Пятнадцать лет диктатуры Зогу 3 страница

Итало-албанский конфликт

Проникновение Италии в Албанию осуществлялось настолько успешно, что еще в ноябре 1928 г. руководитель албанского от­дела в министерстве иностранных дел Италии Винченцо Лояко-но, посетивший страну по случаю торжественной церемонии открытия филиала "Банкальба" в Дурресе, с удовлетворением констатировал успех итальянской политики "медленного дав­ления и резкого скачка": "Политическая ситуация. Хорошая. Не видно и следа деятельности иностранцев, могущей конкури­ровать с нашей. Ни английской, ни французской активности; ни югославской, ни греческой. Дело Италии победило, и ре­зультаты этого видны повсюду". Далее он писал, что сформиро­вана одна дивизия под итальянским командованием, а "Бан­кальба" продолжает, по его выражению, "выкачивать золото из карманов албанцев". Начинают функционировать две профес­сиональные (сельскохозяйственные) школы под руководством итальянских специалистов. К организации высшего образова­ния албанское правительство не проявляет интереса, так как в результате этого "плодятся адвокаты и политиканы, т.е. суще­ства бесполезные и даже вредные". Идет разведка нефтяных и других месторождений. Одним словом, Албания превращается в итальянский бастион на Балканах, в настоящую подмандат­ную территорию, что хорошо, ибо "дорога к Империи начина­ется в Албании".

Итальянское влияние ощущалось повсюду, даже при коро­левском дворе. Правила этикета устанавливались по примеру западной соседки. Королева-мать и шестеро сестер занимались благотворительностью. Только старшая из них, задолго до того как стать принцессой, побывала замужем за Цено-бегом Крюэ-зиу, вернулась в семью после его убийства и вела затворнический образ жизни, тихо сходя с ума от сознания того, что ее родной брат мог быть виновником смерти мужа. Другие же в ожидании знатных европейских женихов постигали искусство верховой езды под руководством итальянского инструктора ка­питана Фраги и занимались автоспортом, пользуясь уроками его соотечественника Либерти. У того всегда стоял наготове трактор, чтобы вытаскивать машины сестер из ям, в которых они неизменно застревали. Итальянцы-католики способство­вали отделению албанской православной церкви от константи­нопольской патриархии в начале 1929 г. Правда, Святой синод в Стамбуле официально признал автокефальную албанскую церковь только в апреле 1937 г.

В период мирового экономического кризиса правительство Муссолини, пользуясь тяжелым положением Албании, сделало попытку еще прочнее закрепить ее зависимость от Италии. Дело осложнялось двумя обстоятельствами: частыми болезня­ми короля и, как следствие этого, опасениями, что он мог в лю­бой момент умереть, и тем, что в 1931 г. истекал пятилетний срок действия 1-го Тиранского пакта. Молва приписывала Зогу чрезвычайно опасные болезни, и когда он в очередной раз ис­чезал из поля зрения своих подданных, отправляясь на лечение в Вену, то албанцы, собираясь в кафе и просто встречаясь на улицах, страстно обсуждали проблему, что произойдет в стране после его смерти. Поэтому, когда в самом начале 1931 г. по Ти­ране пронесся слух о каких-то подозрительных коликах во вну­тренних органах Зогу (оказалось, что это никотиновое отравле­ние) и он исчез в Вену на два с половиной месяца, среди италь­янцев возникла тихая паника.

Выяснилось, что Зогу нет равноценной замены. Верные друзья Италии из числа беев — Фейзи Ализоти и Экрем Либо-хова — оказались в той или иной мере скомпрометированны­ми. Северных байрактаров опасались из-за их тесных связей с Югославией. За православной буржуазией юга ("корчин-ская плутократия") не признавалась способность управлять мусульманской страной. Значительно ослабли позиции итало-филов в окружении короля. Он тяготился слишком откровен­ным давлением "великой соседки" и, как утверждали сами итальянцы, лучшим способом добиться одобрения королем какого-либо решения было упоминание, что его не поддержи­вают в Риме.

В отсутствие Зогу вся полнота власти сосредоточилась в ру­ках "серого кардинала" Абдуррахмана Мати, самого могущест­венного человека в правительственных структурах. Не обладая официальным высоким постом, он тем не менее во многом оп­ределял политику двора. В народе он получил прозвище Кроси (Плешивый), ставшее почти что второй фамилией, а за силу своего влияния на королеву-мать приобрел славу албанского Распутина. "Невежественный, неграмотный, хитрый тип, инт­риган, лжец и убийца, — характеризовал его итальянский по­сланник маркиз Антонио Соранья. — Один из самых закончен­ных негодяев, которых я когда-либо встречал в своей жизни". Абдуррахман славился безграничной преданностью Зогу, не­укоснительно выполняя его волю. Придерживался простой и эффективно действующей схемы управления страной — дер­жать на государственных постах только своих людей. Его нена­видели все, особенно молодежь, получившая европейское об­разование. Итальянцы серьезно опасались, что в случае смерти короля именно Кроси посадит на албанский престол своего че­ловека. Но Зогу выздоровел, возвратился в Тирану, и начался обычный для албано-итальянских отношений переговорный процесс: албанская сторона просила заем, а итальянская, согла­шаясь на это в принципе, обусловливала предварительным во­зобновлением 1-го Тиранского пакта.

Зогу категорически не хотел возобновления пакта, считая, что он исчерпал себя и, более того, перекрыт 2-м Тиранским па­ктом. Он просил устроить ему поездку в Рим, где он мог бы из­ложить Муссолини свои аргументы, но получил отказ. Ему уда­лось привлечь на свою сторону генерала Париани, который в середине мая 1931 г. отправился в Рим с намерением уговорить Муссолини оказать помощь нищей Албании, не выдвигая пред­варительных условий. Дескать, народ обвиняет в своих нынеш­них бедах Италию, которая выделяет деньги исключительно на военные нужды, забывая о хлебе насущном для простых людей. А хорошо бы: а) дать заем на поощрение промышленности, пе­рерабатывающей продукцию сельского хозяйства; б) посылать албанских студентов в высшие учебные заведения Италии; в) поощрять ирредентистские чувства албанцев в отношении Косова; г) способствовать тому, чтобы Зогу создал наконец се­мью. Муссолини внимательно выслушал аргументацию генера­ла и решил: а) сначала возобновить пакт, а экономикой занять­ся потом; б) контакты с ирредентистами наладить; в) с поиска­ми невесты для короля повременить.

Видный дипломат, один из идеологов "атлантизма" в после­военной Италии, а тогда 1-й секретарь миссии в Тиране Пьетро Кварони, неоднократно присутствовавший на переговорах с Зогу, описал в мемуарах тактику короля — "обманщика и акте­ра". Тот открывал свои большие голубые глаза невинного мла­денца, в которых читалось страдание и непонимание. Затем долго морочил голову, а когда маневр не проходил, говорил: "Но почему же вы раньше об этом мне не сказали сразу — уж давно все было бы решено..." Так и на этот раз. Узнав о по­зиции Муссолини, Зогу согласился на возобновление пакта, присовокупив к этому просьбу о займе. Переговоры вступили в решающую стадию.

21 июня 1931 г. стороны достигли соглашения о предостав­лении Албании беспроцентного займа в размере 100 млн албан­ских франков сроком на 10 лет с условием ежегодной выплаты 10 млн, если будет продолжаться "полное и искреннее сотруд-ничество между двумя правительствами". Предусматривалось удовлетворение следующих требований: 1) командование ал­банской армии осуществляется итальянским генералом; 2) в министерства финансов, сельского хозяйства, общественных работ назначаются итальянские контролеры, следящие за ис­пользованием займа; 3) оба государства заключают таможен­ный союз; 4) английские инструкторы в жандармерии заменя­ются итальянскими.

Однако когда первый транш в сумме 1,8 млн золотых фран­ков был получен, выяснилось, что Зогу не собирается держать слово в отношении пакта. Он выдумывал различные отговорки, его приближенные, включая Абдуррахмана, доверительно со­общали итальянцам, что они пытаются переубедить короля, но тот тверд. Муссолини, к тому времени передавший пост ми­нистра иностранных дел видному деятелю фашистской партии Дино Гранди, тем не менее лично занялся урегулированием ал­бано-итальянских разногласий. Но все оказалось напрасным. За три дня до истечения срока пакта Зогу послал по-иезуитски вежливые приветственные телеграммы Виктору Эммануилу III и Муссолини, отметив успехи, достигнутые в установлении дружественных связей между обеими странами. Но 27 ноября, в пятилетнюю годовщину пакта, Министерство иностранных дел Италии довело до сведения всех своих дипломатических представительств в Европе, что 1-й Тиранский пакт не будет продлен.

В Италии возникли подозрения, что жест короля был ин­спирирован извне, ибо, как там полагали, сам он не мог риск­нуть на такой шаг. Сначала заподозрили Югославию ("враг № 1 Италии на Балканах"), а затем и Великобританию ("Зогу при­слушивается к мнению английских советников"). Югославия на самом деле с большим неудовольствием воспринимала уси­ление итальянского влияния в Албании, но именно в тот пери­од она не могла решиться на открытое противодействие. В ходе участившихся зимой и весной 1932 г. итало-югославских конта­ктов, которые, по мысли белградских политиков, предполагали согласие обеих сторон на уважение взаимных интересов в бас­сейне Адриатики и Албании, итальянская дипломатия отстаи­вала предпочтительные права для Италии. В частности, в одной из бесед югославского короля Александра с итальянским по­сланником в Белграде Карло Галли речь зашла о сохранении за Италией права на высадку войск в Албании в интересах обеспе­чения своей безопасности. Король взмолился: "Ну, можем ли мы с нашими четырьмя баркасами (так он охарактеризовал югославский флот. — Н.С.) представлять опасность для Италии на Адриатике?!" Однако в Риме отвергали любое посягательст­во на умаление своей роли, и давление на Албанию продол­жалось.

Различного рода разработки, выходившие из-под пера мно­гочисленных итальянских экспертов, занимавшихся "албан­ским вопросом", отдавали несомненное предпочтение эконо­мическим и дипломатическим рычагам. Применение силы от­вергалось, ибо, по словам генерала Париани, "албанцы очень болезненно реагируют на угрозы своей независимости, кото­рую они завоевали после многовекового периода рабства". По­чувствовав, что непосредственной опасности его режиму нет, Зогу стал предпринимать попытки заручиться политической и финансовой поддержкой в третьих странах, одновременно ог­раничивая активность Италии. В сентябре 1932 г. албанское правительство обнародовало законопроект, по которому албан­цам запрещалось обучать своих детей в духовных и светских школах, принадлежавших иностранцам. Подавляющее число таких школ находилось в руках итальянцев. В ответ итальян­ское правительство отозвало своих преподавателей и вывезло оборудование. С большими перебоями работала постоянная ал­бано-итальянская комиссия по использованию кредитов по займу 1931 г., ибо все возникавшие трудности не могли быть преодолены без урегулирования на межправительственном уровне.

2 января 1933 г. французское агентство Гавас выступило с сообщением о методах давления, применявшихся Италией с целью заставить Албанию согласиться на таможенный союз. Эти сведения, "полученные из информированных источни­ков", сделали достоянием гласности то, о чем только строили догадки европейские политики. Дипломатические круги Бел­града, Лондона и Парижа выразили протест против действий Италии. Последовало официальное опровержение итальянско­го правительства, которое отрицало намерение заключить та­моженный союз с Албанией.

В апреле того же года по инициативе Зогу были прерваны албано-итальянские переговоры об урегулировании долговых обязательств, а летом советник короля Мехмет Коница обра­тился от имени Зогу к югославскому правительству с просьбой о предоставлении Албании кредита на сумму 3 млн албанских франков. "Без нашей помощи или воцарится анархия, или про­изойдет капитуляция перед Италией", — писал из Тираны юго­славский посланник. Но само югославское правительство не располагало свободными средствами в таком размере, а идея пропорционального размещения займа в странах Малой Ан­танты не возымела успеха. Итальянская сторона выжидала. Муссолини дал установку не отступать и не уступать. 21 мая он имел беседу с албанским временным поверенным в делах в Ри­ме Тахиром Штюллой, и ему показалось, что в албанской поли тике появились колебания и неуверенность. Через несколько дней он следующим образом ориентировал нового посланника в Тиране Оттавиано Коха: "Мы останемся в горах, но с туго за­вязанным кошельком". Тогда же из Тираны отозвали слишком мягкотелого генерала Париани, а с ним и часть аппарата мис­сии с группой итальянских инструкторов албанской армии. Но­вый атташе полковник Рикардо Балокко представлял "жесткую линию" в албанской политике Италии и действовал заодно с Кохом, презиравшим албанскую правящую верхушку, услуга­ми которой приходилось пользоваться за неимением лучшего. Последний писал в одном из своих подробных отчетов в центр о Зогу как о бесперспективном политическом лидере: "Неумо­лимый ход событий сметет эту маленькую фигурку, слишком ничтожную, чтобы она где-то в придаточном предложении мог­ла остаться на страницах книги судьбы при очередном и неумо­лимом ее повороте".

Параллельно с зондажем в Белграде албанские представи­тели вели переговоры о займе в США, однако американцы вы­двинули столько оговорок, что это было равносильно отказу. В конце мая —первой половине июня 1933 г. Зогу просил фи­нансовую помощь у Франции, подобную той, которую францу­зы оказали Австрии и Венгрии. И здесь последовала неудача. Французское правительство сообщило, что непосредственная помощь исключается, и посоветовало обратиться в Лигу наций. Равным образом, предоставлением финансовой поддержки в размере 5 — 6 млн албанских франков, обусловливалась воз­можность вхождения Албании в созданную в феврале 1934 г. Балканскую Антанту.

Итальянское правительство понимало, что Зогу попал в без­выходное положение, и стало усиливать давление вплоть до применения экономических санкций. Так, весной 1934 г. был ограничен или полностью запрещен ввоз в Италию маслин, ры­бы, кож, шерсти, являвшихся важнейшими статьями албанско­го экспорта. Король начал сдавать одну позицию за другой. Последним отчаянным шагом Зогу стало появление в печати его открытого письма к председателю кабинета министров с призывом уменьшить государственные расходы и срочно вве­сти режим экономии во всех отраслях народного хозяйства. Как бы в развитие этого пожелания состоялась реорганизация албанской армии, что отразилось прежде всего на 60 итальянских офицерах, которые за отсутствием средств на их содержа­ние отпускались на родину.

Напряженность в албано-итальянских отношениях снова стала нарастать, и тогда 22 июня 1934 г. на рейде Дурреса не­ожиданно появилась итальянская эскадра. В Албании и в сосед­них странах возникли опасения вооруженного вмешательства. Германский посол в Риме Ульрих фон Хассель считал, что эта акция свидетельствовала о том, что Муссолини окончательно потерял терпение и решил сделать что-то эффектное, чтобы привести в чувство Зогу. "Скорее всего в Риме попытаются снова дать пряник обиженному союзнику, — писал он в Берлин по свежим следам событий, — после того как ему показали кнут".

Военная демонстрация произвела определенное впечатле­ние не только на албанское правительство. В тогдашней между­народной ситуации маневрирование более чем 20 итальянских военных кораблей вдоль балканского побережья Адриатики воспринималось рядом европейских политических коммента­торов (например, Табуи и Пертинаксом) в качестве недружест­венной акции, приуроченной в том числе и к визиту в Белград французского министра иностранных дел Луи Барту. Албан­ское правительство дало широкую огласку как самому факту появления военных кораблей, так и внезапности этой акции. Дипломатические представители ряда стран выразили Коху протест против такой формы давления на Албанию. Вынужден­ное отступить, фашистское правительство заявило, что военно-морская демонстрация как таковая отнюдь не планировалась, а приход эскадры надо рассматривать обычным визитом веж­ливости, сообщение о котором задержалось на телеграфе. Столичные газеты сообщили о поездке военных моряков на экскурсию в Тирану, после чего корабли ушли, оставив после себя все те же нерешенные проблемы в албано-итальянских от­ношениях. Только ранней весной 1935 г. стало возможным го­ворить о преодолении кризиса, и тогда же возобновились пря­мые переговоры с Зогу об открытии частных светских и рели­гиозных (католических) школ в Албании, о возвращении в ал­банскую армию итальянских инструкторов, о развитии почти что заглохнувших торговых отношений, о субсидировании албанской экономики по линии СВЕА. И, как всегда, король попросил новый заем — на развитие сельского хозяйства.

Утверждая свой контроль над Албанией, фашистская Ита­лия методично превращала ее в опорный пункт последующего экономического и политического закрепления на Балканах. Формально независимая страна, член Лиги наций, Албания чувствовала себя скованной незримыми цепями. В связи с ини­циативами советского правительства по расширению дипломагических отношений с балканскими странами Зогу пошел на установление, а вернее, на восстановление отношений между СССР и Албанией, Это произошло в сентябре 1934 г. Казалось бы, подписание в сентябре 1933 г. в Риме советско-итальянско­го договора о дружбе, ненападении и нейтралитете должно бы­ло стимулировать также и развитие советско-албанских отно­шений, но этого не случилось. Советское правительство пред-ложило через свое торгпредство в Милане экспортировать сельскохозяйственную технику заинтересованным в ней ал­банским организациям. Однако власти Тираны блокировали сделку.

Восстание в Фиери

Затянувшийся до конца 1934 г. экономический кризис сменил­ся, как казалось, некоторым улучшением положения. Во вся­ком случае официальная статистика свидетельствовала, что увеличился объем внешнеторговых операций, расширились разведка и добыча полезных ископаемых, возобновились стро­ительные работы и т.п. Но ни экспорт, ни импорт не достигли уровня предкризисного 1928 г. Что касалось промышленности, то развивались в основном те ее отрасли, где господствовали иностранные (по преимуществу итальянские) предпринимате­ли. Не случайно поэтому Албанию вновь поразил голод.

Толпы истощенных хроническим недоеданием крестьян и горожан бродили по дорогам в поисках хлеба и работы. В ию­не 1935 г. министерство внутренних дел информировало пре­мьер-министра о том, что горцы районов Дибры и Косова так сильно страдают от голода, что не исключены смертные слу­чаи. Правительство прибегло к насильственным мерам: поли­ции был дан приказ возвращать крестьян к месту жительства. Одновременно Зогу выступил инициатором кампании по орга­низации помощи населению. 7 июля он обратился с открытым письмом к премьер-министру Пандели Эвангели: "Мы узнали, что имеются случаи самоубийства, вызванные отчаянием из-за невозможности обеспечить себе существование. Некоторые бедняки, стыдясь протянуть руку за подаянием, остаются безо всякого вспомоществования..." Это говорил человек, который, по подсчетам его итальянских покровителей, тратил на нужды двора и свои собственные по меньшей мере 7 млн франков из 13 млн, составлявших годовой национальный доход страны. Лицемерное обращение короля не имело никаких последст­вий. Правительство было вынуждено через Красный Крест просить помощи для тех районов, где обстановка становилась катастрофической. Однако размеры этой единовременной помощи оказались незначительными, и существенных улучше­ний так и не произошло. Не изменилось и отношение народа к монархии, существование которой едва перевалило пятилет­ний юбилей.

Одной из побудительных причин неожиданного, но доволь­но продолжительного противодействия Зогу итальянской поли­тике явилось его желание пробудить в народе симпатии к себе, разрушить сформировавшийся в сознании людей образ став­ленника и верного слуги фашистской Италии. Поэтому во мно­гом прав оказался Кох, когда писал в Рим о том, что "народ дол­жен был колоссально возненавидеть режим грабежа и насилия, который при поддержке Италии наживался за его счет". И да­лее о короле: "Мегаломан, как он мог только подумать, что, по­лучив с нашей помощью королевство, ему удастся завоевать моральный авторитет у своего народа, возбуждая в нем чувства ненависти к иностранцам". Демагогические шаги, предприни­мавшиеся королем для привлечения симпатий общественности (уменьшение расходов на управленческий аппарат, закрытие в целях экономии некоторых албанских консульств за рубежом, заявление в печати о сокращении расходов на содержание ко­ролевского двора), не дали ожидаемых результатов. Постоянно боявшийся покушения, ни на мгновение не остававшийся без охраны, руководивший страной через посредника между со­бой и народом, в качестве которого выступал "папаша" Абдур-рахман Мати-Плешивый (итальянцы даже в официальных за­писках называли его "иль падрино дель Ре", — "крестный отец", или "папаша Короля"), Зогу смог удержаться у власти только потому, что ему не было замены. В самой стране органи­зованная оппозиция отсутствовала, а за рубежом противники режима рассредоточились по нескольким странам.

После разгрома революции 1924 г. объединившая на какое-то время почти всех политических эмигрантов организация КОНАРЕ (подробнее см. гл. III) раскололась в 1928 г. на две но­вые организации — "Члирими националь" ("Национальное ос­вобождение") и "Башкими комбтар" ("Национальное едине­ние"). Первая поддерживала контакты с международным ком­мунистическим движением, издавала свой печатный орган — газету "Лирия комбтаре" ("Национальная свобода"), которая выходила в Женеве и распространялась в Албании. Она высту­пала с программой создания единого фронта угнетенных тру­дящихся, ибо, как утверждалось в одной из редакционных ста­тей, только фронт может добиться победы в "великой револю­ционной борьбе, которая увенчается свержением феодально-фашистского режима и установлением Республики трудового народа". Что касается "Башкими комбтар", то она объединяла в своих рядах ультраправое крыло албанской эмиграции.

На рубеже 20 —30-х годов зародилось албанское коммуни­стическое движение. Первая албанская коммунистическая группа была создана политэмигрантами в Москве в 1928 г. с по­мощью Коминтерна и Балканской коммунистической федера­ции. Большую заботу о первой албанской коммунистической ячейке проявлял лидер болгарских коммунистов коминтерно-вец Г. Димитров. В записке Балканскому секретариату Испол­кома Коминтерна от 12 сентября 1928 г. он предложил развер­нутый план работы по созданию в будущем албанской комму­нистической партии. "Само собой разумеется, — писал Димит­ров, — что осуществление правильного решения требует дол­гой и тщательной подготовки, которую должны провести сами албанские товарищи". Он подчеркивал, что албанские комму­нисты в СССР, Франции, Швейцарии, Австрии, в самой Алба­нии не связаны между собой и не работают систематически среди албанских трудящихся и национально-революционной интеллигенции. Без образования сети коммунистических групп в Албании, без широкой пропаганды марксизма, без большой работы в массовых организациях не мыслилось созда­ние боеспособной албанской компартии. Поэтому необходимо было, чтобы албанские коммунисты возвращались на родину и включались в революционно-демократическое движение.

К рекомендациям руководства Коминтерна прислушались, московская ячейка была распущена в 1930 г., и некоторые ее члены стали возвращаться в Албанию. Среди них был Али Кельменди (1900—1939), принявший активное участие в созда­нии коммунистических ячеек в Тиране, Влёре, Круе и Эльбаса-не. Он установил тесные связи с коммунистической группой Корчи, созданной почти одновременно с московской группой. А. Кельменди происходил из Косова и с ранних лет включился в национально-освободительную борьбу, сражаясь в отряде Байрама Цурри. Он участвовал в июньской революции 1924 г. и после контрреволюционного переворота уехал в Советский Союз. Несмотря на болезнь, а он страдал тяжелой формой ту­беркулеза и рано ушел из жизни, А. Кельменди внес большой вклад в развитие албанского коммунистического движения. После его кончины руководство Коминтерна рассматривало кандидатуры его преемника. Среди них назывались Сейфула Малещова, Кочо Ташко и Лазар (Заи) Фундо. Однако фашист­ская оккупация Албании и начало второй мировой войны сме­шали все предварительные планы.

В Албании самая крупная организация, поставившая своей целью свержение режима Зогу, сформировалась в апреле 1934 г. в Тиране. "Тайная организация" (так она называлась) со­здала разветвленную сеть филиалов в городах Берат, Фиери, Дуррес, Корча, Влёра. Движение объединяло людей разных политических взглядов и убеждений. В нем участвовали револю­ционно настроенная молодежь, увлекавшаяся социалистиче­скими идеями, офицеры-республиканцы, буржуа, недовольные проитальянской политикой правительства, и даже некоторые италофилы из числа личных противников Зогу. Руководство находилось в руках недовольных королем беев и высших офи­церов, из среды которых вышли Али Шефкети, Рамиз Дибра и Муса Кранья. Политическим руководителем стал журналист Кост Чекрези, участвовавший ранее в одном из антизогистских вооруженных выступлений. Свержение короля должно было произойти путем верхушечного переворота, силами боевых от­рядов, отдельных воинских частей и жандармерии. Народ при­влекать не предполагалось. В президенты новой республики (монархию заговорщики намеревались упразднить) прочили Нуредина Влёру, представителя знатной албанской фамилии, женатого на мультимиллионерше из Чили и большую часть жизни проводившего за границей. Его выдвигали потому, что он происходил из семьи основателя албанского независимого государства Исмаила Кемали и к тому же придерживался уме­ренных политических взглядов.

С "Тайной организацией" наладили контакты коммунисты, имевшие свою программу переустройства страны в случае ус­пеха восстания: народная демократическая республика, анну­лирование всех кабальных договоров с фашистской Италией, ликвидация монополий и концессий, амнистия политическим заключенным. По всей видимости, эта программа не отрази­лась на планах руководства (даже если она и была ему извест­на), помышлявшего лишь о приходе к власти в рамках парла­ментской республики. Единственный коммунист, входивший в руководство "Тайной организации", Риза Церова незадолго до восстания вернулся из СССР и не принадлежал ни к одной из внутриалбанских коммунистических групп. Вся его органи­заторская деятельность в сельских районах Скрапари и Мала-кастры, где он пользовался большим авторитетом, строилась во многом наличной инициативе, диктовалась собственным пони­манием долга перед народом в конкретной ситуации, выдви­нувшей на первый план задачу свержения диктатуры Зогу. Все­го же на разных ступенях подготовки и проведения восстания принимали участие девять коммунистов из Тираны, Круи и Фиери.

Восстание планировалось на осень 1935 г. или даже на вес­ну следующего года. Однако силою обстоятельств его сроки сместились во времени, и оно началось раньше, чем предпола­галось. Несмотря на тщательную конспирацию, соблюдавшую­ся заговорщиками, ищейками министра внутренних дел Мусы Юки удалось напасть на след организации. Узнав об этом, руконодство "Тайной организации" в начале августа 1935 г. приняло решение выступить вечером 14 августа. Но уже 10 августа Н. Влёра и несколько военных руководителей были арестова­ны. Фиерский филиал организации взял инициативу в свои ру­ки и приступил к решительным действиям днем 14 августа. В рядах повстанцев оказалась часть жандармерии во главе с лейтенантом Мустафой Краньей. Они арестовали супрефекта и при поддержке населения овладели положением в городе. Однако, вместо того чтобы постараться развить успех и дви­нуться дальше, на Тирану, победители устроили митинг с пла­менными речами, обличавшими режим Зогу. Неожиданно на площадь въехала автомашина, в которой находился генераль­ный инспектор албанской армии, один из приближенных коро­ля, генерал Гилярди. В Фиери он заехал по пути в Поян, куда направлялся по делам службы. Раздались выстрелы, и генерал был убит на месте.

Повстанцы двинулись на Тирану. Ожидалось, что к ним присоединятся боевые группы из других районов. Централь­ной и Южной Албании. Однако из Влёры, Берата и Гирокастры поступили сообщения, что подкрепления не будет, так как ме­стные организации разгромлены. Люшня встретила фиерских повстанцев огнем правительственных войск. Перестрелка про­должалась всю ночь. К утру стало ясно, что восстание потерпе­ло неудачу. Цепь неожиданных осложнений деморализовала руководителей, и они решили спасаться бегством.

Кост Чекрези, Муса Кранья и еще трое участников восста­ния добрались на автомашине до побережья в районе Карава-сты. Там под видом английских инженеров, любителей мор­ских прогулок, они попросились на итальянскую рыболовную моторную лодку. В море они заставили команду плыть в Ита­лию. В Бари они были задержаны пограничниками и взяты под стражу. Беглецы провели в заточении три месяца. Их просьбы об освобождении оставались без ответа. Например, письмо Чекрези к Муссолини пролежало нераспечатанным в Архиве Министерства иностранных дел Италии около 40 лет. Оно было обнаружено, вскрыто и прочитано автором этих строк. Пре­красно сохранившееся, оно содержало слезную мольбу о поми­ловании, подкрепленную высокопарным восхвалением Муссо­лини и фашистской Италии.

Оставшиеся без руководства повстанцы сдавались прави­тельственным войскам. Отряд Ризы Церовы попытался про­биться к государственной границе с Югославией. Недалеко от Поградеца 22 августа 1935 г. произошла стычка с жандармами, во время которой Р. Церова получил тяжелое ранение. Сорат­ники смогли перенести его в укромное место. Он прожил пос-ле этого несколько часов и, прощаясь с семьей, написал в предсмертной записке: "Придет время, когда Албания станет сво­бодной, и народ не будет больше страдать. Но этого он добьет­ся без беев и ага, т.е. так, как это произошло в Советском Союзе".

Поиск по сайту: