ГЛАВА V. КАПИТАЛ И ВЛАСТЬ

Ни одна проблема не подвергалась экономиста­ми более тщательному исследованию, чем про­блема соотношения между тем, что издавна при­нято называть факторами производства,— зем­лей, трудом, капиталом и предпринимательским талантом, который соединяет эти факторы вое­дино и направляет их использование. Вплоть до недавнего времени проблема эффективности производства, то есть получения максимального результата при наличных производственных ресурсах, рассматривалась почти исключи­тельно как проблема достижения наилучшей комбинации этих элементов. Разъяснение с по­мощью разного рода диаграмм таинственных проблем, заключенных в комбинации этих фак­торов, остается одним из элементарных педаго­гических приемов в экономической науке¹

¹ Общепризнанно, что с развитием техники во все большей степени, и притом коренным образом, из­меняется результат, который может быть получен при любой данной величине факторов производ­ства. Не существует, однако, никаких средств, с помощью которых можно было бы подробно раз­вить это положение в учебной литературе Таким образом, авторы учебников исходят из признания существенных моментов и рассматривают затем несущественные моменты. Так, профессор Самуэль­сон, бесспорно наиболее видный из современных экономистов, сделавший больше, чем кто-либо, для про­свещения взрослых американцев в этом вопросе, замеча­ет, что объем продукции, который может быть получен при данной величине факторов производства, «зависит от состояния технологии». А затем добавляет: «Однако в любой момент существует максимальный объем про­дукции, который может быть получен при любой дан­ной величине участвующих в ее изготовлении факто­ров производства». Проблема распределения факторов производства представляет собой такой вопрос, по кото­рому существует общепризнанная точка зрения. Поэто­му, придав ей такое значение, о котором свидетельствует авторский курсив, он рассматривает именно этот вопрос. Если бы дело тем и ограничивалось, то автора особенно не за что было бы критиковать. Содержание многих учеб­ных пособий, и особенно по более сложным разделам тео­рии, внешней торговле и денежной политике, определяет­ся не тем, насколько важен предмет, а тем, имеется ли владеющая умами теория. В данном случае, однако, суще­ствует конфликт между развитием техники, которому профессор Самуэльсон правильно придает первостепен­ное значение в качестве фактора повышения производи­тельности, и распределением факторов производства, ко­торое вытекает из его педагогического приема. Развитие техники связано, как мы видели, с резким увеличением потребности в капитале и продолжительности производ­ственного периода, и решение этих проблем обеспечива­ется с помощью планирования и контроля одновременно над издержками производства, ценами и спросом. Однако авторы распространенных учебников подводят к выводу, что оптимальное распределение факторов производства достигается при минимальном вмешательстве в действие рыночного механизма.

В такой же мере экономистов интересовал вопрос о том, каким образом определяются цены на факторы про­изводства, то есть рента, заработная плата, процент и прибыль. Действительно, в соответствии с классиче-

ской традицией считалось, что этот вопрос имеет два ас­пекта: проблему стоимости, связанную с определением цен товаров, и проблему распределения полученного до­хода между земельными собственниками, рабочими, ка­питалистами и предпринимателями.

Один аспект взаимоотношений между факторами про­изводства остался, однако, менее изученным: почему власть оказывается связанной с одними факторами, а не с другими? Почему собственность на землю обеспечивала в свое время полную власть над господствующей формой производственного предприятия и вместе с этим в обще­стве в целом? Почему при других обстоятельствах было признано, что власть и над предприятием, и в обществе в целом должна принадлежать собственнику капитала? При каких обстоятельствах власть могла бы перейти к труду?

Это весьма загадочный пробел. Какой бы формой организованной деятельности мы ни интересовались, будь то церковь, полицейский участок, правительствен­ное учреждение, комиссия конгресса или увеселительное заведение, мы прежде всего стремимся узнать, кто воз­главляет соответствующую организацию. Затем мы инте­ресуемся соответствующими качествами или полномочи­ями, подтверждающими это командное положение. Ис­следование организации почти всегда заставляет искать ответ на вопросы о том, кто ее возглавляет и как он до­бился этого положения.

Одна из причин того, почему этот вопрос не привлек к себе должного внимания, заключается в следующем: в течение длительного времени авторы формальных экономических исследований считали, что те, кто связан с экономической деятельностью, не располагают сколько-нибудь значитель­ной властью. В соответствии с классической традицией

в экономической науке, представленной в работах Ада­ма Смита, Давида Рикардо, Дж. Ст. Милля и Альфреда Маршалла,— традицией, укреплявшейся по мере того, как теоретические концепции получали более четкое определение, считалось, что частное предприятие (по­добно молочной ферме в штате Висконсин в наши дни) невелико в сравнении с рынком, на котором оно дей­ствовало. Цена, по которой оно продавало, носила без­личный характер и устанавливалась в ходе конкуренции самим рынком. Такими же были и цены на продукцию поставщиков. Заработная плата также устанавливалась рынком, равно как и уровень процента по заемным сред­ствам. Прибыли сами снижались до конкурентного уровня. Предполагалось, что техника остается без изме­нений. В этих условиях идеальный объем продукции фирмы устанавливался под воздействием внешних фак­торов, в соответствии с тем соотношением издержек производства и рыночных цен, которое складывалось при различных величинах выпускаемой продукции. Если руководитель фирмы не в силах повлиять на уро­вень цен, издержек производства, заработной платы или процента и если даже самый лучший объем продук­ции его фирмы определяется внешними факторами, а прибыли подвержены эффекту выравнивания в резуль­тате конкуренции, то можно с полным основанием пре­небречь вопросом о власти этого человека. У него ее нет. Даже в ХХ в. экономисты еще долгое время жили в подобном мире небольших конкурирующих фирм. Свя­занное с этим пренебрежение к проблеме власти было и объяснимым, и неизбежным. Между тем другие тради­ции экономической мысли в большей мере учитывали этот момент.

Прежде всего это относится к Марксу. В середине прошлого столетия он сделал вопрос о власти предме­том экономической науки, и сделал это с такою страст-

ностью, с которой многие не могут смириться по сию пору. Он отверг представление о капитализме как сис­теме конкурирующих между собой и потому пассивных частных фирм, считая такое представление вульгарной апологетикой. В производстве господствуют те, кто контролирует и поставляет капитал. Власть владельцев капитала на предприятии безгранична. Цены и заработ­ная плата устанавливаются в соответствии с их коллек­тивными интересами. Владельцы капитала господству­ют в обществе и определяют его моральный облик. Они контролируют также государство, которое превращает­ся в исполнительный комитет, подчиненный воле и ин­тересам капиталистического класса. Не может быть речи о том, что власть связана с каким-либо другим фак­тором производства. На данной стадии исторического развития она совершенно явно и полностью принадле­жит капиталу.

Представители классической традиции экономиче­ской мысли в конце концов пришли к согласию с Марк­сом. Концепция конкурентного рынка отступила на зад­ний план; сегодня ее можно найти в экономических учебниках только в порядке иллюстрации исключитель­ного случая. Считается общепринятым, что частное предприятие обладает контролем над ценами и объемом продукции, то есть властью, которая вытекает из ее по­ложения как единственного продавца (или монополии), из наличия нескольких продавцов (или олигополии), или же связано с какой-либо специфической особенно­стью продукции данного предприятия или оказываемых им услуг, особенностью, обеспечивающей ему надеж­ную защиту от конкуренции. Только профессиональные защитники системы свободного предпринимательства, занимающиеся этим скудно оплачиваемым ремеслом, продолжают доказывать, что законы конкуренции дей­ствуют, хотя именно с этой точки зрения их клиенты

наиболее уязвимы¹. Ныне считается общепризнанным, что «рыночная власть, которой благодаря своим круп­ным (как в абсолютном, так и в относительном смысле) масштабам располагает гигантская корпорация, служит основой не только экономической власти, но также зна­чительной политической и социальной власти...»² При­нимается, далее, и сопутствующий вывод, сделанный Марксом. Такая власть, в той мере, в какой она может быть достигнута, по праву и неизбежно принадлежит капиталу. Осуществление власти является прерогати­вой собственников капитала. Столь же закономерно оказываются отодвинутыми на задний план требования других факторов производства. Все экономисты, при­знавая, что власть принадлежит капиталу в порядке ве­щей, являются в этом смысле марксистами.

Однако вне этих рамок проблема власти все еще не обсуждается достаточно широко. Собственники капита­ла устанавливают цены и заработную плату, определяют капиталовложения, объявляют дивиденды и принимают решение об объеме производства в тех пределах, которые оставляет для подобных решений рынок. Считается, что

¹ В той мере, в какой цена устанавливается средствами, которые не носят безличного характера,— в той мере, в какой покупатель или продавец может диктовать цену или оказывать влияние на ее установление,— в этой мере наша система контроля над использованием ресур­сов не функционирует надлежащим образом («Do You Know Your Economic ABC's? Profits in American Eco­nomy», United States Department of Commerce, 1965, p. 13. Издание этой брошюры было санкционировано Джоном Т. Коннором в бытность его министром торгов­ли, для того чтобы разъяснить, как действует система американского предпринимательства (и подчеркнуть ее достоинства). Все крупные предприятия не удовлетворя­ют критериям, которые содержатся в брошюре).

² С. Kaysen, The Corporation in Modern Society, Edward S. Mason, ed., Cambridge, 1959, p. 99.

влияние частных предпринимателей на государство не носит регулярного характера и является незаконным и чтов той мере, в какой это влияние все же оказывается, оно диктуется интересами собственников предприятий или же отвечает этим интересам. Альтернативы исполь­зования власти капиталом серьезно не рассматриваются. В течение трех последних десятилетий накаплива­лось все больше доказательств того, что власть в совре­менной крупной корпорации постепенно переходит от собственников капитала к управляющим. Власть рядо­вых держателей акций, как уже отмечалось, все более ослабевала. На собраниях акционеров, представляю­щих собой бессодержательную церемонию обмена ба­нальностями и не относящимися к делу замечаниями, присутствуют лишь владельцы незначительной части акционерного капитала, а голосами остальных акционе­ров распоряжаются по доверенности директора компа­нии, избираемые теми же управляющими. Именно уп­равляющие компании, хотя их доля в капитале предпри­ятия, как правило, очень невелика, прочно держат в сво­их руках контроль над предприятием. Все явно свидетельствует о том, что власть принадлежит именно им. Однако тот факт, что собственники капитала неук­лонно и во все большей степени лишались власти, полу­чил признание не сразу и с большим трудом. Некоторые авторы еще долго пытались поддерживать миф о власти рядовых акционеров, подобно тому как во внешнеполи­тических делах надеются на то, что заклинаниями мож­но спасти то, что отвергает сама действительность¹.

¹ Когда, например, Джон приобрел в прошлом году новую партию акций "Кейм корпорейшн"... он тем самым приоб­рел право решать вопросы управления «своей фирмой», участвуя наряду с другими акционерами в работе ежегод­ных собраний (Profits in the American Economy», United States Department of Commerce, 1965, p. 17-18).

Другие, включая всех марксистов, доказывают, что из­менение носило поверхностный характер, что капитал сохраняет более глубокий и более действенный конт­роль. Только наивные люди реагируют, мол, на очевид­ные вещи. Некоторые признали сам факт изменения, но уклонились от оценки его значимости¹. Были, наконец, и такие, кто усмотрел в этом потенциальную угрозу узурпации власти, законно принадлежащей капиталу, чему следовало бы воспрепятствовать, насколько это возможно². И лишь относительно очень немногие поста­вили под сомнение правомерность претензий капитала на управление предприятием или же высказывались в том духе, что процесс перехода власти необратим.

И все же, если рассматривать вопрос в долгосрочном плане, имело место радикальное перераспределение

¹ См.: Edward S. Mason, The Apologetics of Mana­gerialism. «Journal of Business of the University of Chicago», Vol. XXXI, № 1, January 1958; «Comment» в кн.: «A Survey of Contemporary Economics», Bernard F. Hailey, ed. Homewood, 1952, Vol. II, p. 221-222. Точка зрения профессора Мэзона состоит в том, что, хотя ка­питалист-предприниматель утратил власть в современ­ной крупной корпорации, не существует убедительной точки зрения относительно того, кто занял его место. Соответственно, будет лучше всего признать эту роль за предпринимателем и не отрицать традиционные стиму­лы предпринимательской деятельности. «Я вынужден признать, что нет достаточных оснований говорить о яв­ном преимуществе новой концепции фирмы по сравне­нию с прежней концепцией предпринимателя с точки зрения целей экономического анализа» (Там же).

² См.: Adolf A. Berle, Jr., Power Without Property, 1959, p. 98 и след.

власти над производственным предприятием — а отсю­да и в обществе в целом — между факторами производ­ства. Господствующие позиции капитала — дело отно­сительно недавнего прошлого; еще пару столетий назад ни один здравомыслящий человек не усомнился бы в том, что власть решающим образом связана с землей. Все, что давала собственность на землю,— соответству­ющая степень богатства, уважение, военный статус и право своевольно распоряжаться жизнью рядового че­ловека — все это обеспечивало их обладателю руково­дящую роль в обществе и власть в государстве. Эти при­вилегии, связанные с владением землей, во многом и даже в решающей мере определили также направление исторического развития. Именно эти обстоятельства в течение XII—XIII вв., то есть примерно за двести лет до открытия Америки, сыграли немалую роль в разверты­вании нескольких военных кампаний на востоке, извес­тных под названием крестовых походов. Призывы к ока­занию помощи Византии, осажденной язычниками, и к освобождению Иерусалима, захваченного ими, подогре­ли, конечно, пыл крестоносцев. Но дело было не только в этом. Отношения между восточным и западным хрис­тианством отличались глубоким взаимным недоверием. Иерусалим находился под властью мусульман в течение 450 лет, и его освобождение никто не считал прежде вопросом безотлагательной срочности. Младшие сыны франкского дворянства, подобно голодным крестьянам, шедшим за Петром-отшельником, жаждали получить землю. Под одеждой крестоносцев бились сердца, остро чувствовавшие ценность недвижимой собственности. На пути к святому городу Болдуин, младший брат Годф­ри Буйонского, был поставлен перед нелегким выбором: продолжать ли поход вместе с освободительной армией или же прибрать к рукам соблазнительный уголок у Эдессы Он без колебаний выбрал последнее и только

после смерти своего брата оставил свой лен, чтобы стать первым королем Иерусалима¹.

В течение трех с половиной столетий после откры­тия Америки росло понимание стратегической роли зе­мельной собственности, а с ним возрастало значение земли как фактора исторического развития. Американс­кий континент был заселен, равно как были заселены степи и пригодные для жилья районы восточного полу­шария. И опять-таки религия шла рука об руку с земель­ными приобретениями, несколько маскируя подлинную роль последних. Испанцы считали, что они выполняют миссию, ниспосланную им богом, по спасению душ ин­дейцев; пуритане думали, что они должны прежде всего найти надлежащий приют для своих собственных душ. Католики и роялисты считали, что господь благосклон­но относится к их крупным земельным приобретениям, поскольку это давало возможность установить духов­ную опеку над индейцами, а когда индейцев больше не осталось — над африканцами. Для пуритан и протестан­тов духовное достоинство было неотделимо от собствен­ного земельного участка и семейной фермы. Но все это были частности. В Новом Свете, равно как и в Старом, считалось, что власть по праву принадлежит тем, кто владеет землей. Демократия в ее современном смысле начала свое существование как система, которая дала избирательные права тем, кто доказал, что он чего-то стоит, приобретением земельной собственности,— и никому другому.

Исключительные привилегии, связанные с облада­нием землей, и стимулы к ее приобретению имели глу-

¹ Возможность соединить выполнение своих обязательств как христианина с приобретением земли в зонах южного климата была весьма привлекательной (Steven Runci­man, A History of the Crusades, Vol I The First Crusade, Cambridge, 1954, p 92)

бокие экономические корни. Вплоть до сравнительно недавнего времени сельскохозяйственное производ­ство, то есть производство продовольствия и сырья для текстильной промышленности, составляло значитель­ную долю всего производства, и в наши дни в таких эко­номически бедных странах, как современная Индия, на сельское хозяйство приходится от 70 до 80% всего объема продукции. Собственность на землю или конт­роль над землей обеспечивали, таким образом, прочные позиции в решающей отрасли экономической деятель­ности; быть безземельным означало быть отброшенным на задний план.

Между тем другие факторы производства выполня­ли значительно менее важную роль. Технология сельс­кохозяйственного производства оставалась неизменной и несложной; соответственно, если оставить в стороне вопрос об использовании рабов, она открывала очень ог­раниченные возможности для применения капитала, а рабы в подавляющем большинстве случаев могли быть использованы лишь в сочетании с землей. Несельскохо­зяйственные предприятия имели второстепенное значе­ние и также предъявляли незначительный спрос на ка­питал, тем более ограниченный, что и здесь технология была примитивной и неизменной Таким образом, еще два столетия тому назад скудному предложению капи­тала соответствовали столь же ограниченные возмож­ности его использования. (Этому обстоятельству в ли­тературе не придается должного значения.) Если кто-либо имел землю в Англии или Западной Европе, он мог найти небольшую сумму капитала, необходимую для ее обработки. Но обладание этим капиталом не давало ни­какой гарантии, что его собственник мог приобрести землю.

Не составляло также труда найти рабочую силу. Проч­но сложившееся в этой области положение заключалось

в том, что рабочая сила всегда была в огромном избыт­ке. Давид Рикардо, оценивая ситуацию того времени, в 1817 г. мог еще утверждать: «Можно быть уверенным как ни в чем другом, что предложение работников все­гда будет в конечном счете находиться в соответствии с тем объемом средств, которые имеются для их поддер­жания»¹. Иначе говоря, это означало, что всегда можно было рассчитывать на неограниченное предложение ра­бочей силы при уровне заработной платы, в лучшем слу­чае обеспечивающей средства существования. Значи­тельная часть рабочей силы могла быть использована таким образом, что вклад дополнительно принятого ра­бочего мог быть примерно равным объему средств, необ­ходимых для его существования. Если он не выдержи­вал этой напряженной борьбы с нищетой, его легко можно было заменить. Если человек мало чем отличает­ся от своего конкурента и его легко можно заменить, то его власть ничтожна, а позиции в торге слабы.

Никто, однако, не сомневался в то время в преиму­ществах, связанных с приобретением одного акра, сот­ни акров или тысячи акров плодородной земли. Для всех были очевидны тяжелые последствия потери по­добных богатств. Это означает, что обладание землей имело решающее значение, и даже мыслители, чьи идеи возвестили наступление эры промышленного переворо­та, не могли достаточно ясно представить себе обще­ство, в котором положение было бы иным: хотя Адам Смит и полемизировал по большинству вопросов со сво­ими предшественниками — французскими физиократа­ми, считавшими землю основным источником всякого богатства, он приписывал земле особую щедрость, при­чем эти щедроты в качестве особого благоволения воз-

¹ David Ricardo, Works and Correspondence of David Ricardo, Vol. I, 1951, p 292

вращали владельцам земли¹. Сорок лет спустя, по окон­чании наполеоновских войн, Рикардо и Мальтус прида­ли земельной собственности еще более важное значе­ние. Поскольку население, как они считали, будет воз­растать в соответствии с биологическими законами, по­требность в продовольствии будет возрастать значительно более быстрыми темпами, чем его произ­водство. Вследствие этого относительная цена продо­вольствия и доля дохода, поступающего земельным соб­ственникам, будет неудержимо и неуклонно возрастать. Решающим фактором считалась ограниченность земель­ных ресурсов. «Труд природы оплачивается не потому, что она производит много, а потому, что она производит мало. По мере ее оскудения она требует все более высо­кую плату за свою работу. Там, где она становится бла­госклонно щедрой, она всегда работает бесплатно»². Не­удивительно, что люди, владевшие этим ресурсом, зани­мали господствующие позиции в сельском хозяйстве как решающей отрасли экономики и пользовались ува­жением и властью в обществе.

Рикардо писал свои труды в тот период истории, когда земля стала утрачивать значение. Частично это объяс­нялось тем, что ограниченность земельных ресурсов,

¹ См. А Смит Исследование о природе и причинах бо­гатств народов. М., 1962, гл. XI.

² David Ricardo, Works and Correspondence of David Ricardo Vol. I, 1951, p. 76. Рикардо полемизирует здесь с Адамом Смитом, утверждавшим, что доход, получаемый за землю, представляет собой плату за щедрость природы. Этот воп­рос не имеет значения с точки зрения нашего анализа, ибо и у Рикардо, и у Смита природа, в частности земля, играла важную роль как фактор, определяющий доходы.

которой он придавал такое значение, обусловила энер­гичные поиски новых земель. В обеих частях Американ­ского континента, в Южной Африке и Австралии были обнаружены огромные неиспользуемые и чрезвычайно удобные для использования земельные массивы. Для того чтобы приобрести новую землю или возместить по­терю земли, достаточно было продвинуться на эти рубе­жи. Главной потребностью стала теперь потребность в капитале, необходимом для того, чтобы оплатить семе­на, домашний скот и инвентарь и иметь возможность до­жить до первого урожая. И, поскольку любой проходи­мец мог при удачном стечении обстоятельств приобре­сти больше земли в Новом Свете, чем принадлежало са­мому знатному аристократу в Старом Свете, земля перестала быть гарантией положения в обществе.

Между тем в результате совершенствования техники и расширения знаний в области металлургии и обработки металлов необычайно возросли возможности примене­ния капитала. Более активное использование капитала, связанное с более совершенной техникой, привело к уве­личению объема производства, а это в свою очередь обус­ловило более высокий уровень дохода и сбережений. Следует подчеркнуть, что в прошлом столетии спрос на капитал возрастал быстрее, чем его предложение. В но­вых странах, включая США, капитала обычно не хватало и его стоимость была высока. В Англии же на протяже­нии большей части столетия норма прибыли оставалась низкой, и англичане испытывали острую необходимость изыскивать возможности более прибыльного использова­ния сбережений в дальних странах. Но там все большая доля национального продукта приходилась на уголь, чу­гун и сталь, железные дороги, локомотивы, суда, тек­стильное оборудование, здания и мосты. Для их произ­водства нужен был в первую очередь капитал. На сельс­кое хозяйство, которое особенно сильно зависело от зем-

ли, приходилась все меньшая доля совокупного продук­та. Тот, кто обладал капиталом или контролировал ка­питал, мог в этих условиях распоряжаться необходимой рабочей силой и землей. Контроль над рабочей силой или над землей отнюдь не обеспечивал соответствую­щей возможности распоряжаться капиталом.

Таким образом, власть над предприятием перешла к капиталу, а вместе с ней капитал приобрел престиж в обществе и власть в государстве. В начале XIX в. в анг­лийском парламенте по-прежнему задавали тон круп­ные землевладельцы. На протяжении столетия они по­степенно уступали давлению со стороны промышленни­ков, снижая цены на продовольствие; вместе с этим сни­жались уровень заработной платы фабричных рабочих и земельная рента. К концу столетия центральной фигу­рой в английской политике стал бирмингемский про­мышленник Джозеф Чемберлен. В начале XIX в. в пра­вительстве США задавали тон землевладельцы и рабов­ладельцы из Виргинии; к концу столетия власть со все­общего согласия перешла к предпринимателям или, в зависимости от взгляда на вещи, преступникам, награ­бившим крупные состояния. Сенат стал клубом богатых бизнесменов.

Эта перемена, имеющая для нашего последующего анализа большое значение, не воспринималась как нечто естественное. Джордж Вашингтон, Томас Джефферсон и Джеймс Мэдисон, казалось, значительно больше подхо­дят для осуществления государственной власти, чем Кол-лис П. Хантингтон, Дж. П. Морган или Эндрю Меллон. Они пользовались репутацией людей, обладающих спо­собностью действовать независимо от своих собствен­ных интересов, чего нельзя было сказать о капиталис­тах. А действия, отвечавшие их собственным интересам, например защита рабства, считались более приличеству­ющими джентльменам, более разумными и законными,

чем действия капиталистов, продиктованные интереса­ми последних. Такой противоречивый подход и поныне характерен для общественного мнения и популярной исторической литературы. Можно сформулировать сле­дующее правило: чем дольше осуществляет власть та или иная группа, тем легче и естественнее она воспри­нимается, и напротив, чем меньше срок, прошедший со времени установления власти, тем более противоесте­ственной и даже опасной она кажется.

Теперь должно быть ясно, что обеспечивает власть тому или иному фактору производства или тем, кто обладает им или контролирует его. Власть переходит к тому фак­тору производства, который наименее доступен и кото­рый труднее всего заменить. Говоря более специальным языком, она принадлежит тому фактору, предложение которого отличается наибольшей неэластичностью в пределе (at the margin). Эта неэластичность может быть результатом либо нехватки в силу естественных при­чин, либо эффективного контроля над предложением, осуществляемого в той или иной форме людьми, либо того и другого¹.

В свое время человек, владевший землей, мог легко приобрести рабочую силу и капитал (в тех ограниченных количествах, которые тогда требовались). Но обладание

¹ Так, профсоюз, обеспечивающий рабочим значительную силу при принятии таких решений, которые непосред­ственно затрагивают заработную плату и условия труда, берет в свои руки полный контроль над предложением рабочей силы (В случае успешной забастовки цена ра­бочей силы на заводской стороне линии пикетов безгра­нично высока.) Власть профсоюза возрастает, если пред­ложение рабочей силы не является чрезмерно большим

рабочей силой и капиталом отнюдь не гарантировало приобретения земли. Следствие и причина здесь посто­янно менялись местами. Поскольку земля обеспечивала доступ к экономической, равно как и к более широкой, власти, предпринимались специальные меры (напри­мер, законы майората) для того, чтобы землей владела -только привилегированная или дворянская каста. А это в свою очередь ограничивало возможности приобрете­ния земли и еще более укрепляло экономическую власть и общественное положение, которые вытекали из владения землей.

В эпоху капитала землю в тех небольших количе­ствах, которые требовались для промышленного пред­приятия, можно было легко приобрести; все легче стано­вилось ее приобретение для нужд сельского хозяйства. Рабочая сила по-прежнему имелась в избытке. Отныне обладание землей и рабочей силой не обеспечивало воз­можности распоряжаться капиталом; однако при нали­чии капитала землю и рабочую силу можно было легко приобрести. Капитал давал теперь власть на предприятии и — как следствие этого — в обществе.

Если случится так, что капитала будет достаточно или образуется избыток и его можно будет легко увели­чить или заменить другим фактором, то власть, которую он дает на предприятии и в обществе, будет, по-видимо­му, поколеблена. Это произойдет с тем большей вероят­ностью, если одновременно какой-либо иной фактор производства окажется все менее доступным или все более труднозаменимым.

В предыдущей главе было показано, что в индустриаль­ной системе широкое использование капитала сопро­вождается, по крайней мере в мирное время, еще более

обильным его предложением. Тенденция к превыше­нию, сбережений над капиталовложениями и необходи­мость компенсирующих мероприятий со стороны госу­дарства представляют собой неотъемлемые и общеприз­нанные черты кейнсианской экономики. Как было ска­зано, промышленное предприятие само снабжает себя капиталом, что является составной частью планирова­ния. Это гарантирует высокую надежность в получении капитала, что и представляет собой подлинную цель планирования.

В то же время в связи с требованиями, диктуемыми техникой и планированием, резко возросла потребность промышленного предприятия в специализированных зна­ниях и соответствующей форме организации этих зна­ний. Индустриальная система вынуждена полагаться в основном на внешние источники этих знаний. В отличие от капитала фирма не может сама себя обеспечить этими знаниями. Кроме того, эффективность этих знаний мо­жет быть достигнута только при эффективной форме их организации. Если иметь в виду нормально функциони­рующую предпринимательскую организацию, она, как правило, располагает теперь достаточным капиталом. Но обладание капиталом само по себе не дает ныне никакой гарантии того, что необходимые специальные знания мо­гут быть получены и должным образом организованы. Опыт прошлого дает основания предполагать, что источ­ник власти в промышленном предприятии переместится еще раз — на этот раз от капитала к организованным зна­ниям. И можно предполагать, что это найдет отражение в перераспределении власти в обществе.

По сути дела это уже произошло. Источник власти пе­ремещается ныне от одного фактора производства к друго­му, точно так же как два столетия назад он начал переме­щаться в развитых странах от земли к капиталу. Этот про­цесс происходил в течение последних пятидесяти лет и

продолжается в настоящее время. В подтверждение этого можно привести десяток самых очевидных доказательств: утрата власти в современной корпорации акционерами; неуязвимые позиции успешно действующей администра­ции корпорации; ослабление притягательной силы банки­ра в обществе; то, как странно звучит мысль, будто Соеди­ненными Штатами Америки правит Уолл-стрит; все более настойчивые поиски специалистов, способных работать в промышленности; наконец, тот престиж, которым пользу­ются образование и педагоги.

Этот переход власти оказался замаскированным, по­скольку позиции капитала, как это в свое время было и с землей, кажутся непоколебимыми. Мысль о том, что власть может принадлежать не капиталу, а кому-либо еще, кажется неправдоподобной, а те, кто высказывает ее, считаются людьми, занятыми несерьезным ориги­нальничанием. Он оказался замаскированным еще и по­тому, что власть не перешла к какому-либо из признан­ных факторов производства, как они изображаются в обычной педагогической литературе по экономике. Она не перешла к труду. Рабочий класс завоевал огра­ниченный контроль над заработной платой и условиями труда, но не приобрел никакой власти над предприяти­ем К тому же на рынке труда продолжает действовать тенденция к избытку рабочей силы. Если чрезмерно из­быточные сбережения не находят применения, первым следствием этого оказывается безработица, а если сбе­режения находят применение, это ведет к замене маши­ной неквалифицированного труда и труда средней ква­лификации. Таким образом, от избытка капитала стра­дают наряду с капиталистом неквалифицированные ра­бочие и рабочие средней квалификации.

Не перешла власть и к классическому предприни­мателю — лицу, которое использовало некогда свою возможность распоряжаться капиталом для того, чтобы

соединить его с другими факторами производства. В ин­дустриальной системе это исчезающая фигура. Помимо возможности распоряжаться капиталом, его отличитель­ными качествами были воображение, способность прини­мать ответственные решения и готовность рисковать деньгами, и нередко собственными. Ни одно из этих ка­честв не имеет существенного значения для организации знаний или эффективной конкуренции с ними.

В действительности власть перешла к новому факто­ру производства, как его с полным основанием могли бы назвать те, кто ищет во всем нечто новое.

Это совокупность людей, обладающих разнообраз­ными техническими знаниями, опытом и способностя­ми, в которых нуждается современная промышленная технология и планирование. Она охватывает многочис­ленный круг лиц — от руководителей современного промышленного предприятия до основной массы рабо­чей силы — и включает в себя тех, кто обладает необхо­димыми способностями и знаниями. От эффективности именно этой организации, как в неявной форме призна­ется в большинстве теорий предпринимательства, зави­сит теперь успех современного частного предприятия. Если бы эта организация распалась или исчезла каким-либо иным образом, нет никакой уверенности в том, что ее вновь можно было бы создать, а попытки расширить ее для выполнения новых задач представляют собой до­рогостоящее и порою малоперспективное занятие. Мы вновь сталкиваемся здесь с проблемой неопределенно высокой цены и связанной с этим проблемой власти. Те­перь мы попытаемся несколько более тщательно про­анализировать, что представляет собой этот новый ис­точник власти на предприятии и в обществе.

Поиск по сайту: