От автора. Свою первую статью по истории Албании я опубликовала в августе 1952 г

С вою первую статью по истории Албании я опубликовала в августе 1952 г. в журнале "Вопросы истории", органе Ин­ститута истории АН СССР. В те далекие времена печатание на страницах научных журналов работ молодых авторов всячески приветствовалось: их пропускали в первую очередь и поощря­ли материально, давая существенную прибавку к обычной ставке гонорара. Помню, что на казавшуюся в то время колос­сальной сумму денег я купила огромный (только такой и был в продаже) письменный стол. Так, со статьи По истории нЦфО-нально-освободительной борьбы албанского народа в годы вто­рой мировой войны начался мой долгий путь в науке. Это потом появились степени и звания, лекционные курсы на истфаке МГУ им. М.В. Ломоносова и в МГИМО, дипломники и аспиран­ты, книги и статьи не только по Албании, но и по истории бал­канской политики итальянского фашизма, о советско-итальян­ских отношениях 1939—1940 гг., о международный отношени­ях на Балканах в межвоенный период и во время "холодной войны". Но тогда, в 1952 г. я была первым и какое-то время единственным историком, занимающимся в исследователь­ском плане никому не известными проблемами малоизвестной страны.

Сейчас я понимаю, что редкая специализация и самоуве­ренность молодости позволили мне раньше многих сверстни­ков сделать первые результативные шаги на очень опасном по­прище, которым в сталинские времена и позже являлось заня­тие историей. Ведь в этом же номере, где была помещена моя статья, редколлегия журнала, состоявшая из тогдашних кори­феев науки (П.Н. Третьяков, Б.Д. Греков, Н.М. Дружинин, А.Л. Сидоров, А.Д. Удальцов) и "укрепленная" мало кому из­вестным историком, но зато зятем В.М. Молотова А.Д. Никоно-вым, дружно признавалась в серьезных ошибках, выявленных журналом "Большевик" и на многочисленных читательских конференциях. «Особенно нетерпимым недостатком журнала "Вопросы истории", — каялись они, — является отставание в разработках проблем, вставших перед исторической наукой в связи с выходом в свет гениального труда И.В. Сталина "Мар­ксизм и вопросы языкознания". Журнал не возглавил работу по пересмотру устаревших концепций и положений историче­ской науки в свете всего того нового, что внес И.В. Сталин в теорию исторического материализма».

В 1999 г., когда завершалась моя работа над книгой, предла­гаемой читателю в начале третьего тысячелетия, молодое и сре­днее поколение россиян не знало, что при жизни Сталина каж­дый из выходивших из-под его пера трудов подробно изучался и обсуждался в сети партийного просвещения, а цитирование его "гениальных открытий" во всех областях знаний являлось непременным условием для успешного прохождения всех без исключения диссертаций и научных статей гуманитарного про­филя через сито ученых и редакционных советов. Мне вспоми­наются страдания тогдашних аспирантов-американистов, кол­лективно выискивавших в новой работе Сталина что-нибудь такое, что можно было бы вставить в обязательную историогра­фическую часть диссертации, увязав критику почему-то нена­видимой вождем яфетической теории давно скончавшегося (в 1934 г.) академика-лингвиста Н.Я. Марра с проблемами аме­риканского империализма.

Все без исключения труды историков подвергались строгой цензуре отдела науки ЦК КПСС, а специалистам по истории социалистических стран кроме того вменялось в обязанность учитывать замечания соответствующих национальных партий­ных инстанций. В результате все неугодные правящим элитам дискуссионные проблемы автоматически исключались, а роль коммунистических партий и их лидеров — тех, которые в то время находились у власти, — преувеличивалась. Естественно, когда менялся правящий лидер и приходил новый, то перепи­сывалась и история.

Особенные трудности возникали при трактовке периода социализма. История каждой из стран должна была освещать­ся по единой схеме. У меня постоянно возникали осложнения с "моей Албанией". Дело в том, что применительно к Албании некоторые основные признаки, характеризующие режим на­родной демократии или социалистическую революцию, отсут­ствовали. Да и сама "руководящая и ведущая" КПА (Коммуни­стическая партия Албании) была настолько молода и слаба, что любой думающий человек не мог реально представить себе, как ей удалось самостоятельно возглавить партизанское дви­жение через полгода после образования и затем встать во гла­ве государства, контролируя практически все рычаги власти. С особенной настойчивостью найти пресловутые признаки от меня требовали редакторы коллективных трудов. Изобрести их я не могла и тогда придумала такую спасительную, как мне казалось, схему: дескать КПА при братской помощи ВКП(б)/КПСС восприняла готовые формы организации вла­сти (Советы), наполнив их затем социалистическим содер­жанием...

Все вышеназванные трудности создавали множество пре­пятствий на пути правдивого освещения истории. Даже самый добросовестный исследователь становился невольным фальси­фикатором, не имея к тому же доступа к архивам. Вот почему задача объективной трактовки событий и их анализа встала сразу же, как только появились возможности. Они же откры­лись только в последнее десятилетие XX в.

В основу настоящей монографии, отражающей мой взгляд на историю Албании в XX в., положены главы, написанные мною для вышедшего в свет в 1992 г. в издательстве "Наука" коллективного труда "Краткая история Албании". В них на­шли отражение результаты моей работы в Архиве внешней политики Российской Федерации и в Российском Государст­венном архиве социально-политической истории (Москва), в Государственном архиве Болгарии (София), в Архиве Союза коммунистов Югославии, Государственном архиве и Военно-историческом архиве (Белград), в Историческом архиве Ми­нистерства иностранных дел Италии (Рим). Уникальные мате­риалы мне удалось получить в Архиве национально-освободи­тельной борьбы в Тиране, где я работала в 1955—1956 гг. в представительстве Государственного комитета по делам эко­номических связей с зарубежными странами при Совете ми­нистров СССР. Руководство комитета выделило мне один "би­блиотечный день" в неделю, и я ездила на окраину Тираны, где архивохранилище располагалось во флигеле городской тюрьмы, Тогдашний начальник архива полковник Вели Дели, партизан и участник гражданской войны в Испании, предос­тавлял мне транспорт — место в коляске мотоцикла. Единст­венный посетитель, я не встретила в читальном зале ни одно­го человека. На мой вопрос, с чем связано такое отсутствие интереса к изучению документов, В. Деди вполне откровен­но сказал: "Товарищ Нина, я знаю, что в Советском Союзе каждый выезжающий за границу тщательно проверяется. У меня же нет таких возможностей. Поэтому я своих и не пускаю".

После падения коммунистического режима в Албании в 1991 г. стали появляться различного рода документальные сви­детельства, позволяющие пролить дополнительный свет, а зача­стую и существенно скорректировать представления о процес­сах, развивавшихся в албанском обществе как в межвоенный период, так и в годы второй мировой войны. Тогда, начиная с 1942 г., закладывались основы политической и социально-эко­номической модели сталинского образца под руководством Коммунистической партии Албании, переименованной в 1948 г. в Албанскую партию труда (АПТ).

Обнародование стенограммы самого одиозного и засекре­ченного в прошлом Бератского пленума ЦК КПА 23 — 27 ноября 1944 г. позволило представить в новом свете отношение комму­нистов к таким действовавшим тогда на территории Албании организациям, как "Балы комбтар" ("Национальный фронт"), "Легалитет" ("Легитимность") и др. Материалы пленума свиде­тельствуют о глубоких разногласиях и о жестких методах борь­бы внутри руководства компартии, а также высвечивают дото­ле завуалированную роль югославских эмиссаров, их влияние на политику КПА в годы национально-освободительной борь­бы. Албано-югославские отношения, не нашедшие отражения в уже упоминавшейся "Краткой истории Албании" по целому ряду причин, главной из которой являлась недостаточная доку­ментальная база, в настоящей работе представлены с возмож­ной полнотой.

Снятие идейно-политических запретов, наложенных в ком­мунистической Албании на изучение ряда исторических собы­тий, а также жизнедеятельности видных политических и обще­ственных деятелей, способствовало возвращению их на стра­ницы истории. Такие выдающиеся представители албанской культуры, как епископ Фан Ноли или поэт Сейфула Малешова, память о которых, как казалось, была навсегда стерта офици­альной "марксистско-ленинской" историографией, получили наконец шанс вернуться на подобающее им место. Я писала о них, испытывая к ним огромное уважение и признательность, в частности за вклад, который они внесли в пропаганду в Алба­нии русской литературы. Непреходящее влияние на духовную жизнь албанцев российской культуры на протяжении всего XX в. является предметом особого изучения. Мне же хотелось привлечь к этим деятелям внимание как к политикам, проявив­шим себя с самой положительной стороны в сложнейшие пери­оды албанской истории.

Личные впечатления сыграли не последнюю роль в позна­нии проблем страны, жизни ее людей. Мой статус научного со­трудника Академии наук СССР, временно откомандированно­го в середине 50-х годов в качестве переводчика в советскую экономическую организацию, координировавшую работу на­ших специалистов, позволял мне общаться с моими коллегами-историками и ездить по новостройкам, познавая страну изнут­ри. Так, например, однажды меня и Ирину Сенкевич, в то вре­мя аспирантку нашего института, находившуюся в Албании в научной командировке, повез в подшефную деревню Институ­та наук (предшественника Академии наук) в Фуш-Круе замес­титель директора Василь Кономи. Он выполнял общественное поручение: агитировал местных крестьян за вступление в сель­скохозяйственный кооператив, а мы в качестве представите­лей великого Советского Союза, как тогда было принято гово­рить, служили, по всей вероятности, неким наглядным пособи­ем, вещественным доказательством того прогресса, который несла коллективизация. Крестьяне упорно отнекивались. Посетовав на то, что призывы не достигают цели, Василь повез нас к своим друзьям — многочисленной семье переселенцев из Косова, изгнанных из родных мест в 20-е годы югославским королевским режимом. В процессе общения, обнаружив не­привычную для албанской деревни открытость и активность женщин-мусульманок, мы узнали, что семейство происхо­дило из тех мест, где еще сохранялись в быту традиции мат-риархата...

Переводческая работа в конце 50-х годов на различного ро­да международных совещаниях на высшем уровне позволила значительно расширить понимание характера взаимоотноше­ний в политико-экономической системе социалистических стран, будь то совещания Совета экономической взаимопомо­щи или стран — участниц Варшавского договора. Особенно за­помнились события, связанные с развитием процесса пере­ориентации Албании с Советского Союза на Китай (1960-1962). Увлеченный перспективами универсального использо­вания баллистических ракет, способных поразить любой объ­ект на земном шаре, Н.С. Хрущев без сожаления расстался с единственной на всем Средиземноморье военно-морской ба­зой в албанской Влёре, изгнав Албанию из соцлагеря. После разрыва с Югославией в 1948 г. этот шаг привел СССР к невос­полнимой утрате своего влияния на Балканах. Посткоммуни­стической России, вынужденной начинать в лучшем случае с нулевой, если не с минусовой отметки, так и не удалось вер­нуть позиции в этом регионе, потерянные в сталинско-хру-щевские времена.

Посещение страны осенью 1990 г. после почти 30-летнего перерыва в советско-албанских отношениях произвело удруча­ющее впечатление. Сталинская модель казарменного комму­низма была доведена до абсурда подражанием китайским вели­ким и малым "скачкам", унижением человека и уничтожением его как личности. Экономика пребывала в состоянии глубокого коллапса, из которого пытался вывести страну принятием пал­лиативных мер последний коммунистический лидер Ра-миз Алия, прозванный албанским Горбачевым. Албания 1990 г. еще долго продолжала ассоциироваться в моей памяти с исху давшей козой, которая паслась на пустынной выжженной солнцем горной дороге к перевалу Логора. Она стояла на зад­них ногах, стараясь обглодать последние уцелевшие клочки ко­ры с верхней части хилого деревца.

Тирана была городом пешеходов и велосипедистов, кото­рые заполняли в часы пик всю проезжую часть центральных улиц. Опасаясь "обуржуазивания" нищего народа, власти за­прещали иметь в личной собственности автомашины. Люди предпочитали ходить по тротуарам еще и потому, что мрачные автоматчики, знавшие только одно выражение "А ну-ка прохо­ди!", отгоняли прохожих от огромного здания ЦК АПТ и въезда в "блок", как называли огороженный сплошной стеной квар­тал, где проживали опасавшиеся покушений "слуги народа". Запрещалось приближаться к особнякам иностранных пред­ставительств из опасения, что кто-нибудь рискнет попросить политическое убежище даже ценою жизни: пуля в спину смельчака гарантировалась.

Переход от тоталитаризма к демократии произошел в Ал­бании относительно мирным путем, если не считать жертв во время молодежного движения в декабре 1990 г. На гребне вол­ны общенародного протеста поднялась фигура лидера Демо­кратической партии, первой из политических партий своим созданием положившей конец гегемонии АПТ, 47-летнего врача-кардиолога Сали Бериши. Избранный вскоре президен­том страны, Бериша имел все шансы войти в историю как че­ловек, заложивший основы новой поистине демократической республики, достойно вступающей в XXI в. Однако упоение властью, склонность к авторитарным методам привели его уже через пять лет к бесславному концу правления — судьба не такая уж редкая для ниспровергателей коммунизма в Цен­тральной и Юго-Восточной Европе. Американские покрови­тели Бериши, делавшие ставку на него как на единственную сильную личность, способную обеспечить спокойствие и по­рядок в стране не очень цивилизованными методами, могли бы сказать о нем, как президенты США говорили о своих ла­тиноамериканских "подопечных": "Он — сукин сын, но это наш сукин сын!"

Периодически посещая Албанию в эти трудные годы ее истории, я могла наблюдать нарастание кризисных явлений, которые привели в марте 1997 г. к вспышке насилия, к краху государственности, к глубочайшему потрясению социально-политических и экономических основ жизни страны. Вдруг оказалось, что об Албании очень мало знают не только широ­кая читательская публика, но также публицисты и историки, пишущие по балканским проблемам. На страницы газет и журналов выплеснулись самые фантастические объяснения того, что же произошло на самом деле и каковы истоки этой ставшей общенациональной трагедии. Говорилось о восста­нии обманутых вкладчиков, пострадавших в результате махи­наций финансовых инвестиционных фондов ("пирамид"), о вражде южных этнических групп — тосков — с северны­ми — гегами, о мафиозных разборках наркодельцов и т.д. Од­ним словом, хочется напомнить о заметках В.И. Ленина, чи­тавшего и делавшего выписки из книги историка А. Вирта "Всемирная история современности", вышедшей в Лейпциге в 1913 г. Он трижды отчеркнул и снабдил пометой "прехарак-терно!!!" следующую фразу: "Еще и теперь Албания менее из­вестна, чем большая часть Центральной Африки", а также от­метил замечание Вирта о том, что "албанцев никогда не подчи­нишь насилием".

Современная Албания — одна из самых маленьких стран Бал­канского полуострова. На 28 тыс. кв. км ее территории прожи­вает 3 млн 249 тыс. жителей (официальные статистические дан­ные 1995 г.). Одна лишь Черногория уступает ей и по террито­рии — почти в два раза, и по численности населения — в пять раз. Средняя продолжительность жизни 71,4 года, плотность населения 112,9 жителей на кв. км. В сельской местности про­живало в 1995 г. 57,6% населения. Страна вытянута вдоль побе­режья Адриатического и Ионического морей, причем морская граница составляет немногим более 300 км.

Албания является многонациональным государством с не­большими вкраплениями славянского населения на севере и северо-востоке и с более значительными по численности грече­скими анклавами в южной части страны. По периметру госу­дарственных границ Албании в сопредельных странах (Черно­гория, Югославия, Греция) проживает довольно многочислен­ное албанское население. Незначительное в Черногории (при­близительно 40 тыс. человек), оно достигает внушительных цифр в Югославии (область Косово — около 1,5 млн) и Македо­нии (приблизительно 500 тыс. в западных районах). О числен­ности албанцев в Греции официальных сведений нет. Известно лишь, что наряду с волной экономической эмиграции из Алба­нии после 1990 г. там существуют поселения албанцев (с XV—XVI вв. и даже ранее) вокруг Афин и в Эгейской Маке­донии.

Из Греции албанские переселенцы пришли в XVII — начале XVIII в. в Россию. В 1768 г. по призыву командующего русской эскадрой на Средиземном море графа А.Г. Орлова многие ал­банцы поступили на русскую службу, храбро сражались, а пос­ле окончания боевых действий вместе с семьями переселились в Россию. Еще большее число албанцев участвовало в рядах до­бровольческой флотилии во время русско-турецкой войны 1787— 1791 гг. Они обосновались в Одессе и ее окрестностях. Память об этом сохранилась в названиях одесских улиц Боль­шая и Малая Арнаутская (по-турецки албанцы назывались ар­наутами). Из албанских поселений на юге России до наших дней сохранилась деревня Каракурт, находящаяся сейчас на территории Украины. Албанцы воевали под штандартами зна­менитых русских флотоводцев Ф.Ф. Ушакова и Д.Н. Сенявина. Сформированный еще во времена Екатерины II Албано-грече­ский дивизион был отмечен за заслуги перед Россией крестом Св. Георгия и увековечен на стенах Георгиевского зала Мос­ковского кремля.

Политика федерального правительства Югославии (СРЮ) после 1996 г. в целях изменения этнического состава края Ко­сово и военные действия на его территории привели к слож­ным миграционным процессам. Увеличилась численность ал­банской диаспоры в Италии, где бежавшие в конце XV — нача­ле XVI в. от турецкого нашествия албанцы-христиане образо­вали компактные поселения на о-ве Сицилия и в Калабрии. Они интегрировались в общественно-политическую жизнь страны, но не ассимилировались полностью, сохранив и раз­вив свои язык и культуру. Итало-албанская (арбрешская) лите­ратура XIX — начала XX в. входит в сокровищницу общеал­банской культуры. Итальянские арбреши участвовали в похо­дах Джузеппе Гарибальди, а его ближайший соратник Франче-ско Криспи, по происхождению арбреш, стал первым пре­мьер-министром объединенной Италии. Симптоматично, что во время массового исхода из Албании летом 1990 г. именно арбрешские районы Юга Италии послужили прибежищем для албанских беженцев.

Албанцы, один из древнейших народов Балканского полу­острова, ведут свое происхождение от иллирийских племен. В новое время они выделились в две этнолингвистические группы: геги на севере и тоски на юге. Однако во второй поло­вине XX в. четкая граница исчезла. Считалось, что она прохо­дила в центре страны по реке Шкумбини. Гегский диалект ал­банского языка, сохранившийся в более или менее чистом ви­де в северных горных районах, отступил, подчинившись зако­нам общего процесса движения к созданию единого языка как атрибута вполне сложившейся нации. Основой его стала тоск-ская форма литературного албанского языка, принятая как в самой Албании, так и за ее пределами, например в Косове. Самоназваниями албанцев и Албании являются соответствен­но шкиптар (shqipetar) и Шкиприя (Shqiperija), происходящие от глагола "шкиптой" (shqipetoj), т.е. "говорить понятно, на натем языке". Эти названия стали вытеснять, начиная с XVI в., привычные для европейцев словообразования с корнем алб и арб. Албанский язык является отдельной ветвью индоевропей­ской семьи языков. Предполагается, что он продолжает один из исчезнувших палеобалканских языков — иллирийский или фракийский.

Главными конфессиями в Албании являются мусульманст­во, православие и католичество. Христиане, вынужденные жизненными обстоятельствами обращаться в мусульманство после турецкого завоевания Балкан, албанцы всегда отлича­лись веротерпимостью. Как утверждал Пашко Васа Шкодрани, один из ведущих идеологов албанского Возрождения конца XIX в., "религией албанца является албанизм". Официальный 25-летний запрет на религию, установленный во времена ком­мунистического режима, способствовал утверждению атеи­стических взглядов на жизнь. В стране выросло поколение лю­дей, с детских лет не переступавших порог церкви или мечети. Смешанные браки между православными и мусульманами (ка­толики реже вступают в брак с представителями других кон­фессий) также стирают религиозные границы. Однако в пери­од развития вооруженных конфликтов на Балканах в средст­вах массовой пропаганды, освещавших происходившие в ре­гионе процессы, Албанию называли мусульманской страной, представляющей потенциальную угрозу для христианских стран Европы.

За весь период существования независимого албанского го­сударства перепись населения с учетом религиозной принад­лежности проводилась трижды - в 1923, 1938 и 1942 гг. Соглас­но последней, 70% албанцев называли себя мусульманами, 20 -православными, 10% - католиками. При отсутствии интереса властей в послевоенный период к выявлению религиозных пристрастий трудно судить об истинном положении вещей. Че­ловек мог родиться в мусульманкой семье, но, став самостоя­тельным, принимал католичество как символ приобщения к за­падноевропейским духовным ценностям. К концу века выросла популярность бекташизма*, приверженцы которого гордятся своими предшественниками, прославившимися значительным

' Бекташи - дервишский орден, созданный в Османской империи в XV в. и названный в честь его основателя Хаджи Бекташи Вели. Запрещен в 1826 г., но продолжал существовать на полулегальном положении. В 1925 г. после из­гнания из Турции правительством Ататюрка его центр переместился в Алба­нию. В 1967 г. на деятельность бекташей был наложен запрет, как и на все другие религиозные общины. В феврале 1996 г. Народный кувенд (парла­мент) Албании утвердил празднование навруза (Нового года) в качестве офи­циального государственного праздника. вкладом в развитие албанской культуры и в антитурецкую на­ционально-освободительную борьбу. Механическое перенесе­ние сведений 50 —60-летней давности на положение дел в посткоммунистической Албании создает ложное представле­ние о степени влияния религиозного фактора на суть социаль­но-политических процессов, происходивших в стране. Создан­ная в 1912 г. как светское государство Албания продолжала ос­таваться таковой и при князе-протестанте Вильгельме Виде, и при короле-мусульманине, женатом на католичке, Ахмете Зогу, и при воинствующем атеисте Энвере Ходже, запретив­шем в 1967 г. все конфессии разом.

После краха коммунистического режима в 1991 — 1992 гг., когда были декларированы демократические свободы и восста­новлена свобода совести, в стране обнаружились протестанты, свидетели Иеговы, баптисты, мормоны и представители других неизвестных ранее в Албании религиозных групп. Деятель­ность некоторых из них внушала опасения попытками увели­чить число своих сторонников, сея недоверие и враждебность в отношении других конфессий. В результате властям пришлось выслать из страны наиболее агрессивных агитаторов — одного шведского протестанта и одного египетского фундамента­листа...

Сложные проблемы, перед которыми стояла Албания в XX в., никогда не лежали в плоскости соперничества между то-сками и гегами, т.е. между Югом и Севером, или между хри­стианами и мусульманами. Этнические и религиозные крите­рии оказались размытыми уже в XIX в., когда по всей Европей­ской Турции турками называли всех мусульман, независимо от происхождения, греками — православных, латинами — ка­толиков. На населенных албанцами территориях побеждала общенациональная идея, помогая выстоять как против ассими­ляторских поползновений турецких властей и мусульманских проповедников, так и против двусмысленной политики Кон­стантинопольской патриархии, объективно препятствовав­шей освободительному движению христиан Балканского по­луострова.

Албанское национально-освободительное движение раз­вивалось менее успешно по сравнению с другими народами Балкан. Этому препятствовали и разобщенность албанцев, разбросанных по разным административным единицам Ос­манской империи, и политика великих европейских держав, выступавших в поддержку лишь своих стратегических союз­ников. Так, например, в период Восточного кризиса 1875 — 1881 гг. антитурецкая борьба албанцев Косова, возглавленная общенациональной организацией — Лигой Призрена — и ста­вившая своей целью завоевание автономии для всех территорий, населенных албанцами, не нашла поддержки ни у своих балканских соседей, ни у великих держав. Последние, а имен­но Австро-Венгрия и Франция, активно продвигали проект со­здания в Северной Албании католического княжества "Албан­ские горы" на основе католической области Мирдита и пре­пятствовали попыткам объединения обоих автономистских ал­банских движений.

Сформировавшееся в конце XIX в. отношение к Албании у ее великих и малых соседей как к простому географическому понятию, как к плацдарму, которым надо овладеть, чтобы ис­пользовать в своих целях, сохранилось и в XX в. Едва успев за­воевать независимость в 1912 г., албанцы были вынуждены со­противляться попыткам ее ликвидации. Италия стремилась ов­ладеть если не всей Албанией, то по меньшей мере Влёрой, чтобы "запереть" Адриатику и превратить ее в "Итальянское озеро". Сербия, а затем Югославия, строила планы выхода в Адриатику через Шкодру (Шкодер, Скутари), а если повезет, то и в Ионическое море в случае осуществления титовского проекта Балканской федерации. Греция претендовала на Юж­ную Албанию (так называемый Северный Эпир) как первый шаг на пути осуществления вожделенной "мегали идеа" ("ве­ликой идеи").

На протяжении всего XX в. Албания стремилась найти свое самостоятельное место на Балканах, стать субъектом европей­ской политики, обрести балканскую идентичность. Однако это­му препятствовали как объективные (они же чрезвычайные) обстоятельства, так и недальновидная политика собственных правительств. В итоге — судьба вечного маргинала.

Представляя на суд читателей результат многолетних иссле­дований истории Албании, сконцентрированный в книге "История Албании в XX веке", я не претендую на истину в пос­ледней инстанции. Это просто невозможно, принимая во вни­мание состояние источников. Многие из них все еще недоступ­ны, а может быть, и утрачены. Я писала о стране, которую на­блюдала в основном со стороны и стремилась раскрыть ее на­циональную специфику. Не исключено, что такой взгляд мо­жет натолкнуть самих албанцев на изучение тех страниц исто­рии, которые оказались недоступными для понимания посто­роннего человека. Но несмотря на трудности, возникающие пе­ред любым иностранцем, мне кажется, что осмысление пути, пройденного албанским народом, представляется осуществи­мым и оправданным, если имеется такая потребность и гаран­тировано содействие друзей и коллег. Я хотела бы вспомнить о беседах с уже ушедшими в мир иной Алексом Будой и Стефанатем Поло, дружба с которыми сохранилась даже после 30-летнего перерыва в советско-албанских отношениях. Мне помогали многие, но есть имена, которые мне особенно близки. Из "старых", из мира 50-х, это Лири Белишова, Арбен Путо, Кристать Фрашери, Софокли и Дрита Лязри, Юсуф Алибали, Тоди Любонья. Из "новых посткоммунистических" это Пас­каль Мильо, Ислям Ляука, Зэф Пречи, Пэлумб Джуфи и др. Из­дание книги было бы невозможным без финансовой помощи, предоставленной албанскими друзьями.

Глава I Тернистый путь к независимости

Эстафета идей Возрождения: от Сами Фрашери к Исмаилу Кемали

Cовременная албанская историография выделяет антиос-

манские восстания 30—40-х годов XIX в. в качестве началь­ного этапа албанского национального Возрождения — широко­го общественного, политического и культурного движения, увенчавшегося в ноябре 1912 г. провозглашением независимо­сти. На рубеже веков (со времени поражения Албанской лиги Призрена в 1881 г. по 1908 г.) стал развиваться процесс, основ­ной характеристикой которого явился рост национального са­мосознания албанцев на фойе относительного спада вооружен­ной борьбы. Но если в конце XIX в. центр формирования ал­банской нации и национальной государственности находился в Косове, то в начале XX в. он переместился в южные районы.

В XVII—XIX вв. восстания на Балканах обычно вспыхивали во времена войн между европейскими государствами и Турци­ей. Инонациональным окраинам империи бороться против многовекового чужеземного ига было намного легче, если пре­доставлялась возможность опираться на поддержку одной или нескольких великих держав. В начале XX в. освободительные задачи удалось решить подавляющему большинству балкан­ских народов. Албанцам, одними из последних на Балканах вступившим на путь завоевания независимости, пришлось бо­роться в одиночку как против Османской империи, в оконча­тельном распаде которой на какое-то время оказались незаин­тересованными все великие европейские державы, так и про­тив территориальных претензий соседей, стремившихся рас­ширить границы своих государств. В этот период приоритеты общенационального движения выстраивались таким образом, что на первый план выдвигалась задача объединения албанских земель в рамках Османской империи и придания им автоном­ного статуса, и только после достижения этого — завоевание полной независимости.

Турецкие власти воспользовались сложившейся обстанов­кой, чтобы восстановить свои связи с албанцами-мусульманами. Был возобновлен набор в личную гвардию султана. Возро­дилась также и старая традиция, несколько поколебленная в период Восточного кризиса, — назначать албанских феодалов на важные военные и административные посты в империи. Албанская знать наряду с феодалами некоторых других наци­ональностей империи — курдами, арабами, черкесами — составляла опору султанского трона. Щедрые подарки и награ­ды, которыми осыпала Порта албанскую знать, побудили неко­торых бывших участников национального движения отойти от него.

Привилегии, предоставлявшиеся верхушке, не распростра­нялись на основную массу населения. Более того, с середины 80-х годов XIX в. притеснения со стороны властей, налоговый гнет усилились. Администрация вводила новые налоги, а в ряде случаев пыталась собрать недоимки за прошлые годы. Тяже­лым бременем продолжала оставаться обязательная воинская повинность. Албанцев отправляли служить в отдаленные угол­ки империи, используя их в карательных целях против других народов.

Внешнее замирение мятежных албанских районов только на время откладывало неминуемый взрыв недовольства, кото­рый мог произойти при любом изменении внутренней или внешней ситуации. Опасность его повышалась тем, что в не­драх общества шли поиски идейных основ освободительного движения. Осознание албанцами общности языка, обычаев, культуры независимо от региональных и религиозных разли­чий стало приобретать общенациональное звучание и размах, вторгаясь в сферу политики.

Значительную роль в пропаганде национальных задач игра­ли албанские культурно-просветительные общества. Внутри Албании само их существование попадало под запрет, и поэто­му они возникали за ее пределами. В конце XIX в. важным цен­тром национально-просветительной деятельности становится Бухарест. Сами названия созданных там обществ — "Дрита" ("Свет") и "Дитурия" ("Знание") — говорили об их задачах. Они подготавливали и печатали учебные тексты и разного рода просветительские материалы.

Национальные организации албанских эмигрантов появи­лись также в Болгарии и Египте. Возникшее в Софии общество "Дешира" ("Стремление") располагало современной по тем временам типографией под названием "Мбродесия" ("Прог­ресс"), печатавшей литературу на албанском языке. В Египте было создано общество "Башкими" ("Единение"). Его активны­ми участниками являлись Андон Зако Чаюпи, Яни Врето и Ти-ми Митко, признанные впоследствии классиками албанской литературы. Наибольшую известность своей культурно-просветитель­ной, а затем и политической деятельностью получил создан­ный в 1879 г. в Стамбуле Центральный комитет по защите прав албанской нации, вошедший в историю Албании под названи­ем "Стамбульский комитет", или "Стамбульское общество". Он имел свою типографию, сеть корреспондентов как в самой Албании, так и за ее пределами. Комитет не замыкался на сфе­ре культуры и образования, выступая в кризисные моменты в роли выразителя и пропагандиста идей национального дви­жения.

Все эти общества поддерживали связи с Албанией, посыла­ли туда буквари, литературу на албанском языке, оказывали помощь в организации школ. Большое внимание уделялось ими проблеме общеалбанского алфавита. Он был разработан на ла­тинской основе видным ученым и общественным деятелем Сами Фрашери и одобрен в 1879 г. в Стамбуле авторитетными в своей среде албанскими деятелями культуры, группировав­шимися вокруг "Стамбульского общества".

До конца XIX в. стамбульский алфавит имел довольно ши­рокое применение, но не являлся единственным. Разбросан­ность албанских культурных центров способствовала тому, что появлялись различные модификации, возникавшие на все той же латинской основе. Поэтому через какое-то время началось новое движение за унификацию, за создание единого алфави­та, что должно было также способствовать сближению двух главных диалектов албанского языка — тоскского и гегского. К концу XIX в. в албанском национальном движении наме­тились (впрочем, не вполне четко) три направления, которые условно можно обозначить как феодальное, реформистское и национально-буржуазное.

Реформистское направление представляли крупные тор­говцы, землевладельцы, беи, связанные с производством про­дукции на рынок, выходцы из феодальных семей, занимавши­еся предпринимательством. Их политической программой яв­лялась автономия Албании и проведение буржуазных ре­форм. Эта группа участников национального движения, так же как и албанские феодалы, не требовала отделения от Тур­ции. Она надеялась, что реформы, проведенные в Албании или во всей Османской империи, уничтожат царившую в стране анархию и обеспечат условия для предприниматель­ской деятельности.

Часть сторонников реформистского движения считали, что близкая гибель Османской империи как многонационального государства неизбежна. Для них автономия Албании в составе Турции должна была стать подготовительным этапом к автоно­мии Албании в составе другого иностранного государства. При XIX и XX вв., начала формироваться политика великих держав, получившая впоследствии название политика балканизации, т.е. навязывание формирующимся государствам таких границ, которые зачастую перерезали живое тело нации, создавая ис­точники будущих конфликтов. Сами Фрашери призывал бо­роться против вмешательства великих держав, считая естест­венными союзниками албанцев в их освободительной борьбе угнетенные народы Европейской Турции.

Полное отделение Албании от Турции — вот тот единствен­ный путь, который сможет привести к высвобождению творче­ской энергии народа. Унизительное положение албанских ви­лайетов как части подлежащего разделу османского наследства возмущало С. Фрашери до глубины души, и он со всей страстью патриота обрушивался на тех своих соотечественников, кото­рые связывали свое благополучие с возрождением империи. "Допустим, — писал он, — что империя возродится и будет су­ществовать еще некоторое время. Но и в этом случае Албания не сможет жить, так как возрождение Турции означает гибель для Албании".

Будущее своей страны С. Фрашери видел в создании демо­кратической республики ("демократия старейшин"), в которой все органы государственной власти избираются народом. Монархию он отрицал. "Если Албания станет самостоятельной, мы не будем нуждаться ни в мусульманских, ни в христианских принцах, которые грабили бы нас и пили нашу кровь", — писал он. По его плану государственного устройства во главе страны должен стоять президент и совет старейшин из 15 членов, а за­конодательные права осуществлять парламент.

С. Фрашери считал, что каждый албанец обязан руководст­воваться в своей жизни едиными для всех соотечественников понятиями, своего рода пентаграммой, на гранях которой напи­сано: вера, справедливость, нация, язык, Албания. "Мы все бра­тья, все одно целое, один ум, одна цель, одна вера", — писал он в заключение. По вероисповеданию он принадлежал, как и вся его семья, к мусульманам-бекташам. Однако призыв к единст­ву веры выражался у него не в следовании принципам ислама, понимание которых у бекташей отличалось от фундаментали­стов, а в любви к Албании и в вере в нее. "Албанец был албан­цем до того, как он стал христианином или мусульманином", — считал С. Фрашери. Эта мысль, выраженная в лаконичной фор­мулировке другого просветителя Васо Паши — "религией ал­банца является шкиптаризм", служение Албании, "албанской идее", — стала основополагающей в деятельности албанских политических и общественных деятелей XX в.

Наим Фрашери (1846— 1900) снискал известность в качест­ве самого яркого представителя албанской литературы периода Возрождения. Судьба определила Найму и его брату Сами оди­наковое число лет жизни — 54 — и одно и то же призвание — • лужение делу свободы родины. Наим Фрашери принималуча-стие в создании комитетов Албанской лиги Призрена на юге Албании. После разгрома лиги он обосновался в Стамбуле и нключился в культурно-просветительную деятельность на бла­го албанского народа, поддерживая тесные связи с землячест-вами в Египте и в Румынии.

В албанской типографии в Бухаресте впервые вышла из пе­чати его знаменитая поэма "Стада и пашни". Полное романтиз­ма описание красот природы было призвано пробудить любовь к. родине и чувство национального самосознания, восславить труд простых людей, стараниями которых создается красота и процветание земли. Идеи свободы воплощаются в образе кра­савицы-ласточки, пролетающей над горами и городами Алба­нии, — над Круей, где народный герой XV в. Скандербег под­нял знамя сопротивления османскому нашествию, и над Ле-жей, где покоится его прах.

Поэма перекликалась с другим произведением, также отно­сящимся к разряду лирических, но несущим вполне определен­ную идейно-политическую нагрузку, — поэмой "Истинное же­лание албанцев". Написанная на греческом языке, она содер­жала призыв ко всем народам, страдавшим от гнета Османской империи. Выбор языка произведения был обусловлен, вероят­но, тем, что оно предназначалось не только албанцам. Наим Фрашери писал, что истинным желанием его народа является дружба со славянами и греками и совместная с ними борьба против угнетателей.

Героическое прошлое албанского народа, отраженное в эпической поэме "Скандербег", взывало к восстанию против иноземных поработителей. В других своих поэтических и про­заических произведениях Наим Фрашери вспоминал о походах Гарибальди и об участии в них итальянских арбрешей. Привер­женец и пропагандист идей французского Просвещения, он выступает в своих трудах по вопросам философии и морали в качестве последовательного сторонника демократии, против­ника монархического правления.

Просветительской деятельностью занимались не только братья Фрашери. В одно время с ними жили и творили Яни Вре-то, Константин Кристофориди, Иероним де Рада, Андон Зако Чаюпи, Тими Митко и др. Труды этих поэтов, писателей, линг­вистов составили эпоху в развитии албанской культуры и были высоко оценены еще при их жизни. А в целом их патриотиче­ская деятельность создала предпосылки для нового подъема ос­вободительного движения, принявшего форму ежегодных воо­руженных восстаний против владычества Османской империи. Эстафета просветителей XIX в. была подхвачена новым поко­лением политических и общественных деятелей, наибольшую известность из которых получил Исмаил Кемали.

ИсмаилКемали (1844— 1919) происходил из богатого и знат­ного рода беев Влёры. В юности он вместе с семьей поселился в Стамбуле и сделал блестящую карьеру в имперской админист­рации. За свои открыто высказывавшиеся критические взгля­ды на окружающую действительность, а также за связи с ал­банскими патриотическими организациями он впал в неми­лость султана.

В апреле 1900 г. Исмаил Кемали был назначен губернатором в Триполи. Заподозрив в этом перемещении из столицы на ок­раину империи угрозу для жизни, он бежал вместе с сыновья­ми в Европу и обосновался в Лондоне. В эмиграции И. Кемали сблизился с младотурецким движением, в котором его привле­кла идея борьбы против абсолютизма. Однако перспектива ук­репления центральной власти за счет ущемления прав нетурец­ких народов его не устраивала, и на младотурецком конгрессе в Париже в 1902 г, он открыто заявил об этом, поддержав делега­тов от национальных окраин.

Выступления в печати и статьи Исмаила Кемали в первые годы эмиграции посвящались обоснованию права албанского народа на собственный язык, национальные школы и прессу. Тогда он еще не считал перспективной борьбу за автономию Албании, так как сомневался в возможности закрепления побе­ды даже в случае ее достижения. Ослабленная после отделения от Турции, Албания не сможет противостоять захватническим планам соседей. «Что касается албанцев, — писал он, — то лю­бое открытое революционное движение может вызвать разве что "законное" вмешательство извне».

Исмаил Кемали придерживался идеи культурной автоно­мии албанцев, видя в интеллектуальном и экономическом раз­витии нации путь к признанию ее на международной арене В 1907 г. он выступил с проектом греко-албанской федерации, основывающейся на принципах равноправия обоих народов. Однако эта явно неплодотворная мысль владела им недолго, и он постепенно стал приходить к осознанию необходимости бороться за автономию Албании. В итоге из сторонника младо-турецкого движения он превратился в его критика, возглавив так называемую "либеральную оппозицию" в парламенте.

Созданная в декабре 1908 г. партия "Ахрар" ("Либералы") представляла интересы феодально-компрадорских кругов Тур­ции и выступала против младотурецкого режима. Один из пун­ктов ее программы — децентрализация управления и автоно­мия национальных областей — находил поддержку у нетурец­кой буржуазии. Пользуясь этим, Исмаил Кемали объединил вокруг себя албанских и других нетурецких депутатов парламен­та. Однако его причастность к попытке контрреволюционного переворота в Стамбуле в апреле 1909 г. вновь заставила его из­брать путь эмиграции. Опасаясь ареста, он и другой албанский депутат парламента Мюфид Либохова бежали в Грецию.

Албания в начале XX столетия

К началу XX в. иностранный капитал, защищенный сохраняв­шимся в Османской империи режимом капитуляций, доволь­но глубоко проник в экономику Албании. Иностранные пред­приниматели и акционерные общества завладели минераль­ными, лесными и прочими богатствами. В 1891 г. французская компания получила концессию на добычу крупнейшего в Европе месторождения битума в Селенице. В 1909 г. италь­янские предприниматели приобрели через подставных лиц право на разведку и разработку запасов медной руды в Маз-реке (около Шкодры). Им же принадлежали сыроварни, мель­ницы, установки по выжимке оливкового масла в Южной Ал­бании.

Основная борьба за Албанию развернулась между Австро-Венгрией и Италией. На долю австрийцев приходилось три чет­верти экспортно-импортных операций Шкодры и две трети — Дурреса, двух главных портов, через которые шли торговые по­токи из албанских вилайетов. К 1910 г. Италии удалось вытес­нить Австро-Венгрию с торгового рынка Южной Албании. Даже в Северной Албании, где австрийцы традиционно зани­мали прочные позиции, утвердилось итальянское Общество импортно-экспортной торговли с Черногорией и Албанией с центром в Милане.

Италия и Австро-Венгрия создавали в Албании банковские учреждения, почтовые конторы, контролировали морские пе­ревозки. Свое экономическое проникновение они подкрепля­ли культурной и религиозной пропагандой, опираясь на сеть школ, созданных на щедрые субсидии правительственных и церковных организаций. Итальянское влияние стало особенно сильным после"1896 г., во времена правления кабинета минист­ров, возглавлявшегося арбрешем, участником гарибальдий-ских походов Франческо Криспи. Тогда открылись начальные и профессиональные школы в Шкодре, Дурресе и Влёре с препо­даванием на итальянском языке. Это несколько нарушило мо­нополию австрийцев, до того безраздельно доминировавших на севере, строивших школы, больницы, церкви. В качестве официально признанной покровительницы албанской католи­ческой церкви Австрия субсидировала как само духовенство, так и выходцев из привилегированных слоев албанского обще­ства. Молодым людям из состоятельных семей предоставля­лись льготы на получение образования в Австрии. Причем ве­роисповедание не имело значения. Так, в годы первой мировой войны получил возможность повысить свой профессиональ­ный уровень в Австрии мусульманин будущий король Албании Ахмет Зогу.

Выгодное стратегическое положение Албании в Восточном Средиземноморье и на Балканах обрекло ее на роль вечной приманки для государств, претендовавших на господствующие позиции в регионе. "Албания сама по себе не представляет ни­какой важности, — говорил в 1904 г. министр иностранных дел Италии Т. Титтони, — все ее особое значение сосредоточено в гаванях и побережье, владение которым для Австрии и Италии равносильно беспрепятственному господству на Адриатиче­ском море. Однако этого не позволят ни Австрия Италии, ни Италия Австрии, и если одна стремится к этому, то другая все­ми силами должна этому сопротивляться".

Проникновение иностранного капитала при сохранении архаичной системы организации хозяйства, сложившейся на территории империи, мало способствовало экономическому развитию Албании, где почти 90% населения занималось сель­скохозяйственным трудом. Турецкое аграрное законодательст­во второй половины XIX в., разрешившее свободную куплю-продажу земли, усилило концентрацию земельной собственно­сти. В результате уже к началу XX в. лучшие пахотные земли в плодородных речных долинах сосредоточились в руках круп­ных землевладельцев. Обширные земельные угодья принадле­жали государству, султанской семье, а также мусульманским и христианским религиозным учреждениям.

Концентрация земельной собственности шла путем обеззе­меливания крестьянства, наступления на мелкую свободную крестьянскую собственность, сохранившуюся по преимущест­ву в труднодоступных горных районах страны. "В Албании... всю лучшую и плодородную землю занимают чифлики (поме­щичьи владения. — Н.С.). Свободные же крестьяне остались только в таких диких местах, где даже мухи не могут найти се­бе пропитание", — писала албанская демократическая газета "Дрита" 1 сентября 1906 г.

Безземельные крестьяне (чифчи) арендовали землю у поме­щиков (беев) и сельских богатеев (ага) на условиях полуфео­дальной аренды, отдавая владельцу треть или половину урожая. Кроме того, они были связаны всевозможными кабальными повинностями и обязательствами по отношению к землевла­дельцу. В начале XX в. в Албании получает широкое распро­странение особая форма арендной платы — кесим. Размер ее в деньгах или продуктах устанавливался в зависимости от каче­ства и количества арендуемой земли.

Распространение кесима, а он постепенно вытеснил все ос­тальные виды арендной платы, приводило к еще большему за­кабалению крестьян, так как в неурожайные годы они не могли его выплатить и попадали в долговую зависимость к землевла­дельцу. Но даже в лучшие, урожайные годы крестьянину едва хватало его доходов для того, чтобы внести аренду и погасить задолженность перед государством. Кроме феодальной десяти­ны (ашара), размер которой в начале XX в. формально был ра­вен не 10, а 12,5% урожая (2,5% — надбавка турецкого прави­тельства на нужды турецких школ), крестьяне платили налог на овец (джелеп), на жилые постройки (мусакафат), поземельный налог (эмляк), дорожную и школьную подати. Налогами облага­лись рубка леса, рыбная ловля, пчеловодство и т.п.

Ашар и некоторые другие налоги собирались через откуп­щиков, которые путем различных махинаций доводили факти­ческий размер ашара до четверти и даже до трети урожая. Ту­рецкое правительство сохраняло откупную систему не только по экономическим соображениям, но и потому, что выбирав­шиеся из местных привилегированных слоев откупщики соста­вляли одну из опор турецкого господства в Албании. Тяжелой ношей для неимущих слоев деревни и города стало ростовщи­чество: грабительские поборы по ссудам составляли 150 — 200% годовых.

Деревня жила в крайней нищете. В 1906 г. газета "Дрита" так характеризовала жизнь крестьян на юге Албании: "Бед­ность их не поддается описанию. Если бы такая бедность была в какой-либо другой стране Европы, то все бы начали занимать­ся воровством... Когда зайдешь в деревню, то видишь готовые рухнуть крестьянские дома, держащиеся на одних лишь под­порках. В провалах окон не видно ни рам, ни стекол". Доведен­ные до отчаяния голодом и бесконечными поборами люди бро­сали свой жалкий скарб, нанимались батраками в соседние по­местья, уезжали за границу. Слово "курбет", т.е. "чужбина", прочно укоренилось в лексике албанцев, пройдя через весь XX в. В конце XIX в., когда масштабы выезда являлись еще не­значительными, основная масса эмигрантов направлялась в близлежащие страны — Болгарию, Румынию, Италию, Грецию. С усилением эмиграции в первом десятилетии нового столетия поток вынужденных переселенцев устремился за океаны — в США и даже в Австралию.

Рыночные отношения с большим трудом утверждались в Албании, как впрочем и на всей территории полуфеодальной Османской империи, превратившейся в полуколонию импери­алистических держав. Тем не менее в начале XX в. в ряде районов уже появились крупные земледельческие хозяйства с применением труда наемных рабочих и относительно новой сельскохозяйственной техники. Одновременно формировался класс новых собственников из числа торговцев и богатых кре­стьян за счет покупки земли у представителей старинных фео­дальных семейств, которые не хотели или не могли приспосо­биться к меняющимся экономическим условиям.

В промышленном секторе экономики, который не играл су­щественной роли в албанском хозяйстве в целом, становление капиталистических отношений протекало медленно. Тогда в Албании существовало около 20 мелких предприятий мануфак­турного типа: несколько механических лесопилен, мыловарни, ремесленные мастерские по производству шелковых и шерстя­ных тканей, солеварни, табачная фабрика и т.п. Они работали на весьма узкий местный рынок.

Медленно увеличивалась численность рабочего класса. Он был немногочисленным и разобщенным. Только на добыче би­тума в Селенице, самой крупной промышленной единице Алба­нии, насчитывалось до 100 рабочих. Обычно же на албанских "предприятиях" трудились 10—15 человек. Это были мастер­ские, выполнявшие функции производства и сбыта товара, где хозяин являлся и мастером и торговцем. Заведения с однород­ным ремесленным профилем занимали в городах отдельные кварталы. Подмастерья и наемные рабочие, как правило, со­храняли связь с деревней и надеялись вернуться туда, разбога­тев. Продолжала существовать система ученичества с жесто­кой эксплуатацией детского труда. Ученики — мальчики шес-ти-семи лет — работали по 10—13 часов в сутки только за еду.

Цеховая ремесленная организация, потеряв со временем патриархальный характер, сохранила старые формы и тради­ции. Ремесленники одного эснафа (цеха) праздновали день свя­того — покровителя их ремесла и беспрекословно подчинялись хозяину. Старые традиции помогали эксплуатировать рабочих, устанавливать минимальную зарплату и регулировать продол­жительность рабочего дня. Из средств борьбы против конку­ренции эснафы превратились в средство эксплуатации рабо­чих, подмастерьев, учеников. Рабочие не имели своих профес­сиональных организаций, их выступления против эксплуата­ции носили стихийный характер. Наиболее заметной из них стала забастовка рабочих-сапожников Шкодры в 1902 г., требо­вавших повышения зарплаты на 20%. Продолжавшаяся две не­дели, она в конце концов была жестоко подавлена турецкими властями.

Немногочисленная албанская буржуазия росла медленно. Помимо препятствий, чинимых иностранным капиталом, кото­рый не поощрял развитие национальной промышленности, на пути ее формирования вставала проблема необеспеченности в Османской империи жизни и имущества собственника, осо­бенно христианина. Турецкая администрация и ее законода­тельство не только не защищали права этой категории собст­венников, но и всячески препятствовали их деятельности. Судьба существовавших и вновь создаваемых предприятий за­висела не только от местных властей, но и от центральной стам­бульской администрации. Прежде чем основать какое-либо торговое дело или компанию, предприниматель должен был пройти долгий путь мытарств по многочисленным инстанциям, затрачивая огромные суммы на взятки чиновникам.

Города и области Албании имели плохую связь между собой из-за бездорожья и сохранения на всей территории империи внутренних таможен. Эта разобщенность приводила к тому, что иногда было дешевле получить товар из-за границы, чем пе­ревезти его из соседнего города. Албанские торговцы предпо­читали внешнеторговые сделки, а также посредническую дея­тельность по реализации иностранных товаров. К тому же зва­ние представителя какой-либо иностранной фирмы освобож-дало от многих затруднений и в той или иной степени защища­ло от произвола турецких властей.

Антиосманская борьба набирает силу

Власть османских завоевателей над Албанией держалась не только на военной силе. Политика стамбульской администра­ции поддерживалась как мусульманским, так и христианским духовенством. Мусульманские религиозные учреждения вла­дели обширными земельными богатствами и боялись их поте­рять в случае отделения Албании от Турции. Позиция высшего католического духовенства зависела от той линии, которой придерживалась Габсбургская монархия при каждом очеред­ном повороте в европейской политике. Пастыри получали щед­рые субсидии непосредственно от имперского министерства иностранных дел и старались предотвращать неконтролируе­мые порывы народных масс.

Православные священники и учителя греческих церковных школ, следуя установкам Константинопольской патриархии, направляли свою деятельность в Албании на пропаганду шови­нистической идеи "Великой Греции", т.е. они были заинтересо­ваны в подавлении национального албанского самосознания. Турецкие власти вместе с греческим духовенством организо­вывали преследования и бойкот тех семей, которые посылали детей в албанские школы.

В отношении горных районов Севера политика турецкой администрации определялась тем, что там ее власть в полном смысле этого слова никогда не признавалась местными органа­ми самоуправления, сложившимися на основе патриархально-родовой организации. Еще в XVII в. в интересах подчинения горцев и использования их вооруженных отрядов была введена система байраков (байрак — по-турецки знамя), включавших в себя территорию одного или нескольких родов и посылавших в ополчение определенное количество солдат. Принадлежавшие к местной родовой знати байрактары (знаменосцы) выполняли военные и административные функции. Их семьи владели луч­шими землями, пастбищами, они пользовались многими приви­легиями — как традиционными, по нормам обычного права, так и предоставленными турецкой администрацией. От личной по­зиции байрактара зависело то, куда он поведет свой род в слу­чае возникновения кризисной ситуации — на поддержку ту­рецких властей, которым он во многом обязан материальным благополучием, или против них, следуя в русле общеалбанско­го освободительного движения.

Когда в начале XX в. турецкое правительство в очередной раз увеличило размеры многих налогов, новая волна протестов захлестнула европейские провинции империи. Не остались в стороне и албанцы: они поддержали Илинденское восстание 1903 г. в Македонии; а в 1904 г. перешли на сторону арабских повстанцев в Йемене, куда они были посланы на подавление волнений. Но не только фискальная политика дестабилизиро­вала обстановку в Турции. Начавшееся движение буржуазных реформаторов (младотурок) подрывало устои султанской вла­сти. Оно развивалось параллельно с более сильным освободи­тельным движением нетурецких народов, заинтересованных в отделении от империи, а не в ее укреплении. Однако различие в целях не исключало обращения к одинаковым методам для их достижения. Поэтому опыт русской революции в 1905 г. ока­зался востребованным всеми.

Прогрессивные зарубежные издания знакомили своих албанских читателей с революционными событиями 1905 г. в России и призывали сделать соответствующие выводы. В же­стокости царского и султанского режимов виделись их сла­бость и неминуемая гибель, а опубликование царского манифе­ста от 17 октября 1905 г. убеждало в необходимости решитель­ных действий. "Смелый и благородный русский народ добился удовлетворения своих справедливых требований, заплатив кровью... Вот, дорогие албанцы, еще один пример того, как за­воевываются честь и благополучие, необходимые народу, его земле и государству, — писала в ноябре 1905 г. газета "Шпреса Шкюпнис" ("НадеждаАлбании"). — Пример, показывающий, что ничего нельзя добиться, если не трудиться и не страдать, а иногда, если это нужно, то и не пролить кровь".

Революционные события 1905 г. не оказали непосредствен­ного воздействия на настроения широких масс. Большинство народа не знало о том, что происходит не только в России, но и в мире в целом. Тем не менее на формирование взглядов обще­ственно-политической элиты албанского общества влияние было несомненным. Ведь большинство албанских изданий вы­ходили тогда в Болгарии и Румынии, а исторические связи этих стран с Россией, с ее культурой (в том числе и с культурой по­литической) имели глубокие корни.

Выступления против произвола турецких чиновников стали вспыхивать в разных концах Албании. В мае 1905 г. в Гирокаст-ре горожане убили турецкого губернатора (мютесарифа) и от­казались принять другого, назначенного на его место. Тогда же в районе Люшни крестьяне изгнали сборщиков налогов, а в Круе горожане и жители окрестных деревень с оружием в ру­ках потребовали от местных турецких властей отмены налога на скот. Летом 1906 г. в горной католической области Курбин, недалеко от Круи, издавна пользовавшейся привилегиями, гор­цы отказались платить новые налоги. В ответ на произвол по­сланных туда карателей албанцы разрушили жандармские по­сты и телеграфную линию. Военные действия между турецкой армией и отрядами восставших продолжались там более полу­года. Только ценой отказа от взимания налогов и принятия на себя обязательства возместить ущерб, причиненный военными действиями, властям удалось восстановить спокойствие. В мае 1907 г. вспыхнуло восстание в Эльбасане, где наряду с требова­ниями к правительству сменить губернатора и начальника жан­дармерии звучали призывы к независимости. Оно было подав­лено при помощи военной силы и традиционного "метода убе­ждения" — подкупа знати.

Разрозненные антитурецкие выступления 1903— 1907 гг. не слились в единый поток. Албанская национальная буржуазия и малочисленный рабочий класс не играли заметной роли в жиз­ни общества и не проявляли большой активности в освободи­тельном движении. Ведущую роль в нем продолжали играть феодалы, заинтересованные не столько в отделении Албании от империи, сколько в сохранении и расширении своих соци­ально-экономических позиций и административной самостоя­тельности. Только распад империи мог заставить их пойти до конца по пути создания независимости албанского государст­ва. Однако на рубеже XIX —XX вв. положение Османской им­перии не казалось уже столь безнадежным. Великие державы были заняты другими делами, и на какое-то время проблема ту­рецкого наследства отступила на второй план. В конфиденциальных переговорах, которые проходили в европейских канцеляриях, подчеркивалась необходимость со­хранения статус-кво на Балканах. Эта позиция была согласова­на в мае 1897 г. в ходе обмена мнениями между правительства­ми России и Австро-Венгрии, когда они достигли договоренно­сти о проведении совместной политики относительно "бурля­щего Балканского полуострова" и о том, чтобы "поддерживать настоящее статус-кво столь длительное время, сколько позво­лят обстоятельства". Предоставление независимости Албании, как это ранее предусматривалось в одном из австро-венгерских дипломатических документов, сочли преждевременным и отло­жили на будущее.

Тем временем стали вырисовываться перспективы и цели национально-освободительного движения. В южных и цент­ральных районах активизировалось четническое движение, ру­ководимое тайными патриотическими комитетами. Первый ко­митет "За свободу Албании" был создан в городе Монастире (Битола) в 1905 г. преподавателем турецкой гимназии Байо То-пулы. Комитет имел свой устав, согласно которому каждый его член должен был вовлечь в движение пять новых участников. Первоначально комитеты выполняли национально-просвети­тельные функции, пропагандируя албанский язык и албанскую культуру и укрепляя чувство национального самосознания. Так, в статье 1 устава Монастирского комитета говорилось о его ближайших целях: "Комитет, который основан в Албании уважаемыми людьми и местными патриотами, ставит целью: возродить Албанию; воспитывать чувства братства, любви, еди­нения; открыть дорогу цивилизации путем книгопечатания; по­сылать людей во все концы Албании, чтобы они сеяли знания; привлекать на свою сторону горцев, разъясняя им цели комите­та, и употреблять все возможные средства ради защиты нации и спасения ее от гнета и темноты".

В результате пропаганды идей возрождения Албании акти­вистам Монастирского комитета удалось создать подчиненные ему подкомитеты в Охриде, Эльбасане, Струге, Дибре (Дебаре), Тетово, Корче, Дьякове (Джяковице), Пейе (Пече) и Приштине, привлекавшие в свои ряды представителей самых разных слоев населения. Это были учителя и военные, беи и чиновники. Руко­водство комитета налаживало связи с албанскими эмигрантски­ми обществами, которые охотно предоставляли страницы своих газет и журналов для пропаганды деятельности и целей комите­та. В январе 1906 г. комитет принял решение об организации вооруженных чет в целях подготовки всеобщего антитурецкого восстания. Их деятельность в период 1906 —1907 гг. ограничива­лась выступлениями локального характера против злоупотреб­лений турецкой администрации, а также агитацией среди населения. Албанские отряды установили тесные связи со славян­скими четами Македонии. "Нужно признать, — писал в своих воспоминаниях активный участник четнического движения, поэт-демократ Михаль Грамено, - что, действуя вместе с бол­гарскими патриотами, мы состояли с ними в отношениях брат­ской дружбы и многое заимствовали из их организации".

В начале лета 1908 г., когда в Албании и других частях Евро­пейской Турции усиливалось освободительное движение, мла-дотурецкий комитет "Единение и прогресс" начал подготовку к решительному выступлению против султанского режима. Ан­тиимпериалистические лозунги младотурок, их обещания вос­становить конституцию, облегчить налоговый гнет, предоста­вить равные права всем народам Османской империи привлек­ли на их сторону албанских и македонских четников. Один из лидеров младотурок, албанец по национальности Ахмед Ниязи-бей согласился даже поддержать требования о самоуправлении Албании.

Поиск по сайту: