ГЛАВА Х. ОБЩЕПРИЗНАННОЕ ПРОТИВОРЕЧИЕ

Прелесть экономического человека состояла в том, что мы точно знали, к чему он стремился.

Альфред Норс Уайтхед

Рынок стимулирует деятельность фирмы един­ственным путем. Стимул этот — обещание большего денежного вознаграждения. Если фирма не может повлиять на цены, подобно тому как молочная ферма из штата Висконсин не оказывает влияния на цену молока, то она ли­шена возможности выбора целей своей деятель­ности. Ей остается стремиться к денежной выго­де, а фактически к тому, чтобы эта выгода была наибольшей. Другие делают то же. Отказ от об­щепринятого образа действий означает убыток, банкротство и уничтожение. Нет сомнений, что решение подчинить денежные интересы интере­сам создания сносных условий существования для рабочих, коров или потребителей привело бы при отсутствии особого дополнительного до­хода к финансовому краху. В условиях необхо­димости максимизации дохода фирма оказыва­ется целиком во власти законов рынка.

Если фирма оказывает влияние на рыноч­ные цены, то есть если она обладает властью, которая обычно ассоциируется с монополией,

то всегда считалось, что она также будет стремиться к возможно большей прибыли. Может быть, она и удов­летворится меньшей прибылью, чем максимальная, но считали, что она будет стремиться к монопольной влас­ти, с тем чтобы освободиться от ограничений, налагае­мых конкуренцией на ее доходы. Что же заставляет фир­му стремиться к монопольной власти, а затем не в полной мере использовать выгоды своего положения? Когда уро­вень спроса высок, фирма, обладающая монополией, мо­жет извлечь больше дохода от своих рыночных операций, когда спрос ослабевает, она получает меньше. Но в той мере, в какой фирма стремится к наибольшей выгоде, она по-прежнему подвержена контролю со стороны рынка, и в конечном счете, движимая жаждой наживы, она зави­сит от предпочтений потребителей, выраженных в их по­купках. Но если монополист систематически удовлетво­ряется меньшей прибылью, чем максимальная, то причи­ны этой сдержанности следует искать в действии сил, на­ходящихся вне рынка. Наряду с состоянием спроса эти силы будут фактором, определяющим цены, производ­ство и прибыли. Вера в рынок в качестве трансценден­тального регулятора экономического поведения требует, следовательно, одновременно веры в то, что фирмы, вы­ходящие на рынок, всегда будут стремиться к максимиза­ции своих доходов. Если такова логическая посылка, то по закону исключений нет нужды искать другие мотивы.

Когда планирование приходит на смену рынку, то ут­рачивает силу это замечательно простое объяснение эко­номического поведения. Технический прогресс и сопут­ствующее ему увеличение затрат капитала и времени за­ставляют фирму освободиться от неопределенности, при­сущей рынку. А по мере развития специализированной техники можно все меньше полагаться на рынок. Поэто­му фирма устанавливает контроль над ценами, по кото­рым она покупает материалы, полуфабрикаты и знания,

и предпринимает меры для того, чтобы обеспечить себя всем необходимым по этим ценам. Она также устанав­ливает контроль над продажными ценами и предприни­мает меры для того, чтобы потребители, производители или государство купили запланированное фирмой коли­чество продукции по этим ценам. Вместо того чтобы подчиняться рынку, фирма в силу своих возможностей подчиняет рынок целям планирования. Цены, издерж­ки, размеры производства, а соответственно и выручка устанавливаются не рынком, но — в широких границах, которые будут рассмотрены ниже,— плановой полити­кой фирмы.

Целью этой плановой политики может оставаться наибольшая прибыль. Мы уже говорили, что высокий и надежный уровень доходов имеет важное значение для успеха техноструктуры. Но рынок уже более не опреде­ляет и не навязывает этой цели. Соответственно и макси­мизация прибыли — эта единственная цель, совместимая с законами рынка,— уже не является необходимостью. Фирма в условиях конкуренции лишена возможности выбирать цели. Монополия может ограничить себя меньшим, чем максимальная прибыль, но это не будет соответствовать ее монопольной природе. Планирова­ние же есть результат не стремления эксплуатировать рыночные возможности, а результат, помимо всего про­чего, ненадежности рынка. Подчинение рынку со всеми его индикаторами перестало существовать. Поэтому бо­лее нет оснований считать априори, что максимизация прибыли должна быть целью техноструктуры. Она мо­жет быть целью, но это еще следует доказать. Но дока­зать это трудно, если существуют другие цели, более важные по сравнению с прибылью, как свидетельство успешной деятельности техноструктуры. Это также трудно доказать, имея в виду, что прибыль достается не техноструктуре.

Если у техноструктуры имеются иные цели, поми­мо максимизации прибыли, то этот вопрос приобретает значительную важность и интерес. В каждый данный момент времени общественные цели, провозглашае­мые либо, наоборот, скрытые — цели президента Со­единенных Штатов и членов правительства, законода­телей, юристов и генералов,— являются предметом на­учных изысканий, дают пищу для прогнозов, коммен­тариев прессы и догадок репортеров. Подобный же интерес, хотя и в меньшей мере, вызывает деятель­ность органов управления штатов, городов и школьных округов. Но значительная область нашего бытия и по­чти все, что связано с добыванием и расходованием средств существования, зависит от решений техно­структуры. Она устанавливает цены, воздействует на наши покупки и распределяет доход среди участников производственного процесса. Планирование, осуще­ствляемое техноструктурой, также распространяется, как мы видели, на управление спросом на те продукты, которые покупает государство Поэтому, чтобы по­нять, каким образом и во имя чего нами управляют, нужно знать цели техноструктуры. Последние более не ограничиваются максимизацией прибыли; суще­ствует возможность выбора В зависимости от этого выбора цены, объем производства и доход будут ме­няться. Ни в одном из этих вопросов корпорация не об­ладает полнотой власти; но ведь и политические деяте­ли не имеют абсолютной власти, однако интерес к вы­яснению их намерений по этой причине не уменьшает­ся. Простаки интересуются лишь тем, как ими правят из Вашингтона, Олбани, Сакраменто или из городской ратуши. Искушенные стараются понять цели промыш­ленного планирования

Однако эти проблемы, как мы покажем, встают пе­ред нами лишь в том случае, если признается, что рынок

более не всесилен. Но именно против этого все еще до­вольно решительно возражают. Следует рассмотреть, почему это оспаривается.

То, что фирмы, составляющие индустриальную систему, обладают значительной властью устанавливать цены, яв­ляется общепризнанным среди экономистов. Защитники рынка удерживают свои позиции на второй линии оборо­ны: фирмы контролируются рынком, но не в смысле пол­ного подчинения, как в случае с молочной фермой, а по примеру монополии у классиков.

У этой защиты есть два аспекта. Предполагается, что фирма не оказывает сколько-нибудь существенного влия­ния на покупки потребителей и государства. Их сувере­нитет не оспаривается, он воспринимается как символ веры. Далее предполагается, что, хотя фирма может по­ступать иначе, она обязательно стремится к максимиза­ции прибыли. Поэтому по мере изменения потребительс­кого выбора и потребностей государства цены и уровни производства, при которых прибыли максимизируются, также меняются. Фирма реагирует на эти изменения. Следовательно, ее поведение по-прежнему контролиру­ется рынком и в конечном счете потребителем. И, как бы ни была велика и могущественна фирма, так будет до тех пор, пока она подчиняет всю свою значительную власть желанию получить как можно больше прибыли.

Отсюда ясно, почему следует ожидать, что консер­ваторы будут исходить из посылки о максимизации при­были. Власть рынка, являющаяся центральным пунктом традиционного анализа, зависит от обоснованности этой посылки. Намного лучше допустить существова­ние монопольных, даже грабительских прибылей, чем признать бессилие рынка. И проницательные консерва-

торы с готовностью идут на это. Максимизация прибы­ли провозглашается «наиболее мощной, наиболее все­общей и наиболее живучей из всех сил, управляющих поведением предпринимателя»¹. «Немногие тенденции могут столь сильно подорвать самые основы нашего сво­бодного общества, как идея иной ответственности руко­водителей корпорации перед обществом, чем ответ­ственность перед акционерами добиваться возможно большей прибыли»².

Но принцип максимизации прибыли защищают так­же и либералы. Одна из групп либералов, для которой монополия издавна представляла bête noire³, отвергает как преднамеренную апологетику мысль о том, что крупная корпорация не извлекает всего, что ей причита­ется. Предположить это — значит выгораживать моно­полию. Другая группа, соглашаясь, что фирма может и не максимизировать свои доходы, утверждает, что это все же будет сделано, поскольку таково единственно за­конное проявление экономической власти. Если же фирма соглашается на меньшее, чем максимум прибы­ли, то есть если она преследует какую-либо иную цель, помимо прибыли, то тем самым она берет на себя соци­альную ответственность, что никоим образом не входит в ее задачи. «Функция бизнеса состоит в достижении постоянных высоких прибылей. Суть свободного пред­принимательства состоит в погоне за прибылью любым

¹ George J. Stigler, The Theory of Price, Revised Edition, New York, 1952, p. 149.

² Milton Friedman, Capitalism and Freedom, Chicago, 1962, p. 133. Цит. также Ерлом Чейтом в кн.: «The Business Establishment», New York, 1964, p. 163. Широко признано, что профессора Стиглер и Фридман являются двумя наиболее способными выразителями консерва­тивных экономических взглядов в США.

³ Чудовище (франц.). — Примеч. перев.

способом, который не нарушает самих основ его суще­ствования... Пусть государство заботится о всеобщем благе...»¹. «Если нам не обойтись без руководителей... давайте объединимся и выберем себе руководителей — и будем руководить ими»².

То, что потребители и государство не суверенны в своем спросе и что ими управляют фирмы, снабжающие их товарами и услугами, достаточно обосновывалось в других главах этой книги. Методы, используемые при этом для воздействия на потребителя, например рекла­ма, не могут оставаться в тайне. Читатель имеет полную возможность убедиться в этом на личном опыте. Что же касается доводов за и против максимизации прибыли, то они должны быть рассмотрены детально. Это необхо­димо сделать, даже если внутренняя противоречивость такой постановки вопроса будет очевидна для большин­ства читателей. До тех пор пока не развенчана якобы ре­шающая роль максимизации прибыли, закрыт путь к ис­следованию целей техноструктуры. Защита традициона­листами принципа максимизации прибыли стратегичес­ки вполне обоснованна. Как только мы отбрасываем этот принцип, открывается дорога потоку новых, непри­вычных, а порой и внушающих тревогу идей. Вот тут-то и обнаруживается, насколько дальновидны традициона­листы, защищая старую формулу, чтобы сохранить свои позиции.

¹ Theodor Levitt, The Dangers of Social Responsibility, «Harvard Business Review», Vol. 36, № 5, September-October 1958, p. 44-49.

² Ben W. Lewis, Economics by Admonition, «The American Economic Review», Supplement 49 (1959), p. 395. Цит. Юджином Ростоу, см.: «The Corporation in Modern Society», Edward F. Mason, ed., Cambridge, 1959, p. 68. Эти же мысли подчеркивает проф. Ростоу.

Выявление противоречий в принципе максимизации прибыли требует некоторого терпения, но оно вполне вознаграждается. В наше время мало что может принес­ти большее удовлетворение, чем вид людей, попавших в ловушку, ими же самими поставленную. Таково удовлет­ворение при виде либерала, оправдывающего свое пове­дение дома ссылкой на ограничительное толкование за­кона в этом вопросе. Такова радость по поводу того, что мэра — сторонника расовой сегрегации обнаружили в негритянском публичном доме. Такова же и радость, ког­да человека, кичащегося педантизмом в уплате налогов, ловят за руку при попытке хищения. В 30-е годы бывший президент Нью-Йорской фондовой биржи Ричард Уитни был осужден за кражу нескольких миллионов долларов, переданных ему по доверенности. С сожалением отме­тим, что публика была очень довольна. И не потому, что люди жестоки либо злорадствуют при виде того, как их соотечественник, пусть даже выпускник Гарварда, попа­дает в Синг-Синг. Произошло это потому, что Уитни был известен как проповедник некой божественной непод­купности (своей и своих коллег по денежному рынку), исключающей всякую возможность злоупотреблений. Экономисты издавна безоговорочно утверждали, что ни один мотив человеческого поведения не может сравнить­ся по силе со стремлением к личной выгоде. Тем прият­нее обнаружить, что их защита принципа максимизации прибыли должна строиться на посылке о том, что люди, которые, как утверждают, максимизируют прибыль, на деле не максимизируют ее.

Предпосылка о том, что люди стремятся к максимизации своего дохода, то есть к тому, чтобы достичь наибольшей Денежной выгоды для себя, привлекательна отсутствием

сентиментальности. Именно такое поведение капитали­сты постоянно стремились защитить, а социалисты не­изменно осуждали, хотя и признавали, что оно соответ­ствует человеческой природе. Было бы хорошо, если бы человек был так устроен, что желал бы трудиться для других. Но человек таков, что от него едва ли можно этого ждать, и уж, конечно, не в условиях современной экономики.

В то же время все согласны, что современная крупная корпорация, как правило, находится под контролем ее уп­равляющих. Революция управляющих в отличие от рево­люции техноструктуры общепризнанна. Все согласны и в том, что до тех пор, пока доходы превышают определен­ный минимум, управляющим нечего бояться акционеров. Однако именно ради этих далеких, лишенных власти и безвестных акционеров управляющий стремится к мак­симизации прибыли. Ради своего вознаграждения менед­жеры так грубо действовать не будут: предполагается, что здравомыслящий управляющий будет проявлять сдержанность. Итак, ответственные руководители корпо­рации отказываются от личного вознаграждения, с тем чтобы увеличить его размеры для других. Если придер­живаться общепринятой точки зрения на корпорацию, то уже на этой стадии анализа в предпосылке о макси­мизации прибыли обнаруживается существенное проти­воречие.

Но противоречие становится еще более очевидным, стоит только признать роль техноструктуры. Если исхо­дить из того, что власть принадлежит немногим высшим администраторам, то можно себе представить, что их денежные интересы по крайней мере не противоречат интересам собственников. Чем больше прибыль, тем большее жалованье им может быть выплачено, тем больше доход на акции, которыми они владеют, тем луч­ше перспективы вознаграждения акциями (stock op-

tions), которые они выпускают сами для себя. Но даже эти предположения реализуются лишь в ограниченных условиях. Лишь в отношении немногих корпораций мож­но утверждать, что жалованье управляющих достигает максимума. Как недавно отмечал один вдумчивый иссле­дователь, «...средний уровень жалованья управляющих даже в ведущих корпорациях не является чрезмерно вы­соким»¹. Хотя астрономические суммы и не представля­ют исключения, они обычно достаются лишь самой вер­хушке. В руках управляющих сосредоточено незначи­тельное число акций, а часто они просто не имеют их². Опционы акций, то есть право покупать акции, если они поднимаются в цене, по заранее обусловленным ценам, хотя и общеприняты, но распространены далеко не по­всеместно и чаще рассматриваются как средство избе­жать уплаты налогов, чем как материальный стимул³. Таким образом, даже доводы в пользу максимизации

¹ Wilbert E. Moore, The Conduct of the Corporation, New York, 1962, p. 13.

² Как отмечалось в гл. VII, в 176 корпорациях, обследован­ных Р. А. Гордоном в 1939 г., средневзвешенная доля ак­ций, находящихся во владении служащих и директоров, составляла 2,11%. Доля акций служащих была значи­тельно ниже, и она была ниже у железнодорожных кор­пораций в сравнении с новыми промышленными. Список Гордона включал некоторые фирмы, например Форда, которые все еще целиком контролировались владельца­ми. Как показывает исследование мисс Ньюкамер, за четверть века, прошедшую после опубликования работы Гордона, произошло дальнейшее значительное пониже­ние доли акций управляющих.

³ «Это, безусловно, средство избежать уплаты налогов... поскольку прибыль от продажи акций облагается налогом с дохода на капитал по ставке 25%...». Wilbert E. Moore, The Conduct of the Corporation, New York, p. 13-14.

личного дохода со стороны высших руководителей кор­пораций не очень-то сильны.

Но по мере роста техноструктуры окончательно теря­ет силу и без того весьма шаткое утверждение, что не­большое число управляющих может максимизировать свой доход посредством максимизации дохода акционе­ров. Власть переходит к организации. Даже наличие не­больших пакетов акций у высших руководителей более не является правилом. Оклады, как небольшие, так и вы­сокие, зависят от размеров корпорации; они не меняются в зависимости от размера прибыли. Вместе с властью принимать решения приходит и возможность делать деньги, но предполагается, что хорошие служащие будут от нее воздерживаться. Члены техноструктуры заранее осведомлены об изменениях в производстве, ассортимен­те, ценах, о предстоящих государственных заказах и, пользуясь модным выражением, видят горизонты техни­ческого прогресса. Эта информация может быть с выго­дой использована. Если бы каждый пытался действовать в отдельности — в сфере операций компании с акциями, в области снабжения и сбыта — либо передавал за день­ги другой фирме свои знания и опыт, корпорацию раста­щили бы на части. Однако благонамеренный служащий компании так поступать не станет; предельно эффектив­ный моральный кодекс корпорации исключает такое по­ведение. Более того, групповой процесс принятия реше­ний ведет к тому, что почти все действия и даже мысли отдельных лиц становятся общим достоянием. Неудиви­тельно, что в результате претворяется в жизнь мораль­ный кодекс, а служащие ведут себя очень честно. Техно-структура не допускает секретности, на которой произра­стают злоупотребления и должностные преступления.

Итак, техноструктура в силу необходимости исключа­ет погоню за личной выгодой. Как следствие этого, то, что запрещено рядовому научному работнику, инженеру,

оформителю заказов или сбытовому агенту, также должно быть запрещено и старшим служащим. Нельзя заставить рядового работника сопротивляться искушению зарабо­тать на стороне, если ему известно, что руководители ос­тавляют за собой прерогативу искать побочный заработок. Члены техноструктуры не получают те прибыли, ко­торые они максимизируют. Они должны воздерживаться от погони за личной выгодой. Следовательно, если при­держиваться традиционной точки зрения на максимиза­цию прибыли, то они должны стремиться делать для дру­гих, а именно для акционеров, то, что им делать для себя запрещается. Именно на этих основаниях покоится те­перь доктрина о максимизации прибыли в развитой кор­порации. Утверждают, что стремление к прибыли, подоб­но половому влечению, имеет характер безусловного рефлекса. Одновременно утверждают, что этот рефлекс действует не в пользу первого лица, а в пользу третьего. Он отделяется от собственной персоны и проявляется в пользу безвестных, безымянных и лишенных власти лю­дей, которые не имеют ни малейшего понятия о том, дей­ствительно ли их прибыли максимизируются. Если про­должить аналогию с сексом, то стоит вообразить себе мужчину с натурой активной, любвеобильной и не склон­ной к воздержанию, который отказывается от обладания прелестными, доступными и даже обнаженными женщи­нами, с тем чтобы максимально увеличить возможности других мужчин, о существовании которых он знает лишь понаслышке. Таковы логические основания доктрины о максимизации в условиях, когда произошло полное отде­ление власти от вознаграждения.

В начальной стадии развития корпорации, особенно в 1930-х годах, выражали опасение, что люди, контролиру­ющие фирму, сделают ее инструментом своего личного

обогащения. А это, как опасались, приведет к разруше­нию корпоративной формы предприятия в целом.

Предсказания выглядели обоснованными и мрачны­ми. Когда рухнули громадные империи в сфере комму­нального обслуживания — «Инсуллс» и «Ассошиэйтед гэс энд электрик»,— стало очевидно, что материальные интересы индивидуальных акционеров грубо попирались во имя обогащения и удовлетворения честолюбия тех, кто стоял у власти. То же произошло и с другими крупны­ми энергетическими, транспортными и промышленными компаниями, разорившимися в этот период. Во всех этих компаниях вложения тех, кто находился у власти, были малы либо совершенно незначительны по сравнению с общей суммой активов: О.-П. и М.-Д. Ван Свирингены, эксцентричные кливлендские железнодорожные магна­ты, контролировали железнодорожную систему с актива­ми в 2 млрд долл. при посредстве своего вклада, не пре­вышавшего 20 млн долл. Альберт X. Виггин из «Чейз нэйшнл бэнк» испытывал острую нехватку акций воз­главляемого им банка в период биржевого краха 1929 г. В результате он сколотил небольшое состояние на паде­нии курса акций, а впоследствии изобретательно аргу­ментировал, что отсутствие собственных акций, свиде­тельствующее о скромном материальном положении, способствует повышению заинтересованности служа­щих в делах компании. После того как 12 марта 1932 г. в Париже Ивар Крюгер простился со своими друзьями по финансовому тресту и покончил с собой выстрелом из специально для этой цели купленного пистолета, стало известно, что он воспользовался контролем над много­численными корпорациями в дюжине стран, для того что­бы лишить акционеров этих корпораций сотен милли­онов долларов. Это была максимизация личных доходов в подлинно массовом масштабе. Ученые сделали вывод, что руководители крупнейших корпораций в меру своих

сил будут стремиться соединять максимизацию прибы­ли с возвеличиванием своих персон. Обществу угрожа­ет воровство беспрецедентных размеров. Профессор Гарвардского университета Уильям 3. Рипли, который в 20-е годы считался ведущим специалистом по корпора­циям, предупреждал президента Кулиджа, что «махина­ции, подтасовка данных, взяточничество и надуватель­ство»¹ угрожают всей экономической системе. Адольф А. Берли, преемник Рипли в качестве высшего автори­тета в делах корпораций, пришел к выводу, что развитая корпорация лишает владельцев акций всяких реальных прав. Результат этого может быть двояким. Либо управ­ляющие станут доверенными лицами, действующими в условиях тщательного надзора по поручению «бездея­тельных и безответственных»² владельцев, что отрица­тельно скажется на инициативности, либо же «они будут действовать в своих собственных интересах... и исполь­зуют часть капитальных активов в своих целях»³. Это по­ведет к развитию «корпоративной олигархии и вероятно­сти наступления эры корпоративного грабежа»⁴. По­скольку ни один из этих результатов не представляется желательным, проф. Берли делает вывод, что государ­ству следует установить контроль над управляющими⁵.

¹ William Alien White, A Puritan in Babilon, New York, 1939, p. 337.

² Adolf A. Berle, Jr., Gardiner С. Means, The Modern Corporation and Private Property, New York, 1948, p. 354.

³ Там же.

⁴ Там же, стр. 355.

⁵ Этот важнейший вывод, сформулированный в осторож­ных выражениях, делается в конце большой книги. Похо­же, что он не был замечен. Будь многочисленные критики этой книги несколько прилежнее, они, несомненно, более усиленно подчеркивали бы значение ранних социалисти­ческих взглядов для весьма продолжительной и выдаю­щейся общественной деятельности профессора Берли.

Но опасные тенденции не развились. Произошло это отчасти потому, что некоторые из наиболее легких пу­тей обогащения были запрещены законом. Федераль­ный закон о ценных бумагах 1933 г. и последующие по­правки к нему обязали управляющих предавать гласнос­ти размеры своих заработков и пенсионных взносов. Было также принято решение о публикации стоимости имущества и услуг, проданных корпорации, поскольку завышенная оценка в таких случаях служила превос­ходным средством для перекачивания корпоративных денег в частные руки. То же самое касалось и отчетов о сбыте продукции, что препятствовало заниженным оценкам со стороны заинтересованных лиц. Закон о хол­динг-компаниях в области коммунального хозяйства 1935 г. ограничил использование этих компаний в целях создания пирамиды участий и отстранения собственни­ков от контроля. Была создана правительственная ко­миссия по ценным бумагам и биржевым операциям для проведения в жизнь этих законов. Их авторы твердо ве­рили в то, что максимизация прибыли управляющими корпорацией в отличие от ее подлинных собственников глубоко враждебна системе, построенной на принципе прибыльности. Следует добавить, что в результате сво­их усилий защитить эту систему, ограничивая управля­ющих, они заслужили репутацию крайних радикалов.

Это законодательство в основном затронуло тех, кто, подобно убийцам и ворам, не мог жить в соответствии с общепринятыми нормами поведения. Даже в 20-е годы в большинстве корпораций не было злоупотреблений, как уже тогда называли максимизацию личных доходов теми, кто захватил контроль над корпорацией. Закон закрыл лишь некоторые из путей, ведущих к обогаще­нию. Управляющие любой развитой и прибыльной кор­порации располагают многочисленными законными и неиспользованными возможностями для увеличения

своего личного дохода в ущерб акционерам. Для осуще­ствления этих возможностей, куда входит большее жа­лованье, большие отсроченные платежи и пенсионное обеспечение, большие размеры опционов акций и рас­пределения акций внутри корпорации, большие разме­ры участия в прибылях, требуется лишь формальное благословение со стороны правления.

Но опасность злоупотреблений на путях максимиза­ции личных доходов исчезала по мере того, как власть пе­реходила в руки техноструктуры. Во всех тех корпораци­ях, которые вызывали тревогу общественности в 20-30-е годы нашего столетия, важнейшей фигурой все еще был предприниматель. Хотя его доля в капитале часто бывала невелика, его контроль основывался на финансовых воз­можностях, а не на компетентности в вопросах управле­ния или производства. По мере роста техноструктуры с ее новой психологией и широкой диффузией власти, дей­ствующими в качестве предохранителя против жажды личного обогащения (или воровства), эта опасность исче­зала. И хотя в 20-30-х годах часто выражали сомнение в том, сможет ли корпорация преодолеть тенденции к мак­симизации личных доходов со стороны тех, кто способен захватить финансовый контроль, в 60-х годах эта пробле­ма приобрела чисто академический интерес¹.

¹ В начале 60-х годов стало известно, что руководящие ра­ботники «Крайслер корпорейшн» обеспечивают себе значительные доходы, вкладывая средства в предприя­тия, поставляющие товары и услуги этой компании. То огромное внимание, которое привлек этот случай, и быс­трота, с какой были приняты меры, сами по себе свиде­тельствуют о его исключительном характере. Характер­но также, что это дело совпало с общим ухудшением по­казателей деятельности компании. Максимизация лич­ных доходов со стороны руководящих работников привела, как и следовало предвидеть, к ухудшению дея­тельности всей техноструктуры

Читатель, видимо, уже почувствовал связь между обсуждаемыми вопросами и ранее рассмотренной про­блемой перемещения власти от одного фактора произ­водства к другому. Когда капитал играл решающую роль и капиталисту принадлежал контроль над корпора­цией, он максимизировал то, что он поставлял, а именно доход на капитал. Такое поведение было характерным для тех случаев, когда его доля в капитале была мала и, следовательно, он мало что мог выиграть от улучшения общих показателей деятельности фирмы, зато мог зна­чительно обогатиться, расхищая ее капитал. Что же касается техноструктуры, то она поставляет не капи­тал, а специальные познания и организаторские спо­собности. Поэтому нет основания априори полагать, что она будет стремиться к максимизации дохода на капитал. Более вероятно, что она будет стремиться к максимизации успеха в качестве организации. Но пе­ред тем как продолжить эту линию рассуждений, сле­дует окончательно свести счеты с защитниками прин­ципа максимизации.

Почти все экономисты уклоняются от анализа противо­речия между принципом максимизации прибыли и тем, что повсеместно принято считать принципами рацио­нального поведения управляющих, довольно простым, но едва ли убедительным образом: они игнорируют со­временную действительность. В учебниках и теорети­ческих моделях современная крупная корпорация игно­рируется. Предполагается существование предприни­мателя. Для «большинства экономистов даже в настоя­щее время «предприниматель» все еще означает владельца-управляющего, как обычно подразумевается,

когда речь идет о небольшом предприятии обрабатыва­ющей промышленности»¹.

Интересно отметить, что кастовая структура фа­культетов экономики в университетах способствует этому упрощению. Экономическая теория пользуется наибольшим престижем в качестве предмета для препо­давания и изучения. Экономика сельского хозяйства, экономика труда и экономика торговли — это предметы более низкого ранга. То же самое относится и к органи­зации промышленности и финансам корпораций. Иссле­дователям проблем корпорации факт отделения соб­ственности от контроля в крупном предприятии давно известен. Но, поскольку этот факт признан в тех сферах интеллектуальной деятельности, которые котируются

¹ R.A. Gordon, Business Leadership in the Large Corpo­ration, Washington, 1945, p. 11. Это было написано около двадцати пяти лет назад, и лишь в немногих науках встретишь такое завидное постоянство, особенно когда речь идет об ошибках. Эта мысль почти дословно была повторена в 1964 г. Робином Маррисом в его очень инте­ресной книге: «The Economic Theory of Managerial Capitalism», New York, 1964, p. 5. Профессор Гордон до­бавляет: «Развитие математической экономии и теории общего равновесия усилило механистический подход к предпринимательской деятельности». R.A. Gordon, Business Leadership in the Large Corporation, Washington, 1945, p. 18. Посылка о том, что собственность объедине­на с управлением, более удобна для таких теоретиче­ских и математических упражнений. Но приспособле­ние посылок не к реальности, а к требованиям техники анализа следует считать довольно сомнительным науч­ным приемом. Среди курьезов экономической науки от­метим то, что в ней часто подвизаются люди, чрезвычай­но гордые тем, что они виртуозно владеют аналитичес­кими и математическими методами, и готовые при слу­чае выставить себя блюстителями научной морали.

ниже, теоретик может его игнорировать. Его принад­лежность к высшей касте позволяет ему делать такие логические посылки, какие он предпочитает. В соответ­ствии с этим он исходит из того, что управление пред­приятием по-прежнему связано с широким участием в прибылях. Следовательно, нет оснований ставить под вопрос положение о том, что доходы должны максими­зироваться¹. А раз так, то нет оснований рассматривать другие цели. Не всех, конечно, удовлетворит такое ре­шение; многие с недоумением воспримут исключение «Дженерал моторс», «Дженерал электрик» и «Стандард ойл оф Нью-Джерси», а также подобных им по размерам и организационной структуре компаний из современно­го экономического анализа. Но поразительнее всего, что именно так и поступают, а это в свою очередь слу­жит для того, чтобы исключить из анализа цели иные, чем максимизация прибыли, и провозгласить высший авторитет рынка.

¹ Многие теоретики в действительности не столь прямо­линейны. Мой выдающийся коллега профессор Роберт Дорфман исходит из следующего весьма осторожно сформулированного положения: «В целом гипотеза о максимизации не опирается на реальные факты столь прочно, как это требуется от фундаментальной научной гипотезы. Но значительные и длительные отклонения от того поведения, которое она постулирует, чрезвычайно редки, особенно в отраслях, где число фирм велико. По­этому ею можно все же пользоваться в качестве обо­снованной рабочей гипотезы». R. Dorfman, The Price System, New York, 1964, p. 42. (Курсив мой.— Дж.Г.) Однако, ограничивая максимизацию отраслями, где «число фирм велико», он тем самым, как я сейчас пока­жу, исключает индустриальную систему, как она здесь понимается, а следовательно, наиболее значительную и современную часть экономики.

Многие современные теоретики все же включают в свойанализ «Дженерал моторс». Они соглашаются с тем, что современной корпорацией руководят управляю­щие. Они признают власть корпорации на рынке. И они осторожно соглашаются, что она не максимизирует свою прибыль. Они полагают, однако, что это суще­ственно не меняет дела. «Как только фирма достигает сколько-нибудь значительных размеров и получает некоторый контроль над ценами, она позволяет себе несколько ослабить погоню за максимальной прибы­лью»¹. «Ослабление принципа максимизации результа­тов возможно лишь в ограниченных рамках, и...там, где возникают серьезные диспропорции, причина их лежит в контроле над рынком...»² «Гипотеза о максимизации прибыли больше оправдывает себя применительно к от­раслям, в которые входит большое число фирм, чем к монополии или к отрасли, состоящей из немногих фирм»³.

Но если глубже вдуматься в эти заявления, то в них содержится значительная уступка. Они исключают крупные фирмы, а также те фирмы, которые обладают властью над рынком, из сферы действия принципа мак­симизации. Сказать, что крупные фирмы не максимизи­руют прибыли, либо предположить, что возможно нали­чие других целей в тех случаях, когда осуществляется власть над рынком,— значит согласиться с тем, что мак­симизация отсутствует в той части экономики, которая

¹ Paul Samuelson, Economics, New York, 1964, p. 488.

² Shorey Peterson, Corporate Control and Capitalism, «The Quarterly Journal of Economics», Vol. LXXIX. № 1, February, 1965, p. 14. В этой статье профессора Петерсо­на откровенно и искусно защищаются рассматриваемые здесь ортодоксальные взгляды.

³ R. Dorfman, The Price System, p. 42.

составляет предмет нашего рассмотрения. Цели мак­симизации прибыли не преследуют компании, произво­дящие автомобили, алюминий, резину, синтетические волокна, металлические банки, жевательную резинку, шоколад, стекло, мыло, готовые завтраки, сигареты, большинство электротоваров, самолеты, тракторы, вы­числительные машины, пишущие машинки, большин­ство изделий химической промышленности, предприя­тия связи, транспорта и ряда других отраслей, где доля каждой фирмы в сбыте соответствующей продукции вы­сока и где их власть над рынком не только значительна, но и очень велика¹. Защитники принципа максимизации прибегают здесь к довольно хитроумному приему. Вна­чале постулируется принцип максимизации прибыли. Затем в качестве уступки реальным фактам из действия этого принципа исключается индустриальная система, то есть самая крупная, наиболее типичная и современ­ная часть экономики. Критически мыслящий читатель едва ли удовлетворится такой социальной географией Соединенных Штатов, в которой говорится следующее: если не считать Нью-Йорк, Чикаго, Лос-Анджелес и все другие населенные пункты крупнее, чем Седар-Рапидс, то можно утверждать, что эта страна состоит из неболь­ших городишек, застроенных домами с палисадниками. К такому сомнительному построению прибегают лишь потому, что данная посылка имеет исключительно важ-

¹ Этот перечень, за исключением транспорта и связи, выб­ран наугад из 60 отраслей, в которых отгрузки крупней­ших 8 фирм в 1958 г составили не менее 75% суммы от­грузок предприятий отрасли. «Economic Concentration, Overall and Conglomerate Aspects», 1964, p. 89. Однако этим перечнем ни в коем случае не исчерпываются от­расли, где фирмы осуществляли власть над рынком. Здесь, к примеру, не упомянута сталелитейная промыш­ленность.

ное значение для экономической науки в том виде, как ее обычно преподают.

Другие экономисты молчаливо отказались от принци­па максимизации в тех случаях, когда корпорация созна­ет свою ответственность перед обществом или послед­ствия с точки зрения экономической политики. К приме­ру, рост цен на продукцию индустриальной системы, как правило, следует за переговорами о заключении коллективного договора. Но если оказалось возможным увеличить доходы посредством роста цен после того, как была повышена заработная плата, то они могли бы быть увеличены и перед этим. Но какие-то соображе­ния, иные, чем стремление к максимизации прибыли, должно быть, оказывали сдерживающее влияние.

Современная экономическая политика содействует такого рода сдержанности. Она стремится ограничить рост заработной платы пределами, определяемыми сни­жением издержек производства, в особенности тем сни­жением, которое отражает рост производительности, обусловленный техническим прогрессом. А так как в итоге издержки производства остаются неизменными, то к фирмам обращаются с призывом проводить полити­ку стабильных цен. Никто не отрицает, что корпорации могут добиться более высокой прибыли, повысив цены. Такая политика твердо основывается на том факте, что они не преследуют целей максимизации прибыли. Соот­ветственно экономисты, которые поддерживают такую политику, тем самым молчаливо отказываются от своей приверженности принципу максимизации. В дальней­шем я объясню, почему эта политика необходима для экономического руководства индустриальной системой.

И наконец, небольшая группа ученых — Робин Мар­рис из Кембриджского университета¹, Уильям Баумоль

¹ «The Economics of "Managerial" Capitalism».

из Принстонского университета, Джек Дауни из Лон­донского университета, а также, хотя и с оговорками, мой бывший коллега, одаренный профессор из Институ­та научного усовершенствования Карл Кейзен,— вос­приняли факт отделения собственности от контроля в развитой корпорации и его значение для максимизации прибыли. Исходя из этого, они постарались найти объяснение для поведения управляющих, которое дей­ствительно или с виду не противоречит факту этого от­деления. Этим стараниям все еще мешает рыночный ми­стицизм; если бы они осознали полное значение отказа от принципа максимизации прибыли, то они последова­ли бы моему примеру, рассматривая современную кор­порацию как инструмент планирования, преодолеваю­щий рынок. Тем не менее частично они осветили неко­торые стороны вопроса, и я в полной мере использую их работы в последующих разделах¹.

Как уже неоднократно подчеркивалось, максимизация прибыли исключает другие цели. Именно поэтому тезис о максимизации столь необходим для того, чтобы об­суждение вопросов политики корпораций не вышло за пределы компетенции экономиста. Именно поэтому принцип максимизации столь усиленно защищается.

¹ William J. Baumol, Business Behavior, Value and Growth, New York, 1959; Jack Downie, The Competitive Process, London, 1958. Среди прочих статей см.: Carl Kaysen, «The Social Significance of the Modern Corporation», «The American Economic Review», Vol. XLVII, № 2, May 1957; также в кн.: «The Corporation in Modern Society» и «Another View of Corporate Capitalism», «The Quarterly Journal of Economics», Vol. LXXIX, № 1, February 1965.

В последние годы от этого принципа отказалась поми­мо ряда экономистов также довольно значительная груп­па видных бизнесменов и прочих представителей бизне­са. Не все из этих выступлений следует принимать все­рьез: в прошлом многие откровенно корыстные люди с жаром доказывали свою приверженность более высоким моральным принципам, чем погоня за деньгами. Но это могло ввести в заблуждение лишь чрезмерно доверчивых людей. Вера в максимизацию прибыли все еще поддержи­вается боязнью показаться слишком наивным. Но многие в полной мере осознали, что развитая корпорация обла­дает значительной властью, помимо погони за прибы­лью. Понимание этого факта оказывает влияние на об­щественность. Те, кто осознал его, постарались в соот­ветствии со своими взглядами и системой предпочтений уточнить правила, согласно которым эта власть должна использоваться.

Результатом явилась страшная разноголосица в оп­ределении целей корпорации. Эти определения включа­ли все, начиная от утверждения бывшего председателя правления компании «Стандарт ойл оф Нью-Джерси» Фрэнка Абрамса, что основной целью является справед­ливое распределение дохода, то есть «поддержание справедливого и эффективного баланса между притяза­ниями различных непосредственно заинтересованных групп: акционеров, наемного персонала, потребителей и общественности в целом»¹, кончая декларациями о том, что основными целями являются улучшение системы высшего образования, повышение экономической гра­мотности, сопротивление подрывной деятельности, под­держка американской внешней политики, укрепление общественных связей, усиление двухпартийной системы,

¹ Цит. Ростоу в кн.: «The Corporation in Modern Society», p. 60.

поддержка конституции, изменение конституции во имя выявления ее первоначального содержания, а так­же защита свободы и свободного предпринимательства. Много лет тому назад Брюс Бартон, деятель рекламы и правовед, пришел к выводу, что, будь Иисус Христос жив, он стал бы скорее бизнесменом, чем строительным рабочим. Имея в виду обилие проповедей относительно высших целей корпорации, поневоле задумываешься, не осуществилась ли мечта Бартона. «Сегодня представи­тели корпораций столь обильно изливают со страниц прессы доказательства ответственности перед обще­ством, что стало просто трудно вставить серьезное сло­во. Каждый хочет высказаться, и почти все искренне ве­рят в то, что говорят! Чувство самоотверженности про­низывает высшие слои корпоративной бюрократии»¹.

Было бы неверно расценивать эти заверения относи­тельно осознания социальных целей со стороны идеоло­гов корпорации лишь как соревнование в искусстве го­ворить банальности. Они отражают и тот существенный факт, что современная корпорация обладает властью формировать общество. Эта власть не исчезает, когда бизнесмены, следуя совету экономистов из лагеря тра­диционалистов, объявляют своей единственной целью прибыль. Она может быть использована и в погоне за прибылью. В этом также проявляется власть. Но власть используется и для того, чтобы добиваться других це­лей. Власть должна проявляться вовне — это не нижнее белье, которое никто не видит.

Однако в заявлениях для прессы и в речах предста­вителей корпораций истинные цели не раскрываются. Как многие справедливо подозревают, эти заявления служат всего лишь дымовой завесой. Власть использу-

¹ Theodor Levitt, «The Dangers of Social Responsibility», «Harvard Business Review», Vol. 36, № 5, p. 42.

ется, как и следовало ожидать, во имя глубинных инте­ресов или целей техноструктуры, которой эта власть принадлежит. Эти цели не афишируются. Как и боль­шинство человеческих устремлений, они воспринима­ются скорее как нечто само собой разумеющееся. На­шей следующей задачей является определение этих це­лей, а также методов, при помощи которых общество ставится на службу этим целям.

Поиск по сайту: