Интенсивность

Вообще говоря, интенсивные эмоциональные реакции к аналитику являются показателями переноса. Это также верно для различных форм любви, для ненависти и страха. Обычное умеренное, неназойливое, согласу­ющееся поведение и отношение аналитика реально не вызывает интенсивных реакций. И снова не следует за­бывать о неуместности. Важно осознавать, что паци­ент может быть адекватен при своем интенсивном ре­агировании, только если поведение аналитика и аналити­ческая ситуация подтверждает это. Пример: аналитик заснул, слушая пациента. Пациент осознает это и в конце концов ухитряется разбудить его, позвав его. Пациент приходит в бешенство, когда аналитик не при­знает свой грех, а вместо этого интерпретирует это так, что пациент бессознательно хотел, чтобы аналитик заснул, рассказывая так скучно.

В такой ситуации я бы не стал считать, что бешенство [184] пациента есть реакция переноса, напротив, она, в сущности, справедлива и приемлема. Действительно, любая другая реакция была бы, скорее, признаком пе­реноса из прошлого. Это не означает, что реакция паци­ента не анализируется, но аналитическая цель различна, если мы имеем дело с реакцией переноса или же реа­листической реакцией. Более того, всегда есть вероят­ность того, что во всех интенсивных реакциях, вне за­висимости от того, насколько справедливо оно выгля­дит, кроме реалистической надстройки есть еще и ос­нование — перенос. В традиционном курсе анализа ин­тенсивные реакции к аналитику являются реальными показателями реакции переноса.

Обратное положение интенсивным реакциям к ана­литику — отсутствие реакций — с уверенностью можно рассматривать как признак переноса. Пациент имеет какие-то реакции, но он воздерживается от них, потому что смущается или боится. Это очевидная манифестация сопротивления переноса. Ситуация осложняется еще больше, когда пациент не отдает себе сознательно отчета в любых вежливых и наиболее безобидных чувствах. Это может быть в том случае, когда внутри пациента есть сильные чувства, но они репрессированы, изолиро­ваны или перемещены. Иногда это требует настойчи­вого анализа страха эмоционального реагирования на аналитика, прежде чем пациент обретет способность спонтанно реагировать. Такие сопротивления переносу были описаны во второй части. Здесь я хочу кратко отметить часто встречающееся клиническое наблюдение, заключающееся в том, что мои пациенты будут реаги­ровать совершенно разумно на мои идеосинкразии, но имеют тенденцию терять рассудок при любом признаке странности у другого аналитика. Это четкий пример пе­ремещения реакции переноса, и он должен рассматри­ваться как защита против чувств переноса по отношению к собственному аналитику пациента. Похоже, сопротивле­ние манифестируется пациентом, который вежливо ре­агирует во время сеанса, а после него он имеет необъ­яснимые интенсивные эмоциональные реакции по отно­шению к приходящим.

Может случиться так, что пациент какое-то корот­кое время не будет особенно считаться с аналитиком, потому что вне анализа происходят важные события. [185]

Однако длительное отсутствие чувств, мыслей или фан­тазий об аналитике есть проявление переноса, сопротив­ление переноса. Аналитик является слишком важной персоной в жизни анализируемого, чтобы не присутство­вать в его мыслях и чувствах в течение значительного отрезка времени. Если же аналитик действительно не важен, тогда пациент — «не в анализе». Пациент мо­жет проходить его для того, чтобы доставить удоволь­ствие кому-нибудь еще, или же он пришел в поисках чего-то другого, а не лечения.

Может быть и так, что какая-то другая личность в жизни пациента абсорбирует интенсивные эмоции пациента, тогда отсутствие интенсивных чувств к анали­тику может не иметь прямого отношения к сопротивлению переноса. Например, пациент во время первой части анализа свободен от страха эмоционального вовлечения, соучастия, но позже — влюбляется. Любовная связь будет, по всей вероятности, включать важные элементы из прошлого пациента, но вклад аналитической ситуации может иметь, а может и не иметь решающего значения. Аналитику нужно исследовать такую ситуацию очень тщательно несколько раз, прежде чем прийти к какому-то реальному заключению. Не влюбился ли пациент для того, чтобы угодить вам? Не влюбился ли он в кого-то, кто походит на вас? Не является ли его влюбленность признаком зрелости? Не кажется ли, что это — какая-то реальная надежда на длительные счастливые отношения?

На эти вопросы нелегко ответить. На них нет чет­ко ограниченных ответов, и только длительное исследо­вание и время могут дать реальный разумный ответ. Это является основой для практического правила, пред­ложенного Фрейдом, гласящего, что аналитику следует попросить пациента обещать не делать никаких важ­ных изменений в своей жизни в течение анализа (1914с, с. 153). Этот совет может быть неправильно истолкован пациентом из-за искажений переноса, и его следует да­вать в подходящее время и в подходящем контексте (Феничел, 1941, с. 29). Тот факт, что продолжитель­ность аналитического лечения в последние годы увели­чивается, вызывает дальнейшие модификации этого правила. Сегодня, я полагаю, нам следует говорить па­циенту, что было бы лучше не делать важных изменений [186] в его жизненной ситуации до тех пор, пока вопрос об этом изменении не будет в достаточной мере про­анализирован. Мы продолжим обсуждение темы во вто­ром томе.

Поиск по сайту: