ГЛАВА XXX. ДРУГИЕ СФЕРЫ ЖИЗНИ

Впервые после своего сотворения человек стол­кнется с постоянной проблемой — как ис­пользовать свою свободу от угнетающих эконо­мических забот, чем занять досуг, который обеспечат ему наука и получаемые им процен­ты, чтобы жить разумно, приятно и хорошо

Джон Мейнард Кейнс

Мы не должны стать жертвой наиболее рьяных защитников эстетических идеалов, лишенных чувства экономической реальности

Фред Хартли (президент «Юнион Ойл компани»)

Индустриальная система солидаризуется с целя­ми общества. И она приспосабливает их к своим нуждам. Это приспособление не было бы столь успешным, если бы люди, из которых состоит об­щество, действительно знали, какие силы управ­ляют ими. Индустриальная система достигает своей цели благодаря тому, что задачи, отражаю­щие ее нужды,— эффективное производство ма­териальных благ, неуклонное увеличение их вы­пуска и потребления, резко выраженное предпоч­тение, отдаваемое материальным благам по срав­нению с досугом, безграничная приверженность техническим изменениям, свобода действий для

техноструктуры, обеспечение достаточного числа обу­ченных и образованных работников — она увязывает с общественными добродетелями и гуманной просвещен­ностью. Принято думать, что эти задачи не вытекают из условий окружающей нас среды, а коренятся в свой­ствах человеческой личности. Верить в это — значит придерживаться разумного и трезвого взгляда на чело­вечество, а подвергать сомнению — значит рисковать навлечь на себя репутацию чудака и аскета.

Точнее говоря, так было раньше. Мало есть занятий, столь же привлекательных, как предаваться размышле­ниям о новизне или оригинальности собственной точки зрения. И действительно, в последнее время общеприз­нанные экономические и социальные задачи упорно подвергались сомнению. Это особенно относится к эко­номическим ценностям. Четко обозначились настрое­ния отчужденности среди молодежи. Они проявлялись в демонстративном отказе от общепринятых взглядов на труд, карьеру, одежду и внешнюю политику. Но это недовольство наблюдалось не только среди молодежи. Оно было распространено и среди широких кругов педа­гогов и ученых. Оно даже захватило крупные филантро­пические организации, где дело дошло до субсидирова­ния работ специальных групп, созданных в свое время для критической проверки целей и задач общества. По­добная ревизия неизменно и безоговорочно подтверж­дала задачи, которые служат удовлетворению потребно­стей индустриальной системы¹.

В этой книге, надеюсь, были вскрыты важные соци­альные и экономические причины недовольства. В ней

¹ Ср. «Prospects for America The Rockefeller Panel Reports», New York, 1961, а также «Goals for Americans The Report of the President's Commission on National Goals», New York, 1960

была также выяснена природа тех сил, которые держат нас в плену. Как же, спрашивается, от них освободиться?

Прилежный и чуткий читатель уже сделал наиболее важный шаг. Ибо знание того, какие силы сковывают нас,— это первый шаг на пути к свободе. А второй зак­лючается в выработке ясного представления о тех зада­чах, которые индустриальная система не решает или не способна решить и значение которых она вследствие этой неспособности стремится преуменьшить.

Следующий шаг, не менее важный,— это определе­ние механизма, способного утвердить значение тех об­ластей жизни, которым индустриальная система не уде­ляет внимания, и оградить их от полного подчинения этой системе. Проще говоря, необходима некая полити­ческая сила, способная осуществить те задачи, которые индустриальная система игнорирует или, возможно, считает маловажными. Эти вопросы будут рассмотрены в следующих разделах.

Индустриальная система вообще игнорирует или счи­тает несущественными те услуги государства, которые не связаны тесным образом с ее нуждами Нацио­нальная оборона, поддержка научных исследований и конструкторских работ, такие побочные нужды индус­триальной системы, как строительство автострад и развитие воздушного транспорта,— все это пользуется вниманием и заботой. То же относится к образованию. С течением времени государственная поддержка обра­зования начинает отражать не только нужды индуст­риальной системы, но и возросший политический вес сословия педагогов и ученых. Когда деятели образова­ния преследуют политические цели, они отличаются от других только тем, что в состоянии внушить пред-

ставление об исключительной чистоте своих побуди­тельных мотивов.

Услуги государства, не связанные непосредственно с нуждами индустриальной системы, пользуются гораздо меньшей благосклонностью. Здесь действуют два обстоя­тельства. Учреждения, оказывающие услуги, в которых индустриальная система не нуждается, но от оказания которых государство не может уклониться, страдают от пренебрежительного к ним отношения. Мылу и зубному порошку индустриальная система приписывает в рекла­ме, посредством которой она управляет спросом, важное значение. А государственные клиники, способные боль­ше сделать для охраны здоровья, не пользуются подоб­ной поддержкой. И это, естественно, отрицательно ска­зывается на них. Имеются и такие отрасли государствен­ной деятельности, которые неблагоприятны для индуст­риальной системы или для открыто признаваемых ею целей и предоставленных ей привилегий. Они наталкива­ются на явное сопротивление индустриальной системы. Оба отмеченных обстоятельства требуют разъяснения.

Такие услуги государства, как забота о больных и престарелых, о физически или психически неполноцен­ных людях, услуги системы здравоохранения в целом, создание парков и зон отдыха, уборка мусора, возведе­ние зданий общественного пользования, оказание помо­щи людям, впавшим в нищету, и многие другие услуги не имеют для индустриальной системы особого значе­ния. И, когда дело доходит до финансирования, эти ус­луги вступают с соперничество с потребностями, по­рожденными властным контролем индустриальной сис­темы над поведением потребителя. В результате госпи­талям приходится туго в борьбе с автомобилями за государственные средства. Расходы на стадионы не вы­держивают соперничества с расходами на цветное теле­видение. И так далее

Общественное мнение удалось в значительной мере (хотя и не полностью) приспособить к этому различно­му подходу. Поскольку речь идет о частном лице, добро­детель заключается, по общему мнению, в том, чтобы больше производить и получать за это больше денег. Что же касается государства, то добродетель все еще приписывается не тем политикам, которые предлагают сделать больше при тех же затратах, а тем, кто предла­гает сделать больше при меньших затратах. И до сих пор еще слышны голоса тех, кто желает, чтобы государ­ство меньше делало и меньше тратило. Особенно «при­способившиеся» теоретики до сих пор считают, что го­сударство должно свести свои услуги к минимуму. По­ступая иначе, оно, дескать, ущемляет право отдельного человека делать выбор между покупками.

Теория, таким образом, оправдывает внутренне при­сущую экономике тенденцию к созданию постоянного не­соответствия между товарами и услугами, поставляемы­ми индустриальной системой, и теми из поставляемых го­сударством товаров и услуг, которые не служат удовлет­ворению потребностей индустриальной системы. Но об этом я подробно писал в другом месте¹. И, хотя нет таких взглядов, с которыми было бы столь же приятно во всем соглашаться, как со своими собственными, я не поддам­ся этому соблазну.

От фактов пренебрежительного отношения к госу­дарственным услугам я перехожу теперь к фактам го­раздо более энергичного сопротивления, вызываемого тем, что государству приходится иметь дело с такими задачами, которые чужды или враждебны индустриаль­ной системе.

¹ См. кн. «Общество изобилия».

За пределами сферы товаров и услуг (кто бы их ни по­ставлял) и спроса на них (пусть только внушаемого) на­ходится еще один мир — мир эстетических запросов и переживаний. Он обслуживается не заводами и инже­нерами, а в той или иной форме работниками искусства. Умение наслаждаться эстетическими ценностями тре­бует известной тренировки; оно изначально свойствен­но человеческой душе не в большей мере, чем умение получать удовольствие от виски.

Эстетические интересы и переживания когда-то со­ставляли очень важную сторону человеческой жиз­ни — невообразимо важную, если исходить из крите­риев индустриальной системы. Каждое лето путеше­ственники из США и промышленных городов Европы и Японии отправляются осматривать остатки допромыш­ленной цивилизации. Ибо такие города, как Афины, Флоренция, Венеция, Севилья, Агра, Киото и Самар­канд, хотя они и были страшно бедны по сравнению с нынешними Дюссельдорфом, Нагоей, Дагенхеймом, Флинтом или Магнитогорском, таят в себе гораздо бо­лее широкие возможности эстетических наслаждений. Поэтому ни один город, возникший в эпоху индустриа­лизации, не может ни в малейшей степени соперни­чать с ними в художественном отношении. И действи­тельно, путешественники, интересующиеся главным образом эстетическими ценностями, не посещают крупных промышленных городов и вообще посещают очень мало таких городов, архитектурный облик и пла­нировка которых определились после того, как Адам Смит в 1776 г. опубликовал свою книгу «Богатство на­родов».

Одной из причин недовольства индустриальной сис­темой являются соображения эстетического порядка. Это объясняется тем, что эстетические достижения не­доступны индустриальной системе и в значительной мере находятся в противоречии с ней. Не было бы осо­бой нужды подчеркивать это противоречие, если бы за­щитники индустриальной системы постоянно не тверди­ли, что его не существует.

Указанное противоречие отчасти обусловлено рас­хождением целей, а также тем, что эстетические задачи недоступны техноструктуре, или, говоря другими слова­ми, она не может их разделять. Следовательно, если бы эти задачи решительно навязывались техноструктуре, то она рассматривала бы их в качестве помехи.

Приведем наглядный пример. Если бы эстетические задачи решительно отстаивались, то это сказалось бы на географическом размещении промышленных пред­приятий. Они находились бы не там, где они наиболее производительны, а там, где они меньше всего оскорбля­ют наш взор. Применяемая ими технология тоже нахо­дилась бы под контролем, включая борьбу с распростра­няемым ими зловонием и со спуском отходов в реки, озера и почву. Это означало бы повышение издержек, сокращение объема производства или то и другое одно­временно. Соответствующие требования предъявля­лись бы и к продукции промышленных предприятий, скажем к форме, количеству и конструкции автомоби­лей, с тем чтобы они были совместимы с привлекатель­ной панорамой города и чтобы население города могло дышать приятным, безвредным воздухом.

Подобные ограничения были бы стеснительны. Тео­рии индустриальной системы не допускают самой по­становки вопроса о том, является ли рост или повыше­ние эффективности производства того или иного про-

дукта благом или нет. Считается, что оно по самой при­роде вещей является благом.

С эстетической точки зрения следовало бы отверг­нуть проекты сооружения линий электропередачи, тя­нущихся над полями и лесами, строительства электро­станций на берегах естественных водоемов или на тер­ритории национальных парков, автострад, пересекаю­щих городские площади, открытых угольных карьеров на девственных склонах гор, универмагов вблизи ста­ринных скверов, а также скоростных авиалиний, нару­шающих царствующую внизу тишину. Многие из этих проектов, которые основаны на приоритете промышлен­ных нужд, действительно оспаривались из эстетических соображений. Но эта борьба носит скорее не постоян­ный, а эпизодический и случайный характер, и бремя доказательств всей тяжестью ложится на тех, кто отста­ивает приоритет эстетических требований. Если эконо­мическая выгода — положительное влияние на объем производства, доход и издержки — ясна, то она, как правило, имеет решающее значение. Эстетические со­ображения обычно учитываются только в том случае, если доказано, что в долговременной перспективе они способны принести экономическую выгоду.

Если бы приоритет отдавался эстетическим задачам, то их настойчивая защита была бы нормальным явлени­ем и все исходили бы из предпосылки, что соображения экономической эффективности должны играть второ­степенную роль. Это уж совсем не устраивало бы индус­триальную систему.

Настойчивая защита эстетических задач означала бы также серьезное вмешательство в управление пове­дением потребителя. Многие формы контроля над по­требителем требуют крикливых контрастов, оскорбляю­щих эстетические чувства. Рекламный щит, приятно

сливающийся с окружающим ландшафтом, мало чего стоит; он должен резко контрастировать с тем, что его окружает. Только действуя на нервы, он становится средством привлечения внимания. Те же принципы со­знательного диссонанса еще ярче проявляются в ком­мерческом телевидении и радиовещании. Они характер­ны также для конструкции и упаковки многих промыш­ленных товаров. К тому же имеются попытки провозгла­сить эту кричащую безвкусицу одной из социальных задач. Любопытную защиту эти методы находят в утвер­ждении, что благодаря им «потребитель получает то, что ему хочется». Если б он не одобрял их, то не стал бы реагировать. Человек, который упал замертво, потому что его ударили топором по голове, тоже, очевидно, под­тверждает своей реакцией, что это именно то, к чему он стремился.

Между индустриальной системой и сферой искусства имеется еще одно, более фундаментальное противоре­чие. Индустриальная система, как мы достаточно убеди­лись, настоятельно нуждается в организации. Крупицы знания, каждая из которых принадлежит отдельному человеку, при их соединении приводят к результату, да­леко выходящему за пределы возможностей отдельного участника общего дела. Но если такой образ действия великолепно оправдывает себя в области совершенство­вания техники и на тех уровнях научных исследований, которые меньше других требуют вдохновения, то в ис­кусстве он неприемлем. Художника не загонишь в уп­ряжку. Величайшие достижения промышленности воп­реки распространенным легендам появились на свет в результате усилий коллективов. Иначе обстоит дело с величайшими произведениями живописи, скульптуры

или музыки. Художник, очевидно, является существом общественным в большей степени, чем принято считать. Примечательно, что он в действительности обычно избе­гает той мучительной изоляции, которая, по общему мне­нию, является уделом глубоко творческой личности. Склонность к общению с другими людьми и к семейной жизни проявляется у художника не менее живо, чем у бухгалтера, инженера и крупного администратора. Но стоящую перед ним творческую задачу он не делит ни с кем другим. Он не способен работать в коллективе и с коллективом. Вот основная причина того, почему выдаю­щиеся технические и производственные достижения ин­дустриальной системы столь часто сочетаются с баналь­ным или даже отвратительным внешним оформлением.

Так как сфера эстетических ценностей находится вне пределов, легко досягаемых для индустриальной си­стемы, представители этой системы склонны, есте­ственно, утверждать, что она не имеет важного значе­ния. Юнцы, не любящие латыни, экономисты, не любя­щие математики, и мужчины, не любящие женщин, об­наруживают точно такую же склонность.

Но это не все. Поддержка и покровительство, в кото­рых нуждается мир искусства, определяют новую роль государства. Индустриальная система, поскольку она служит помехой развитию искусства, к этой роли не при­частна. Некоторые аспекты этой роли уже были обозна­чены. Там, где существует противоречие между промыш­ленными нуждами и эстетическими требованиями, имен­но государство должно встать на защиту последних. Только оно в состоянии оградить поля и леса от линий электропередачи, от лиц, стремящихся превратить их в площадки для рекламных щитов, от лесопромышленни­ков, шахтовладельцев и очень часто от хищников, действу­ющих от его же имени. Только государство может поста­новить, что некоторые формы использования предметов

потребления несовместимы с эстетическими требовани­ями; превосходным прецедентом для этого могло бы стать запрещение автомобильного движения в деловой части крупных городов. Только государство может огра­дить радиослушателей и телезрителей от пестрой без­вкусицы либо дать им возможность слушать другие пе­редачи, свободные от этого порока. И если бы предпоч­тение было отдано эстетическим критериям, то от госу­дарства требовали бы, чтобы оно выступало в их защиту не эпизодически и не в виде реакции на исключитель­ные случаи оскорбления эстетических чувств, как это происходит теперь. Государству пришлось бы это де­лать постоянно и как нечто само собой разумеющееся и выступать в качестве защитника таких целей, которые включали бы в себя эстетические соображения как важ­ный составной элемент. Следует добавить, что подоб­ные цели достигались бы обычно за счет некоторого ос­лабления промышленной экспансии, то есть в ущерб экономическому росту. Поневоле испытываешь извест­ные колебания, когда приходится утверждать, что ради Прекрасного стоит пожертвовать некоторой долей при­роста валового национального продукта; это показыва­ет, насколько успешно удалось приспособить наши убеждения к нуждам индустриальной системы.

Но роль государства по отношению к сфере художе­ственной деятельности не исчерпывается одной защи­той: оно не только ограждает, но и утверждает. Несмот­ря на то что произведение искусства является формой самовыражения отдельной личности, важные отрасли искусства могут процветать только в рамках некоего организующего начала. Это условие должно обеспечи­ваться государством. Говоря конкретнее, живопись,

скульптура и музыка, которые не находятся в сфере внимания индустриальной системы, чувствуют себя до­вольно хорошо под покровительством, которое им ока­зывает государство. Людей необходимо учить понимать искусство и наслаждаться им. (В соответствии с общим характером системы расходы на эти цели считаются го­раздо менее важной формой использования средств, от­пускаемых на нужды образования, чем расходы на обу­чение естественным наукам, математике и техническим наукам.) Но, хотя государство может в порядке поощре­ния сделать многое, его роль в этом отношении не явля­ется решающей.

Решающая роль принадлежит государству в области архитектуры и градостроительства. Искусство — это одно из проявлений порядка. И оно является первой жер­твой беспорядка. Флоренция, Севилья, Блумсбери и Джорджтаун прекрасны потому, что в этих городах каж­дая часть гармонирует с целым. Современная автострада, расползающиеся во все стороны окраины любого крупно­го города, дорога, ведущая в город из любого аэропорта, отвратительны потому, что здесь ни одна часть не связа­на с общим планом. Эта гармония редко достигается — если вообще когда-нибудь достигается — без соответ­ствующей регламентации; она всегда должна навязы­ваться государством или общественностью.

Удачное в архитектурном отношении сооружение также в большинстве случаев проигрывает, если оно не находится в подобающем обрамлении. Тадж-Махал¹ потерял бы многое из своего царственного изящества, если бы он был окружен современными станциями

¹ Тадж-Махал — величественная усыпальница, построена в 1632-1650 гг. в Агре (Индия) — столице Великих Мо­голов. Ее часто называют «жемчужиной Индии».— При­меч. перев.

обслуживания автомобилей. А ведь такая судьба по­стигла не одно выдающееся современное здание. Париж XIX в. был обязан своим величием не великолепию от­дельных зданий, а удачной общей планировке.

Существует, далее, много произведений архитекту­ры, которые всегда нуждаются в покровительстве госу­дарства. Государство — естественный заказчик выдаю­щихся зданий, интересных памятников, приятных парков и фонтанов, красивых скверов, взлетающих ввысь башен и роскошных фасадов. Только тогда, когда народы стали очень богаты и индустриальная система сделала эконо­мический рост целью жизни, мы перестали считать, что такое покровительство является подобающей функцией государства. Сплошь и рядом мы слышим заявления, что государство не может себе этого позволить.

Было бы легкомысленно утверждать, что власти Соеди­ненных Штатов — администрация городов, штатов и федеральное правительство — надежно охраняют эсте­тические интересы граждан. Весьма похоже на то, что политические деятели питают особое пристрастие к без­вкусице. Те из них, которые лично не отдают ей пред­почтения, обычно отстаивают ее как уступку общерасп­ространенному стандарту. Человечество, правда, боль­ше в долгу перед государственной архитектурой, чем пе­ред частной, но вместе с тем оно больше обязано вкусу одаренных деспотов — Шах-Джехана¹, Козимо и Ло-

¹ Шах-Джехан (год рождения неизвестен, умер в 1666 г.)— правитель Индии из династии Великих Моголов. Во вре­мя его правления были воздвигнуты знаменитые архи­тектурные сооружения — Джами-Масджид в Дели, Тадж-Махал в Агре.— Примеч. перев.

ренцо¹, Петра Великого и Людовика XIV,— чем вкусу поборников демократии. Один из упреков, который мы вправе предъявить современным демократическим пра­вительствам по поводу их практики поощрения изящ­ных искусств, заключается в том, что они обычно прояв­ляют сильное пристрастие к тому, что скверно.

Все это бесспорно. Но все же никто, кроме государ­ства, не может утвердить приоритет эстетических тре­бований и обеспечить общие условия, необходимые для успешной деятельности работников искусства. Те, кто на основании ошибок, допускаемых в этой области, при­ходит к выводу, что государство должно отказаться от всяких забот об искусстве, отвергают тем самым при­оритет эстетических ценностей. Они становятся защит­никами окружающего нас беспорядка.

Ибо даже в том случае, когда государство осуществ­ляет несовершенный в эстетическом отношении конт­роль над окружающей средой, результат все же лучше, чем при полном отсутствии контроля. В конце 20-х и на­чале 30-х годов планировщики и архитекторы Вашинг­тона снесли все строения на участке, расположенном между Пенсильвания-авеню и Конститьюшн-авеню, что­бы возвести обширный блок зданий, названный «феде­ральным треугольником». «Треугольник» не свидетель­ствует о богатом воображении его создателей, не бле­щет оригинальностью и претенциозен. Специалисты справедливо осуждают его. Но все же он гораздо лучше прежнего беспорядочного нагромождения зданий. Сво­им общим видом он вызывает восхищение по сравнению

¹ Козимо Медичи (1389-1464) и Лоренцо Медичи (1449— 1492) — правители Флоренции. Из наиболее известных архитектурных сооружений, созданных в годы их прав­ления, можно назвать капеллу Пацци, палаццо Рикардо и палаццо Руччелан.— Примеч. перев.

с теми частями города, где подобные усилия никогда не предпринимались.

Можно ожидать, что в будущем государство станет уделять больше внимания эстетической сфере жизни, чем в недавнем прошлом, ибо это будет признано делом первостепенной государственной важности. То, что мы делаем как бы спохватившись, редко получается хоро­шо. Хороших результатов можно ожидать тогда, когда задача рассматривается как нечто такое, что имеет ре­шающее значение. Хочется надеяться, что сословие пе­дагогов и ученых по мере роста его силы и влияния бу­дет поощрять и внедрять в практику более строгие эсте­тические требования. Ничто другое не могло бы слу­жить лучшим оправданием для его вторжения в общественную жизнь.

Так уж повелось, что политические деятели, домогаю­щиеся переизбрания после окончания срока пребыва­ния на выборном посту, считают мерилом своих заслуг уровень материального преуспевания избирателей по сравнению с тем временем, когда они только приступа­ли к исполнению обязанностей. Если этот уровень выше, то в случае отсутствия явных улик, говорящих о воровстве, они полагают, что имеют достаточные осно­вания претендовать на переизбрание. От этой проверки трудно было уклониться государственным служащим, занимающим самые мелкие должности. Всех их, смыш­леных и тупых, прилежных и ленивых, несет на себе по­ток возрастающей продукции, хотя к росту производ­ства их усилия, как правило, никакого отношения не имеют.

Эстетический критерий влечет за собой новую и го­раздо более строгую проверку. Это означает, что мэры,

срок пребывания которых в городской ратуше подходит к концу, губернаторы в столицах штатов, президенты в Белом доме, премьер-министры на Даунинг-стрит, 10, должны будут отчитываться, оставляют ли они свой го­род, штат или страну более красивыми, чем раньше. Эта проверка будет не столь легкой. Немногие в нашем веке (а может быть, и никто) выдержали бы ее с честью. А это служит еще одним основанием для утверждений, что эс­тетический критерий не имеет значения. Никому не нравится экзамен, на котором он наверняка провалится. Но именно эстетический критерий прогрессивная обще­ственность будет со временем применять в гораздо большей степени, чем слишком легкую проверку, осно­ванную на производственных достижениях.

ГЛАВА XXXI. ПРОБЕЛЫ В ПЛАНИРОВАНИИ

Творческие потенции индустриальной систе­мы заключены в организованном использова­нии капитала и техники. Оно стало возмож­ным, как мы убедились, благодаря широкой замене рынка планированием. Все выдающие­ся свершения индустриальной системы явля­ются результатом планирования: наши лета­тельные аппараты не устремлялись бы к Луне (и даже не особенно часто в Лос-Анджелес), если бы их создание зависело от рыночных стимулов. В равной мере это относится к дру­гим услугам, удобствам и продуктам, постав­ляемым индустриальной системой,— от теле­фонной связи до комфортабельных легковых автомобилей и зубной пасты. Во всех случаях речь идет о тщательном планировании выпус­ка продукции, тщательном контроле над цена­ми, тщательных расчетах, направленных на то, чтобы продукция в максимально возможной степени соответствовала спросу потребителей и чтобы необходимые для производства компо­ненты — рабочая сила, сырье и материалы, ма­шины — могли быть приобретены в требуемом объеме, по заранее установленным ценам и в должные сроки. Предоставить решение всех

этих проблем рынку — это с точки зрения тех, кого это главным образом касается, все равно что предоставить решение слепому случаю.

Однако в надуманной теории, объясняющей функцио­нирование современной экономической системы, дело выглядит, как мы видели, совершенно иначе. Эта теория приписывает все заслуги рынку, обладающему непости­жимой силой. На то, чтобы внушить это представление, тратятся большие, дорогостоящие, хотя и не во всем ус­пешные педагогические усилия. Один лишь рынок сти­мулирует и регулирует экономическую деятельность На свете имеются маловеры, которые не хотят полагать­ся на бога. Но вместе с тем существует глубокое убеж­дение, что на рынок полагаться можно. Общество, кото­рое поступает таким образом, не может уклониться от правильного пути.

Эта вера сама по себе вызывает сомнения, не говоря уже о том, что ее невозможно согласовать с практикой индустриальной системы. Во всех других областях, от­носящихся к хозяйственной деятельности, господствует глубоко рациональный и детерминированный подход. Вере и надежде здесь отводится как можно меньше мес­та. Несмотря на это, нас уверяют, что в решающей обла­сти, связанной с важными решениями по поводу того, какие продукты производить, сколько производить и по каким ценам, рациональный подход уступает место без­личному волшебству рынка. Это так же неправдоподоб­но, как и неверно. Но эти представления все еще пре­тендуют на признание.

Одним из последствий подобных представлений явля­ется множество материальных неудобств. Индустриаль­ная система выполняет свою задачу со знанием дела. Вот почему она стремится превратить умелое производство то­варов в исключительную цель общества и в единственный

показатель его достижений. Но индустриальная систе­ма по многим причинам выполняет не все требуемые за­дачи. Поскольку бытует мнение, что в основе функцио­нирования индустриальной системы лежит механизм рынка, а не присущие ей орудия планирования спроса и предложения, принято, естественно, считать, что рынок будет творить непланируемые чудеса и в тех отраслях, где индустриальная система не властвует.

В довольно обширной области, лежащей за предела­ми индустриальной системы — в мире мелких рознич­ных торговцев, владельцев ремонтных мастерских, неза­висимых ремесленников, парикмахеров, огородников,— рынок функционирует удовлетворительно или хорошо. Но существуют такие продукты и услуги (а иные из них доставляют величайшие удобства или крайне необходи­мы), которые не могут быть вызваны к жизни рынком. Общество сознает, что в этих областях рынок отказыва­ется служить. Но, так как обычно принято считать, что рынок успешно решает все задачи, планирование в этих областях представляется анормальным. За него берутся без энтузиазма и с таким чувством, будто его примене­ние означает измену принципу. При этом игнорируют многое из того, что необходимо для эффективного пла­нирования. В результате соответствующие задачи вы­полняются плохо, что влечет за собой неудобства для широких слоев населения или еще худшие последствия. Если бы было признано, что эти задачи требуют плани­рования и что в условиях, когда экономика в значитель­ной мере планируется, они остались вне планирования, то не было бы колебаний или надобности специально до­казывать целесообразность применения всех необходи­мых инструментов планирования. И задачи выполня­лись бы гораздо лучше.

Эти отвлеченные рассуждения можно сейчас облечь в живую плоть конкретных примеров.

Наиболее наглядным примером может служить назем­ный пассажирский транспорт — городской и междуго­родный. Опыт показывает, что должна существовать одна корпорация (то есть один плановый орган), охваты­вающая города целого района страны, включая между­городные и межрайонные трассы. Местные транспорт­ные системы были бы в таком случае реконструированы применительно к междугородной и межрайонной систе­ме с учетом совместного использования железнодорож­ного полотна, узловых и сортировочных станций и дру­гих устройств и сооружений. При планировании роста системы учитывались бы все факторы, включая капита­ловложения, которые требуются для различных частей системы и на различных стадиях ее роста. При установ­лении платы за проезд планирующая организация по­добного масштаба и мощи была бы в значительной мере свободна от влияния и давления местных властей. Дру­гими словами, цены полностью или в значительной сте­пени находились бы под ее плановым контролем. В де­лах, связанных с управлением спросом на ее услуги, то есть его поощрением, она могла бы успешно бороться с автомобильной промышленностью и авиалиниями. Она могла бы успешно конкурировать с автомобильной промышленностью и фирмами, обслуживающими авто­дороги, в части получения поддержки от государства, если бы расходы и риск оказались для нее чрезмерны­ми. Она могла бы при этом ссылаться на соображения военной необходимости, как это сделали автомобильная промышленность и фирмы, обслуживающие автодоро­ги, в отношении дорожной сети, связывающей между собой отдельные штаты. Ссылаясь на ту же военную не­обходимость, она могла бы добиваться от государства

поддержки своих мероприятий по совершенствованию техники. Это в известной степени поставило бы ее в равные условия с гражданской авиацией, которая за последние тридцать лет получила многомиллиардные субсидии в виде специальных ассигнований на создание военных самолетов (которые в конечном счете могут ис­пользоваться и для пассажирских перевозок), а также на создание и установку навигационных устройств. При успешной работе эта планирующая организация имела бы внутренние источники капитала в виде прибыли. Это избавляло бы ее от мелочной опеки местных органов власти или других финансирующих учреждений. Она имела бы возможность самостоятельно решать вопросы экономического роста и технических нововведений и была бы склонна измерять свои успехи умением справ­ляться с подобными задачами. Ее размеры и способ­ность внедрять технические новшества, включая сред­ства автоматизации, давали бы ей преимущества при пе­реговорах с профсоюзом. И не последнее значение име­ло бы то обстоятельство, что подобная организация обладала бы развитой техноструктурой, в которой груп­повые решения заменили бы капризы, возможные при единоличном принятии решений.

На деле же все обстоит не так. Местные транспорт­ные системы развивались под покровительством мест­ных властей и частных лиц и являются объектами соот­ветствующего политического влияния и регулирования. Железные дороги подчиняются иной системе регулиро­вания и следовали в своем развитии своим собствен­ным, довольно своеобразным путем¹. Каждое звено же-

¹ Большинство американских железных дорог развива­лось иначе, чем фирмы сходного размера, функциониру­ющие в рамках индустриальной системы Они не облада­ют столь же развитой техноструктурой; на протяжении почти всей своей истории они не обнаруживали такой же динамичности, у них не было аналогичного умения контролировать цены, спрос на свои услуги, предложе­ние труда и капитала и другие условия, необходимые для успешного планирования. Регламентация, запреты в ча­сти слияния предприятий, отсутствие специализации и издавна характерное для железных дорог шаблонное уп­равление, опутанное бюрократическими формальностя­ми, недостаточное стремление к техническим новше­ствам и совершенствованию дела — все эти обстоятель­ства послужили причинами отмеченной особенности развития железных дорог. В Японии, Франции, Канаде и других странах, где существовала единая железнодо­рожная сеть или одна-две господствующие железнодо­рожные организации, железные дороги обладали более полным контролем над условиями, необходимыми для планирования, и их относительные достижения и шансы на успех были гораздо выше

лезнодорожной системы поставляло лишь частицу сово­купных услуг по перемещению людей из одной местнос­ти в другую, из одного района в другой; ни одно из них, следовательно, не могло планировать эти услуги в це­лом. Ни одно из них не имело значительной власти над ценами, использованием услуг, предложением капитала и предложением труда. В отрасли, нуждающейся в пла­нировании, не имелось ни одного из условий, необходи­мых для его осуществления. Неудивительно, что резуль­таты были в высшей степени неудовлетворительными.

Всякое сравнение неточно, но все же интересно будет про­следить развитие телефонной связи, которое шло иным пу­тем. Эта отрасль использует старую форму электронной связи. Как и в области железнодорожного и городского транспорта, технический поиск щедро субсидировался

здесь государством из военных соображений. Но в те­лефонной индустрии одна гигантская корпорация пла­нировала все дела, связанные с задачами этой отрасли. Она охватывала как местную, так и дальнюю телефон­ную связь. Она имела возможность осуществлять но­вые технические идеи, а также добиваться поддержки этих новшеств государством, если они могли быть ис­пользованы для военных нужд, что обычно и имело ме­сто. Благодаря крупному масштабу своей деятельнос­ти «Америкен телефон энд телеграф компани» распо­лагала весьма значительной властью в деле установле­ния тарифов, она могла активно управлять спросом на свои услуги; она обладала контролем над источниками капитала; ее размеры в сочетании с высоким техниче­ским уровнем позволяли ей планировать потребность в рабочей силе, удерживать эту потребность в пределах ожидаемого предложения и сохранять власть над рабо­чей силой.

Теперь представим себе на минуту, что данная от­расль организована таким образом: в каждом городе, ме­стечке и деревне местные телефонные услуги оказыва­ются одной или несколькими самостоятельными компа­ниями; плата за эти услуги является объектом регули­рования и влияния со стороны местных властей; дальняя телефонная связь обеспечивается многочис­ленными независимыми компаниями, лишь в слабой мере связанными с местными станциями; научно-иссле­довательские или конструкторские работы в этой систе­ме не ведутся вовсе или ведутся в ограниченном масш­табе; в области обеспечения капиталом местные пред­приятия сильно зависят от внешних сил — муниципаль­ных властей и местных банков; практика планового обеспечения рабочей силой или замещающей ее техни­кой отсутствует. В таких условиях телефонная связь едва ли могла бы сохраниться до наших дней в качестве

весьма полезной формы связи¹. То обстоятельство, что она процветает, несомненно, объясняется не бессозна­тельной реакцией на требования некоего свободного рынка, а всесторонним подчинением рынка сознатель­ному планированию.

В последние годы были приняты меры, направленные на то, чтобы посредством государственной поддержки технического развития междугородного транспорта и различных субсидий местным транспортным системам исправить явно неудовлетворительное положение, сло­жившееся в области наземного транспорта. Эти меропри­ятия представляли собой типичные образчики нереши­тельного подхода к планированию, подхода, основанного на предпосылке, что подобные действия являются скорее исключением, чем правилом. Надежной мерой, отражаю­щей правило, было бы создание независимой компании с достаточным капиталом, которая взяла бы на себя все массовые пассажирские перевозки в Соединенных Шта­тах, скажем, к востоку от Аппалачских гор. Эта компания обладала бы правом управления железными дорогами и полным контролем над другими сооружениями и устрой­ствами. Она имела бы широкие полномочия в области ус­тановления тарифов и поощрения пользования железно­дорожным транспортом. Крупные технические нововве­дения поощрялись бы и субсидировались; нашлись бы, конечно, и поводы ссылаться на настоятельные оборон­ные нужды. Вполне возможно, что в этом случае внутри­городские и междугородные пассажирские перевозки были бы организованы довольно сносно.

¹ Частичным доказательством этого служат примерные расчеты, показывающие, что при отсутствии системы ав­томатической передачи телефонного вызова для обслу­живания современной телефонной сети потребовалась бы приблизительно вся женская рабочая сила страны

Городской и междугородный транспорт — один из наиболее наглядных и ярких примеров отсутствия пла­нирования. Но это не самый важный пробел в планиро­вании. Наиболее тяжкие последствия переоценки воз­можностей рынка можно наблюдать в городском и при­городном жилищном строительстве, в строительстве торгово-промышленных и других объектов.

Трущобы, как это давно признано, не являются об­щественно полезным результатом действия рыночных факторов. Вследствие нехватки жилой площади квар­тирная плата имеет тенденцию находиться на самом вы­соком уровне, возможном при данном соотношении спроса и предложения. Находясь на максимальном уровне, она не повышается при улучшении существую­щего жилья, его замене другим или хотя бы при его при­личном текущем содержании. Наиболее выгодный для домовладельца образ действий состоит в том, чтобы све­сти к минимуму расходы и по возможности напихать в дом побольше жильцов.

Коммерческое строительство в городах подчиняется требованиям рынка. Но оно подчинено также стремле­нию частного собственника обеспечить себе максималь­ные возможности наживы. Это зачастую находится в противоречии с экономическими интересами некоторых жителей округи: доходная бойня может отрицательно повлиять на прибыли соседнего торгового центра или владельца блока близлежащих жилых домов. А наибо­лее удачные в коммерческом отношении объекты вроде «высотных теплиц» в современном Манхеттене часто либо неполноценны в эстетическом отношении, либо попросту отвратительны. Пешеходам здесь оставляют место только из милости.

Влияние рыночных факторов на пригородное жилищ­ное строительство также зачастую бывает пагубным. Ничто не может быть продано столь дешево, как дом без канализации и мусоропровода, находящийся в районе, лишенном полицейской охраны и школ. Отдельно сто­ящий дом, лишенный подобных удобств, тягостен только для его жильцов. Совокупность подобных домов отврати­тельна, как смертный грех. Трущобный городок — клас­сическое явление современности; скоро он, видимо, ста­нет принадлежностью всех крупных городских центров в Соединенных Штатах. Таков типичный образец разви­тия, поощряемого рынком.

Эти недостатки общеизвестны. Но они опять-таки считаются случайными осечками рыночного механизма. Поэтому прибегают к корректирующим мерам: лоскут­ному планированию, осуществляемому жилищными уп­равлениями, располагающими недостаточными сред­ствами, ограниченной самостоятельностью и ограни­ченной властью; использованию жилищных и строи­тельных нормативов, призванных навязывать не столь прибыльный, но более желательный в общественном от­ношении образ действий; зональному регулированию, с помощью которого стремятся помешать земельным соб­ственникам делать то, что им представляется естествен­ным правом, а именно извлекать максимальный доход; предоставлению субсидий для компенсации выгод, кото­рые были бы получены при вредном для общества ис­пользовании земельных участков, и для поощрения ре­конструкции. Бывает и так, что в этой области ничего не делается, и вредные последствия терпят исходя из убеждения или надежды, что каким бы отрицательным ни было влияние рынка в настоящем, оно со временем станет благотворным.

Выход из положения возможен путем осуществления мероприятий двоякого рода. Первый шаг — это свести к

минимуму или нейтрализовать вредные влияния рынка. Второй шаг состоит в том, чтобы создать планирующий орган, наделенный надлежащей властью. Только при жестком и всестороннем планировании можно освобо­дить от всякой скверны и сделать пригодным для жизни современный город и его окрестности.

Поскольку игра рыночных сил вращается вокруг до­хода от земли и прибыли на капитал, вложенный в зем­лю, решение проблемы предполагает, что везде и всюду, где влияние рынка сказывается явно отрицательным об­разом, государство должно приобретать землю. Плани­рование, которое местной администрацией крупных и центральных городов никогда не может осуществляться достаточно строго, не будет тогда сталкиваться в каж­дом случае с противодействием рынка. Люди, интересы которых прочно связаны с вредными для общества фор­мами использования земли, вряд ли будут приветство­вать такой выход из положения. Но в конце концов ста­нет ясно, что иного выхода нет.

Пригодным орудием для приобретения городских и прилегающих к городу земель и управления ими могла бы стать сильная государственная организация, ведаю­щая жилищным строительством, планированием и раз­витием городского хозяйства. И в не меньшей степени, чем это требуется для производства автомобилей или освоения Луны, такой организации потребуются долж­ный размах, финансовая самостоятельность, возмож­ность контролировать цены и создавать технострукту­ру, то есть все условия, необходимые для эффективного планирования.

Это средство исцеления также связано с расходами. Только либеральные республиканцы, впервые оказав­шись на государственных постах, воображают, что вы­годы для общества могут доставаться без всяких затрат.

В этом деле, как и во всех делах, совершающихся в ин­дустриальной системе, деньги имеют важное значение, но сила и организация еще более важны. И, как во всех других областях, отдельным людям приходится подчи­няться здесь целям организации. Именно поэтому пла­нирование, как и индустриальная система в целом, справляется со своими задачами. Коннозаводчик и ка­ретник меньше поддавались организации, чем люди из «Дженерал моторс». Им также гораздо меньше удава­лось навязывать свои цены покупателям. Но зато их де­ятельность по обслуживанию перевозок людей была ме­нее эффективной. Сомнительная свобода обитателей трущоб — явление того же порядка, что индивидуализм каретника.

Если рассматривать всю экономику с чисто практичес­кой точки зрения, то нельзя приписывать как якобы зало­женное в самой природе вещей превосходство ни рынку, ни планированию. На некоторых участках рыночный механизм все еще выполняет свои полезные функции. В очень обширной сфере на этот механизм полагаться нельзя — рынок должен уступить место более или менее сознательному планированию спроса и предложения. Если бы индустриальная система отказалась от планиро­вания в этой сфере, то результаты были бы неудовлетво­рительными, а возможно, и плачевными. Еще одним примером, доказывающим справедливость этого утвер­ждения, может служить состояние дел в области охра­ны природных ресурсов, в области развития туризма и спорта, в лесном хозяйстве восточных районов США. Ошибка заключается в том, что в основу действий положе­ны абстрактные рассуждения. На деле же не существует

доводов, которые говорили бы в пользу рынка как тако­вого; если иметь в виду рост индустриальной системы, то можно, пожалуй, говорить об обратном. И полагаться на рынок там, где требуется планирование,— значит на­влекать на себя серьезные неприятности.

Поиск по сайту: