Образование Народной Республики 7 страница

В конце апреля 1961 г. состоялся V съезд профсоюзов Алба­нии. В приветствии ЦК АПТ съезду говорилось, что внешняя политика Албании нацелена в первую очередь на дружбу и со­трудничество с Советским Союзом и "нет такой силы или инт­риги, которая могла бы оторвать наш народ от народов Совет­ского Союза". Эти слова, вынесенные на первую полосу "Зери и популыт" 25 апреля соседствовали с набранным жирным шрифтом коротким сообщением, что в Пекине были подписа­ны три документа об экономических отношениях КНР и HP А: протокол о поставках Китаем комплектного оборудования и об оказании технической помощи в сооружении 25 промышлен­ных предприятий в Албании; протокол об условиях обмена спе­циалистами; протокол об использовании китайского кредита, договоренность о предоставлении которого была достигнута еще 2 февраля 1961 г. Размеры помощи выглядели весьма вну­шительно: 112 млн 500 тыс. инвалютных руб. В официальном коммюнике подчеркивалась благодарность албанского народа за "чрезвычайно быстро проявленную готовность оказать ин­тернационалистскую помощь", а китайская сторона выражала удовлетворение "братской поддержкой, постоянно получаемой китайским народом от ЦК АПТ, правительства НРА и албанско­го народа".

Все стало на свои места. Внутренняя пропаганда пустила в обиход новый лозунг: "Великий Китай не поест один день — Албания будет сыта год". Говорилось о блестящих перспекти­вах развития индустриализации страны, ибо единовременная китайская помощь больше, чем все прежние советские креди­ты. В ход пускалось все — от мелких булавочных уколов до крупных политических выпадов. В памяти народной вытравля­лось само воспоминание о некогда дружественных албано-со­ветских отношениях. В Албании еще работали советские спе­циалисты, но они были поставлены в такие условия моральной изоляции и полицейской слежки, что становилось бессмыслен­ным с практической точки зрения и унизительным для челове­ческого достоинства само их дальнейшее пребывание в стране. На ряде предприятий инициатива, проявленная их руководите­лями, привела к тому, что стали счищаться заводские клейма на советских станках и оборудовании (например, на нефтепере­рабатывающем заводе в Церрике). В первой половине 1961 г. создалась напряженная обста­новка вокруг военно-морской базы во Влёре, а также на не­скольких подводных лодках, на которых в учебных целях дей­ствовали совместные советско-албанские экипажи. Советские моряки были вынуждены проходить службу в атмосфере подо­зрительности, мелких придирок, постоянных проверок. Преду­преждая возможные эмоциональные срывы с их стороны, ЦК КПСС обратился к морякам со специальным письмом, при­зывая спокойно выполнять свой служебный долг.

В марте 1961 г. было принято постановление президиума ЦК КПСС о ликвидации военно-морской базы во Влёре, утвер­жденное на ближайшем заседании Политического консульта­тивного комитета стран — участниц Варшавского договора. Присутствовавший на этом заседании министр обороны Алба­нии Бекир Балуку выступил с протестом против этого решения, заявив, что Албанию оставляют один на один с 6-м американ­ским флотом. Но его возражения не встретили поддержки⁹*. Хрущев, только недавно строивший планы того, как расшире­ние военно-морской базы во Влёре позволит Советскому Сою­зу взять под свой контроль бассейн Средиземноморья от Бос­фора до Гибралтара, поверил во всемогущество баллистиче­ских ракет и отказался от единственной на тот момент базы в регионе. 4 июня 1961 г. плавучий док и восемь подводных лодок покинули албанские воды под командованием адмирала В.А. Касатонова и проследовали в направлении Гибралтара, вы­зывая неподдельное изумление натовских наблюдателей. Че­тыре подводные лодки, обслуживавшиеся албанскими экипа­жами, остались на базе.

Ликвидация базы до предела накалила атмосферу в совет­ско-албанских отношениях. В Тиране одновременно с перего­ворами о судьбе базы состоялся политический процесс. Разби­ралось дело о заговоре, якобы организованном югославскими ревизионистами, греческими монархо-фашистами и 6-м аме­риканским флотом. Группу заговорщиков из 10 человек возгла­влял воспитанник одной из советских военных академий адми­рал Теме Сейко, а замыкал список "шпионов" неграмотный пастух, к концу процесса доведенный до умопомешательства.

⁹* После ноябрьского совещания 1960 г. в Москве албанцы перестали присы­лать на совещания стран содружества делегации, возглавляемые первыми лицами в партии и государстве. Это позволило Хрущеву нанести публичное оскорбление Рамизу Алии, заменившему Энвера Ходжу на созванном в Мо­скве в начале августа 1961 г. совещании первых секретарей коммунистиче­ских и рабочих партий стран—участниц Варшавского договора, где решал­ся вопрос о сооружении берлинской стены. Прежде чем отказать Алии в праве участвовать в заседании, Хрущев сказал: "А потом Ходжа пришлет свои штаны и скажет: мои штаны представляют меня".

Обвинения носили фантастический характер: некоторые под­судимые якобы использовали поездки в Советский Союз для сговора со своими "хозяевами", а генерал Панайот Пляку неод­нократно проникал на территорию Албании по горным тропам, чтобы передать заговорщикам указания югославской секрет­ной службы. Что касалось главного обвиняемого, то он должен был организовать захват военно-морской базы во Влёре и пере­дать ее 6-му американскому флоту. Смертные приговоры и дол­госрочные тюремные заключения подвели итог этой инсцени­ровке, имевшей явный антисоветский душок.

В октябре 1961 г. на XXII съезде КПСС албанский вопрос занял одно из центральных мест в повестке дня. В отчетном до­кладе, в выступлениях делегатов и гостей подвергалась резкому осуждению деятельность АПТ и допускались выпады личного характера против отдельных албанских деятелей. Заключи­тельное слово Хрущева в части, касавшейся взаимоотношений с Албанией, было столь грубым, что наиболее "эмоциональные" выражения пришлось исключить из стенограммы.

ЦК АПТ еще во время работы съезда КПСС выступил с оп­ровержением обвинений, выдвинутых против партии и линии ее руководства. А 7 ноября 1961 г. Э. Ходжа на торжественном заседании в Тиране, посвященном 20-летию со дня основания АПТ и 44-й годовщине Октябрьской революции, более полови­ны своего доклада отвел оценке личности Хрущева, осуждая его за создание культа собственной персоны, за неоправдан­ные претензии за роль зодчего победы над фашизмом, за при­мирение с югославским ревизионизмом, за антимарксистские взгляды вообще.

Конфликт перекинулся на межгосударственные отноше­ния. 25 ноября 1961 г. заместитель министра иностранных дел СССР Н.П. Фирюбин сделал два устных заявления временному поверенному в делах НРА в СССР Г. Мази. Первое содержало информацию об отзыве советского посла, во втором выдвига­лось требование покинуть СССР албанскому послу. 3 декабря Фирюбин сделал новое устное заявление Мази о принятом со­ветским правительством решении отозвать весь персонал по­сольства и торгпредства СССР в НРА, а также о требовании, "чтобы весь персонал посольства и торгового советника Алба­нии в Москве покинул территорию Советского Союза". 4 дека­бря МИД НРА высказал посольству СССР в Тиране "глубокое недоумение и сожаление" своего правительства в связи с отзы­вом советского посла и "удивление и глубочайшее возмуще­ние" по поводу выдворения албанского. В ноте выражался ре­шительный протест, а действия советской стороны характери­зовались как совершенно несправедливые и находящиеся в во­пиющем противоречии с принципами международного права.

Не без воздействия со стороны СССР большинство социа­листических стран Европы приняли соответствующие постано­вления в отношении Албании. Правда, ни одна из них не пошла на разрыв, ограничившись понижением дипломатического представительства. Сохранились двусторонние экономические связи с европейскими социалистическими странами. Прекра­тилось участие Албании в СЭВ, хотя какое-то время у албанцев еще теплилась надежда на оставление ее в совете. После ввода войск стран —участниц Варшавского договора в Чехословакию в 1968 г. НРА заявила о выходе и из этой организации.

Албанские делегации приезжали в СССР в 1961 г. на 5-й ме­ждународный конгресс профсоюзов и в 1963 г. на Всемирный конгресс женщин. В течение некоторого времени в Москве и Тиране оставались по три человека из числа технического пер­сонала посольств, но затем уже по инициативе албанской сто­роны и они были отозваны. Полный разрыв всех отношений стал свершившимся фактом. Наступил глухой период взаимно­го отчуждения, продлившийся без малого 30 лет.

Хрущев повторил ошибку Сталина, когда тот в 1948 г. из­гнал Югославию из складывавшегося социалистического со­дружества. Потеря Албании в 1961 г. имела еще более тяжелые последствия для СССР, значительно ослабив военно-стратеги­ческие позиции всего соцлагеря в отношении блока НАТО. Западногерманский публицист Харри Хамм, размышляя в са­мом начале 60-х годов о последствиях отлучения Албании, сде­лал такой неутешительный вывод в книге "Восставшие против Москвы: Албания — плацдарм Пекина в Европе": "Для комму­нистических балканских стран отныне стало невозможным проведение единой политики в отношении Турции и Греции при мощной поддержке Советского Союза".

В результате экспромтов Хрущева пострадал авторитет СССР в мире. Расправа над маленькой, хотя и строптивой, стра­ной воспринималась довольно критически как в национальных республиках Советского Союза, особенно с немногочисленным населением, так и в таких зарубежных странах, как, например, Куба. Сам подход типа: "Каких-то два миллиона", "голь перекат­ная, а еще свое мнение хотят иметь..." — не встречал понимания и служил подтверждением существования извечных великодер­жавных привычек Москвы, ее стремлений к диктату.

В сложной международной обстановке начала 60-х годов не выглядели безгрешными и невинно пострадавшими албанские лидеры. Они руководствовались сугубо прагматическими рас­четами. Условием их сохранения во власти являлась ориентация на моральный авторитет и материальную поддержку "великого друга". В 1961 г. место Советского Союза заняла Китайская Народная Республика. Албания вступила в "китайский период".

Глава VII Создание и крушение мифов

"Опора на собственные силы"

Год 1961-й стал очередной вехой в истории послевоенной Албании. Начало его не предвещало того драматического перелома, который наступил в результате ухудшения, а затем и разрыва советско-албанских отношений.

Во всех странах социалистического содружества утверди­лась практика (по примеру СССР) планирования всей полити­ко-экономической жизни общества по пятилеткам и съездам компартий. Съезд принимал директивы по очередной пятилет­ке, которые охватывали все — от внешней политики до культу­ры, парламент утверждал их, народ под руководством партии выполнял и перевыполнял задания, затем новый съезд подво­дил итоги, намечал очередные задачи, и далее все шло по кругу. Когда же происходили сбои и в высших эшелонах власти стано­вилось очевидным, что запланированные показатели далеки от реальных результатов, то "в рабочем порядке" проводилась корректировка, а послушная статистическая наука находила более удобную для фальсификаций точку отсчета. В итоге ока­зывалось, что даже самая провальная отрасль экономики, а ею всегда и везде обычно было сельское хозяйство, выполняла план на 99%. Албания не являлась исключением.

IV съезд АПТ, сроки созыва которого неоднократно перено­сились (с ноября на декабрь 1960 г., с декабря на январь 1961 г.), состоялся в феврале 1961 г. Во внутриполитической и междуна­родной частях основных докладов уделялось большое внима­ние вопросам теории, а также обличению современного ревизи­онизма. Этот термин прочно вошел в лексикон официальной албанской пропаганды, когда возникла необходимость крити­ковать руководство КПСС, не называя его открыто.

В решениях отмечалось, что в Албании в целом покончено с многоукладной экономикой, создана единая социалистическая система хозяйства, страна вступила в период строительства ма­териально-технической базы социализма и ускоренного про­движения по пути превращения из страны аграрно-индустриальной в индустриально-аграрную. Для достижения этих целей по плану третьей пятилетки (1961-1965) предусматривался значительный рост общественного производства: валового объема промышленной продукции на 52%, сельскохозяйствен­ной — на 72, национального дохода — на 56%. Намечалось заметное повышение материального благосостояния трудя­щихся.

Однако в выполнении задач третьей пятилетки сразу же возникли значительные трудности. Прекращение межгосудар­ственных советско-албанских связей привело к свертыванию экономического сотрудничества между странами. Не без на­стойчивых рекомендаций из Москвы европейские стра­ны—члены СЭВ отказались предоставить Албании уже согла­сованные кредиты, которые ранее составляли 30 — 35% всех ка­питаловложений в народное хозяйство. Они отозвали своих специалистов, работавших в различных отраслях албанской экономики. В итоге более 40 промышленных объектов, соору­жение которых начиналось с помощью иностранных кредитов, частично или полностью консервировалось.

Торговля Албании с Советским Союзом, объем которой в конце второй пятилетки составлял свыше 54% всего албанского внешнеторгового оборота, сократилась в 1961 г. на треть по сравнению с 1960 г., а в 1962 г. практически прекратилась. Зна­чительно упал товарооборот с ГДР, Румынией, Венгрией и Бол­гарией. Широко разрекламированная помощь Китая, предна­значавшаяся для латания прорех, оставшихся после сокраще­ния связей с восточноевропейскими друзьями, запаздывала. Она стала поступать только после 1963 г.

Правительство НРА обратилось к трудящимся с призывом довести до конца строительство некоторых объектов методом народной стройки. Эта инициатива касалась не только про­мышленных предприятий. Печальная судьба ожидала Дворец советско-албанской дружбы — дар правительства СССР албан­скому народу. Его стали сооружать по проекту советских архи­текторов из советских стройматериалов при участии советских инженеров на месте снесенного колоритнейшего старого база­ра в самом центре города. В связи с нарастанием трений между обеими странами в Москве было принято решение о замора­живании стройки. Поэтому, когда в апреле 1961 г. в порт Дур-рес вошел долго добиравшийся до албанских берегов торговый корабль, на котором находилась фурнитура и еще кое-какое оборудование для здания, то согласно полученной уже в пути соответствующей директиве прибывшие к месту назначения материалы выгружать не стали и увезли обратно на родину. Некоторое время недостроенный символ дружбы стоял без движения, пока реконструированный албанскими специалистами не превратился в комплекс, включающий в себя Опер­ный театр и Национальную библиотеку.

В стране повсеместно вводился режим строгой экономии. Ориентация на поиски внутренних резервов выявила еще один их источник: в портах страны скопилось импортное оборудова­ние, которое не удосужились вывезти нерадивые хозяйствен­ники. В суровых условиях блокады оно дошло наконец до мест назначения.

Положение существенно улучшилось, когда начали посту­пать китайские кредиты и развиваться торговля. Товарооборот между обеими странами увеличился в 10 раз по сравнению с 1960 г., а удельный вес Китая в общем объеме внешней торгов­ли за этот период повысился с 7 до 55%, полностью компенсиро­вав уход Советского Союза.

И хотя плановые показатели на пятилетку не достигли и по­ловины от намеченных, завершение строительства таких важ­ных промышленных объектов, как медеплавильный комбинат в Рубике, ГЭС в Шкопете, предприятия легкой и пищевой про­мышленности в Корче, Тиране, Шкодре, Влёре и Гирокастре, свидетельствовало о том, что выход из тупика найден. Партий­ная пропаганда поспешила сообщить, что прорыв "ревизиони-стско-империалистической блокады" совершен и, хотя Алба­ния продолжает оставаться "осажденной крепостью", помощь великого Китая гарантирует ее политическую и экономиче­скую безопасность.

Сотрудничество с КНР в области экономики сопровожда­лось дальнейшим идеологическим сближением. Албанское партийно-государственное руководство усвоило весь набор стереотипов, который выдавался Мао Цзэдуном и его последо­вателями в качестве единственно правильных постулатов соци­алистической теории и практики.

Принцип "опоры на собственные силы" был воспринят в Тиране на самом раннем этапе албано-китайского сближения, хотя в условиях Албании он не имел практического примене­ния. Ни размеры страны, ни природные ресурсы, ни уровень развития экономики не гарантировали даже сносного сущест­вования на основе полного самообеспечения. Поэтому уже в ноябре 1961 г. Э. Ходжа дал иную формулировку албанского ва­рианта "опоры на собственные силы". Он заявил, что Албания "получала и получает от своих друзей и братьев из социалисти­ческих стран не милостыню, а только интернациональную по­мощь кредитами и будет получать их в дальнейшем лишь от тех социалистических стран, которые пожелают такую помощь оказать". Так родилась формулировка "опора главным образом на собственные силы". Ничего нового в практику экономиче­ского развития этот принцип не вносил, так как даже в годы первых пятилеток программа в области промышленности и сельского хозяйства разрабатывалась исходя из внутренних возможностей страны.

Лидеры АПТ стали наиболее последовательными привер­женцами маоистских идей. Они восприняли теорию двух "сверхдержав", управляющих миром и разделивших его на сферы влияния. Советскому Союзу в этой схеме отводилась роль социал-империалистического партнера империалистиче­ских Соединенных Штатов. Три главных постулата — "опора на собственные силы", теории "осажденной крепости" и "двух сверхдержав" — составили идеологическую подоснову полити­ки НРА на долгие годы. Вместе с другими новациями, утвер­ждавшими безусловный приоритет морально-идеологических стимулов над материальными, они были заложены в фундамент директив по четвертой пятилетке. Заповедь Мао Цзэдуна о том, что "победу на хозяйственном фронте можно одержать только после достижения победы на идеологическом фронте", вошла в сборник цитат, который по китайскому образцу стал настоль­ным пособием для всех членов партии. Правда, подозревая, что эта формулировка некоторым образом противоречит маркси­стскому учению о базисе и надстройке, один из известных ал­банских партийных теоретиков сделал следующее компро­миссное заключение: "АПТ, принимая за первичное экономи­ку, выдвигает на первый план пролетарскую политику".

В октябре 1965 г. ЦК АПТ и Совмин НРА обратились к наро­ду с призывом обсудить наметки по новому плану, "углубляя линию масс, борясь за дальнейшую революционизацию всех сторон жизни". Как и следовало ожидать, трудящиеся отклик­нулись, обещая со страниц газет и журналов повысить произ­водительность труда, не требуя новых инвестиций, расширить посевы зерновых за счет освоения обрабатываемых площадей в горных районах и добиться решающего перелома в животно­водстве.

Копируя китайскую практику, 18 января 1966 г. 11 специа­листов сельского хозяйства из аппарата исполкома Дурресско-го округа решили добровольно оставить руководящие админи­стративные посты и пойти работать в кооперативы. Их почин подхватили в Эльбасанском округе. Затем о том же заявили 166 работников министерства сельского хозяйства и 125 — из ми­нистерства промышленности. Другие министерства и ведомст­ва также включились в эту кампанию. По всей стране прокати­лась волна сокращений административного аппарата, около 15 тыс. чиновников добровольно-принудительно направили в производственные отрасли. По предложению правительства в марте 1966 г. Народный кувенд постановил слить ряд ми­нистерств, численность работников в которых существенно сократилась, а количество самих министров уменьшилось с 19 до 13. В ходе этой борьбы с бюрократизмом оказалось ликвиди­рованным даже министерство юстиции, возрожденное лишь в 1990 г.

ЦК АПТ выработал и обнародовал основы "революциони-зации" общества в письме ко всем трудящимся в марте 1966 г. Они свелись к призывам бороться против бюрократизма, про­тив проявлений буржуазных пережитков, за укрепление мо­рально-политического единства народа вокруг партии. "Каж­дый коммунист и каждый трудящийся, — говорилось в пись­ме, — должен ежедневно и ежечасно работать и мыслить по-ре­волюционному". В ответ стали поступать новые инициативные предложения: то заводская администрация единодушно прини­мала обязательство безвозмездно отработать один день в неде­лю на производстве, то крестьяне выражали желание участ­вовать в сезонных работах на полях соседнего кооператива, то армия подключалась к сельскохозяйственному труду по ре­шению экономического совета, созданного при каждой воин­ской части, то рабочие добровольно отправлялись на уборку урожая, предоставив возможность оставшихся в цехах товари­щам выполнять по две-три нормы без дополнительного возна­граждения. Показывая пример "массам", в поле выезжали ра­ботники высших партийных и государственных органов. Во время одного из показательных выходов в народ сам М. Шеху сел за руль трактора.

В 1967 г. Албанцы подхватили эстафету маоистов, разру­шивших храмы и монастыри в Тибете. Здания религиозных уч­реждений всех вероисповеданий преобразовывались в свет­ские культурные заведения или предприятия общественного питания. Правда, меньше всего пострадали старинные христи­анские церкви, получившие общебалканскую известность сво­ей архитектурой и фресками. Уцелели и минареты нескольких исторических мечетей в Тиране и Шкодре.

Преследованиям подвергалось даже тайное соблюдение ре­лигиозных обрядов. Известен случай казни в Шкодре католи­ческого священника, крестившего ребенка в домашних услови­ях. Резкий протест Ватикана не остановил борцов против рели­гиозного дурмана, и Э. Ходжа смог провозгласить Албанию единственной атеистической страной в мире.

Албанское руководство не поддалось соблазну последовать китайскому примеру и осуществить нечто подобное "культур­ной революции". В Албании не было необходимости "откры­вать огонь по штабам" или призывать к "расцвету ста школ", чтобы выявить таким образом крамолу. Отлаженная полицей-ско-бюрократическая машина, включавшая в себя партийно-государственный аппарат, избавляла от необходимости прибегать к масштабным расправам над потенциальными оппозици­онерами. Более того, середина 60-х годов являлась относитель­но спокойным периодом в плане поисков внутренних врагов в руководстве партии и государства. Массовые чистки понадоби­лись в 1973— 1975 гг., когда наметилось охлаждение в албано-китайских отношениях. Предстояла новая смена курса, а с ней и новый виток репрессий. Пока же порядок и спокойствие под­держивались традиционными методами, а именно осуществле­нием постоянного контроля над народом со стороны органов безопасности ("сигурими"), опиравшихся на суровое уголов­ное законодательство и прямой произвол. Что касается китай­ской "культурной революции", то поддержка ее выражалась чисто словесно и сводилась к расплывчатой формулировке: "Великая китайская пролетарская культурная революция явля­ется дальнейшим развитием социалистической революции в условиях диктатуры пролетариата в конкретных условиях Китая".

В Албании попытались ввести такую форму критики, заим­ствованную из китайского опыта настенной печати, как "дац-зыбао" (буквальный перевод с китайского — газета больших иероглифов), получившую албанское название "флетруфейя" ("листовка-молния"). 6 января 1967 г. Э. Ходжа так определил суть этого начинания: "Пусть каждый, ничего не боясь, возьмет бумагу и напишет на ней большими буквами, что он думает о работе и о людях". Многие восприняли это указание всерьез (а как же иначе!) и буквально: стали критиковать начальство и существующие порядки. Естественно, это не могло понравить­ся административным органам и некоторые руководители предприятий и общественных организаций (например, проф­союзные работники) стали вывешивать "флетруфейи" с крити­кой своих подчиненных. Начали вспыхивать конфликты, но вмешалась партия. Она направила критический "революцион­ный порыв масс" в привычное русло — на разоблачение про­исков империалистов и ревизионистов. Движение вскоре заглохло.

Неудачной попыткой китаизировать албанскую экономику стало копирование "большого скачка". На одном из пленумов ЦК АПТ в конце 1969 г. Э. Ходжа выдвинул лозунг: " 1970-й дол­жен стать годом невиданной доселе революционной атаки по всем направлениям". Кончалась очередная пятилетка и прове­дением широких трудовых кампаний по подъему экономики предполагалось в кратчайшие сроки наверстать упущенное. Организация сверхурочных работ, отправка сформированных из рабочих и служащих бригад в деревню стали привычным де­лом не только в Албании, но и в большинстве европейских со­циалистических стран. Однако только албанские партийные идеологи придали этой практике, свидетельствовавшей о неэф­фективности экономической системы социализма, характер открытия чего-то нового в организации производства. К любо­му начинанию прибавлялось слово "революция". Если стави­лась задача повышения урожайности, то звучала она призы­вом: "За революционизирование плановых показателей произ­водства зерновых!" Крестьянская взаимопомощь при строи­тельстве дома — "революционная инициатива", хотя эта прак­тика существовала и при Зогу и даже при турках. Наконец, по­явилось ничего не выражающее словосочетание "революцио­низирование пленумов партии".

По китайскому примеру началось внедрение домашней ме­таллургии: в "фурнеллах" — кустарных печах по переплавке железной руды якобы варилась сталь, а на деле изводилось и шло целиком в отход ценное сырье. Это "мероприятие", в ско­ром времени заглохшее, не имело ничего общего с задачами развития экономики, хотя и преподносилось в качестве одного из элементов "большого скачка". Равным образом не укрепля­ла армию воспринятая у Китая практика ликвидации воинских знаков различия. В обстановке ксенофобской истерии, нагне­тавшейся официальной пропагандой, до невероятных разме­ров раздувался миф о "внешней опасности", о ревизионистско-империалистическом окружении Албании. Именно в этот пе­риод началось строительство многочисленных бункеров и дзо­тов, призванных защищать страну от вторжения врагов с моря и с воздуха. Эти мрачные сооружения, возведенные на народ­ные деньги, зияют черными провалами бойниц высоко в горах, расползлись уродливыми черепахами по морскому побережью. Обветшавшие, полускрытые кустарником и бурьяном, они и в третьем тысячелетии сохранят свое значение памятников пре­ступной глупости выживших из ума правителей.

Тяжелые последствия имело увлечение маоистскими идея­ми для судеб албанской культуры. Директивное введение мето­да социалистического реализма в 1949 г. на конференции Сою­за писателей Албании пополнилось постановлениями ЦК АПТ, открывавшими кампании против космополитизма и буржуаз­ного влияния. Наиболее известное из них — постановление "О дальнейшем развитии литературы и искусства" (май 1961 г.). Писателей направляли в рабоче-крестьянскую среду, чтобы они набирались народной мудрости и создавали затем произведения на производственные темы с обязательным по­ложительным героем. Перенесение маоистских стереотипов на албанскую почву вызвало к жизни в начале 70-х годов кам­панию "идейно-эстетической борьбы" против чуждых явле­ний, особенно либерального толка, "проявлений герметизма и формализма в поэзии, объективизма и абстрактного гуманизма в прозе", как об этом говорилось на одном из пленумов ЦК АПТ в июне 1973 г. Свой вклад в понимание литературного процес­са не мог не внести и главный идеолог партии Э. Ходжа, высту­пивший на этом пленуме с речью "Писатели и работники ис­кусств — помощники партии в коммунистическом воспитании масс".

Итогом всех этих кампаний и партийных проработок стало то, что творческая интеллигенция вынуждена была отказаться от гонораров и согласилась на такие ограничения, которые сво­дили к минимуму индивидуальность автора. В результате поя­вилось большое количество конъюнктурных произведений, ав­торы которых зачастую таким образом зарабатывали себе пра­во на творчество и относительную независимость суждений. Это было обычной данью, которую приходилось платить боль­шинству представителей интеллигенции в условиях админист­ративно-командной системы, рискуя получить клеймо приспо­собленцев и конформистов. Наглядным примером стала судьба одного из наиболее известных в стране и за рубежом албан­ских писателей послевоенного периода Исмаиля Кадаре (род. 1936).

Обласканный властями баловень судьбы, возведенный пар­тийными идеологами в классики литературы социалистическо­го реализма, И. Кадаре откликался стихотворными фельетона­ми и прозаическими поделками на все события бурной полити­ческой жизни Албании. Откровенное выполнение социального заказа, чем явились романы "Суровая зима" (о разрыве совет­ско-албанских отношений) и "Концерт в конце зимы" (об ал­банско-китайском конфликте), позволило И. Кадаре быть отно­сительно свободным в выборе тем "для души", и он продолжил линию, открытую романами 60-х годов "Генерал мертвой ар­мии", "Летопись в камне", выпустив в свет такие прозаические произведения, как "Испорченный апрель", "Трехарочный мост", "Досье Г" и др. Переведенные на многие языки, они соз­дали ему европейскую известность. На рубеже 80 — 90-х годов он попал в число номинантов на Нобелевскую премию в облас­ти литературы, чему оказался обязан благоприятной политиче­ской конъюнктуре, сложившейся для писателей из стран Вос­точной Европы.

Поиск по сайту: