицом при исполнении служебных обязанностей признавалось тяжким видом оскорбле­ния еще в Манифесте о поединках (1785)¹". Впоследствии оно было отмечено еще в нескольких законодательных актах, в част­ности в Положении о биржевых маклерах 1831 года, и, нако­нец, закреплено в Своде законов, откуда и было заимствовано составителями Уложения о наказаниях. Часть вторая этой ста­тьи является новеллой.

В отличие от ранее принятых норм и предыдущих статей, ст. 376 не считает данное преступление тягчайшим видом оби­ды и устанавливает ответственность за него на тех же основани­ях, что и для частных лиц. Но, поскольку оскорбление, нанесен­ное должностным лицом, являлось должностным преступлени­ем, на него распространялся особый порядок судопроизвод­ства¹⁹³. Поэтому дела, возбужденные по ст. 376, не прекраща­лись примирением¹⁹⁴. Кроме того, взыскание, наложенное за данный проступок на должностное лицо его начальством, не от­меняло право потерпевшего привлекать виновного к ответствен­ности по суду на общих основаниях¹⁹⁵. Наказание за обиды устанавливалось в статьях 309, 310, 312—314, 2009—2024 Уло­жения о наказаниях, а впоследствии и статьями 131 —135 Уста­ва о наказаниях, налагаемых мировыми судьями.

К числу действий, противных правилам пристойности, преду-

смотренных в ч. 2 ст. 376, наряду с употреблением непристой­ных слов и выражений, пусть и не содержавших прямого оскор­бления, относилось также появление на службе в нетрезвом со-

I ОС

отказ секретаря мирового съезда подать руку в

стоянии

знак приветствия мировому судье и др.

Статья 377

О противоправности и недопустимости незаконных арестов говорилось еще в сенатском докладе от 31 июля 1766 г.¹⁹⁸, а за­тем и в Наказе Екатерины II. Теоретические положения наказа были закреплены в сенатском Указе о порядке производства дел, бывших прежде в ведомстве тайной экспедиции Сената, от 23 апреля 1801 г.¹⁹⁹, нашедшем впоследствии отражение в Сво­де законов.

Пример преступления, предусмотренного ч. 1 этой ста­тьи, — взятие подозреваемого под стражу судебным следовате­лем без составления постановления об аресте, если у следовате­ля были к этому законные основания. Причем не имело суще­ственного значения место, где содержался арестованный, — это могла быть тюрьма, но могло быть, например, и волостное пра-

200 ГТ *» «

вление. 1 ю второй части этой статьи квалифицировались арест должностным лицом, которое не имело к этому никаких оснований, и арест должностным лицом, которое вообще не име­ло права на взятие кого-либо под стражу.

С субъективной стороны незаконный арест характеризовался только прямым умыслом и не мог быть оправдан незнанием, не­пониманием либо произвольным толкованием закона. Цели и мотивы преступления (корыстные или неправильно понимаемые интересы службы) для квалификации значения не имели²⁰¹. Часть 2 статьи не применялась, в соответствии со ст. 105 Уложе­ния, только если деяние было совершено в результате случайной ошибки или обмана по факту преступления.

Статья 378

Ответственность чиновников за незаконный обыск была уста­новлена еще указом 19 июля 1774 г. о запрещении производства алкогольных напитков и носила ярко выраженный сословный характер. Должностные лица, проводившие незаконный обыск, «хотя за крестьянский дом и ничего не ответствуют, но дворян­ским принуждены будут платить следуемое им по закону бесче­стие без суда»²⁰². Еще строже наказывался незаконный обыск уставами о соли и о вине 1781 года. Судьи, которые «осмотр чи­нили, буде ясных доказательств и свидетельств не имели», обя­заны были заплатить за бесчестье потерпевшему независимо от его сословной принадлежности '. Аналогичные нормы вошли в Свод законов.

Статья 379

Свод законов, как и предшествующее законодательство, не Устанавливал ответственности должностных лиц за распечата-ние корреспонденции. Уложение о наказаниях вводит ее впервые.

Уложение

о наказаниях

уголовных и

исправительных

УКДС пригов., 1883, № 129.

УКДС, 1888, № 19.

ПСЗ,

т. XVII,

№ 12 710.

ПСЗ,

т. XXVI,

№ 19 847.

УКДС, 1871, № 752.

УКДС пригов., 1892, № 22.

ПСЗ,

т. XIX,

№14 172, ст. 13.

ПСЗ,

т. XXI,

№15 174, ст. 88; №15 231, ст. 111.

УКДС, 1873, № 676.

378 Наряду с общей ответственностью должностных лиц по дан-

Законодательство ной статье, почтовые служащие несли наказание по ст. 1530 за

первой половины _распечатание писем хогя бы из одного только любопытства. А1А века *1

Досмотр почтовой корреспонденции, согласно положениям по­чтового устава, разрешался только по требованию судебных органов; кроме того, полиция имела право на вскрытие писем и иных бумаг лиц, состоящих под ее гласным надзором. Широко развита была и негласная перлюстрация писем орга­нами политической полиции.

Поиск по сайту: