Образование Народной Республики 8 страница

Призыв партийных идеологов развивать идеологическую, культурную и научно-техническую революцию означал на пра­ктике подгонку всей культурной и образовательной политики под искусственные схемы классового подхода к жизни общест­ва. Еще больше усилилось партийно-догматическое воздейст­вие на науку, литературу, искусство, образование. Под при­крытием лозунга об обострении классовой борьбы по мере продвижения к коммунизму и вытекающей из этого необходимости организации отпора буржуазной идеологии развивались процессы, объективно направленные на консервацию невы­сокого культурного уровня народа. Подтверждением этой тенденции явилось так называемое "революционизирование школы".

Гармоничное развитие человека, эстетическое воспитание, выявление талантов — все это, по мнению ведущих культуртре­геров из АПТ, вело к интеллектуализму и карьеризму, к превра­щению знания в мелкобуржуазную побрякушку, "в орудие гос­подства над массами, как это имеет место в капиталистических и ревизионистских странах". Страх перед умными людьми, ха­рактерный для правящей верхушки при всех диктаторских ре­жимах, владел также и Ходжей с его не очень образованным ок­ружением. Он неоднократно выступал с публичными поучения­ми о вреде "интеллектуалистских настроений" среди учителей, преподавателей вузов, ученых. "Растворяйтесь в народе, — при­зывал он, — будьте всегда рядом с ним, учитесь у масс! Только таким образом вы закалитесь как революционеры!"

Интеллектуализм, избыточность знаний и тому подобные "извращения" никогда не угрожали албанской системе средне­го и высшего образования, которая только и стала развиваться после победы народной революции. Объявить достижения сов­ременной науки буржуазной выдумкой и под этим предлогом лишить трудящихся перспективы овладения всеми богатства­ми науки, культуры и искусства — таков был естественный итог функционирования албанской модели казарменного со­циализма, для которого поощрение живой творческой мысли было равноценно самоубийству.

Главным теоретиком реформирования системы образова­ния в "революционном духе" стал сам Э. Ходжа, а практиком -М. Шеху, выступивший осенью 1969 г. с программой воениза­ции школы. Он предложил следующее распределение времени для учащихся средней и высшей школы: 55 — 56% учебного пла­на — собственно учеба, 26 — 27 — производственная практика, 17—19% — военно-физическая подготовка. В шестилетнем возрасте ребенок поступает в первый класс начальной школы, а в 23 года покидает вуз, если ему посчастливится попасть в не­го, вполне сформировавшимся духовно и физически, аскетиче­ски пренебрегающим чрезмерными материальными и духов­ными ценностями.

М. Шеху поставил задачу подготовки новых учебных посо­бий, ибо прежние якобы насаждали интеллектуализм. Никаких сказок и рассказов, где отсутствовало бы классовое и револю­ционное содержание, никаких деталей при освещении исто­рии. Два таких и ненаписанных учебника "Политическое и мо­ральное воспитание" и "Начальные сведения о марксизме-ленинизме" должны были стать основой "революционного" пре­подавания в 1975/76 учебном году.

В порядке обобщения китайского опыта создавались отря­ды военизированной учащейся молодежи (типа хунвейбинов), призванные защищать и поддерживать политику руководства АПТ. Армия и органы МВД должны были обеспечивать воспи­тание молодежи в патриотическом духе, а общественные орга­низации активнее вмешиваться в семейное воспитание и бо­роться с проявлениями индивидуализма. К последним относи­лось запрещение детям торговать на базарах, чтобы предотвра­тить формирование у подрастающего поколения частнособст­веннической психологии, а также помогать родителям на при­усадебных участках, ибо это отвлекало от работы на коопера­тивных полях. Особенную опасность представлял "гнилой ин­теллектуализм", проявления которого возможны, если у ребен­ка: а) отсутствует трудовое воспитание; б) непролетарское про­исхождение; в) чувствуется влияние буржуазии и ревизиониз­ма; г) интеллектуальное домашнее воспитание.

Этот набор совершенно диких представлений о принципах обучения и воспитания детей, к счастью, так никогда и не был осуществлен в полной мере, но некоторые его элементы, рев­ностно насаждавшиеся отдельными преподавателями, смогли испортить не одну судьбу.

Извращенное понимание борьбы за идеологическую чисто­ту вылилось в кампанию по искоренению чуждого влияния буржуазной западной и ревизионистской восточноевропей­ской культуры. Остракизму подвергались произведения клас­сиков художественной литературы и кинематографа, совре­менная симфоническая и эстрадная музыка. Новорожденные дети должны были нарекаться "историческими" именами албанских, вернее — иллирийских, царей и героев, а также "новоязовскими" типа "Богатырь", "Звезда" "Свет", "Счастье" и др. Искореняя тлетворное воздействие Запада, по всей стра­не уничтожили надписи "кафе", заменив албанским словом "эмбельторья" ("сладкарница"). Правда, очень скоро восточ­ные сладости, которыми славится албанская кухня, из продажи исчезли.

Появилась "инициатива" и в среде крестьянства, которое стало якобы само выступать за сокращение размеров приуса­дебных участков, чтобы исключить соблазн торговли излишка­ми на рынках. Впоследствии был наложен запрет на содержа­ние скота и даже птицы. По призыву рабочих государственно­го сельскохозяйственного предприятия им. Георгия Димитрова (район Тираны) начался массовый отказ от личных садовых участков, чтобы не культивировать в себе частнособственниче­ские инстинкты. Как вспоминал впоследствии Дритро Аголы, популярный писатель и бескомпромиссный критик маразмати­ческих решений, принимавшихся тогда партийным руководст­вом, если кто-нибудь осмеливался протестовать против того, что у несчастного крестьянина отбирали корову, овцу, свинью, индюшку, оставив только осла, то этого мятежника осуждали на смерть или сажали в сырую одиночку.

Для производства сельскохозяйственной продукции меры, ограничивавшие частную инициативу, имели пагубные послед­ствия. На приусадебных участках, занимавших 6,5% всей обра­батываемой площади, производилось до четверти продуктов зе­мледелия и около половины мяса, молока и шерсти. Ликвида­ция этого важнейшего источника снабжения населения повсе­дневными продуктами питания привела к заметному сниже­нию благосостояния народа и к исчезновению крестьянского рынка.

Такой выглядела общественно-политическая обстановка в стране, когда с китайской моральной и материальной помощью была создана и стала претворяться на практике с середины 60-х годов новая концепция экономического развития, а имен­но ориентация на преимущественное развитие отраслей тяже­лой промышленности. Введение в действие мощной системы внеэкономического, административного регулирования, моби­лизация государственного и партийного аппарата на выполне­ние плановых заданий привели к определенному положитель­ному эффекту. Достижения казались впечатляющими особен­но при сравнении с предыдущими годами, когда после разрыва с СССР происходила перестройка всего механизма функцио­нирования народного хозяйства.

При подведении итогов пятилетки 1966—1970 гг. отмеча­лось общее улучшение показателей в промышленности и сель­ском хозяйстве. В три раза по сравнению с "советским" перио­дом возросла добыча нефти и составила около 1,5 млн т, в два раза увеличилась добыча хромовой руды. Покупка в Италии на средства целевого китайского кредита и монтаж в Фиери пол­ностью автоматизированного завода азотных удобрений зало­жили основы новой отрасли промышленности — химической. К 70-му году была достигнута раньше запланированного срока полная электрификация села.

Удалось досрочно выполнить план капитального строитель­ства. Из наиболее важных объектов упоминались текстильный комбинат в Берате, завод по производству запчастей для трак­торов в Тиране, цементные заводы в Фуш-Круе и Эльбасане, нефтеперерабатывающий завод, теплоэлектростанция и завод азотных удобрений в Фиери, суперфосфатный завод в Ляче, за­воды по производству кальцинированной соды и электроламп во Влёре и др.

Статистика отмечала успехи в сельском хозяйстве. Однако процентный рост по всем показателям, кроме животноводства, не отражал реальной картины. При быстром увеличении чис­ленности населения страны абсолютное производство ряда важнейших видов сельскохозяйственной продукции на душу населения оставалось невысоким и значительно отставало от уровня 1962 г., когда учитывалась помощь СССР и восточноев­ропейских социалистических стран. Наблюдалось постоянное сокращение поголовья скота главным образом из-за необеспе­ченности его кормовой базой.

Вместе с тем формальное понимание принципа социальной справедливости приводило к уравниловке, что сказалось, на­пример, на так называемом выравнивании зарплаты рабочих и служащих. Периодически, с разрывом в два-три года, повыша­лись ставки низкооплачиваемым категориям трудящихся и соответственно снижалась зарплата высокооплачиваемым. В феврале 1969 г. Народный кувенд принял закон, устанавли­вавший потолок заработной платы руководителя: она не могла более чем в два раза превышать средний заработок рабочего. Практиковалось также усреднение размеров пенсий.

Довольно убогое существование основной массы населе­ния не укладывалось в рамки насаждаемых партийной пропа­гандой представлений об успехах Албании во всех областях жизни. Воспевание проектов гигантских (для размеров Алба­нии) новостроек типа металлургического комбината в Эльбаса-не или завода в Фиери обрамлялись в программных выступле­ниях партийных и государственных руководителей маоист­ской фразеологией о революционизации всех сторон жизни, о диктатуре пролетариата, которую если не укреплять постоян­но, то она может выродиться в нечто буржуазно-ревизионист­ское, о новых капиталистических элементах, зарождающихся в условиях социализма, о периодическом усилении классовой борьбы в экономике. Постепенно албанские теоретики и про­пагандисты превращались в более правоверных маоистов, чем сами сторонники и последователи Мао Цзэдуна в Китае.

Идеологическая чистота албанского социализма достига­лась не столько методами убеждения и демонстрации его успе­хов, которые были весьма сомнительного свойства, сколько си­ловыми приемами. Внедрение в массовое сознание психологии "осажденной крепости" как непременного элемента админист­ративно-командной системы сталинского типа вызывало необ­ходимость искать врагов, якобы пытавшихся овладеть этой крепостью извне и изнутри. В такой небольшой по численно­сти населения и по размерам территории стране, как Албания, установление тотального контроля над всеми сторонами жизни общества является делом относительно несложным, но в то же время и опасным для каждого гражданина. Обеспечивали этот контроль находившиеся под непосредственным руководством председателя Совмина Мехмета Шеху органы безопасности, полиция и пограничные войска. Всегда готовые к "работе", они осуществляли перманентные рутинные чистки, а также прово­дили кампании по выявлению "врагов народа".

Одной из наиболее крупных акций такого рода стали ре­прессии 1973— 1975 гг., когда под лозунгами "революциониза­ции" жизни страны и укрепления диктатуры пролетариата упа­ли головы многих видных деятелей. Первый удар пришелся на культуру. Зимой 1972 г. на телевидении прошел фестиваль пес­ни: вечерние туалеты ведущих, красивые костюмы участников и публики создавали атмосферу настоящего праздника. Руко­водство АПТ увидело в этом признаки преклонения перед за­падной культурой, перед западным образом жизни. На ближай­шем пленуме ЦК АПТ в июне 1973 г. разразился скандал. Сам Э. Ходжа клеймил проявления буржуазно-ревизионистского влияния и либерализма на изобразительные искусства, литера­туру, радио и телевидение, на интеллигенцию и молодежь в це­лом. Присутствовавший на пленуме председатель Комитета по радио и телевидению Тоди Любонья сказал встретившемуся ему по дороге домой приятелю: "Боюсь, что за это дело потре­буют голову". И он оказался прав. Его объединили вместе с се­кретарем Тиранского горкома партии Фадилем Пачрами в одну вражескую антипартийную группу, их исключили из ЦК АПТ и из партии, а затем и арестовали*.

Вслед за карательными мерами в отношении работников идеологического фронта последовали репрессии среди высших руководителей армии и народного хозяйства. Скверну вырыва­ли с корнем: одних расстреливали, других заключали в тюрьмы и концлагеря.

В июле 1974 г. пленум ЦК АПТ осудил антипартийную и ан­тисоциалистическую деятельность группы "заговорщиков" во главе с министром обороны Бекиром Балуку, в которую входи­ли начальник генштаба Петрит Думе и начальник политуправ-

* Т. Любонья, проведший в заключении 13 лет, в опубликованной в 1993 г. кни­ге воспоминаний "Под гнетом насилия" рассказал, что в годы скитаний по тюрьмам и ссылкам он встретил многих видных деятелей партии и государ­ства. В тюрьме Бурреля он какое-то время провел вместе с Кочо Ташко, ко­торого извлекли из ссылки и посадили за решетку в 70-летнем возрасте, при­говорив к 10 годам заключения за фанатичную любовь к СССР. Ташко писал Э. Ходже и другим бывшим соратникам по партии письма, доказывая пагуб­ность разрыва советско-албанских отношений. В прошлом коминтерновец и член ВКП(б), Ташко отмечал в тюрьме и ссылке две памятные даты — день создания Коминтерна и 7 ноября. Отсидев положенные 10 лет, он вышел на поселение в возрасте 80 лет и через четыре года скончался.

ления армии Хито Чако. Они якобы замышляли государствен­ный переворот в целях захвата власти и установления буржуаз­но-ревизионистского строя. Все трое — обладатели самой пре­стижной воинской награды Ордена народного героя — были расстреляны по приговору военного трибунала. Б. Балуку, счи­тавшийся человеком, безгранично преданным Э. Ходже, шел на казнь, как говорили, с его портретом на груди. После распра­вы с верхушкой армии прошла чистка среди генералитета: 18 высших офицеров понесли наказания разной степени тяже­сти — от ссылки до тюремного заключения. Особо сурово пре­следовались те из них, кто учился в советских военных учеб­ных заведениях.

В 1975 г. судьбу военных разделили председатель Госплана Абдюль Келэзи, министр промышленности Кочо Теодоси и ми­нистр торговли Кичо Нгеля. Им также инкриминировались вражеская деятельность, саботаж и извращение экономиче­ской политики партии. К тому времени обнаружились серьез­ные разногласия между албанским и китайским руководством, а поэтому следствие вменяло в вину "саботажникам" подрыв экономики по указке внешних врагов, на службе у которых они состояли. Вероятно, к ним применяли меры морального и фи­зического воздействия, и они признавались во всем, на чем на­стаивало следствие. Кого-то из них почему-то заставили соз­наться в симпатиях... к Карлу Каутскому.

По стране прокатилась волна репрессий, стоившая жизни или длительных сроков заключения многим настоящим и мни­мым сторонникам главных "врагов народа". Тогда же были осу­ждены как иностранные шпионки некоторые советские жен­щины, вина которых состояла в том, что в конце 50-х годов они вышли замуж за албанцев.

Политические процессы 1973—1975 гг. подводили своеоб­разный итог принятой албанским руководством ориентации на развитие экономики с "опорой главным образом на собствен­ные силы", а на самом деле на масштабные инвестиции Китая. Становилось очевидным, что для такой небольшой страны, как Албания, невозможно развивать ни самостоятельно, ни с помо­щью извне все отрасли промышленности. Повторялась ситуа­ция 1960—1961 гг., когда назревал советско-албанский кон­фликт. Китайские советники пытались сдержать гигантома­нию планов своего союзника, включая применение экономиче­ских рычагов, а именно сокращение кредитования отдельных заведомо нерентабельных объектов. Однако албанская правя-' щая верхушка не могла признать ошибочность своей экономи­ческой политики и поэтому относила ее малую эффективность на счет подрывной деятельности объединивших свои усилия внутренних и внешних врагов. Разрыв с Китаем. Что дальше?

На искусственность и даже в какой-то степени на противоесте­ственность дружбы огромного Китая и маленькой Албании по­стоянно обращали внимание внешнеполитические комментато­ры. Однако определенный смысл в этих взаимоотношениях все же присутствовал. Каждая из сторон извлекала до поры до вре­мени свою выгоду из этого союза: албанцы — материальную, ки­тайцы — политическую. Пока КНР находилась вне ООН и Алба­ния выполняла в этой организации роль проводника китайских внешнеполитических идей, трений между правящими партиями обеих стран практически не было. Но после октября 1971 г., ко­гда КНР заняла принадлежавшее ей по праву место в ООН, узур­пированное в свое время Тайванем, и получила непосредствен­ный выход на международную арену, в Тиране стало накапли­ваться глухое недовольство. Опасения, что прагматичные китай­ские политики могут пренебречь общими "классовыми" интере­сами и предать своего союзника, вскоре нашли подтверждение. Первые серьезные трения обнаружились уже в феврале 1972 г., когда Пекин посетил тогдашний президент США Р. Ни­ксон, привлеченный возможностью, как шутили западные ост­рословы, отведать утки по-пекински, запивая ее водкой "мао-тай". Тогда, в разгар обострившейся советско-американской полемики, использование китайским союзником одной "сверх­державы" ради ослабления другой вызвало резкое осуждение албанской стороны. "Враг твоего врага совсем необязательно должен стать твоим другом", — назидательно поучали албан­ские теоретики своих китайских коллег.

За годы вынужденной изоляции Албании от внешнего мира партийные идеологи выработали некий стереотип взаимоотно­шений в области внешней политики, который категорически не признавал самую возможность поворота в сторону амери­канского империализма и советского социал-империализма. Даже с Югославией стали налаживаться торговые связи после преобразования в феврале 1971 г. дипломатических миссий обеих стран в посольства. Но со "сверхдержавами" такие кон­такты категорически исключались.

Сближение с американским империализмом, выдвижение маоистами теории "трех миров" углубляли неожиданно обна­ружившуюся пропасть²*. Албанские теоретики обвиняли ки-

²* Назревание конфликта с Китаем повлияло на расширение контингента по­литических заключенных в албанских тюрьмах и лагерях. Наряду с китай­скими шпионами и их пособниками появилась придуманная самими заклю­ченными категория идеологических извращенцев — "триботистов", кото­рые проповедовали антимарксистскую теорию "трех миров" (по-албански "tri bota" означает "три мира").

тайских в том, что те призывали "третий мир", в который они включали Китай, "движение неприсоединения" и даже запад­ноевропейские страны вкупе с Балканами, объединиться про­тив угрозы войны, исходящей из Советского Союза. В Албании не стерлись воспоминания о 1968 г., когда ввод советских войск в Чехословакию послужил предлогом, чтобы демонстративно выйти из организации стран — участниц Варшавского догово­ра и использовать последовавшие за этим события для получе­ния дополнительной военной помощи от Китая. Стремление объединить страны "третьего мира" воспринималось албанца­ми в качестве доказательства намерения создать новый внеш­неполитический блок.

Разногласия в области внешней политики наложились на споры по экономическим вопросам. Период возникновения трений в двусторонних албано-китайских отношениях совпал с очередной борьбой за выполнение заданий пятилетки 1971 —1975 гг. И тогда выяснилось, что китайцы стали склонять­ся к частичному пересмотру программы индустриализации Ал­бании, исключая из нее заявки на дорогостоящие промышлен­ные объекты, слишком обременительные для экономики стра­ны. Впоследствии Э. Ходжа с возмущением писал в "Заметках о Китае", что маоисты недалеко ушли от "хрущевцев", которые строили планы превращения Албании в аграрно-сырьевой при­даток стран СЭВ и поэтому свернули кредитование важных предприятий.

Кредитование действительно сократилось. Но то, что уже было построено, значительно расширило экономическую базу страны. Так, среди сданных в эксплуатацию 155 объек­тов упоминались фабрики по обогащению хромовой и мед­ной руд в Булькизе и Спаче, теплоэлектростанции в Корче, тонкосуконная фабрика и вторая очередь завода по произ­водству запчастей для тракторов в Тиране, железная доро­га Эльбасан — Преньяс и некоторые другие. Даже в сельском хозяйстве удалось впервые за послевоенный период добить­ся выполнения задачи обеспечения потребностей в про­довольственном зерне за счет собственного производства. Правда, почему-то потерял свой пост и был исключен из партии (но не посажен) министр сельского хозяйства Пирро Додбиба.

Албано-китайская дружба трещала по швам. В печати раз­вернулась анонимная критика идеологических и политико-эко­номических прегрешений впавшего в немилость недавнего со- юзника. Возмущало все, в том числе и частичная реабилитация религии: в январе 1973 г. появилось сообщение о том, что в главной мечети Пекина состоялось празднование байрама. "Ве­ликая культурная пролетарская революция, — сделал вывод Э. Ходжа из отступничества Мао, - это не великая, не культур­ная, не пролетарская и не революция".

Дело шло к разрыву. В ноябре 1976 г. состоялся VII съезд АПТ. На нем прошло обычное в таких случаях обсуждение ре­зультатов прошедшей пятилетки и принятие директив по ново­му плану. Во внешнеполитическом разделе традиционно мно­гословного доклада Э. Ходжи наряду с критикой советского, югославского и других "ревизионизмов" подверглись осужде­нию "антимарксистские и контрреволюционные" взгляды не­ких ревизионистов, проповедовавших идеи о многообразии форм социализма. Их национальная (или государственная) принадлежность прямо не называлась, но суровый разнос "тео­рии трех миров" безошибочно указывал на их китайское про­исхождение. Руководство КПК усмотрело в этом безоснова­тельные нападки на Китай, КПК и лично Мао Цзэдуна и реши­тельно их отвергло. Началась открытая и очень резкая полеми­ка между АПТ и КПК.

В середине ноября 1977 г. состоялся пленум ЦК АПТ, где с докладом о враждебной антимарксистской деятельности КПК выступил Э. Ходжа, а его адаптированный текст распространи­ли затем по всем парторганизациям. Бывшим союзникам доста­лось и за "демонстративное расширение государственных и партийных взаимоотношений с Югославией", и за прием с по­честями и помпой Тито, и за терпимое отношение к Общему рынку и СЭВ.

Конфликт углублялся, и 7 июля 1978 г. китайское руковод­ство сообщило в Тирану о своем решении свернуть кредиты, а также экономическую и военную помощь и отозвать всех специалистов. ЦК АПТ направил 29 июля 1978 г. письмо в ЦК КПК, в котором подводились политико-экономические ито­ги 15-летнего сотрудничества. Наряду с критикой китайской разновидности социализма, которая приравнивалась к "реви­зионистской" советской модели, шли упреки конкретного свойства. Из письма следовало, что из 35 объектов, которые на­мечалось построить с китайской помощью, завершенными ока­зались 15, а остальные отложены. Китай обвинялся в поставках устаревшего оборудования, в отказе предоставлять кредиты в полном объеме и пр.

В ответе китайской стороны на необоснованные, как гово­рилось в нем, обвинения говорилось о существенном вкладе Китая в албанскую экономику. Приводились впечатляющие суммы кредитов, освоенных албанской экономикой к 1978 г. только на 75%. Что касается китайской военной помощи Алба­нии, то она в два раза превосходила экономическую. И дейст­вительно "Калашниковы" китайского производства были заве­зены в таком количестве, что их хватило в 1997 г. и на вооружение банд внутри Албании, и на частичное снабжение Освобо­дительной армии Косова. Одним словом, повторялась ситуация 1961 —1962 гг., когда происходил советско-албанский "развод".

Летом 1978 г. китайская помощь полностью прекратилась и албанские пропагандисты стали заявлять, что с этого времени страна должна опираться исключительно на собственные силы. Этот тезис носил спорный характер, ибо даже в период самых дружественных отношений с Китаем восстанавливались торго­вые связи со странами СЭВ и значительно расширилось число европейских стран, с которыми Албания вела торговлю на дву­сторонней основе. После 1978 г. практически сведенный к ну­лю объем торговли с Китаем восполнялся за счет капиталисти­ческих и развивающихся стран, причем при обязательном со­блюдении положительного сальдо.

В отношениях с восточноевропейскими странами стало до­пускаться подписание торговых договоров на длительные сро­ки, до пяти лет. Даже с Грецией, с которой Албания восстанови­ла дипломатические отношения только в 1971 г., первое торго­вое соглашение было подписано в 1972 г. сроком на три года. Несмотря на наличие непримиримых идеологических разно­гласий с югославским руководством, эта страна занимала при­оритетные позиции среди восточноевропейских стран во внешнеторговых связях Албании. С середины 70-х годов нала­живались ее непосредственные торгово-экономические связи с Косово.

Однако в международной политике Албания продолжала существовать в отрыве от общеевропейских процессов. Реше­ние об отказе участвовать в подготовительных мероприятиях по созыву конференции в Хельсинки принималось в нояб­ре—декабре 1972 г., т.е. в период функционирования союза с Китаем. И Хельсинкский процесс, и конференция в июле 1972 г. в Вене по проблемам взаимного сокращения армий и вооруже­ний в Центральной Европе, и едва пробуждавшееся балканское сближение осуждались албанским руководством в духе все той же китайской теории правящих миром двух сверхдержав, к ко­торым неизменно стал добавляться и западногерманский ре­ваншизм как непосредственная угроза миру в Европе. Албания оказалась единственным европейским государством, отказав­шимся сначала участвовать в подготовке Совещания по безо­пасности и сотрудничеству в Европе, а затем и в его работе. Э. Ходжа охарактеризовал принятый в 1975 г. в Хельсинки Заключительный акт, как "фарс, разыгранный двумя сверхдер­жавами с целью обеспечить и узаконить свои зоны влияния в Европе".

Идеологизация внешней политики, подгонка ее под китай­ские стереотипы 60-х годов как бы выводила Албанию из сферы общебалканских и общеевропейских интересов и делала более близкими проблемы развивающихся стран, обсуждав­шиеся, например, в далекой Лиме в 1975 г. Когда Китай стал по­степенно освобождаться от идеологической зашоренности во внешней, а затем и во внутренней политике, АПТ подхватила знамя "истинного марксизма-ленинизма" и Тирана на длитель- ное время стала центром, где могли получить трибуну предста­вители левацких течений в мировом коммунистическом и ра­бочем движении. НРА поддерживала дипломатические, торго- вые и культурные отношения с 72 странами, оставаясь по сути дела закрытой страной, изолированной от внешнего мира. Но именно тогда албанская пропаганда создала миф об Алба­нии как о чуть ли не единственной социалистической стране, свято сохраняющей свою идейную чистоту и во внешних сно­шениях. Утвердилась формула, что Албания "никогда не уста­новит отношения с империализмом США и социал-империа­лизмом Советского Союза".

28 декабря 1976 г. Народный кувенд принял конституцию, согласно которой страна получила новое название — Народная Социалистическая Республика Албания (НСРА). Конституция закрепила идеологизированный миф об идеальном социализ­ме, якобы построенном в стране, но по сути дела она утвержда­ла внеэкономические принципы в народном хозяйстве и суще­ственно ограничивала социальные права трудящихся. Состав­ленная в выспренних выражениях, она провозглашала НСРА государством диктатуры пролетариата, в котором единение на­рода вокруг АПТ "основывается на союзе рабочего класса с ко­оперативным крестьянством под руководством рабочего клас­са". В статье 3 говорилось, что АПТ является авангардом рабо­чего класса и "единственной руководящей политической силой в государстве и обществе". Идеология марксизма-ленинизма провозглашалась господствующей в НСРА, и ее принципы со­ставляли ту основу, на которой строилось здание "социального социалистического режима".

Статья 14 гласила, что "в строительстве социализма НСРА придерживается принципа опоры главным образом на собст­венные силы". В статье 15 утверждалось, что во внешних связях НСРА "исходит из принципов марксизма-ленинизма и проле­тарского интернационализма, следует политике дружбы, сот­рудничества и взаимопомощи с социалистическими странами, поддерживает революционное движение рабочего класса и борьбу народов за свободу, независимость, социальный про­гресс и социализм и опирается на их солидарность". Правда, к тому времени число стран, достойных, по мнению лидеров АПТ, называться социалистическими, сократилось до двух. Таковыми признавались лишь Куба и Вьетнам.

Статья 16 запрещала частную собственность и эксплуата­цию человека человеком. В понятие социалистическая собст­венность (статья 17) включались государственная и крестьян­ская кооперативная. Причем кооперативная и даже личная собственность граждан могли быть переведены в разряд госу­дарственной, "если этого потребуют интересы общества". Одним словом, как говорилось в обширной преамбуле к кон­ституции, "общественная собственность на средства производ­ства и единая система социалистического хозяйства заняли ме­сто частной собственности и многоукладной экономики в горо­де и деревне".

Поиск по сайту: