Дело пятидесятников

меня на книжной полке сияет золотым тиснени­ем Библия, великолепно изданная в Швеции на русском языке. Ее недавно прислал мне в подарок епископ Церкви христиан веры евангельской (пяти­десятников), из своей резиденции под Москвой. На титульном листе надпись: «Дорогому Семену Львови­чу от подзащитного Ивана Петровича Федотова. 1961г. Мособлсуд. 17-136Ф. У17-136» - это была его статья, за подстрекательство к убийству. Тогда, в 1961г., это была еще отнюдь не признанная, вполне легальная Церковь с международными связями, как теперь, а маленькая, но набиравшая силу религиозная община. Федотов был ее пресвитером, проповедником. Прихо­жан объединяли особая чистота нравов, бескорыстие, трудолюбие, братская любовь и взаимопомощь. Не помню, в чем именно состояло ее отличие от близкой ей по духу и порядкам баптистской церкви, но она вы­игрывала в этом соревновании, и ряды ее привержен­цев активно ширились. Этим она и привлекла к себе внимание властей, не терпевших конкурентов в идео­логии. К тому же, в отличие от евангельских христи­ан-баптистов, община пятидесятников оказалась вне контроля и руководства извне.

Начались гонения, в которых приняли участие и баптистские структуры. Молитвенные собрания об­щины разгонялись милицией и дружинниками, но люди продолжали тянуться друг к другу и к Федотову и собирались тайно вновь и вновь. Эта неравная борь­ба закончилась возбуждением уголовного дела.

Федотов был обвинен в подстрекательстве некоей прихожанки к ритуальному (?!) убийству своего ре­бенка. Кроме того, его и нескольких женщин, предо­ставлявших свои дома для молений, обвинили в орга­низации изуверской секты. Изуверство (причинение вреда здоровью граждан под видом отправления рели­гиозных обрядов) состояло, по заключению судебно-психиатрической экспертизы, в том, что длительные моления и пение псалмов вызывали у прихожан со­стояние транса, в котором они начинали выкрикивать непонятные слова и фразы. Это явление (глосалалия) напоминало описанное в Новом Завете сошествие на апостолов Святого Духа в день Пятидесятницы, при котором они заговорили «на иных языках», неведо­мых им ранее, чтобы нести Благую весть другим на­родам. Отсюда и наименование общины.

Все обвиняемые запретили родным приглашать за­щитников:

- Господь защитит нас, иной защиты нам не нужно. Мы ни в чем не виновны, - говорили они.

Обвиняемые отказались и от назначенных им «ка­зенных» адвокатов, но отказ их не был принят, - и они смирились с нашим присутствием.

Мои беседы с Федотовым в тюрьме, при подготов­ке к процессу, выходили за обычные деловые рамки: говорить с ним и слушать его было интересно. Он рас­сказал мне, как еще матросом срочной службы начал подолгу размышлять о смысле жизни и о том, как про­жить ее достойно; каким откровением явилось для него Евангелие, случайно попавшее ему в руки, и как оно осветило ему весь будущий путь. Он вернулся со службы истово верующим человеком, воспринявшим учение как непосредственное руководство к образу жизни и выбору цели.

Вместе с сутью Книги он принял и описанный в ней уклад первых христианских общин как единственно верный и не имеющий ничего общего с пышностью и зрелищностью современных конфессий. «Чело­век не может приходить к Богу в гости и уходить от Него, когда вздумается. Он должен носить Его в сво­ей душе», - говорил Федотов. Его беседы с окружа­ющими не были наставлениями. Он просто делился заполнившим его добрым светом знания подлинной Истины. И странное утешение, которое он приносил слушавшим его и в Малоярославце (ошибка автора: в то время И.П.Федотов жил в Бирюлеве. - Прим. ред.), где он жил с матерью, и на работе, постепенно начало привлекать к нему все больший круг людей. Послу­шать его начали ездить и из других районов области. Так возникла община.

При достаточно придирчивой следственной про­верке никаких признаков корыстной выгоды в его дей­ствиях обнаружить не удалось. Он жил на зарплату, и быт его был предельно скромен. В деле имелась харак­теристика из «Метростроя», где он работал бригади­ром плотников: отмечались его требовательность к себе, честность, надежность, ровный, доброжелатель­ный характер. Подстрекательство к убийству ребенка выглядело на этом фоне достаточно странно. К веро­ятному исходу процесса Федотов относился спокойно и считал его ниспосланным ему свыше испытанием.

Дело должно было рассматриваться Московским областным судом. Как это практиковалось тогда в пропагандистских целях, заседание суда было назна­чено выездным, в одном из районов области. Однако место было выбрано достаточно далеко, в г. Дрезна, - надо полагать, чтобы затруднить присутствие ино­странных корреспондентов, проявлявших к делу ин-

терес. С той же целью большой зал фабричного клуба, где начался процесс, оказался заполненным дружин­никами и евангельскими христианами-баптистами, проходившими по пропускам.

На освещенной юпитерами сцене заседал суд. Слева и справа - прокурор и защитники. Там же от­дельно восседал профессор-психиатр Л., заместитель директора Института судебной психиатрии по на­учно-карательной части, в огромных роговых очках. Внизу, отделенные оркестровой ямой, - подсудимые под конвоем. Значимость процесса подчеркивалась обилием журналистов из центральных газет, а также теле-фото-кинобратии с аппаратурой. Спектакль, ви­димо, решено было поставить с размахом.

Процесс начался с допроса свидетелей, который достаточно скоро показал, что обвинение сляпано кое-как. Свидетелями были дружинники, разгоняв­шие прихожан. На молениях они не бывали и о них показать ничего не могли. В числе свидетелей были и прихожане, не желавшие зла подсудимым и сочув­ствовавшие им. И те, и другие ничего не дали для об­винения в изуверстве. Не лучшим образом выглядело и обвинение в подстрекательстве к убийству младен­ца. На роль Ирода Федотов, по доказательствам, явно не тянул. Мы, защитники, даже не прилагая особых усилий, уже к концу первого дня процесса явно скло­няли чашу весов в свою пользу. Суд предпочитал не замечать этого. На другой день в отдельную комнату заводской столовой, где адвокатам позволено было обедать вместе с более важными участниками дей­ства, заглянула официантка и спросила:

- Кто здесь адвокат Ария? Вас к телефону.

Недоумевая, я пошел к аппарату. Далекий голос из Москвы зарокотал в трубке:

- Товарищ Ария? С вами говорит секретарь обкома
партии Панкратов.

Я напрягся. С персонами такого ранга мне ранее общаться не приходилось.

- Слушаю вас, товарищ Панкратов.

- Мне тут докладывают, что вы нам срываете ме­роприятие.

- Какое мероприятие?

- А вот процесс. Учтите, дело на контроле в ЦК партии. Улавливаете мою мысль?

- Улавливаю. Я не знал, что это - мероприятие. Кроме того, полагаю, что вас вводят в заблуждение. Здесь идет обычная работа.

- Да? Во всяком случае, имейте в виду: я проверю!

- Понял вас. Всего доброго, товарищ Панкратов.
И я вернулся в столовую.

Через пару часов в процессе был объявлен техни­ческий перерыв: из Москвы на двух черных «Волгах» прикатили проверяющие, из обкома и из министер­ства юстиции. На их вопросы председатель суда Ко­тов пояснил, что ничего особенного не происходит, адвокаты, как им и положено по закону, занимаются защитой. То же подтвердил и прокурор Залегин. Тогда они обратились ко мне:

- А кто здесь воду мутит? Кто стучит в обком?

- Не знаю, кто стучит, но на меня в каждом пере­рыве наскакивает с замечаниями вон та толстая баба,
что сидит в третьем ряду, - сказал я и показал на нее
пальцем. - Не нравится ей, что мы активно работаем.

Проверяющие дружно посмотрели в указанном мною направлении.

- Эта «толстая баба» - заведующая отделом агита­ции и пропаганды обкома партии...

- Так укоротите ее немного...

На том ревизия закончилась, процесс был продолжен.

Из него помню еще пару эпизодов. На свидетель­ском помосте рядом с подсудимыми - мрачного вида изнуренная женщина в темном платке, с глазами, го­рящими нездоровым огнем.

- Свидетель, ваша фамилия?

- Пичугина.

- Имя, отчество?

Вместо ответа женщина падает у микрофона на пол, бьется в судорожных конвульсиях. Кто-то из публики пытается придерживать ей голову. Профессор Л. бы­стро встает, подходит к рампе и некоторое время через свои важные очки пристально наблюдает за женщиной. Затем поворачивается к суду:

- Это не эпилептический припадок! Это неврасте­нический припадок!

Судья Котов гневно обращается к подсудимым:

- Вот до чего вы доводите людей своими молениями!
Подсудимые смиренно молчат.

- Товарищ председательствующий, - тихо говорю
я судье, - это же не сектантка, это - дружинница. Она
- член партии.

Я говорю это тихо, но стоящий передо мной микро­фон доносит мои слова до всего зала. Судья срочно листает дело, находит протокол допроса Пичугиной, проверяет меня:

- М-м-да, действительно...

И вот еще помню. Перед судом миловидная, опрят­ная женщина лет тридцати. Следует выяснение анкет­ных данных. Затем судья говорит:

- Я вижу из протокола допроса, что вы ранее были
в секте, а затем вышли из нее. Значит, вы человек воль­ный и можете нам правдиво рассказать, как там про­
исходили моления. Ведь верно?

- Да, конечно. Ну, что я могу сказать? Помещение небольшое, не зал, набьется народу - духота. Да нато­щак, да на ногах часа по три-четыре подряд, почти без перерывов, поют псалмы, молятся - каждый о своем... Иной раз аж в глазах темно... Выйдешь потом - тебя качает. Еле до дому доберешься...

- Вот видите, как скверно, как вредно... Вы из-за этого и вышли из секты?

- Не совсем. Я к ним год ездила, все обеты испол­няла. Потом потянуло меня на мирское. Решила бра­тьев-сестер не обманывать и ушла.

- Очень правильно сделали. А что вас привело к ним?

- Да я нездорова была: лейкемия, белокровие... Долго лечилась, врачи не смогли помочь. Вот и реши­ла к Богу обратиться. Оттого и пришла к ним.

- Понятно. А как сейчас у вас со здоровьем? - не­осторожно спросил судья.

- Сейчас, слава Богу, здорова. Молилась, молилась

- и Господь помог. Теперь здорова...

В зале - движение. Публика осмысливает и обсуж­дает услышанное. Прокурор смотрит на судью, судья

- на прокурора.

Поэт Сергей Островой, представлявший на процессе газету «Правда», подвозит меня в этот день на редакци­онной машине в Москву и говорит по пути злорадно:

- Ну и деятели! Ну и антирелигиозная пропаганда!
Да мне самому захотелось тут же бегом бежать в секту!

Допросили подсудимых. Выслушали прения сторон. Затем покорная Фемида отвесила подсудимым сполна: Федотову - десять лет, женщинам - от трех до пяти...

Иван Петрович отбывал незаслуженное наказание смиренно и без обиды в душе. Это рассказала мне его мать, изредка навещавшая меня с вопросами по делу. Его влияние на атмосферу в колонии было огромным.

Община не распалась, и он, спустя годы, вернулся к ней, чтобы снова ее возглавить.

Я беру в руки свою Библию. Мне лестно и прият­но, что через тридцать пять лет епископ пронес до­брую память об усилиях своего защитника на непра­ведном суде.

(Семен Ария. Мозаика. Записки адвоката. Речи. М., 2000. Стр. 38-44).

Поиск по сайту: